Пелам Гренвилл Вудхаус
Роман на крыше
Каждое достижение заслуживает, чтобы его описали подробно, а потому не безынтересно заметить, что Молли Вадингтон вошла в библиотеку, где находился ее отец, ровно без семи восемь. В восемь без шести минут и сорока пяти секунд она принялась уговаривать отца, в восемь без шести минут Сигсби Вадингтон начал сдавать позиции. В восемь без трех минут он был загнан в тупик. В восемь без одной минуты он поклялся, что ни в коем случае не уступит, и, конечно, уступил.
Мы не станем вдаваться в мелкие детали тех доводов, которыми Молли сумела воздействовать на отца. Если горячо любимая дочь говорит отцу, что давно уже ждет знаменательного дня, на котором должен присутствовать интересующий ее человек, что она даже сшила платье специально для этого случая, но все пойдет прахом, если он, отец ее, откажется присутствовать на обеде – у человека, который и после этого не сдастся на уговоры, в груди не сердце, а камень.
У мистера Вадингтона сердце ни в коем случае не было из камня. Правда, многие сведущие люди утверждали, что лоб у него медный, но насчет его сердца никто не мог сказать ничего дурного.
Ровно в восемь он был уже в своей комнате, где принялся напяливать на себя смокинг, а в восемь часов десять минут, как видите, он уже стоял внизу и смотрел на Ферриса уничтожающим взглядом.
Сигсби Вадингтон мысленно отметил, что Феррис похож на огромную бородавку.
Феррис мысленно отметил, что мистеру Вадингтону следовало бы постыдиться и не показываться на людях в таком галстуке.
Но мысли-это еще не слова. И Феррис вслух произнес следующее:
– Коктейль, сэр?
A Cигсби Baдингтон вслух ответил:
– Угу! Да поживее!
После этого диалога наступила пауза. Несмотря на коктейль, мистер Вадингтон все еще продолжал злобно глядеть исподлобья, а Феррис снова превратился в мраморное изваяние и, по своему обыкновению, стал перебирать в памяти воспоминания своих юных дней.
– Феррис! – произнес, наконец, мистер Вадингтон.
– Что прикажете, сэр
– Вы когда-нибудь были на Диком Западе, Феррис?
– Нет, сэр.
– У вас было когда-нибудь желание поехать на Дикий Запад, Феррис?
– Нет, сэр.
– Почему? – пожелал узнать мистер Вадингтон, и его лицо тотчас же приняло воинственное выражение.
– Насколько я понимаю, в западных штатах Америки совершенно отсутствует всякий комфорт, а общество далеко не соблюдает общепринятых манер порядочных людей.
– Дорогу мне! – не выдержал мистер Вадингтон и кинулся к выходной двери.
Он чувствовал, что задыхается в этом доме. Его тянуло скорее на свежий воздух. Душа его жаждала побыть хотя бы в течение нескольких кратких мгновений наедине с безмолвными звездами.
Будет смешно отрицать, что в этот момент мистер Сигсби Вадингтон находился в весьма опасном настроении. История народов показывает, что самые страшные восстания происходили именно там, где люди были особенно притесняемы. И то же относится к отдельным личностям. Нет ничего страшнее внезапной ярости мужа, находящегося под башмаком у жены, когда он вдруг поднимает знамя восстания. Даже миссис Вадингтон готова была признать, что, как ни легко ей было держать в руках мужа при нормальных условиях, он становился совершенно неукротимым, когда на него находил припадок, и тогда его по степени бешенства можно было сравнить лишь с диким слоном. Миссис Вадингтон принимала все меры к тому, чтобы в таких случаях не попадаться на его пути, пока у него не унималась глодавшая его лихорадка, только потом она, как следует, отчитывала его.
Мистер Сигсби Вадингтон стоял на тротуаре около дома, жадно вдыхал в себя ту смесь пыли и отработанного бензина, которая в Нью-Йорке слывет воздухом, и с тоской смотрел на те жалкие тусклые звезды, какие можно наблюдать на небе восточных штатов. Мистер Вадингтон был угрюм, глаза его были налиты кровью. В эту минуту он замышлял кровавые набеги индейцев, хитроумные планы и отважные подвиги ковбоев. Молли глубоко ошибалась, уверяя, что во всем доме не было ни одной книжки Фенимора Купера. Сигсби Вадингтон хранил в потайном ящике своего стола несколько книг, тщательно оберегаемых от взоров людских, и только сегодня утром он упивался страницами своего любимого писателя. Мало того: ему удалось незаметно улизнуть из дому, и он отправился в маленький кинематограф на Шестой Авеню, где показывали картину из жизни ковбоев, под названием «Девушка из ранчо».
Сигсби Вадингтон стоял на улице в смокинге, напоминая собою статиста, одетого для роли официанта. Но мысленно он сейчас был в мокасинах и широкополой шляпе, а окружавшие его люди звали его «Том-Двуствольный».
К дому подкатил великолепный роллс-ройс, и мистер Вадингтон отошел шага на два в сторону. Из автомобиля вылез какой-то жирный джентльмен и помог сойти своей не менее жирной даме. Вадингтон тотчас же узнал их. Это был мистер Бодторн с женой. Бодторн занимал пост вице-президента треста зубных щеток и, естественно, купался в золоте.
– Уф! – вырвалось из груди Сигсби Вадингтона, которого буквально тошнило от одного вида этих людей.
Жирная пара скрылась в доме. Спустя несколько минут подкатил другой роллс-ройс, а следом не менее роскошный автомобиль, тоже какой-то иностранной марки.
Из этих машин вынырнули на свет «Объединенные фабрики кукурузных консервов» с женой и «Объединенные фабрики мясных консервов» с дочерью. В общей сложности этот груз на корню стоил добрых восемьдесят-сто миллионов долларов.
– Доколе, о господи, доколе? – простонал мистер Вадингтон.
А когда дверь за гостями закрылась, мистер Вадингтон вдруг заметил в нескольких шагах от себя какого-то молодого человека, который вел себя до чрезвычайности странно.
* * *
Причина, почему так странно вел себя Джордж Финч – ибо это был никто иной, как он, – объяснялась тем, что он обладал очень робким характером и, естественно, не в состоянии был руководить своими движениями на основе чистого разума. Будь на его месте другой молодой человек, с более грубой натурой, с лицом, смахивающим на морду армейского мула, и пожелай он навестить какую-нибудь девушку, чтобы справиться о здоровье ее собачки, он, не задумываясь, приступил бы прямо к делу. Вытянув манжеты из рукавов, поправив галстук, он уверенными шагами поднялся бы по ступенькам крыльца и нажал бы кнопку звонка. Так поступил бы кто угодно – но только не Джордж Финч.
Методы Джорджа были совершенно иные. Правда, весьма грациозные и приятные на вид методы, но совершенно иные. Сперва он стоял, в течение нескольких минут, опершись всем телом на одну ногу и не спуская глаз с дома номер шестнадцать. А потом, точно чья-то дружеская рука вонзила иголки в икры его ног, он конвульсивно вздрогнул и одним прыжком бросился вперед. Но, едва достигнув крыльца, он сдержал свой натиск, отступил назад и снова замер на месте. А спустя несколько минут острия иголок снова сделали свое дело, Джордж Финч бросился одним прыжком к крыльцу дома номер шестнадцать, опять отскочил назад и вновь замер в прежней позе.
К тому времени, когда мистер Вадингтон решил узнать причину такого странного поведения, Джорджу Финчу, очевидно, надоело стоять на одном месте, и он принялся ходить взад и вперед, что-то бормоча про себя.
Вовсе не в таком настроении находился Сигсби Вадингтон, чтобы терпеть подобные чудачества. Он мысленно решил, что такие вещи могут происходить только под небом тлетворного Нью-Йорка. Там, на Западе, мужчина на самом деле мужчина, и он не танцует танго возле крыльца чужого дома. Он отчетливо помнил описание героя в одном из романов Дикого Запада, где говорилось: «Гордо стоял он, откинув голову назад, и мускулы его рук переливались под фланелевой сорочкой, а в голубых глазах горел пламенный вызов.» Какая разница, подумал мистер Вадингтон, между таким человеком и этим дурачком, который, по-видимому, готов был потратить лучшие годы своей жизни на расхаживание по тротуару.
– Эй, вы! – резко окрикнул он Джорджа.
Этот окрик захватил Джорджа Финча, так сказать, на лету – в тот момент, когда он отскочил от крыльца и снова остановился возле дома, опершись на одну ногу. От неожиданности он потерял равновесие и, наверное, упал бы, если бы ему не удалось ухватиться за левое ухо мистера Вадингтона.
– Прошу прощения! – сказал Джордж.
– А какая мне польза от того, что вы просите прощения? – зарычал Сигсби Вадингтон, нежно поглаживая поврежденное ухо. – И что вообще вы тут делаете, черт вас возьми?
– Я пришел с визитом, – начал объяснять Джордж.
– Вы что?
– Я пришел с визитом.
– Куда вы пришли с визитом?
– А вот сюда. Дом номер шестнадцать. Мистер Сигсби Вадингтон!
Мистер Сигсби глядел на молодого человека с нескрываемой враждебностью.
– Вы пришли с официальным визитом? Вот как! В таком случае вам, может-быть, интересно будет узнать, что меня зовут Сигсби Вадингтон, и убей меня бог, если я знаю, кто вы такой. Ну-с, что вы скажете?
У Джорджа занялось дыхание в груди.
– Вы Сигсби Вадингтон? – спросил он чрезвычайно почтительным тоном.
– Я самый.
Джордж смотрел на отца Молли, точно перед ним было прекрасное произведение искусства, ну, скажем, полотно знаменитого художника, в роде тех, за которые знатоки дерутся, и которые продаются с аукциона за несколько сот тысяч долларов. Мы хотим этим дать читателю приблизительное понятие о том, какие чудеса может творить любовь, так как, рассуждая честно, беспристрастно и спокойно, Сигсби Вадингтон был не что иное, как абсолютное ничтожество, и едва ли было в нем что-нибудь такое, чем можно было бы любоваться.
– Мистер Вадингтон – пролепетал Джордж – я чрезвычайно горжусь знакомством с вами!
– Вы что?
– Я горжусь знакомством с вами.
– Ну, и что из этого следует?
– Мистер Вадингтон, разрешите вам доложить, что я родился в сердце, так сказать, Дикого Запада в штате Айдаго…
Как часто мы слышим о том изумительном действии, которое производит масло на бушующие воды океана. Говорят, также, что при одном только взгляде на святой Грааль утихали самые свирепые воины. Но никогда еще с самого начала человеческой истории не случалось такой внезапной перемены с человеком, как это произошло с мистером Сигсби Вадингтоном, который сразу перешел от яростной враждебности к ласковому добродушию.
Слова Джорджа Финча, словно заговор чародея, подействовали на него. Вадингтон совершенно забыл о том, как сильно давало еще знать о себе ухо, за которое так импульсивно ухватился молодой человек, стоявший перед ним. Весь его гнев, так сказать, распылился, испарившись как роса под лучами солнца. Он ласково посмотрел на Джорджа. Он с отеческой нежностью провел по руке Джорджа.
– Вы действительно родом с Дикого Запада? – воскликнул он.
– Да, действительно!
– Из этой чудесной страны, из этой великой страны, с ее необъятными степями, где так легко дышится на приволье?
Лично Джордж Финч едва ли стал бы описывать в таких красках пыльный и грязный городишко, в котором он родился, где население пило грязную воду и где нельзя было получить приличной сигары. Тем не менее, он утвердительно кивнул головой.
Мистер Вадингтон сделал размашистый жест рукою и продолжал:
– О, Запад! Я чувствую что-то родное в его приволье! Я люблю каждый цветок, которым пестрит его простор. Я могу часами наслаждаться видом его холмов, купающихся под горячими лучами солнца.
Джордж Финч подтвердил, что он вполне согласен с мистером Вадингтоном.
– Прекрасные долины Запада! Таинственные в своем прозрачном полумраке! Неисповедимые в своем дрожащем золотистом тумане, низко стелющимся над ними!
– Ах! – только произнес Джордж.
– Вековые сосны, степенно кивающие верхушками! Старые осины, трепещущие под напором ветра и колыхающиеся, точно волны морские в бурю!
– Черт возьми! – вырвалось у Джорджа, который не в состоянии был сдержать восторга.
– А вековые дубы, которые рельефно выдаются на горизонте, на фоне беспредельных степей?
– Красота! – поддержал его Джордж.
– Послушайте, вы, – сказал мистер Вадингтон – мы непременно должны чаще встречаться с вами. А сейчас зайдите-ка ко мне, мы вместе пообедаем.
– Сейчас?
– Ну да, сию минуту. У нас там сидят несколько тупоголовых бездушных миллионеров, но вы не обращайте на них внимания. Можете смотреть на них и в душе презирать их. А после обеда мы с вами улизнем ко мне и побеседуем по душам.
– Но не будет миссис Вадингтон возражать против неожиданного гостя?
Мистер Вадингтон выпятил грудь, ударил по ней кулаком и воскликнул:
– Послушайте, вы… кстати, как вас зовут? Финч? Послушайте, Финч, неужели я похож на человека, который позволит жене командовать им?
Джордж Финч подумал, что мистер Вадингтон как-раз и есть тот тип мужчины, который позволяет жене командовать собою. Но, конечно, момент был неподходящий для того, чтобы открыто выразить свое мнение.
– Это очень любезно с вашей стороны! – заметил он.
– Любезно? А скажите, пожалуйста, если бы мне случилось ехать верхом по бесконечной прерии, и меня настигла бы гроза, и я остановился бы возле вашей хижины, на Западе, разве вы стали бы размышлять о том, любезно это или нелюбезно, если бы я попросил чего-нибудь поесть. Вы бы несомненно сказали: «Заходи в мой дом, друг. Все, что у меня есть, к твоим услугам». Не так ли? Ну, так вот!
Мистер Вадингтон достал французский ключ и отпер дверь.
– Феррис! – обратился он к слуге. Распорядитесь накрыть лишний прибор. Тут ко мне приятель один с Запада приехал, и он не откажется с нами кой-чего пожевать.
Глава третья
Идеальная хозяйка ни при каких обстоятельствах не обнаружит ни малейшего признака душевного расстройства. В минуту самых тяжелых испытаний она стремится сохранить манеры краснокожего, поджариваемого на костре. Тем не менее, был такой момент, когда миссис Вадингтон, без всякого сомнения, потеряла сознание. Это случилось тогда, когда Сигсби Вадингтон появился в гостиной и громко крикнул, указывая на Джорджа Финча, что «этот юный сын Западных Прерий забежал к нам пожевать кой-чего».
Однако, миссис Вадингтон вскоре пришла в себя. Все, что было в ней женственного, нашептывало ей, что нужно взять Сигсби Вадингтона за уши и как следует выдрать его. Но она поспешила подавить в себе это желание. Мало-помалу ее глаза потеряли безжизненное выражение, свойственное рыбе; и, точно смерть в сказке, она «улыбнулась зловещей жесткой улыбкой». С достойной ее выдержкой, протянула она Джорджу дрожащую руку, которая, будь на месте миссис Вадингтон другая, не столь цивилизованная женщина, несомненно размахнулась бы и треснула бы дорогого супруга по затылку.
– Чрезвычайно рада – сказала миссис Вадингтон. – Я так счастлива, что у вас нашлось время заглянуть к нам, мистер…
Она умолкла, и Джордж, которому казалось, что все происходит во сне, глядел на нее, догадываясь, что он должен сообщить ей свое имя. Он был бы счастлив прийти ей на помощь, но, к великому сожалению, он в этот момент и сам забыл, как его зовут. У него было лишь смутное представление о том, что его имя начинается не то на «Ф», не то на «Д». Но, помимо этого, у него в голове царила абсолютная пустота.
Объяснялось все это очень просто: когда миссис Вадингтон протянула руку Джорджу, тот, через плечо хозяйки, вдруг увидел Молли, и этого было достаточно, чтобы лишить его дара речи. На Молли Вадингтон было то самое платье, которое она в таких пылких выражениях расписывала незадолго перед этим своему отцу, и Джорджу казалось, что с его глаз вдруг упала повязка и он впервые увидел эту девушку. Раньше он смутно сознавал, что у нее есть руки, плечи и волосы, но только сейчас он в достаточной степени убедился, до чего эти руки были руками, плечи – плечами, а волосы-волосами в истинном и святом смысле этого слова. Ему казалось, что перед ним древняя богиня, сбросившая с себя покрывало. Точно статуя, вдруг ожившая. Точно… Впрочем, остальное не важно. Мы только хотим, чтобы читатель понял, до какой степени Джордж Финч был потрясен. Глаза его расширились до размеров блюдца. Кончик его носа задергался как у кролика. И он готов был поклясться, что кто-то льет ему ледяную воду за ворот сорочки.
Миссис Вадингтон так долго глядела на бедного Джорджа, она обожгла бедного Джорджа таким взглядом, что надо было удивляться, как это у него не выскочили волдыри на лбу. Затем она отвернулась и заговорила с лимонадным королем. У нее вовсе не было особенного желания точно узнать имя Джорджа, хотя она с удовольствием прочла бы его на надгробном памятнике.
– Обед подан! – объявил Феррис, появляясь беззвучно, точно джин, вызванный прикосновением к волшебной лампе Алладина.
Джордж очутился среди толпы миллионеров, сразу двинувшихся в столовую. Он все еще продолжал переминаться с ноги на ногу, с трудом глотая слюну.
Попробуйте вообразить что-нибудь более страшное для застенчивого и впечатлительного молодого человека, чем присутствие на званом обеде, когда какой-то внутренний голос не перестает нашептывать, что никто его сюда не звал. И этот голос, беззвучно твердивший Джорджу, что он совершенно лишний на этом пиру, принадлежал миссис Вадингтон, которая не переставала бросать в его сторону время от времени убийственные взгляды, каждый раз уничтожая бедного Джорджа именно тогда, когда он уже начинал приходить в себя.
Взгляд миссис Вадингтон можно было бы сравнить с термосом, который может быть и горячим и холодным. Однажды Джордж встретился с ее взглядом, когда подали суп. У него было такое ощущение, точно он вдруг очутился в пустыне Африки и его начало засыпать раскаленными песками Сахары. В другой раз, когда он вилкой ковырял рыбу в тарелке, он под действием взгляда миссис Вадингтон пережил то же, что полярный исследователь, неожиданно захваченный леденящим вихрем. Но независимо от того, обдавало ли его холодом или жаром, Джордж неизменно читал в глазах миссис Вадингтон отвращение и ненависть; он был твердо убежден, что ему никакими усилиями не удастся изменить ее отношения к нему. Коротко говоря, Джордж приобрел в этот день только одного друга, но ни в коем случае не двоих.
Результатом такого отношения со стороны миссис Вадингтон было то, что Джордж Финч ровно ничем не мог проявить себя в смысле красноречия или остроумия. Он не произнес ни одной острой эпиграммы, не рассказал ни одного забавного анекдота и за весь вечер произнес только одно слово «шерри», да и то-когда ему хотелось сказать «портвейн».
Если бы даже обстоятельства благоприятствовали Джорджу Финчу, ему едва ли удалось бы каким-либо путем завладеть вниманием общества. Миссис Вадингтон руководствовалась в выборе гостей исключительно размерами их состояния. И хотя беседа миллионеров весьма интересна и оригинальна в своем роде, она, тем не менее, слишком суха для простого смертного. Когда подали суп, один из гостей, напоминавший собой карикатурный портрет капиталиста из социалистической газеты, заметил, что акции Вестингауза опять пошли в гору и он очень рад этому. Другой гость, который казался точной копией первого, подтвердил, что вышеназванные акции действительно крепко стоят на рынке. Когда же третий заговорил об акциях какой-то железной дороги Вобаш, упавших до 73 1/3, гости единодушно закачали головами. Однако все утешились сообщением, что акции нефтяной компании такой-то поднялись до 54 1/4.
Подали рыбу, и «Объединенные фабрики мясных консервов» начал рассказывать весьма подробно о какой-то концессии в Боливии. Вся суть его рассказа заключалась в том, что нефтяной синдикат приобрел у правительства Боливии право на эксплуатацию нефтяных источников и новая концессия с капиталом в один миллион долларов выпускает двести тысяч пятидолларовых акций «А» и двести тысяч пятидолларовых акций «Б», а правительство Боливии, в виде компенсации за концессию, получает, вместо наличных денег, все двести тысяч акций «Б».
Гости остались очень довольны, и после этого завязалась дружная беседа. Кто-то отпустил ехидное замечание насчет эластичности и гибкости законов, контролирующих деятельность банков, а когда зашла речь об ответственности держателей акций крупных компаний, страсти до того разгорелись, что миссис Вадингтон поднялась и этим подала сигнал всем дамам.
Мужчинам подали кофе и сигары, «денежные мешки» сдвинули стулья и сомкнулись вокруг того места, которое занимал мистер Вадингтон. Но тот ловко извернулся и, оставив их говорить об акциях, подошел к Джорджу.
– Там, на Западе, вполголоса начал он, бросая злобные взгляды в сторону «Объединенных зубных щеток», который как-раз завел речь о конференции фабрикантов в Сент Луисе – там, на Западе, такого человека повесили бы на первом попавшемся суку!
Джордж Финч вполне согласился с ним и заметил, что такой поступок можно было бы только приветствовать.
– О, меня тошнит от нью-йоркских жителей, – заявил мистер Вадингтон.
Джордж Финч признался, что и он тоже нередко испытывает это неприятное ощущение.
– И подумать только, что в эту минуту там, скажем, в степях Аризоны, сильные мужественные люди снимают седла с лошадей и укладываются спать на густой траве. Разве не появляется у вас желание плакать и смеяться, когда вы думаете об этом?
Джордж Финч ответил, что он еще не решил, нужно ли при этом плакать или смеяться.
– Послушайте – сказал мистер Вадингтон – я постараюсь поскорее сплавить этих толстопузых обормотов наверх, а мы с вами улизнем в мой кабинет и наговоримся там вдоволь.
* * *
Единственное, что может испортить задушевную беседу двух друзей, – это молчаливость старшего собеседника. Но, к счастью, мистер Сигсби Вадингтон оказался в весьма в разговорчивом настроении к тому времени, когда он и Джордж Финч очутились в его кабинете. Немалую роль в этом случае сыграли обильные возлияния, которые позволил себе мистер Вадингтон во время обеда. Он успел достигнуть той стадии охмеления, когда мужчина начинает рассказывать анекдоты про собственную жену. Похлопав Джорджа по коленке, он заявил ему три раза подряд, что у него чертовски симпатичное лицо. А потом он спросил:
– Вы женаты, Винч?
– Финч – поправил его Джордж.
– Что вы хотите сказать вашим «Финч»? – спросил мистер Вадингтон, с трудом соображая, что он говорит.
– Меня зовут Финч.
– Ну, и что из этого следует?
– Вы назвали меня Винч.
– Ну, и что же?
– Я думал, что вы плохо расслышали мое имя.
– Какое имя?
– Вы сказали Винч.
– Но вы только-что сказали, что вас зовут Финч?
– Совершенно верно, я только хотел сказать…
Мистер Вадингтон снова похлопал его по коленке.
– Молодой человек, возьмите себя в руки. Если вас зовут Финч, то зачем притворяться, что ваша фамилия Винч? Я не люблю подобного виляния. Это совсем не в характере сына Западных прерий. Предоставьте этим кровожадным капиталистам, собравшимся там наверху, юлить. Кстати, должен вам заметить, что все они заражены Брайтовой болезнью. Если вас зовут Пинч, то будьте мужчиной и признайтесь, что ваше имя Пинч. Пусть ваше «да» – будет «да», а ваше «нет» – «нет» -закончил мистер Вадингтон суровым тоном, поднося спичку к кончику вечного пера, которое он принял за сигару.
– Нет, я не женат, – сказал Джордж.
– Не женаты?
– Нет, не женат.
– А разве я утверждал, что вы женаты?
– Вы спрашивали, женат ли я.
– Я вас спрашивал?
– Да, вы спрашивали.
– Вы уверены в этом?
– Абсолютно уверен. Вскоре после того, как вы уселись, вы спросили, женат ли я.
– И что вы ответили?
– Что я не женат.
Мистер Вадингтон облегченно вздохнул.
– Наконец-то я получил от вас прямой ответ – промолвил он. – Право же, я не знаю, зачем вы все время отвечали обиняками. Вот, что я вам скажу, Пинч, и я говорю это серьезно, как человек старше вас, умнее и проницательнее…
Мистер Вадингтон в течение некоторого времени задумчиво сосал свое вечное перо, очевидно заменявшее ему сигару.
– И вот я вам говорю, Пинч, если задумаете жениться, будьте осторожны и непременно позаботьтесь иметь свои собственные деньги. А когда у вас будут свои деньги, берегите их как зеницу ока. Упаси вас бог оказаться в зависимости от жены в тех незначительных суммах, без которых не может обойтись даже самый благоразумный человек. Возьмите хотя бы меня, например. Когда я женился, я был богатым человеком. У меня были свои собственные деньги. Прорва денег. Все меня любили, так как моей щедрости не было границ. Я купил жене (я в настоящую минуту говорю о моей первой жене) жемчужное ожерелье, стоившее мне пятьдесят тысяч долларов.
Он закрыл один глаз, а другим уставился на Джорджа, и последний, понимая, что необходимо что-нибудь сказать, заметил, что это делает мистеру Вадингтону честь.
– И не в долг, – продолжал мистер Вадингтон, – а за наличные! Наличными денежками уплатил! Пятьдесят тысяч долларов! И что же случилось? Вскоре после того, как я вторично женился, я ухлопал все свое состояние неудачными спекуляциями на фондовой бирже и оказался в полной зависимости от второй жены. Вот почему, Винч, вы видите меня сегодня разбитым человеком. Я вам хочу кое-что сказать, Винч – нечто такое, чего никто не подозревает, чего я никогда никому не говорил до сих пор и сейчас бы не стал говорить, если бы не ваше симпатичное лицо… Пинч, я не хозяин в своем собственном доме.
– Неужели?
– Да, не хозяин в своем собственном доме. Я хотел бы жить на просторе великого необъятного Дикого Запада, а моя жена настаивает на том, чтобы оставаться в этом душном, развратном, душу разлагающем Нью-Йорке. И я вам еще что скажу, Пинч…
Мистер Вадингтон умолк и в течение нескольких секунд смотрел с досадой на свое вечное перо.
– Эта проклятая сигара не курится!
– Мне кажется, что это вечное перо – осторожно заметил Джордж.
– Вечное перо?
Мистер Вадингтон снова закрыл один глаз, внимательно посмотрел на предмет, который он до сих пор держал в зубах, и убедился в справедливости слов своего молодого друга.
– Вот! – воскликнул он с каким-то злобным удовлетворением. – Разве это не характерно для Нью-Йорка? Просишь сигару, а тебе дают вечное перо. Ни малейшего признака честности, ни даже отдаленного понятия о добросовестной торговле!
– Вы не находите, что мисс Вадингтон выглядела обворожительно за обедом? – сказал Джордж, пытаясь перевести разговор на тему, столь близкую его сердцу.
– Да, Пинч – продолжал свое мистер Вадингтон – моя жена буквально поработила меня.
– И я нахожу еще, что стрижка удивительно к лицу мисс Вадингтон.
– Не знаю, заметили ли вы за обедом одного парня с лицом, точно блин, с моноклем в глазу и с усами, напоминающими зубную щетку. Это был лорд Хэнстантон. Он не перестает мне твердить о необходимости знакомства с этикетом.
– Это очень мило с его стороны – осмелился сказать Джордж.
Мистер Вадингтон лишь быстро взглянул на него.
Бедному Джорджу стало ясно, что он сказал отнюдь не то, что нужно было сказать.
– Что вы хотите сказать вашим «мило с его стороны»? Это дерзость и наглость! Этот лорд Хэнстантон – форменная чума. Там, на Западе, его не стали бы терпеть. Ему в постель подбросили бы гремучую змею. На кой черт человеку нужно быть знакомым с этикетом? Мужчина должен быть отважным и бесстрашным, он должен уметь стрелять и попадать в точку, должен смело смотреть всему миру в глаза. И не все ли равно, какой вилкой он ест рыбу?
– Совершенно верно.
– Что из того, если он надевает на голову не ту шляпу?
– Мне особенно понравилась шляпа, которая была на мисс Вадингтон, когда я увидел ее в первый раз, – сказал Джордж. – Помнится мне, что она была из какого-то мягкого фетра; если не ошибаюсь, светло-коричневого оттенка и…
– Моя жена, – заметьте, что я все еще говорю о моей второй жене (моя первая жена, бедняжка, умерла), – моя жена науськивает на меня этого негодяя Хэнстантона, и вследствие финансовых соображений, будь они прокляты, я лишен возможности дать ему в ухо, несмотря на то, что меня понуждают к тому все мои лучшие инстинкты. И знаете, что она теперь вбила себе в голову?
– Я и вообразить не могу!
– Она хочет выдать Молли замуж за этого парня.
– Я бы не советовал этого делать, серьезным тоном промолвил Джордж. – Нет, нет, я категорически возражаю против подобных браков. Так часто эти англо-американские союзы кончаются катастрофой.
– Я человек с очень тонкой натурой и большим кругозором, – вдруг выпалил мистер Вадингтон, хотя неизвестно, что он хотел этим сказать.
– И помимо того, – продолжал Джордж Финч – мне совершенно не нравится наружность этого человека.
– Какого человека?
– Лорда Хэнстантона.
– Ради бога, перестаньте говорить о нем. У меня все нутро переворачивается от одного его вида.
– Я совершенно согласен с вами, я хотел сказать…
– Сказать вам секрет? – прервал его мистер Вадингтон.
– Hy?
– Моя жена – заметьте, моя вторая жена, а не первая – хочет выдать Молли замуж за него. Не знаю, заметили ли вы его за обедом?
– Конечно, заметил, – торопливо подтвердил Джордж. – Его лицо мне совершенно не понравилось. Он произвел на меня впечатление человека холодного, черствого. По-моему, это один из тех мужчин, которые способны разбить сердце импульсивной девушки. Я глубоко убежден, что мисс Вадингтон нужен такой муж, который всем был бы готов пожертвовать для нее, который отдал бы все, что есть у него наиболее дорогого в жизни, лишь бы заслужить ее улыбку. Который обожал бы ее и молился бы на нее, который возвел бы ее на пьедестал, который поставил бы себе целью жизни сделать ее счастливой…
– Моя жена – прервал его мистер Вадингтон, – слишком жирна.
– Виноват?
– Слишком жирна!
– Если разрешите мне высказать мое мнение, то я сказал бы, что у мисс Вадингтон исключительно красивая фигура.
– Слишком много жиров. Абсолютно никаких физических упражнений, вот в этом-то и вся беда. Моей жене нужно было бы провести год на Западе, где-нибудь на ранчо, носиться верхом на мустанге по диким прериям…
– Я на днях имел счастье видеть мисс Вадингтон в верховом костюме и нахожу, что он удивительно ей к лицу. Так часто видишь девушек, у которых чрезвычайно неуклюжий вид в бриджах, но мисс Вадингтон была очаровательна. Этот верховой костюм, казалось, еще более подчеркивал ее, если можно так выразиться, юношескую грацию, которая, по моему глубокому убеждению, является одним из главных…
– Обождите только, и вы увидите, что я заставлю ее это сделать. Пинч, как человек женатый (дважды женатый, заметьте; моя первая жена, бедняжка, умерла несколько лет тому назад), как человек женатый, я позволю себе дать вам один совет. Для того, чтобы человек мог поставить себя должным образом в своем доме, для того, чтобы он мог подчинить жену своей воле, если вы понимаете, что я хочу сказать, он должен прежде всего быть совершенно независимым материально. Какая польза от того, что вы подчините жену вашей воле, если через пять минут вам приходится клянчить у нее двадцать пять центов на сигару. Абсолютная материальная независимость-чрезвычайно важная деталь, и должен вам сказать, что в самом ближайшем будущем я достигну этого. Совсем недавно я раздобыл довольно приличную сумму денег (мы не станем вдаваться в подробности насчет того, какие методы я употребил, чтобы достать деньги) и приобрел некоторое количество акций одной новой кинематографической компании в Голливуде. Пинч, вы когда-нибудь слыхали о фирме «Лучшие фильмы в мире»? Позвольте вам сказать, что скоро вы услышите об этом. Это будет грандиозное предприятие, и в самом скором будущем я наживу на этом колоссальное состояние.
