Павел Смолин
Самый лучший комсомолец. Том 6
– Нет места в мире, куда не дотянулся бы капитализм, – согласился с ним я. – И его тлетворное дыхание ощущает на себе даже спрятавшееся в непролазных джунглях племя пигмеев.
– Верно, – одобрил Владимир Васильевич и немного пожаловался. – А вот в Москве меня очень многие критиковали.
– Им с Москвы первобытный коммунизм лучше видно, – ухмыльнулся я.
– Лучше! – гоготнул Крылов.
Мы перебрались из машины в ресторан, сделали заказ, и я заметил:
– Вообще ваши тезисы довольно неудобные. У нас очень многое держится на идее о том, что при первобытном коммунизме человек миллионы лет жил, а при капитализме – жалкие сотни. А у вас получается первобытным как раз таки капитализм.
– Я ведь не имею ввиду историю, – поморщился он. – А про современные нам, неразвитые регионы.
– Извините, – покаялся я в собственном тупоумии. – Продолжайте, пожалуйста.
– Сохранение укладов, отличных от капитализма, в мировых границах капиталистического строя может быть понято не только как неполное осуществление прогрессивных тенденций капитализма, но и как проявление консервативных тенденций того же самого капиталистического строя. Наличие в конце капиталистической эпохи отсталых в экономическом и многоукладных в социальном отношении стран – есть особое периферийное проявление самих универсальных законов капитала, – выкатил он заключение.
– А вот это уже очень удобно, процитирую вас при случае, – с улыбкой пообещал я.
– Плох тот ученый, который не любит цитируемость, – улыбнулся он в ответ. – Главное – вывод не забудь: в рамках ставшей на ноги мировой капиталистической системы устранение отсталых форм производства и борьба с воспроизводством докапиталистических форм суть задачи уже не буржуазные или буржуазно-демократические, а антибуржуазные.
– Наши враги и диссиденты любят рассказывать о том, как глупо тратить народные деньги на помощь условной Африке, – кивнул я. – Мол, из первобытно-общинного строя сразу в социализм не прыгнешь.
– О том и речь! – одобрил Крылов. – Если не «прыгнут» в социализм – останутся в своих пережитках навсегда, потому что буржуазия не видит перспектив в постройке неграм школ, ПТУ и заводов – вложений много, проще разместить производства там, где все вышеупомянутое уже есть. А мы за век-другой товарищам неграм и классовое сознание привьем, и лучшее в мире образование дадим, и вместе на могиле капитализма спляшем.
– Обязательно, Владимир Васильевич! – пообещал я, отставил пустую тарелку из-под гречки с сосисками и поднялся на ноги. – Пора нам.
– Интуриста встречать – задачи сложная, – стебанулся он, пожимая руку.
– Далеки они от осознания природы производительных сил, – сымитировал я грустный вздох. – Но ничего – перевоспитаем.
Глава 3
Выслушав меня за кулисами актового зала (спрятался тут чтобы народу собираться не мешать) и совсем не удивившись новости, Оля пожала плечами:
– Леннон так Леннон. Тоже мне важный гость.
В школьной форме с белыми бантиками выглядит очень мило.
– Я больше за невесту Кима переживаю – папа просил с ней немножко подружиться, и я боюсь не справиться, – призналась она.
Зря – Кимовой молодой невесте дружба с моей главной протеже (потому что все видят, кто проект, а кто – всамделишная подружка) нужна гораздо сильнее, чем самой Оле – несмотря на молодость, тщательно отобранная и подготовленная корейская жена знает о подковерной возне несоизмеримо больше певицы с папой-КГБшником, и будет стараться закрепиться рядом с Юрой изо всех сил, в том числе через общение с моим ближайшим окружением женского пола.
– Не волнуйся, сейчас Леннона примем-выгоним, и я тебе помогу план придумать, – пообещал я.
– Помоги! – обрадованно разрешила она.
– А пока мне твоя помощь нужна, – добавил я. – На запись телеконцерта сходить, потанцевать.
– То же мне «помощь»! – фыркнула она. – «Феофан»?
– Они, – подтвердил я.
– Мы на танцах проверили позавчера, как ты просил, – поведала она. – Ребятам понравилось.
– Это хорошо, – улыбнулся я подружке. – Затанцевали тебя?
– Уже не зовут, – хихикнула она. – Всем сердца разбила и на осколках попрыгала.
– Прямо попрыгала? – подыграл я.
– Нет конечно, – призналась она. – Просто сказала, что не танцую и не беру подарки. Сама зато ребятам кучу всего надарила и еще подарю – у меня много.
– Когда много – делиться правильно, – одобрил я коммунистические подружкины порывы.
Тут со стороны сцены раздался голос директора:
– Ну что, вроде все собрались?
Ответом ему был утвердительный гул.
– Пора! – заявил я.
Оля пошла к выходу в зрительный зал, а я – на сцену. Народ привычно откликнулся на мое появление свистом и аплодисментами – все Сережку любят, но сверстники и пенсионеры – особенно! Приветливо махая руками, подошел к микрофону – директор уже успел сместиться в первый ряд, освободив мне местечко. Я тут не впервой, процесс отлажен как надо.
– Привет, ребята, извините, что после уроков задержал, – первым делом повинился я.
Свободное время же тратят на мои планы.
Добрые и пассионарные Советские дети ответили утешительным гулом.
– Дело у меня к вам, – сняв микрофон со стойки, уселся на край сцены, как бы подчеркивая неформальность встречи. – Поможете?
Коллектив всем видом выразил готовность за меня хоть в огонь. Хорошо, что такого нам не надо!
– Поднимите руки те, кто знает английскую группу «Битлз», – попросил я.
Где-то две трети.
– А английского певца Джона Леннона?
Где-то треть.
– А теперь поднимите руки те, кому «Битлз» нравится.
Рук в воздухе не осталось.
– А почему не нравится? – удивился я.
Первым руку поднял в поисках права на ответ десятиклассник Сеня. Не обломавшись слезть со сцены, с микрофоном добрался до оратора. Провод мешает, блин.
– У меня старший брат все время «Битлз» слушает, – поведал Сеня. – Заколебал – уже даже я все наизусть выучил, с рождения-то эту муть слушать.
Мы с народом заржали, и я передал микрофон девятикласснице Любе из четвертого ряда.
– Мне раньше нравилось, а потом по телевизору передачу показали, с переводом главных шлягеров, это же полная чушь! Зачем слушать музыку, в которой нет смысла? Про любовь разве что – но у тебя песни про любовь лучше получаются! – покраснев щечками, отвесила она мне комплимент.
– Спасибо, – поблагодарил я под хохот зала. – Короче понятно – «Битлз» вам не нравятся, – по пути к сцене подвел итог.
– А тебе? – заинтересовался директор.
– И мне не нравится, – подтвердил я. – Но завтра нам с вами нужно будет привести английского певца Джона Леннона сюда, – указал на сцену под ногами. – Задать вопросы, немножко спеть – Сеня, бахнешь?
– Бахну! – гоготнул он. – Стоп! – опомнился. – Живой «битл» – здесь?!
– А чего ты удивляешься? – спросила Оля.
– Не шучу! – подтвердил я. – Вопросы ваши классные руководители распределят после этой встречи, – добавил инструкций. – А если товарищ Леннон будет задавать ответные – отвечать нужно честно и спокойно. Хотите ругать – ругайте, но так, чтобы не сильно обиделся.
– Срежу! – важно пообещал Сеня.
– Я тебе оценку за поведение срежу, Сидоров! – одернул его директор к веселью остальных. – Не позорь страну – мы народ хлебосольный и культурный, туристов не обижаем.
– Спасибо, Андрей Андреевич, – поблагодарил я директора. – И спасибо вам, ребята. Увидимся!
И свалил за кулисы под разочарованное «что, уже всё?!».
– Почему ты уверен, что Леннон согласится таскаться за тобой по студиям, школам, кружкам и заводам? – спросила встретившая меня здесь Вилка.
– Это что, недоверие? – ужаснулся я.
– Это вопрос, – улыбнулась она.
– Тогда ладно, – смирился я, направляясь к выходу – нужно успеть свалить, пока ребята заняты. – Сам факт того, что он едет в СССР, чего ему раньше и в голову не приходило, говорит о том, насколько его угнетает «фактор Ткачева». Топ-5 мировых чартов оккупирован нашими артистами, остальным приходится натурально воевать за места пониже. А у него альбом сольный скоро выходит.
– Боится? – хмыкнула Виталина.
– Возможно, – кивнул я. – Далее – в папочке мы с тобой прочитали о том, как грустно бедняжке-Джону от того, что в детстве его не любила мама и насколько сильно он занят поисками душевного покоя и борьбой с экзистенциальной пустотой. Еще его сильно печалит бессилие – ты вроде популярней Иисуса, каждое твое слово ловят миллионы людей, а мир что-то нифига несмотря на все потуги конкретной творческой единицы не меняется. Что из этого следует?
– Певцы мир не меняют, – пожала плечами Виталина. – Ошибиться легко – когда видишь перед собой полный стадион, кажется, что мир меняется прямо здесь и сейчас – вон сколько сторонников мира во всем мире. Но это – ничто по сравнению с глобальным противостоянием социально-экономических базисов и интересами капиталистических элит.
– Правильно! – одобрил я. – Леннон уже достаточно большой, чтобы осознать, что так это не работает. А у меня – работает, и это видно всему миру. Вот и едет, сам скорее всего не зная зачем, но твердо уверен, что так нужно. Не исключаю, что съел что-то очень веселое перед тем, как в посольство звонить – мистическое откровение словил, так сказать, хиппи такое любят. Поэтому ничем опаивать мистера Леннона с целью вербовки мы не станем – оно, конечно, сработает, но он догадается, что что-то тут не так.
– Наркоманы эти, – поморщилась Вилка. – С жиру бесится – все есть, живи и радуйся. Ладно в трущобах – там понятно, от безысходности медленно самоубиваются, но этот-то что?
– Американская мечта выглядит красиво, пока к ней идешь, – пожал плечами я. – Но когда оказываешься внутри, ощущается подвох – денег как грязи, все тебе в рот смотрят, а внутри – все еще пустота и детские травмы. Удивительно, но спасаться от этого благими делами догадываются не все – в основном принимается совершенно нелогичное решение еще больше увеличить уровень собственного потребления. Получается как осел с морковкой перед носом, который идет даже не в пропасть, а вообще в никуда. Леннон еще хорош – хотя бы духовным поиском занимается. Словом – «жук» не понимает, куда ему воевать, а мы покажем ему направление.
– За ним будет таскаться английский посол, – напомнила Вилка.
– Да и хрен с ним, – пожал плечами я. – Я же не буду просить королеву зарезать, а к левым идеям Леннон и так предрасположен. Пока – как так называемый «евролевый», странное существо со странными идеями, типа наших либералов. Но такой алмаз стоит попытаться предать огранке.
– Определенно стоит! – согласилась девушка.
Ну а если не получится – невелика беда, Леннона в изначальных планах и не было – так, вероятный приятный бонус.
* * *
Звезда мирового масштаба (не хуже Магомаева, но ЦА другая, не такая респектабельная) со звездой рангом поменьше прибыли в Хабаровск поздним вечером – в восемь тридцать. Любимая Родина решила мне подыграть, погрузив Хабаровск и окрестности в лишенный ветра, очень уютный снегопад. Крупные снежинки опускались на оживший за последнее время город – почти не осталось зданий, лишенных витрин и огней вывесок. Вдоль дорог, по которым колесила снегоуборочная техника (иначе город просто парализует), около остановок выстроились расписанные в сказочно-лубочных и соцреалистических традициях ларьки. Вон на той шашлычной нарисовали аж копию Шишкина! Итоговый дизайн, конечно, специфический – очень все разное – но впечатление вкупе с украшенными иллюминацией центральными улицами и снегопадом производит как надо: здесь, среди снегов и холода, бурлят жизнь и созидательные порывы!
Наш маршрут от аэропорта проложен так, чтобы зацепить парочку всегда полных народом катков, полюбоваться витринами магазинов и немножко заценить архитектуру. Куда мы без «потемкинских деревень»? Впрочем, заранее никто ничего не готовил и никого не напрягал – просто покажем нужное в нужном порядке. По Москве Леннона тоже немного покатали, планку нужно поддерживать – столица это фигня, а вот за тысячи километров от нее вечерний досуг гражданам наладить – это уже задача!
Товарищи у нас «инкогнито», поэтому никакой встречи на взлетно-посадочной полосе: как все от самолета автобусом доберутся до терминала, где мы их и встретим. «Мы» – это я, Вилочка, Юрий Андреевич Викторов – от Хрущевского горкома, и Виктор Афанасьевич, черноволосый сорокапятилетний мужик в роговых очках – он здесь от МИДа. КГБ у меня всегда с собой, в лице дядей Вити (знает английский и полковник) и Семена (нокаутировать вышедших из-под контроля англичан).
Отдельного самолета из Москвы товарищам никто, естественно, не выделял – сами со своим «инкогнито» виноваты – поэтому пришлось спрятаться за взрослыми, пропуская прибывший на малую родину или в командировку народ. Лица усталые, но это понятно – нифига себе сколько летели. Вот и интуристы – впереди идет одетый в серый плащ, коротко стриженный дяденька с суровой рожей. Телохранитель, надо полагать. Опционально – замаскированный под телохранителя агент Ми-6. За ним – трое: одетый в дубленку поверх вязаного свитера и джинсов высокий бородатый длинноволосый мужик в очках-авиаторах и с висящей на шее цветастой буддистской фенечкой. Это понятно кто. Слева от него, на голову ниже мужа, страшненькая (ну что поделать – внешность это не главное) короткостриженая японка в искусственной белой шубе и тоже с фенечкой. Без очков, оживленно разглядывает терминал. Справа от Леннона – Дункан Арчибальд Уилсон, действующий любить подгадить, он же – посол Великобритании. С ним мы виделись на подписании одного из контрактов, личной неприязни не вызывает – ведет себя корректно, не сильно этим отличаясь от других моих знакомых послов. Протокол обязывает. Этот в СССР давно, поэтому нарядился в пальто и шапку-ушанку с не опущенными «ушами». Компашка получилась колоритная, поэтому опытные Советские граждане старательно не таращатся.
Интуристы среагировали на поднятую МИДовцем табличку с инициалами «J.L.» и отделились от следующего к выходу потока. Мы пошли навстречу.
– От лица Министерства Иностранных дел СССР позвольте еще раз поприветствовать вас, – начал процедуру Виктор Афанасьевич.
На английском, понятное дело.
– Меня нужно было бы поприветствовать в тысячный! – шутканул английский посол.
Выглядит в три раза бодрее остальных – ему по все тому же протоколу положено.
– Чертовски долгий полёт, – продолжил он юморить, пока все ручкались со всеми, а дамам целовали ручки. – Вы бы хотели, чтобы Россия была поменьше, мистер Леннон? – дал слово основному гостю.
– Мне все равно, – буркнул тот в ответ.
– Это провокация? – спросил Виктор Афанасьевич.
– Это шутка, – успокоил я его. – Рад видеть, что в полете вы не растеряли свое чувство юмора, мистер Уилсон. Мистер Леннон, миссис Леннон, знакомству с вами я рад еще больше. Мистер телохранитель, моё уважение, – приподнял над головой лыжную шапочку.
– Без каравая? – продолжил работать душой компании посол.
Да он же нервничает! В прошлый раз шутейку отпустил и не отсвечивал, а теперь – вон, из пальто выпрыгивает.
– Не в аэропорту же, – с улыбкой развел я руками. – В Хрущевске встретят как полагается.
– Мне понравился этот обычай, – поделился чувствами Леннон.
– Очень гостеприимно, – поддакнула Йоко.
– Идемте! – скомандовал Виктор Афанасьевич и повел нас на выход.
– Сказать, что ваш приезд стал для меня неожиданностью – ничего не сказать, – признался я по пути. – Но очень рад.
– Мы никогда не были в России, – ответил Джон. – И просто поражены тем, как выглядит Москва. У нас рассказывают совсем другое, – смерил посла неприязненным взглядом.
Не любит Систему.
– Не весь СССР выглядит как Москва, Джон, – вступился за эти свои БиБиСи мистер Уилсон. – Вы ведь не станете утверждать, будто у вас нет проблем, мистер Ткачев?
– Не стану, – кивнул я.
Не разводить же политинформацию со старта.
– Давайте не станем политизировать визит уважаемых мистера и миссис Леннон, – предложил посол. – Как у вас говорят – пошутили и хватит.
– Классическая английская дипломатия, – сымитировал я восторг. – Создали кризис, а потом «пошутили и хватит».
Все, кроме силовиков немножко рассмеялись.
– Я смотрю «Летающий цирк Монти Пайтон», – признался я.
– Воруете шутки, мистер Ткачев? – изобразил возмущение посол.
– Только эту, – виновато улыбнулся я.
– У вас показывают это шоу? – удивился Леннон.
– Мне присылают из Англии, – покачал я головой.
– И мы со своей стороны немного этому помогаем, – похвастался мистер Уилсон.
– Здорово, когда все вокруг хорошие, – нейтрально заметил я.
– Мир, чувак! – показал мне два пальца Леннон.
– Мир! – охотно отзеркалил я жест. – У нас тоже так делают, – поделился субкультурной особенностью.
– У вас есть хиппи? – заинтересовался он.
– В какой-то степени, – кивнул я. – Вместо коммун они живут в общежитиях, но стремление к миру во всем мире у нас общее. В Хрущевске есть немного, хорошие ребята, в колледже учатся.
Потому что «не ПТУ, а колледж»! Будущие радиотехники.
– Познакомишь? – попросил Джон.
– Конечно! – пообещал я.
– Если они не сотрудники КГБ, – вредным тоном заметил посол.
– Из КГБ здесь я! – важно поведал я Самую Главную Тайну и ехидно заржал.
– У вас тоже очень хорошее чувство юмора, мистер Ткачев, – не подкачал мистер Уилсон.
– Спасибо! – поблагодарил я, и мы вышли на крылечко терминала.
Впереди – полупустая, ярко освещенная фонарями парковка с пускающими дымы из выхлопных труб такси, в которые активно забирается народ. Еще часть прибывших пассажиров грузится в пару автобусов.
– Нам – туда! – указал Виктор Афанасьевич на красненький РАФ-977.
Похрустывая снежком – Леннон неуютно ежился, Вилка отзеркаливала ловящую снежинки ртом Йоко – мы двинулись к транспорту.
– Вы с нами до самого конца, мистер Уилсон? – спросил я.
– Я уже надоел вам, мистер Ткачев? – расстроился он.
– Очень, – подтвердил я. – Но я могу потерпеть еще немного.
Джон гоготнул:
– Мистер Уилсон, я совершенно уверен, что нам с Йоко и мистеру Бишопу, – кивнул на охранника. – Ничего не угрожает. Неужели ваше присутствие настолько необходимо?
– К сожалению, я вынужден подчиняться приказам Форин Офис, – стоически вынес удар посол. – Которые Советская сторона сочла приемлемыми, – добавил для меня.
– Попытаться стоило, – нагло улыбнулся я. – Хорошо, что мы выделили вам квартиру с видом на порт – это будет напоминать вам о родном Лондоне.
Дядя Витя открыл для всех дверь, мы пропустили гостей вперед и забрались в микроавтобус сами.
– В Лондоне есть немало мест помимо порта, – с улыбкой заметил посол. – Может однажды вы приедете к нам и убедитесь в этом сами, мистер Ткачев?
– Может, – не стал зарекаться я.
Глава 4
– Весь путь через Хабаровск я продолжал обмениваться шуточками с продолжающим мешать вербовке важных интуристов мистером Уилсоном, а чета Леннонов – Джон даже очки снял – глазела на город за окном под рассказ Вилки об истории.
– …здание слева от нас в апреле 1920 года было полностью разрушено во время боев с японскими интервентами.
– Это так грустно, – покаялась за империалистическое наследие Йоко. – Нашим странам давно следовало подписать мирный договор, и я очень рада, что это наконец-то произошло.
– Я с вами согласен, – улыбнулся я. – Как и весь Советский народ. Но японскую интервенцию понять можно. А на Западе, например, резвились интервенты союзников по Антанте.
– Мы пытались защитить территории нашего старого, заслуживающего доверия и уважения союзника от немцев, – не смутился мистер Уилсон.
– И так везде, – улыбнулся я Леннонам. – Никто никогда ничего плохого против моей страны не имеет, но почему-то моим соотечественникам приходится помирать от благих начинаний соседей в промышленных масштабах.
– У вас несколько ангажированный взгляд на историю, мистер Ткачев, – снисходительно улыбнулся мне посол. – Мы – первые из по-настоящему европейских держав, кто пришел к вам с добрыми, торговыми намерениями. Еще в позднее средневековье! – попытался дать аборигену ощутить собственную значимость.
– Пеньку закупали, – кивнул я. – Мёд, воск, меха. Целый Английский торговый двор в Москве был. Так-то неплохо, торговлю я, хоть и коммунист, но люблю – она помогает человечеству прогрессировать – и если бы моему народу не приходилось время от времени по вашей указке воевать с кем укажут, придраться было бы не к чему. У нас такой царь бы, Павел Первый, – поделился с интуристами кусочком истории. – Очень хорошо к Наполеону относился, хотел союзнические отношения с ним выстраивать. Тогдашним коллегам мистера Уилсона и их начальству это не понравилось, поэтому быстренько организовали нам государственный переворот для смены царя на более удобного. Итог – чудовищно тяжелая война в Наполеоном в 1812 году.
– Ни один подданый Британской короны не принимал участия в убийствах ваших монархов, – пожал плечами посол.
– Не политизируем, – улыбнулся я Леннону. – Наш мир очень далек от гуманизма и совершенства, а раньше был совсем полный ад.
– Кто старое помянет – тому глаз долой, как у вас говорят, – поддакнул мистер Уилсон. – К тому же у мистера Леннона может сложиться мнение, будто вы ненавидите англичан.
– Да я даже персонально вас ненавидеть не могу, мистер Уилсон, – всплеснул я руками. – А вы – целый посол к нам, и очевидно в некоторой степени курируете шпионскую деятельность МИ-6 на наших землях. Но здесь ведь ничего личного нет, работа такая. Чего говорить о других англичанах, которые никоим образом моей стране не вредили и не вредят говорить?
– На сколько мне известно, никакой шпионской деятельностью МИ-6 на территории СССР не занимается, – на всякий случай соврал мистер Уилсон.
– Очень мило, – гоготнул я.
– Сергей раскусил вас, мистер Уилсон, – гоготнул Леннон.
– Ваше недоверие к правительству родной стороны удручает, мистер Леннон, – вздохнул посол. – В то время как ваш новый знакомый – напротив, демонстративно своему правительству лоялен. Впрочем, – с нотками издевки улыбнулся мне. – Странно было бы ожидать иного поведения от внука Генерального секретаря, к тому же – в стране, где вся информация проходит обязательную цензуру, а певцам приказано иметь в репертуаре определенный процент воспевающих коммунизм песен.
Леннон пожевал губами.
– Вы так говорите, будто это что-то плохое, – фыркнул я. – Мне выпало счастье родиться и вырасти в самой справедливой стране планеты, и я испытываю по этому поводу ежедневную радость.
– Уверен, жертвы репрессий с вами бы не согласились, – заметил мистер Уилсон.
– «Репрессии» – к сожалению, мировая практика, – пожал я плечами. – Их жертв мне жалко, но люди несовершенны и иногда совершают очень грустные ошибки. Но «ошибки» – это у нас, а у вас совершенно рациональные, и оттого бесчеловечные решения. Огораживание, например – не жалко толпы подохших от голода подданных Британской короны?
– Голод в Бенгалии, – добавил Леннон.
– Последствия накрывшего те края в 42-м году циклона, – парировал посол. – Мистер Леннон, неужели мы должны были отбирать еду у ваших родителей, чтобы накормить голодных бенгальцев?
– Уверен, дельцы из Сити смогли бы решить проблему так, чтобы голодать не пришлось никому, – отмахнулся он. – Но они – гребаные фашисты.
– Кажется, против меня выстраивается коалиция! – отшутился мистер Уилсон.
– Самое время подкупать местных варваров, которые смеют противиться воле белого человека, – с улыбкой посоветовал я. – Но колонии я понять могу – вы же островитяне, земли мало, ресурсов мало, а жить хорошо хочется.
– Англия никогда не стремилась колонизировать земли Российской Империи, – усилил мистер Уилсон. – И пыталась нести в колонии христианскую мораль и просвещение. Нетрудно заметить, что «освободившиеся от колониального гнета», – показал пальцами кавычки. – Страны добились не слишком-то выдающихся успехов.
– Если ограничивать «просвещение» узкой прослойкой потребных для обслуживания администрации аборигенов, а «христианскую мораль» низводить до чисто ритуальной составляющей: прочитай молитву, голодный негритенок, и тогда добрый белый миссионер выдаст тебе кусок хлеба, очевидно ничего хорошего после обрушения колониальной системы не будет, – фыркнул я. – Нужна долгая, системная работа типа той, которой занимается СССР – в первую очередь в дружественных нам странах третьего мира мы строим школы, ПТУ, заводы и обеспечиваем относительную экономическую устойчивость, благодаря которой и возможно применение по назначению нами построенное.
– Ваш способ колонизации – лучше? – иронично поднял бровь посол.
– Наш способ нести цивилизацию в дальние уголки планеты, – поправил я. – «Колонизация» – это когда из захваченных территорий извлекается прибыль. А мы на Африку только тратим.
– А на Соцблок? – ухмыльнулся он.
– Настолько же суверенны, насколько условная Франция, – отмахнулся я. – Извините, мне экономические бумажки не показывают – я же не госслужащий и вообще несовершеннолетний.
– Тем не менее мистер Ткачев в СССР находится в, так сказать, особенном положении, – просветил гостей мистер Уилсон. – Фактически, исполняет функции наследного принца и обладает соответствующими полномочиями. Имеет глубокие связи с КГБ.
Гоготнув, я процитировал Людовика XIV:
– Государство – это я! Пожаловать вам баронство, мистер Уилсон?
Соратники и гости заржали.
– Сомневаюсь, что в наши времена это юридически возможно, – ухмыльнулся посол.
– Важны нюансы, – важно заметил я. – У дедушки хорошее чувство юмора, поэтому они с коллегами могут ввести титул потешного барона.
Хохот усилился.
– На самом деле ерунда, – посерьезнел я. – Какой еще «наследный принц»? У нас – не монархия, а социалистическое государство с исправно работающей правовой системой, в рамках которой несовершеннолетний пацан «полномочий» не имеет совершенно. Просто я начал писать книги и песни, и в какой-то момент на меня свалилась мировая известность. Нужно быть идиотом, чтобы этим не пользоваться, поэтому я езжу по миру и объясняю увлеченным странными идеями гражданам как он работает. Политические убеждения – штука удивительная, и я порой на полном серьезе считаю любителей капитализма шизофрениками. Они же не видят очевидных вещей, – развел руками. – Могу понять, когда кто-то вылизывает задницу собственным угнетателям за деньги – капитализм же как раз об их добыче любой ценой. Но когда среднестатистический нищий пролетарий считает себя способным в любую секунду стать миллионером, это же психологическое расстройство.
– Мистер Леннон – живое доказательство того, что так оно и есть, – пожал плечами мистер Уилсон.
– Черта с два! – фыркнул Джон. – Из колледжа вылетели многие, но добиться чего-то получилось только у меня, а они вынуждены вкалывать за гроши!
– Почему бы не помочь им, мистер Леннон? – со скучным видом предложил посол. – Как по-вашему это работает? Ее Величество должна лично устраивать жизнь каждого подданного? Вы – очень богаты, мистер Леннон, так почему бы не открыть бизнес, взяв на работу бывших соучеников? Может вы этого не делаете потому, что они – жалкие, ни на что не способные лентяи и алкоголики?
– Что ты понимаешь, хренов аристократ? – сложил руки на груди Джон. – Ты родился с золотой ложкой в заднице, прошел по жизни по выстланной папенькой ковровой дорожке, и смеешь судить тех, кому повезло меньше?
– По пути будет лес, в него иногда забредают амурские тигры, – разрядил я обстановку. – Можем привязать мистера Уилсона к дереву, а потом скажем, что он, например, пошел пописать, но попался тигру.
– Отличная идея! – рассмеялась Йоко. – В этих снегах правда водятся тигры?
– Самые настоящие, – подтвердил я. – Парадокс – оранжево-черная раскраска должна делать его заметным на фоне снегов, но ничего подобного – в трех четвертях столкновений с тигром человек замечает его только когда стало слишком поздно.
– Мы видели тигров в Индии, – похвастался Джон.
– Если его не разглядеть в тайге, насколько же он страшен в джунглях? – поежилась Йоко.
– Мой отец охотился на медведей с рогатиной, – решив, что настало отличное время проявить себя, похвастался Юрий Андреевич.
– Каждый раз слушая такие истории, я поражаюсь отваге русских людей, – благостно покачал головой посол.
– Не верите? – расстроился наш мэр.
– Почему же? – «удивился» мистер Уилсон. – В схватке человека и зверя как правило побеждает человек.
– Мистер Уилсон, я не для того летел через половину планеты, чтобы слушать ваши остроты, – неприязненно заявил Джон. – Не могли бы вы помолчать хоть пару минут?
– Мистер Ткачев – весь ваш, мистер Леннон, – гостеприимно указал на меня посол и демонстративно отвернулся к окошку, за которым проносился лес и редкие, освещающие «удачно» почищенное совсем недавно шоссе, фонари.
– Спасибо, – поблагодарил я Леннона.
– «Давайте не будем политизировать визит», – передразнил посла он.
– Попрошу воздержаться от оскорблений, – не оборачиваясь, попросил мистер Уилсон. – И я уже молчу довольно долго – почему меня не оставят в покое?
Невольно гоготнув, похвалил:
– Блистательная хуцпа, мистер Уилсон!
– Что такое «хуцпа»? – не поняла Йоко.
– Человеческое качество, подразумевающее наличие наглости и дерзости на совершение любых поступков вне их морального контекста, – ответил я. – Проще говоря – чудовищная наглость, которая заставляет окружающих недоумевать – нежели так было можно?
– Очень метко! – заржал Леннон.
– Я не еврей, но приму ваши слова как комплимент, мистер Ткачев, – обернувшись, наградил меня доброй улыбкой посол и отвернулся обратно к окну.
– Так что за город, в который мы едем? – перевел тему Джон.
– «Хрущевск» – сложное для носителя другого языка слово, я понимаю, – улыбнулся я. – Небольшой научно-промышленный городок, где я построил для себя экосистему.
– «Экосистему»? – улыбнулась Йоко.
– Все, что нужно, чтобы заниматься чем хочу. Завтра сходим на экскурсию, – пообещал я. – Впечатления будут похуже, чем от Хабаровска, но с момента основания Хрущевска еще и года не прошло, поэтому сейчас он напоминает одну огромную стройку. Но хорошие рестораны и теплый кров у нас найдутся. Почти приехали, кстати, – указал на лобовое стекло, где показалась установленная на обочине, здоровенная каменная подсвеченная прожекторами статуя в виде указывающего лапой дальше по шоссе угловатого тигра, держащего в зубах табличку с надписью: «До Хрущевска 1 км».
– Забавная статуя, – прокомментировал Леннон.
– Необычно, – вежливо покритиковала Йоко.
А вот детям «тигра» нравится!
– Поставите нам что-нибудь в городском парке, миссис Леннон? – предложил я.
– Скульптура – не совсем моё, – не менее вежливо слилась она.
Ленивые хиппи.
Лес расступился, и на горизонте появились греющую душу светящимися окнами силуэты домов. Табличка, которую держит в лапах статуя Советского Винни-Пуха гласила: «Добро пожаловать в Хрущевск».
