Павел Владимирович Засодимский
В майский день
– А ну ее! – прошептал мальчуган, сердито хмуря брови при воспоминании о назойливой осе.
– Принес бы ты мне лучше тот обрубочек… вон, видишь, лежит под яблонькой!.. Мне бы вместо скамейки… – промолвила Ниночка. – А то мне неудобно сидеть…
Боря вскочил и побежал к яблоне. Ниночке, действительно, было неловко сидеть, потому что ноги ее едва доставали до земли. Через минуту Боря уже подставлял ей под ноги обрубок.
– Ну, вот – теперь отлично! – одобрительно заметила Нина, упираясь ногами в обрубок.
И опять они стали тихо беседовать…
– Боренька! Побежим в поле рвать цветы! – предложила Нина.
– Отлично! Бежим!.. В поле теперь так хорошо… – согласился Боря, вставая с лавочки.
Но вдруг в эту минуту со стороны дома послышался громкий голос Ниночкина отца:
– Ниночка! Ниночка! Ты где? Иди сюда!
– Ид-у-у! – откликнулась девочка.
– Куда ты запропастилась? Нигде тебя найти невозможно…
– Завтра придешь? – вполголоса спросила Ниночка Борю, поднимаясь со скамейки и забирая свою работу.
– Как же, приду! – шепотом ответил тот.
– Смотри же, приходи пораньше!..
Ниночка пожала руку своему маленькому другу, ласково кивнула ему на прощанье головой и побежала по аллее – в ту сторону, где из-за деревьев, опушавшихся зеленью, виднелся старый барский дом. А Боря, помахивая прутиком, пустился по противоположному направлению и, дойдя до конца сада, перескочил через низкий плетень, а затем прямо полем, как вороны летают, направился туда, где из-за сада выступал одним углом такой же, как Ильяшевский, только немного поболее, старый помещичий дом.
Для Бори дорога была недальняя: Ильяшево находилось от Вихоревки не более, как в полуверсте. В этом поле каждая тропинка, каждый кустик, каждый камень были знакомы Боре, и в глухую осень, бывало поздно вечером, почти впотьмах, он легко находил дорогу.
II
Карганов и Вихорев были старыми закадычными друзьями.
Вихорев немного ранее поселился в деревне, но по приезде Карганова, они – как ближайшие соседи – скоро познакомились и стали неразлучны. Редкий день – особенно летом – проходил без того, чтобы тот или другой не навестил своего приятеля. Зимою, в непогодь или в сильный мороз, они переезжали друг к другу в саночках. Жены их также подружились.
Соседи, бывало, мирно беседовали о разных хозяйственных делах, о сельских работах, о городских новостях, изредка доносившихся до них, по целым часам сидели за самоваром, выкуривали несчетное число трубок, а иногда играли в шашки или в шахматы. А дети их той порой играли, рассматривали картинки или читали какую-нибудь книжку. Время незаметно проходило, вечер кончался, и друзьям приходилось расставаться…
Вихорев при прощанье часто говаривал, провожая гостей в переднюю:
«Вот вам ужин! Спать пора! «Гости – едут со двора!»
А Карганов при этом повторял: «От ворот поворот «Виден по снегу».
И друзья крепко пожимали друг другу руки.
Семь лет тому назад Вихорев овдовел, и друг утешал его в горе, как мог. Через два года после того и Карганов похоронил жену, и друг, конечно, не оставил его в несчастье. Общее горе еще более сближало друзей. Они не стыдились слез и, вспоминая какой-нибудь разговора, тот или другой случай из прошлого, они вместе плакали о своих умерших подругах жизни.
Дети их росли вместе. Боря сначала с нянькой, а затем уже один проводил иногда целые дни в Ильяшеве. И отцы, смотря на детей, уже составляли какие-то планы насчет их будущего.
– И заживем все вместе… Ты переезжай тогда ко мне! – предложил Вихорев.
– Ну, что ж!.. Впрочем, нет… – говорил Карганов. – Мы лучше сделаем так: зиму будем жить у тебя, а летом ко мне – в Ильяшево.
– Именно! Можно и так!.. Станем, значит, переезжать на дачу! – со смехом соглашался приятель.
– Пускай бы судьба послала им счастливую долю! – говорил Вихорев.
– А теперь, Бог с ними, пускай бегают, играют! – добавлял Карганов. – Главное, вырастить бы их добрыми, да здоровыми, а остальное со временем все приложится…
– Приложится! – как эхо, отзывался приятель.
И старикам было отрадно смотреть на весело, беспечно игравших детей.
Ниночка относилась к Боре, как к брату, а Боря видел в ней сестру. Дети горячо любили друг друга и друг к другу были так привязаны, что чувствовали себя несчастными, если не видались неделю – и искренно скучали в ожидании свиданья…
Вихорев поговаривал, что скоро надо Борю везти в реальное училище; Карганов толковал о том, что пора бы Ниночку отдать в гимназию, но из этих разговоров пока еще никакого толку не выходило: все оставались по своим местам. Дети, привыкшие к деревенской свободе, охотно учились дома, но в школу не торопились. А старикам и самим было жаль расставаться с ними, и они без грусти не могли подумать о том дне, когда одному из них придется расстаться с дочерью, а другому – с сыном.
Так соседи жили мирно, дружно, душа в душу, – и старые, и малые неразлучны… Полгода тому назад, в прошлую осень, разыгралась трагикомическая история. И вышло-то все из-за сущих пустяков…
Старики, гуляя однажды по полю, расспорили об одном небольшом клочке земли, врезавшемся клином во владения Вихорева.
– Ведь вот, по-настоящему, Кривая-то Балка моя! – заметил Вихорев, указывая чубуком на этот участок земли.
– Ну, брат, с чего ж она твоя-то? – возразил Карганов. – Балкой владели мой отец и дед… От отца вместе с прочей землей я получил и ее.
– Мой дед обменял ее у твоего деда, и вместо Кривой Балки уступил ему Низкий Лог… Знаешь, – под Заречьевским лесом? – пояснил Вихорев.
– Да ведь Низким-то Логом ты владеешь! – сказал ему приятель.
– Что ж из того? Отдай мне Кривую Балку, и я тебе с удовольствием уступлю Низкий Лог… Бери пожалуйста! Сделай милость!
– Ну, голубчик, я – не цыган, меняться не люблю… – отвечал Карганов. – Если хочешь, подарить тебе могу!
– С чего ж я стану брать от тебя такие подарки! – с неудовольствием отозвался Вихорев. – Ты говоришь: не цыган… а я не приживалка, чтобы принимать подарки! Вихоревы, брат, – столбовые дворяне…
– Ну и пусть – столбовые… Мы тоже не рогожей шиты! – проворчал Карганов.
Соседи, молча, дошли до конца межи и поворотили назад.
– Ты уж не первый раз заводишь речь об этой Кривой Балке… Только, воля твоя, я, право, не понимаю таких претензий! – немного погодя, заговорил Карганов, хмуря брови. – Выходит так, что я как будто владею твоею землей…
– Именно! – поддакнул Вихорев.
– Да скажи, пожалуйста, на каких же основаниях ты так думаешь? – спросил его приятель. – Какие у тебя имеются документы, доказательства? Во сне ты их видел, что ли? Сорока тебе их на хвосте принесла?
– Нет, не сорока их мне на хвосте принесла! – сердито проговорил Вихорев и начал высчитывать по пальцам: – Во-первых, в календаре рукой моего деда сделана запись об этой меже… памятная запись! Да-с!
– В котором же году происходил этот обмен – или, вернее, в каком столетии? – перебил приятель, насмешливо поглядывая на Вихорева.
– Под записью значится ясно 1806 год! – насупившись, ответил Вихорев.
– Давненько же это было! – заметил Карганов.
– У порядочных людей, Николай Петрович, давности быть не может! – все более и более волнуясь, возразил его приятель.
– Это верно, Федор Васильевич! Не спорю… – спокойно отвечал Карганов, лучше владевший собою, чем его горячий сосед.
