– Продолжайте, мистер Миллс, – неотрывно смотря на Ника, добавил Белов.
– Хорошо! Итак, на флэшке находятся материалы на подполковника Хабарова заместителя начальника резидентуры в Риме. Его оперативный псевдоним в нашей агентуре «Оцелот». В материалах указана вся его работа на правительство США. Я, разумеется, не был его непосредственным куратором.
– Это серьезное обвинение, мистер Миллс! – перебил Евгений Павлович, анализирую тембр речи, а также отсутствующую мимику и жестикуляцию. Руки Ника были сомкнуты и без движения лежали на поверхности стола. Миллс говорил уверенно, не пользуясь какими-либо словами «паразитами». Может быть, это была так называемая «домашняя заготовка», а может просто собранность и понимание, что за оградой посольства его ждут агенты ФБР. – Скажите, а под каким псевдонимом у вас идёт агент «Оцелот» и почему первым вы выбрали именно его?
– Его псевдоним Гордон Браун, именно под этим именем он состоит в нашей базе данных. Почему выбор пал на него?! Вопрос риторический… Не могу на него ответить!
– Хорошо, допустим. Почему вы решили прийти к нам? Что повлияло на вас?
– Меня обвинили в «сливе» секретной информации сторонним людям.
– Это правда? – сосредоточенно спросил полковник Белов.
– Нет! Меня кто-то подставил. Сами понимаете, как такое может случиться… От этого никто не застрахован, тем более, когда есть желающие занять твоё место.
– Хорошо, допустим! Где остальные материалы, которые вы собираетесь нам передать?
– Они в надёжном месте за пределами США.
– Хорошо. Что ещё вы можете добавить к своим первым показаниям, мистер Миллс?
– Знаю, что центральной фигурой в этой сети стоит высокопоставленный чин одной из спецслужб, но его имени я не знаю. Мне только известен оперативный псевдоним этого человека: «Флинт». Ходит слух, что он большой знаток рома и любитель пиратской тематики. Это всё!
– Интересно! Что ж, впереди вас ждёт полиграф, а далее комната отдыха, где вы будете ожидать решение по вашему вопросу, – встав со стула и взяв в правую руку папку, произнёс Евгений Павлович и покинул комнату для допросов. Он остановился посреди коридора, ощутив, что становится стар для подобных игр. Шестьдесят лет можно спрятать во внешности, но старость в душе невозможно скрывать, тем более от самого себя.
Полковник Белов глубоко вздохнул, продолжая бороться с собственной усталостью, и направился к себе кабинет, для изучения материалов на флэшке…
Льюис стоял на центральной городской площади, чей вид потрясал его воображение, унося в глубь веков. В каждом глотке воздуха чувствовалось присутствие истории, породившей славных сынов своей земли! Их жертвы, доблесть, боль и раскаяния стали ненаписанными страницами в огромных летописных книгах аббатств. Время уносит всё, как и унесла подвиги тех рыцарей, среди которых был легендарный Гальгано Гуидотти. Воин, нашедший свой путь на обрыве бездны, куда должен был упасть.
Гул площади вернул Говарда обратно из раздумий. Красивый вечер с заревом на небе, туристы, горожане и атмосфера радужности и единения были повсюду. Это ещё раз доказывало, что люди все одинаковы, как перед Богом, так и перед друг другом. Алчные показные распри им не интересны! Людям нужно ощущение свободы, которое остаётся весьма условным, как и сам мир.
Здесь и сейчас Льюис понимал, что продолжает свою борьбу не только в память об отце Бернардо, но и для всех людей, нуждающихся в его помощи. Он смотрел по сторонам, наслаждаясь архитектурой Пьяцца дель Кампо. Башня Манджа смотрела на него, пытаясь достать до небес. Пусть восемьдесят восемь метров не так много, но всё познаётся в сравнении.
Говард сделал глубокий вдох и направился по мощёной площади к улочке, выводившей к Собору Успения Богородицы. Он шёл неспешной походкой, понимая, что обогнать время невозможно, хотя несколько раз это и приходилось ему делать. Это было давно, словно в прошлой жизни, прошедшей в борьбе за то, чтобы просто выжить!
Невысокие дома из камня, тянувшиеся вдоль узкой улочки, немой балладой лютниста рассказывали о временах средневековья, Возрождения, Нового времени, жестокости XX века и двоякости современности. Старинный город хранил множество тайн, разбавляя своей открытостью глупые предрассудки. Беломраморные строения шёпотом погружали в безмятежность, а небольшие магазинчики и кафе со столиками на улице зазывали своим радушием, чтобы навсегда остаться в памяти.
Льюис обогнал влюблённую парочку, шедшую впереди него в обнимку, так и не решившись украсть у них частичку их счастья, которой они с удовольствием могли поделиться. Говард прищурил глаза и сунул руки в карманы брюк-карго. Лёгкий ветерок овевал его чуть вспотевшее лицо и остужал жжение в сердце.
Он зашел в собор Успения Богородицы и перед ним открылся шикарный архитектурный ансамбль. Статуи ангелов, алтарь, витражи, купол и учащённое биение сердца, открытое для новой борьбы.
Впереди была поездка в аббатство Сан Гальгано, находившееся в тридцати километрах от Сиены, а поздний вечер отлично подходил для последнего броска к очередным загадкам.
Говард покинул собор и вернулся к своему внедорожнику, припаркованному на одной из улочек поблизости. Он снял автомобиль с сигнализации и сел на водительское сиденье.
Несколько глотков минеральной воды утолили небольшую жажду, и Льюис запустил двигатель. Впереди снова была дорога с её романтикой и жестокостью, а также бескрайностью и болью…
Полковник Белов закончил во второй раз просмотр материалов на флэшке мистера Миллса и сделал несколько копий, а одна из них предназначалась непосредственно полковнику Громову. Евгений Павлович лично знал Михаила Ивановича, как отличного профессионала верного долгу и чести офицера. Всё это было для Белова не пустым звуком, а поведением и взглядами, живущими в его сердце и душе.
Материалы на подполковника Хабарова были собраны исчерпывающие и откреститься от них не представлялось возможным. Мистер Миллс подтверждал образ профессионала, с которым Евгений Павлович разговаривал в комнате для допросов.
Полковник Белов не знал, что за информация могла быть на остальных носителях, но, видимо, видимо опальный супервайзер ЦРУ не был «пустышкой», однако, образ «подставной фигуры» ему подходил. Впрочем, Сноуден воспринимался так же, когда оказался в «Шереметьево»! Поверить человеку, оказавшемуся забитым в угол от безысходности тоже искусство, где логика ловит за хвост, холодный расчёт и коварство. Там хитрость ничего не стоит, а за откровенность дают новую жизнь. Пусть у всего есть своя цена, но иногда её нужно заплатить.
Евгений Павлович ослабил посильнее галстук, который хотелось выбросить в корзину для бумаг, и взял в правую руку стакан с бурбоном. Он сделал несколько небольших глотков, но выдержанный зерновой спирт не принёс облегчения, а скорее добавил вопросов и на них пока что не было ответов.
Белов снял телефонную трубку и попросил связать его с Москвой по зашифрованному каналу связи. Конечно же, он понимал, что нет такого канала связи, сигнал которого нельзя перехватить. Человеческая мысль не стоит на месте и её прогресс добавляет геморроя обычным пользователям.
– Доброй ночи, Евгений Павлович, – бодрым голосом ответил директор ФСБ.
– Здравствуйте ещё раз, Олег Дмитриевич!
– Что вы узнали? – сосредоточенно спросил Бояров, отхлебнув из чашечки горячий «эспрессо».
– Информация, действительно, заслуживает внимания и тщательной проверки, а, следовательно, и расследования! Результаты полиграфа не дают возможности усомниться в них, – просматривая графическую картину исследования полиграфолога, произнёс Белов. – Думаю, что стоит попробовать сыграть в эту «авантюру». Быть может, мы выиграем больше, чем обязательно проиграем, – бросив на стол, отчёт полиграфолога, добавил Евгений Павлович. – В любом случае, этим делом стоит заняться полковнику Громову. Предатели и двойные агенты – это его профиль, как и всё, что с ними связано. Не нам учить его, как работать с подобными вариантами носителей информации!
– Полностью согласен с вами! Когда вы сможете вылететь в Москву? – сделав круговое движение ладонью по поверхности рабочего стола, спросил Бояров.
– В любой момент! Вы же знаете это сами!
– Знаю! – улыбнувшись, дополнил директор ФСБ. – Просто, порой, хочется услышать то, чего в наше время так не хватает! Я немедленно распоряжусь о самолёте в Вашингтон.
– Кто нас будет встречать?
– Кто-нибудь из людей полковника Громова. Кто конкретно сказать не могу. Во всяком случае, Михаил Иванович сам должен решить этот вопрос. С доверием в любые времена было не так просто, а сейчас тем более! Не мне вам об этом рассказывать, – ухмыльнулся Бояров, удобно расположив спину на спинке рабочего кресла.
– Увы, Олег Дмитриевич! Наверное, в этом мире есть вещи, которые никогда не изменятся…
– Ничто не вечно под луной! Ещё Юрий Владимирович Андропов писал, а уж он был искушённым «игроком» на политической арене.
– История не всегда учит людей.
– Увы, Евгений Павлович! Ждём, вас в Москве. Мягкой посадки!
– Спасибо, Олег Дмитриевич! – добавил полковник Белов и услышал короткие гудки в трубке. Он сделал пару небольших глотков бурбона из стеклянного стакана и поставил его обратно на стол. Евгений Павлович положил телефонную трубку на базу и встал из-за стола, бросив взгляд на картину, висевшую на стене в его кабинете. На весеннем пейзаже была берёзовая роща, полянка, яркое солнце на безоблачном небе и трава, пробивавшаяся из ещё сонной земли. Запах этого великолепия не сравним ни с чем! Нет больше в мире ничего схожего по своей красоте и простоте, чем родная земля! Её тишина, свежесть, материнская ласка и грубая рука Воспитателя…
Белов помнил сад под окнами отчего дома, где росли яблони и вишни. Кислый вкус антоновки и сладковатый штрифель. Сыроватый ветерок с озера и высокая трава на поле. Всё это невозможно забыть или потерять, если ты дорожишь этим и верен своей Отчизне!
Постоянная жизнь Евгения Павловича вдали от дома сделала его сухим и чёрствым, но не лишила сердечного тепла, которое, словно, материнское тепло, не оставляло никогда, как в минуты испытаний, так и в мгновения тленного счастья.
Полковник Белов знал, что ничто в этой жизни так жестоко не судит человека, как время! Не иметь ничего в шестьдесят лет – это тяжёлое испытание и от бремени одиночества его спасала только служба. Она была его единственной семьёй.
Евгений Павлович плеснул из бутылки в стакан немного бурбона и, взяв его в правую руку, расстегнул пуговицы на пиджаке. Он прошёл к кожаному дивану, стоявшему в стороне от рабочего стола у стены, где рядом в кадке росла небольшая декоративная пальма порядка метра в высоту. Белов дотронулся до её листика пальцами левой руки, будто хотел прикоснуться к молодости, подобно роднику среди высоких сосен. Он сделал пару небольших глотков бурбона и сел на диван, поставив стакан на небольшой высокий столик, стоявший рядом с кадкой. Евгений Павлович закрыл глаза и погрузился в короткое забытьи…
Бояров сидел за рабочем столом в своём домашнем кабинете, положив локти на подлокотники офисного кресла. Из открытой фрамуги дул свежий ветерок, наполняя помещение ароматом свежескошенной травы. Олег Дмитриевич застегнул пуговицы серого кардигана, надетого поверх голубой сорочки. Гипертония снова давала о себе знать. Высокое давление, подскочившее ночью от воспоминаний и нервов, постепенно падало, оставляя после себя лишь головную боль.
Бояров открыл хьюмидор из сандалового дерева, стоявший на рабочем столе, и вытащил из него сигару. Он тут же её обрезал и плотно зажал губами во рту. Олег Дмитриевич поднёс спичку и принялся раскуривать крепкий кубинский табак. Про наставления врачей в этот момент он не думал, запрещавших ему курить. Уже было слишком поздно, чтобы начать играть в здоровый образ жизни. Он посмотрел на чёрно-белую фотографию в рамке, стоявшую на столе рядом с хьюмидором, где на фоне песков и жестоких гор Афгани стоит «шишига» их разведгруппы и все ребята ещё живы…
Бояров сделал несколько тяг, и сигара начала медленно тлеть. В пустоте закрытых глаз снова шли караваны, гул моторов, адская жара, взрывы фугасов, разрывы гранатомётных зарядов, кровь, запёкшаяся на раскалённом песке, треск «АКМ», пустой патронник и лихорадочно сжатая в руке граната… Звук винтов «МИ-24», летящих на помощь, словно ангелы и выпущенные ракеты. Изуродованные тела «духов», распластавшихся на обожжённом пески, и голоса друзей…
Сердце Олега Дмитриевича внезапно сжалось и пронизало тупой болью. Сквозное ранение так же не оставляло его в покое. Пуля под сердце, не задевшая жизненно важных органов и кровеносных сосудов, всё равно «убила» Боярова, но только не физически. Это произошло психологически, оставив после себя метку о том, что смерть всегда рядом.
Он сделал пару тяг сигары и выпустил табачный дым изо рта. Олег Дмитриевич провёл ладонью левой руки по аккуратно зачёсанным назад чёрным волосам, которые разбавляла местами серебристая седина, и задумался о ситуации в посольстве в Вашингтоне. Для Боярова не было секретом, какую разрушительную силу могла иметь информация, предложенная «перебежчиком» из ЦРУ. Наличие «кротов» – это абсолютная неизбежность для любой спецслужбы мира, ведь, всегда найдутся «недовольные» в том или ином плане. Кто-то мечтает о красивой жизни, кого-то интересуют карьерные перспективы, а деньги открывают множество дверей…
Всё было логично и понятно, как и, если посмотреть на это всё с другой стороны. Возможность перевербовки и многочисленные оперативные комбинации с целью подорвать врага в его же доме. Время очень изменило лицо «агрессора». Самый опасный враг тот, которого не видишь и знаешь, как человека с принципами. Лицемерие и предательство давно уже изменило своё лицо и привыкнуть к нему невозможно, ибо оно постоянно меняет свой облик.
Олег Дмитриевич взял со стола смартфон и стал набирать номер полковника Громова. Генерал Васильев временно был в служебной командировке в Петербурге, где занимался организационными и кадровыми вопросами. Ряд решений Александра Васильевича Бояров мысленно не одобрял, но обвинять его в ряде «смертных грехов» не считал нужным.
Олег Дмитриевич приложил смартфон к уху и принялся ждать ответа абонента.
– Добрый день! – бодро произнёс полковник Громов.
– Добрый день, Михаил Иванович! Шпионов, меньше не становится? – с юмором спросил Бояров.
– Боюсь, но с этим изменений не предвидится, – саркастично ответил Громов, оторвавшись от подписания ряда бумаг и просмотра агентурной информации на экране ноутбука. Он положил ручку-роллер на подготовленный референтом приказ и откинул спину на спинку офисного кресла. – Но, нужно стремиться к светлому будущему!
– Вот, примерно, об этом я и хотел с вами поговорить!
– Вы, умете заинтриговать, Олег Дмитриевич! – переложив телефонную трубку в левую руку, а потом зажав её плечом, добавил Громов.
– На данный момент всё пока очень туманно… Обрисую ситуацию, как она есть. Вчера в посольстве в Вашингтоне объявился бывший супервайзер ЦРУ с весьма интересной информацией о двойных агентах в наших структурах. Глава резидентуры полковник Белов сейчас занимается аналитикой первых предоставленных материалов и действиями по протоколу. Думаю, что пока стоит по максимуму ограничить доступ к данной информации. Генерал Васильев пусть занимается пока своими делами в Питере. Я сам его извещу.
– Даже не знаю, что сказать?! С одной стороны – это успех, а с другой очередной крупный риск. Новый «Эдик» и информация могут вызвать эффект разорвавшейся бомбы, впрочем, к этому нам не привыкать!
– Согласен, Михаил Иванович! Почему-то мне кажется, что подобной истории в этот раз не будет. Фигуры разные! Один весь мир на уши поставил, а этот по максимуму сохранил конспирацию своего «побега», кроме небольшой конфронтации с агентами ФБР у ворот.
– Уже хорошо! – поставив свою подпись под приказом, произнёс Громов, прикидывая заранее в голове сколько предстоит весьма непростой работы, если информация перебежчика пройдёт проверку, как и он сам.
– Хорошо или плохо, узнаем в будущем! А, пока, начинай подготовительную работу. Евгений Павлович сам свяжется с тобой в ближайшее время. Необходимые бумаги для трансфера я подпишу, – сделав несколько тяг крепкого табака и выпустив несколько колец дыма, добавил Бояров. – Само собой, группа разработки и проверки информации должна быть минимальной по составу и максимальной по уровню доверия.
– Правила игры, Олег Дмитриевич, я хорошо знаю!
– Знаю, Михаил Иванович! Считай это частью протокола, – улыбнувшись, произнёс Бояров, положив сигару на большую хрустальную пепельницу.
– Принято! – отложив подписанные только что приказы и распоряжения на край рабочего стола, добавил Громов.
– Верю в вас, Михаил Иванович! Хорошего дня!
– Спасибо, Олег Дмитриевич! Взаимно! – сказал Громов и положил телефонную трубку на базу.
Бояров достал из ящика стола блистеры с таблетками и плеснул в стакан немного минеральной воды. Сердце продолжало ныть и уже не верилось, что от этого есть спасение.
Олег Дмитриевич проглотил несколько таблеток и запил небольшим количеством воды, отставив стакан в сторону. Сигара медленно тлела в пепельнице, а мысли путались в голове и вызывали страх. Жизнь, как усталый странник исчезала в предрассветной дымке, оставляя на разбитой дороге, занесённые пылью следы…
Ник лежал на диване с кожаной обивкой, издававшей скрип, при поворотах с бока на бок. Сон не шёл, что было нормальным состоянием, когда твоя жизнь внезапно преподносит неожиданные сюрпризы. Искать виноватых – это типичная модель поведения человека, который не стоит и ломаного цента. Каждый сам виноват в своих несчастьях! Так было всегда и так останется, пока существует этот безумный мир, где скоротечность побед и жизни, остаётся незыблемым постулатом.
Миллс предпочитал не смотреть в будущее! Ведь, как можно увидеть то, чего нет?! Когда-то Эдвард Сноуден был для него главным предателем и человеком без чести, передавшим информацию об агентах главному врагу. Спустя годы Ник понял неоднозначность всего, где главная цель – получение прибыли! Теперь, в лучшим случае и хорошем стечение обстоятельств он мог проследовать тем же путём, только в его случае было всё несколько иначе. Агент Миллс предлагал материалы на двойных агентов. Их ценность для ЦРУ и АНБ имела особый приоритет, но при этом они оставались предателями собственной страны. У таких людей нет ценностей, а только жажда денег. Времена идейных агентов прошли. Классический предатель готов повторить свой «высокий поступок» столько раз, сколько ему будет выгодно! Так было и будет всегда и никогда не изменится!
Ника не пугала Россия, ибо не отличалась от любой другой страны ничем! Просто в каждой «песочнице» свои плюсы и минусы, к которым легко можно приспособиться, особенно если имеешь определённый опыт и знания.
Миллс резко сел на диване и поставил ноги на пол. Он сунул их в кроссовки и завязал шнурки. Его правая рука нащупала под пледом пульт от телевизора, стоявшего в углу комнаты на длинной и низкой тумбочке. Ник нажал на кнопку включения и новости на канале «CNN» снова начали «лечить» тупые мозги своей аудитории.
Встав с дивана и подойдя к столу, на котором стоял кофейник, Миллс налил себе тёплого чая. Его взгляд застыл на очередной пресс-конференции Госдепартамента, где уровень «клоунады» часто достигал апогея комедии абсурда и вызывал приступы нервного смеха. Ник сделал пару глотков чая и продолжил смотреть на экран телевизора.
Он «пробежался» по каналам и остановил свой выбор на документальном фильме о представителях семейства кошачьих. Можно сказать, это было лучшее предложение из имевшихся в наличие! Музыкальные каналы с рэп-культурой были далеки от идеалов Миллса, дебильные мультики вызывали желание нашпиговать телевизор пулями девятого калибра, спустив в пистолете весь магазин. Тупые комедии иногда спасали от скуки и дерьмового настроения, но после них тяжело было думать.
Ник допил чай и сел обратно на кожаный диван, продолжив смотреть на жизнь хищников, чья жизнь была такая же изменчивая, как и у него самого…
Говард затормозил свой внедорожник на грунтовке и заглушил двигатель. Зарево продолжало пробиваться сквозь ночной мрак, готовя прекрасные широкие поля к утреннему рассвету. В отдаление виднелись черты развалин величественного и покорённого временем аббатства. Хмурые стены молча смотрели на округу, вспоминая былые времена процветания, и людей, посвятивших им целую жизнь.
Льюис потушил фары и выключил стереосистему. Благостная тишина окутала его, будто собираясь напеть тихо на ухо колыбельную. Здесь среди пустоты и покаяния находилась невидимая дорога к звёздам, по которой ушёл рыцарь Гальгано.
Говард вылез из автомобиля и прикрыл за собой дверцу, поставив внедорожник на сигнализацию. Он поправил на правом боку пластиковую кобуру с пистолетом «SIG-Sauer» и с нерешительностью вступил на поле, где среди высоких всходов, лежала пелена грусти, похожая на огромное тканное полотно. Массивные стены аббатства молча подмигнули Льюису через свои пустые оконные проёмы и продолжили звать к себе.
Говард коснулся открытой ладонью правой руки высокой травы, которая прошептала чуть слышную молитву. Он продолжил идти по полю, где на линии горизонта появлялся багряный солнечный диск. Казалось, что именно здесь и живёт истинная вера, потерянная людьми среди жизненных неурядиц и собственных ошибок.
Льюис подошёл к стенам аббатства, чувствуя, как потери, так и обретение, сделанное здесь и сейчас. Он дотронулся ладонью до кирпичной клади стены, пытаясь услышать внутри себя голос грешника и праведника Гальгано Гуидотти. Его рыцарская история – это обретение Бога через смерть, страдания и тяжесть собственных грехов. Его меч, навсегда проткнувший камень и ставший для него тем самым крестом искупления, находился на холме, где стояла ротонда.
Говард дышал и не мог никак надышаться ароматом настоящей свободы. Он слышал странную заунывную мелодию скрипки, а редкий звук ударных инструментов призывал продолжать идти.
Льюис добрёл до ротонды и вошёл внутрь. Меч рыцаря Гальгано встретил его, улыбнувшись из-под плексигласового купола. Он медленно и нерешительно подошёл к нему и встал перед ним на колени. Крест в виде меча в камне заворожил его взгляд и Говард закрыл глаза. Губы Льюиса стали шевелиться, читая чуть слышно: «Отче, наш».
Говард открыл глаза, неотрывно смотря на меч, и стал искать нечто, что могло бы быть средством связи с таинственным орденом. Вокруг купола лежали только небольшие камни и ничего более. Льюис опустил голову, продолжая просить у Господа помощи. Он дотронулся ладонями камней и, несколько раз проведя по ним, нашёл пустотелый фальшь-камень. Говард взял его в руки и быстро раскрутил. Внутри находился небольшой огрызок простого карандаша и маленький клочок бумажки.
Льюис тут же написал, как можно с ним связаться и кто он. Его руки быстро завинтили фальшь-камень из керамики с пластиковой резьбой и Говард положил бутафорию к куполу. Он быстро перекрестился и встал с колен, а первый яркий лучик утреннего солнце ослепил ему глаза при выходе из ротонды…