Павел Владимирович Волчик
Ия
14
Нет ничего злее деревенской скуки. Она приходит как ноябрьский ветер, тушит огонь в печи, превращает светлый дом в мрачную пещеру. Скуку городскую можно легко преодолеть: выйти на оживлённый проспект, почувствовать, как пульсирует земля под ногами, как гуляет воздух, движимый потоками людей. А когда ты один на один с заснеженными полями, скука наваливается на тебя всей громадой небес. Вот почему здесь так воют волки…
Я всё больше хотел вернуться в город – когда пилил на станке брёвна на доски, когда вдыхал запах душистой стружки, когда возвращался домой и говорил Марии, что заказов нет и нам нечем платить за бензин и электричество.
Но о городе нечего было и думать. Мы не могли себе позволить выбраться даже в ближайший посёлок. Кто-то всё время должен был следить за Ией.
Однажды я вернулся домой раньше обычного и увидел на крыльце Марию. Она сидела с низко опущенной головой, обхватив колени руками.
– Я так больше не могу. С ума схожу, – всхлипнула она. – Мне жить не хочется.
– Что, опять?
– Зоя только вернулась. Мы поругались. Звонили из школы.
– Снова где-то болтается вместо уроков? Ну я ей устрою!
– Устрой. Только ведь она тоже от скуки воет. Мы уже два года никуда не выходили. И потом не забывай, она уже не маленький ребёнок. Зоя превращается в девушку. Сегодня до дома её провожали сразу двое.
– Вот как… – рассеянно протянул я.
И тут мне в голову пришла идея.
– А поехали в кино? Все вместе! Прямо сейчас. Сегодня премьера «Серебряной бритвы».
Жена вздохнула.
– Мы не можем. У нас же Ия…
– Ну и что? Немного побудет одна. Ничего страшного не случится.
Мария насупилась. Кажется, внутри у неё шла какая-то борьба.
– О чём фильм?
– О каком-то супергерое. Как раз, чтобы отключить мозги.
Жена поднялась, разгладила складки на одежде.
– Нет.
– Почему? – воскликнул я, чувствуя, что начинаю закипать.
– Потому что я не могу променять её на фильм о супергерое.
– Так давай позовём Варвару Петровну!
– Мы и так всё время…
В этот миг в доме раздался грохот, и мы бросились к дверям.
Окно в гостиной было распахнуто. Занавеска, медленно, как танцовщица в платье, раскачивалась. На полу валялись книги, рядом –рухнувшая полка. Я споткнулся о пособие по воспитанию детей и выругался.
– Вот тебе и кино! – с досадой бросила Мария.
– Между прочим, я хотел помочь! – взорвался я. – Это ты жаловалась, как тебе всё надоело!
– Хочешь помочь – доделай амбар! Ты видишь, что она уже не помещается дома!
– Я доделаю, когда у меня будут деньги! Может, ты их заработаешь?
– Может, ты посидишь дома с двумя детьми?
– И посижу! – заревел я, сам удивляясь, как страшно может звучать мой голос. – Только где ты будешь работать, если ничего не умеешь?
Глаза Марии заблестели, щёки вспыхнули пурпуром. Она уже открыла рот, чтобы сказать в ответ что-нибудь обидное, как вдруг, воздух разрезал тонкий крик:
– Пожалуйста, хватит! Вы пугаете Ию! Она… Она…
В дверях застыла Зоя: лицо бледное, пальцы машинально тянутся к шраму.
– Где она?
– В саду.
Топот. Прерывистое дыхание. Шорох листьев.
– Сюда, посветите сюда!
Я раздвинул заросли кустарника и в тусклом свете фонаря увидел круглый силуэт. Найти её теперь стало гораздо легче, чем раньше: планета выросла мне по грудь.
– Дай мне!
Я выхватил у Зои фонарь и посветил на верхушку шара. Сначала мне показалось, что это сухие листья облепили дрожащую сферу, но это были не листья. На материке, некогда покрытом цветами и зеленью, образовалась плешь, пустыня. Бурое безжизненное пятно с трещинками снова и снова притягивало мой взгляд, будто напоминая: ты к этому причастен.
15
Отныне пустоши появлялись на поверхности планеты всякий раз, когда в нашей семье случались ссоры. Со временем одни пустыни зарастали травой, другие оставались мёртвыми.
Наш необычный ребёнок многому научил нас. И все-таки мне было больно смотреть, как много песчаных следов сохранила на своей «коже» Ия.
И если поверхность планеты была нам хорошо видна, человеческая душа Зои хранила свои невидимые пустыни.
В шестнадцать лет Зоя написала своё первое и единственное стихотворение. Она сравнила жизненный путь с горным ручейком, который пробивается через скалы и камни к морю. Наверное, множество поэтов до неё использовали этот нехитрый образ, но мне хочется думать, что она придумала его сама.
Если жизнь взрослеющего подростка – ручеёк, то жизнь семейная – бурный поток с водоворотами и водопадами.
К тому времени как Ие исполнилось четырнадцать, Зоя перемахнула своё совершеннолетие. В один прекрасный день мы увидели у порога красивую молодую женщину с собранными чемоданами.
Сначала она ездила в хмурый город, из которого мы когда-то бежали, как на разведку. Потом сказала, что уезжает навсегда.
Не знаю… Может, это и было то море, к которому она так стремилась? Может, мы, её родители, просто устали пробиваться через камни и скалы и предпочли тихую гавань бушующим просторам?
Я помог Зое донести чемодан до автобусной остановки, хотя она и сказала, что справится сама.
Мы стояли, дрожа от осеннего ветра, и я никак не мог заставить себя посмотреть ей в глаза.
– Почему ты не попрощалась с сестрой?
– С сестрой? Меня всегда смущало то, что она не может ответить.
Странная тишина пришла в наш дом. В тот вечер, когда уехала Зоя, мы с Марией сидели на веранде и слушали, как тихо позвякивает над дверью колокольчик.
– Может, мы давали ей слишком мало свободы? – услышал я тихий голос жены.
Я ничего не ответил. Не хотелось разговаривать.
В полночь я взял ключи от амбара и вышел во двор. Как и в ту ночь, на озере, в небе светила яркая луна. Я посмотрел на тёмную громаду, в которую вложил столько времени и сил: амбар как амбар. Таких сотни в округе. Только мой побольше – вместит индийского слона. Крыша у него ровная, брёвнышки как на подбор. Внутри сухо и тепло даже в непогоду. Хорошо, что амбар достроен.
Лязгнул тяжёлый замок, и ворота бесшумно открылись.
Ия сразу почувствовала моё присутствие. Она несколько раз обернулась вокруг своей оси, обдав лицо прохладным ветром.
– Не знаю, понимаешь ли ты меня, – сказал я, смущённо глядя в пол, – но теперь ты свободна. Можешь остаться с нами или лететь, куда тебе вздумается. Я не прогоняю тебя – мы всегда тебе рады. Но если тебе хочется…
Я открыл ворота шире и пошёл в дом.
Перед сном что-то заставило меня выглянуть на улицу. Я отодвинул штору и увидел, как огромный шар, блестящий в лунном свете серебряными лужами океанов, выплыл на пустую дорогу и замер в воздухе. Затем до моего слуха донеслось странное, тоскливое гудение.
«Она ищет Зою», – подсказывало сердце.
На следующее утро Мария рассказала, что видела в светлеющем небе шар, который поднимался все выше и выше, пока не превратился в крошечную точку.
Мы пили чай и вспоминали время, когда у нас не было детей. Казалось, с наступлением непривычно тихой осени в наш дом постучалась старость.
16
Прошло десять лет – десять одинаковых, сменяющих друг друга зим. Примерно раз в полгода мы получали от Зои письмо. Она постоянно меняла работу, всякий раз пытаясь устроиться на новое, «лучшее» место. От её писем веяло усталостью, грустью и одиночеством.
Ия никогда не умела писать писем, поэтому мы не ждали от неё вестей. Иногда нам казалось, что мы выдумали её, однажды, скучая в деревенском доме – и всё затем, чтобы не заводить ещё одного ребёнка.
Варвара Петровна заходила к нам в гости по привычке, но никогда больше не спрашивала про планету: она всё понимала без слов.
Однажды туманным летним утром я, как обычно, вышел на крыльцо, поправил на плече сумку с инструментами и увидел на пустынной дороге худую женщину с чемоданом.
Она была одета по-городскому, и её туфли на высоких каблуках так неуместно смотрелись на деревенской дороге.
Зоя! Я выронил сумку и расплакался.
Её большие глаза потускнели, лицо осунулось, на лбу появились первые морщинки.
Я обнял её, поцеловал в лоб.
– Я вернулась, – сказала она, закрыв глаза и прижавшись ко мне всем телом. – Навсегда.
Медленно, как на высохшей потрескавшейся земле после дождей вырастают зелёные растения, в наш дом стало возвращаться лето.
Зоя отсыпалась. Иногда, глядя на её спящее лицо, я узнавал ту пятилетнюю девочку, что бегала с весёлым визгом по двору.
Зоя часто выходила из дому и глядела в бесконечное небо.
– В городе всегда зарево, – говорила она. – Я очень скучала по звёздам.
– Скажи мне, дочка, Ия была или нет? – спрашивал я её.
– Я не помню… Я почти ничего не помню из детства. Только как мы смотрели с тобой в телескоп и угадывали созвездия.
Я вздыхал и шёл в дом греть старые кости.
Однажды, когда мы с Марией перебирали лесную ягоду, за окном послышались голоса.
Я вышел на крыльцо, и увидел, как от нашего забора отъезжает какой-то увалень на велосипеде. Он обернулся и махнул Зое рукой. Дочка помахала ему в ответ.
– Кто это? – спросил я, разглядывая свои пальцы, перемазанные черникой.
– Егор. Ты его помнишь?
– Нет.
– Мальчик, которого ты снимал с водосточной трубы в мой день рождения.
Я даже рот открыл от удивления.
– Да, я тоже его сначала не узнала. Он выучился на архитектора и работает в городе. Приехал в деревню навестить мать.
– Чего он хотел?
– Спрашивал про Ию.
– Про Ию?
– Да. Говорит, что до сих пор не понимает, приснилась она ему или была на самом деле.
Зоя широко улыбнулась, впервые за долгое время. На правой щеке обозначилась белая полоска.
– Что тебя так развеселило?
– Он не помнит, как оказался на водосточной трубе. Зато помнит, как подставил мне ножку. Теперь он просит за это прощения.
– Разве это не Ия толкнула тебя?
– Нет. Она меня защищала. Когда я упала, она кинулась на него и подбросила к самой крыше.
Ну вот, должно было пройти столько лет, чтобы тайна открылась! Я нахмурился.
– Одного не понимаю, зачем ему было толкать тебя?
Зоя снова улыбнулась, а потом грустно посмотрела на пустую дорогу:
– Разве ты не знаешь, пап? Мальчишки всегда так поступают с теми, кто им нравится.
В июне, не помню, какого года, когда мы спали в своём доме за лесистым холмом, меня разбудил странный гул.
Я позвал Марию, но её рядом не оказалось. Потрогал постель – простынь ещё тёплая, одеяло откинуто в сторону.
Растирая себе шею и плечи, я начал спускаться по лестнице. Споткнулся, едва не упал – схватился дрожащей рукой за перила. Какое-то забытое чувство затрепетало в груди – как будто в детстве, после новогодней ночи идёшь смотреть: оставил ли тебе что-нибудь под ёлкой Дед Мороз?
У выхода я наткнулся на Зою и Марию. Они были очень похожи: на обеих тёплые халаты, волосы распущены, в руках свечки.
– Отключили свет, – сказала Мария. – Слышишь, как гудит счётчик?
– Не может он гудеть, раз свет отключили, – вздохнула Зоя.
– Может, это насос под домом? – жена сладко зевнула.
– Насос тоже работает от электричества.
Они одновременно посмотрели на меня.
– Что? – удивился я. – Какой-то умник завёл посреди ночи газонокосилку или мотоблок…
– Хватит нести чепуху! – рассердилась Зоя. – Вы оба прекрасно знаете, что это за звук.
С этими словами она поднесла руку к щеке, но не почесала шрам, как обычно, а едва прикоснулась к нему.
