Павел Владимирович Засодимский
Ринальдово счастье
В сумерки Ринальд возвратился с прогулки, когда в столовой уже горела люстра и обед ожидал его. Долее часа просидел он за обедом, а потом ушел в одну уютную комнату с мягкою мебелью, полуосвещенную голубыми фонариками, и там прилег отдохнуть… Когда он, отдохнув, вышел в залу, к нему явился тот же человек, которого он первым увидал в этом доме, и почтительно доложил:
– Смею напомнить вам, милостивый господин, что уже пора одеваться, если вы сегодня намерены поехать к королевичу на музыкальный вечер.
– А что такое сегодня у королевича? – уже входя в свою роль и нимало не смутившись, спросил его Ринальд, сделав вид, что он как будто позабыл: что такое сегодня у королевича?
– Какой-то знаменитый артист будет играть на арфе, а заморская певица станет петь! – пояснил слуга.
– А-а, да!.. Пожалуй! Давайте одеваться! – сказал Ринальд таким беспечным тоном, как будто для вчерашнего каменщика было самым обыкновенным делом поехать на вечер во дворец – к королевскому сыну.
И он был на том музыкальном вечере; пришел в восторг от арфы и от пения певицы и вообще очень весело провел время. Он познакомился со многими знатными особами и с их семействами. Очень охотно все знакомились с ним… Знатные люди в той стране были придурковаты и каждого богатого, хорошо одетого человека, считали очень умным и прекрасным человеком. А Ринальд был одет очень нарядно, и богатство его видимо и убедительно для всех сверкало в блеске бриллиантов, украшавших его перстни, и в золотом шитье, как жар горевшем на его рукавах и на груди. Чего ж еще более?.. По наивному мнению знатных людей той страны, человек, обладающий такими бриллиантами и украшенный таким золотым шитьем и вообще так хорошо, «по моде», одетый портным, не мог быть плохим человеком.
Уже за полночь Ринальд возвратился домой. Слегка поужинав, он лег спать и спал отлично.
Проснувшись, Ринальд долго лениво потягивался под мягким, шелковым одеялом; то снова начинал дремать, то раскрывал глаза и, сладко позевывая, с блаженною улыбкой думал про себя: «Некуда мне теперь торопиться! Искать работы мне не надо… Полежу еще!» И он продолжал валяться в постели, вспоминая о том недавнем времени, когда он, усталый и голодный, шатался по городу, ища работы за кусок хлеба: тогда рано приходилось ему вставать… Без забот и без печалей теперь пойдет его жизнь… И так будет долго-долго, потому что ведь Ринальд прежде всего выговорил себе долгую и безболезненную жизнь. Если исполнились его два-три желания, то значит, исполнятся и все остальные, какие тогда он успел высказать…
Желания его исполнялись все до единого.
Захотел он научиться играть на арфе – и уже на другой день играл прекрасно. Захотел он научиться танцовать, – явился к нему танцмейстер, и через день Ринальд уже в совершенстве знал все танцы. Знание танцев было важно потому, что знатные женщины той страны только хороших танцоров и шаркунов считали порядочными людьми, то есть стоящими их внимания и благосклонности… Захотел Ринальд познакомиться с тою или с другою наукой, и через несколько дней знал уже более, чем иной мог узнать во всю свою жизнь.
Скоро Ринальд свел большое знакомство. Везде принимали его радушно. В самых знатных домах самые красивые девицы были с ним милы и любезны. Мужская молодежь любила его, как веселого собеседника, допускавшего иногда в разговоре веселые и остроумные, простонародные шуточки. Эти шуточки для молодежи были новостью, а Ринальд между тем, по старой привычке, забывшись, употреблял их в разговоре. Люди пожилые, степенные уважали его за ученость, удивлялись его обширным и глубоким познаниям. Все же вообще в городе считали его необыкновенным богачом, прибывшим неизвестно откуда. Шли слухи о том, что незадолго до его приезда явился какой-то человек (должно быть, управляющий его именьями) и купил для него дом, уже давно стоявший пустым, обмеблировал его, устроил в нем все заново, накупил экипажей, лошадей, нанял слуг…
Так прошло полгода с той снежной, зимней ночи, когда бедный, несчастный каменщик превратился в счастливца… И Ринальд заметил, что в жизни его один день походил на другой, как две капли воды. Позднее вставанье, завтрак, прогулки, обед, приятный послеобеденный отдых – не то сон, не то полузабытье; затем – или у него гости, или он отправляется на бал; позднее возвращение домой и – сон… Он знает, какое кушанье будет у него завтра, послезавтра. Он уже знает, о чем завтра, послезавтра будут разговаривать в обществе и какие остроты и анекдоты он услышит. Часы идут правильною чередой; утро переходит в день, день сменяется вечером, за вечером наступает ночь… За весной идет лето, за летом – осень и зима… Колесо жизни вертится однообразно, не тише, не скорее. На завтра то же, послезавтра то же, как по расписанию. Это страшное однообразие, несмотря на беспечальную, беззаботную жизнь и на весь ее комфорт, начинает как-то смутно неопределенно тяготить Ринальда.
Ночью, во сне, или в шумном обществе он как бы забывался, и ему казалось, что он живет самою настоящею жизнью; но в те минуты, когда он оставался один дома, однообразие и пустота жизни давали ему ясно чувствовать себя. Конечно, Ринальд не грустил о прошлом, – избави Бог!.. Он не роптал на судьбу-волшебницу… конечно, нет! Но ему иногда становилось не по себе, как-то скучно…
Однажды весной, в сумерки, Ринальд долго бродил по своим обширным, великолепным залам, вспоминал о своей прошлой, бедной, рабочей жизни и, вдруг остановившись, оглянулся на окружавшую его царскую роскошь. Вечерние тени уже ложились по углам, и громадные залы в тот тихий, сумеречный час, действительно, казались пустыней – холодною и безлюдною.
«Так вот, значит, что такое счастье! – подумал Ринальд, с удивлением оглядываясь вокруг себя. – Да полно, счастье ли это? Настоящее ли это счастье? Тут не подмен ли какой-нибудь?..»
И в ту минуту какое-то смутное, неприятное ощущение пробежало у него в душе… «При всем изобилии, при всем моем богатстве, при всем моем довольстве, мне как будто бы чего-то недостает… Но чего же? Чего?» – с тайною тревогой спрашивал он самого себя.
Может быть, в жизни Ринальда недоставало радости, – той великой, чистой радости, которая вспыхивает и в темной жизни бедняка, и от которой у человека, – даже накануне смерти, – трепещет сердце и каким-то неземным светом проникается все его духовное существо…
«Все желания мои исполнились… все до единого! – раздумывал Ринальд. – Не позабыл ли я пожелать чего-нибудь такого, без чего не может быть настоящего счастья? Старуха в тот вечер соглашалась сделать меня счастливым и только спрашивала: как я понимаю счастье? – и требовала, чтобы я точно высказал свои желания… О, лукавая старуха!.. не подсказала она мне того, что нужно для счастья…»
Правда, Ринальд забыл пожелать сделаться принцем. Но теперь, за последние полгода, каменщик уже убедился, что не только звание принца, но и гораздо более пышный титул не прибавили бы ему счастья ни на йоту. Нет! Он, видно, забыл пожелать чего-нибудь другого, более существенного, более важного, что окончательно скрасило бы для него жизнь и сделало бы его вполне счастливым…
