Павел Полян
Жизнь и смерть в аушвицком аду

Оценки ЧГК

Начальный этап определения количества жертв в Аушвице был напрямую связан с результатами расследования советской ЧГК, приступившей к своей деятельности почти сразу же после освобождения лагеря. Была создана специальная Экспертная техническая комиссия^[71], опросившая около 200 бывших узников и бывших сотрудников концлагеря; среди лиц, активно с нею сотрудничавших, были и трое бывших зондеркоммандовцев, добровольно вернувшиеся на место бывшего лагеря, – Х. Таубер, Ш. Драгон и Х. Мандельбаум^[72]. Комиссия основательно изучила также сохранившиеся чертежи и документацию о крематориях и газовых камерах Аушвица-Биркенау и их остатки на местности.

В печати, в частности в «Красной Звезде» (в предпоследний день войны – 8 мая 1945 года!^[73]), были опубликованы только окончательные выводы Комиссии по интересующему нас вопросу. Необычайно выразительно то, что евреи в тексте Сообщения ЧГК об Освенциме практически не упомянуты! Зато упомянуты – и напрасно! – граждане Румынии и Болгарии, отнюдь не характерные для контингента узников Аушвица (хотя часть румынских евреев из Трансильвании, в 1940–1945 гг. входившей в Венгрию, действительно, попала в Аушвиц – вместе с собственно венгерскими евреями).

Выводы Комиссии базируются исключительно на технологических параметрах оборудования по уничтожению людей и содержат целый ряд мелких и крупных неточностей. Заметить и понять их помогает сравнение с промежуточными данными и результатами, впервые сведенными нами воедино и представленными в Приложении 2.

Так, в первом из своих расчетов – «Расчете по определению количества людей, уничтоженных немцами в лагере Осьвенцим» – Комиссия, разбив деятельность лагеря смерти на этапы и просуммировав поэтапные данные, пришла к выводу, что в Аушвице были убиты газами и сожжены 4058 тыс. чел., или, округленно, 4 млн чел. При этом она допустила несколько серьезных просчетов, в том числе и арифметических. Ориентируясь, по-видимому, не столько на технические параметры установок, сколько на показания зондеркоммандовцев, они заложили в расчет явно завышенные (причем существенно – в среднем в 1,5 раза) данные о суточной пропускной способности крематориев. Но самое главное: неравномерность работы крематориев хотя и учтена (с помощью поправочных коэффициентов), но очень существенно недооценена. Такой сверхнапряженной ситуации, как во время «венгерской операции», не было ни до, ни после нее.^[74] Не вполне точны и данные о количестве месяцев эксплуатации крематориев (отклонения от действительных составили от 1–3 до 11 месяцев!).

В окончательном «Акте» Комиссии^[75] суммарный итог, взятый даже без учета костров при бункерах 1 и 2^[76], составил даже ощутимо большую, нежели 4058 тыс. чел., величину, а именно 5121 тыс. чел. С этим еще предстоит разобраться, но в качестве гипотезы выскажем предположение, что здесь не были учтены поправочные коэффициенты из первого расчета, учитывавшие фактическую наполняемость крематориев в разные периоды. Решительно непонятно, зачем нужно было приводить еще более высокую цифру, если официальный итог был назван все равно таким же, как и в предыдущем расчете, – не менее 4 млн чел.

Сразу же после окончания работы советской Комиссии к работе приступила и польская, созданная в рамках Главной Комиссии по расследованию немецких преступлений в Польше. Она могла уже опереться на ряд материалов, недоступных зимой и ранней весной 1945 года, в том числе и на показания Хёсса. Тем не менее и она взяла за основу цифру, равную не менее 4 млн жертв. Иными словами: расхождений между официальной советской и официальной польской оценками числа жертв практически не было!

Та же цифра была затвержена и на Главном процессе над нацистскими преступниками в Нюрнберге^[77]. Она представляли собой, по сути, демографический официоз, закрепленный в заключениях международных и государственных организаций и судов. Еще долгое время она оказывала сильнейшее давление не только на мемориальную работу в музеях, но и на саму историческую науку, особенно в восточноевропейских странах.

Так что не удивительно, что именно она была высечена и на мемориальных плитах, встречающих посетителя мемориала в Биркенау почти сразу же после того, как он миновал рампу. Надпись на двадцати двух языках гласила:

«Да будет на века криком отчаяния и предостережения для человечества это место, где гитлеровцы уничтожили около четырех миллионов мужчин, женщин и детей, большей частью евреев, из разных стран мира. Аушвиц, Биркенау. 1940–1945».

Сами по себе такие неточности вполне понятны, они даже почти неизбежны и поэтому простительны для столь раннего этапа исследования лагеря – считанные недели спустя после его освобождения! Хуже другое: этот сырой – и уже тогда недостоверный – результат в 4 млн чел. был санкционирован идеологически и сразу же принят за истину в последней инстанции, а со временем и закреплен везде, где только можно: в экспозиции музея, в путеводителях по нему и даже в памятных гранитных досках при входе…

Существование альтернатив или хотя бы сомнений было начисто проигнорировано. А ведь от пресловутых четырех миллионов отклонялись еще цифры Верховного Народного суда Польши, приговорившего Р. Хёсса к смертной казни за ответственность в убийстве 300 тыс. зарегистрированных узников Аушвица, а также не поддающегося установлению числа, но никак не менее 2,5 млн незарегистрированных узников, главным образом евреев, и 12 тыс. советских военнопленных. Интересно, что при обосновании приговора фигурировала в качестве наиболее вероятной следующая «вилка» вероятного числа жертв – не менее 3 и не более 4 млн чел.

Относительно этих цифр суд заказал два заключения: одно – уже знакомому нам профессору Р. Давидовскому (оно мало чем отличалось от его прежних коллективных расчетов), а второе – Нахману Блументалю. Последний применил совершенно другой подход и оттолкнулся от общего количества польских евреев, убитых в Шоа. Эта цифра принималась в Польше равной 3 млн чел. Проанализировав данные о числах погибших польских евреев в других пяти лагерях смерти, а также о числе депортированных в Аушвиц евреев из других европейских стран, Блументаль пришел к выводу о том, что в Аушвице погибли от 1,3 до 1,5 млн евреев, в том числе около 1 млн европейских евреев, включая сюда и 450 тыс. венгерских^[78].

Западные исследователи были много свободнее от такого гипноза, отсюда и большой разброс в соответствующих оценках – от 770 тыс. у Джеральда Рейтлингера до 2,5 млн у Аарона Вайса и Иегуды Бауэра. Кажется, лишь один из них один – Ойген Когон с его оценкой в 3,5–4,5 млн чел. – вписывался в систему советско-польских демографических взглядов^[79].

Оценка Рейтлингера не только самая низкая, но и, как оказалось, наиболее точная. Но она еще и самая ранняя: английское первое издание его классической книги «Окончательное решение. Попытка Гитлера уничтожить европейских евреев в 1939-1945 гг.» вышло в 1953 году^[80]. Позволим себе процитировать то место, от которого впоследствии отталкивались все будущие исследователи:

«Что касается общего количества евреев, пригнанных на рампы Аушвица и Биркенау для селекции, то их можно довольно точно сосчитать для западно- и центральноевропейских, а также для Балканских стран; чего не скажешь о Польше. Не за что уцепиться и в вопросе о доле среди них тех, кого отправили в газовые камеры. Эта доля была сравнительно низкой до августа 1942 года и после августа 1944 года, но в промежутке она могла опускаться в отдельных случаях до 50 % и тут же взвиваться до 100 %. В нижеследующей таблице учтены транспорты из Франции и Греции, направлявшиеся в Майданек, 34 тысячи голландских евреев, перенаправленных в Собибор, а также различные транспорты в Терезиенштадт, Бельзен и Равенсбрюк:

Бельгия……………………………….. 22 600

Хорватия……………………………… 4500

Франция……………………………… 55 000

Великоге рмания (включая концлагеря и Протекторат, только прямые эшелоны)…… *20 000

Великогермания и Протекторат

(через Терезиенштадт)………………….. 41 500

Греция……………………………….. 50 000

Нидерланды……………………………. 62 000

Венгрия (в границах военного времени)………. 380 000

Италия………………………………. 5000

Люксембург……………………………. 2000

Норвегия……………………………… 700

Польша и Балтийские страны…………….. 180 000

Словакия (в границах 1939 г.)……………… 20 000

[ИТОГО: ]……………………………. 843 300

*Неточные данные.

Лишь немногие из этого огромного количества в настоящее время живы; самое меньшее 770 тысяч погибли в Аушвице до момента эвакуации лагеря в январе 1945 года. В газовых камерах Аушвица умерли сразу же по прибытии от 550 000 до 600 000 чел., однако из тех, по меньшей мере, 300 000, которые умерли уже после того, как поступили в один из лагерей-филиалов, многие нашли свою смерть именно в газовых камерах»^[81].

Но только в 1990 году текст на двадцати двух мемориальных плитах был откорректирован: вместо четырех миллионов стало полтора.

Но и эта оценка представлялась многим исследователям все же завышенной. Такие ученые, как Рауль Хильберг, Вольфганг Шеффлер и Эдвард Крэнкшоу, исходили из 1 млн еврейских жертв в Аушвице^[82], а Жорж Веллер – из 1352 тыс.^[83]

В то же время Мартин Гилберт исходил из 1,5 млн^[84], «Энциклопедия Холокоста» – из 1,6 млн^[85], Леон Поляков, Люси Давидович и Йозеф Биллиг – из 2 млн чел.^[86], Иегуда Бауэр – из 2,5 млн^[87], а Аарон Вайс – из вилки между 1 и 2,5 млн чел.^[88] Однако за названными цифрами чаще всего стоят не собственные исследования, а то или иное отношение – своего рода поправочные коэффициенты – к демографическому официозу или к оценкам предшественников. Так, Биллиг, например, получает свою цифру в 2 млн как… среднюю величину между оценками Хёсса и Эйхмана (затем он прибавляет к ним 230 тыс. зарегистрированных умерших узников-евреев).

По-настоящему оригинальной стала работа Жоржа Веллера, опубликованная в 1983 году. Он шел как бы по методическим следам Рейтлингера и заново проанализировал потоки депортированных в Аушвиц из отдельных стран. Опираясь на уточненную уже во многом эмпирику, он насчитал в общей сложности 1613 тыс. чел., депортированных в Аушвиц (см. табл. 1).^[89]

Таблица 1. Количество лиц, депортированных в Аушвиц в 1940–1945 гг., и лиц, убитых или умерших в Аушвице (по Ж. Веллеру, чел.)

Источник: Wellers, 1983. S. 125–159.

Иной подход продемонстрировал разве что Рауль Хильберг, исходивший, как и Н. Блументаль, из того, что всего в шести лагерях уничтожения на территории современной Польши погибли 3 млн евреев, из них более 1 млн – в Аушвице, 750 тыс. – в Треблинке, 600 тыс. – в Белжеце, 200 – в Собиборе, 150 – в Хелмно и 50 – в Майданеке.

Результаты и Веллера, и Хильберга поставил под сомнение Ф. Пипер – один из тех польских ученых, кто в свое время твердо держались демографических пропилеев 1945–1946 гг. Это не помешало ему – уже в 1990-е гг. – заново проанализировать всю соответствующую литературу и отважиться как на ее критический пересмотр, так и на свою собственную оценку (см. табл. 2)^[90].

Таблица 2. Количество лиц, депортированных в Аушвиц в 1940–1945 гг., и лиц, убитых или умерших в Аушвице (по Ф. Пиперу, тыс. чел.)

Рассчитано по: Piper, 1993. S. 200, 202. Table 29, 31.

Исправляя неточности Рейтлингера и Веллера (но, к сожалению, не оговаривая их подробно), он дает свою вилку величины убитых в Аушвице евреев – от 960 тыс. до 1 млн чел. Однако новейшие разыскания Кристиана Герлаха и Гёца Али показали, что около 105 тыс. венгерских евреев, депортированных в Аушвиц, были не уничтожены, а переброшены оттуда в другие лагеря.^[91]

Поэтому в соответствующей поправке нуждается и суммарное число еврейских жертв в этом лагере: Дитер Поль оценивает его приблизительно в 900 тыс. чел.^[92]

Современные оценки

Очередную статистическую «революцию» – почти двукратное сокращение числа еврейских жертв в Аушвице – попытался произвести журналист из «Шпигеля» Фритьоф Мейер^[93]. Свою аргументацию он почерпнул из уже озвученных (во время процесса Д. Ирвинга против Д. Липштадт в Лондоне в 2000 году) и опубликованных, но, по его мнению, недооцененных документов. Его первое журналистское «открытие» – в переписке между фирмой «Тёпф и сыновья» и СС вокруг строительства крематориев в Аушвице встречается внутреннее противоречие: если принять верными и универсальными данные о пропускной способности крематориев, то придется, мол, менять и статистику. Само противоречие Мейер никак не анализирует, и все обстоятельства, аргументирующие иные цифры, а главное – документирующие иную практику, начисто игнорирует.

Второе его «открытие» – новое прочтение того эпизода из показаний Р. Хёсса, где он говорит, что крематории нельзя было держать в рабочем состоянии постоянно, так что их приходилось останавливать каждые 8–10 часов^[94]. Вывод: в крематориях II и III за 971 их рабочих дней могло быть сожжено не более чем 262 170 трупов, а в крематориях IV и V за 359 рабочих дней – не более чем 51 696, итого – 313 866. Еще 107 тыс. были сожжены в ямах-кострах возле бункеров 1 и 2^[95]. А с учетом тех 12 тыс. трупов, что были, по Ф. Мейеру, сожжены в старом крематории I, он и приходит к такому результату: в Аушвице были сожжены в общей сложности 433 тыс. трупов.

В действительности гипотеза о многократных остывании и разогреве крематориев, как и гипотеза о многонедельных простоях крематориев, противоречит десяткам свидетельств, в том числе и из самых первых рук – от зондеркоммандовцев и от эсэсовцев, а также ежесуточной отчетности о занаряживании рабочих команд в Биркенау, в том числе и «зондеркоммандо»^[96].

Тем «жупелом», который Ф. Мейер стремится опровергнуть, является та самая обновленная оценка количества жертв, представленная в работах историков из Освенцима, в частности Ф. Пипера. Цифры, к которым пришел Пипер, представлены в табл. 2: из 1305 тыс. депортированных в Аушвиц 1095 были евреями, из них 205 тыс. были зарегистрированы, а 895 не были, причем из 960 тыс. погибших в Аушвице евреев 865 тыс. пришлось на не зарегистрированных и еще 95 тыс. – на зарегистрированных.

Интересно, что на самого Ф. Пипера Мейер практически не нападает: он упрекает его лишь для блезиру – в том, что количество венгерских евреев до сих пор не уточнено, а также в том, что 300 тыс. чел. как оценка депортированных из Польши – это чересчур много.^[97] В качестве «девочки для битья» он берет коллегу Пипера по музею – Дануту Чех, составительницу фундаментального «Календариума Аушвица», где строго хронологически и весьма тщательно сведены воедино практически все основные сведения о том, что происходило в Аушвице, в том числе перечислены все известные ей транспорты^[98]. Общее число депортированных в Аушвиц, без учета венгерских транспортов, оценивается ею, по словам Ф. Мейера, в 735 тыс. чел. Отнимая от этой цифры 400–405 тыс. чел. зарегистрированных узников^[99], а также (и, кстати, по второму разу) 15 тыс. советских военнопленных, он получает цифру в 315 тыс. узников, оставленных без регистрации. Далее он суммирует тех, кто не погиб в Аушвице: 225 тыс. были переведены в другие лагеря^[100], 59 тыс. были эвакуированы в январе 1945 года и еще 8,5 тыс. остались в Аушвице и его филиалах, все остальные, то есть 428 500 чел. (что крайне близко к рассчитанному Мейером только что числу трупов!), и суть погибшие в Аушвице!

Не подумайте только, что Мейер умолчал или забыл о венгерских евреях. Тут он даже опирается на данные Д. Чех (60 транспортов, около 180 тыс. чел., из них 29 тыс. зарегистрированные): при этом, с одной стороны, он умалчивает о том, что эти данные неполные, а с другой – не упускает случая указать, со ссылкой на К. Герлаха и Г. Али, что 110 тыс. из них были переадресованы в другие лагеря^[101]. Таким образом, для газовен остается всего лишь 40 тыс. венгерских евреев! И чем это занимались чуть ли не 800 человек зондеркоммандовцев с середины апреля и по середину июля 1944 года – занимались да так, что их даже переселили поближе к работе?!..

Прибавив эти 40 тысяч к ранее уже полученным примерно 430 тысячам и накинув еще 30 тысяч на прочие, помимо газовых камер, способы жизнеотрешения (расстрелы, уколы, медицинские эксперименты), Ф. Мейер пришел к неожиданно круглой цифре в полмиллиона еврейских жертв в Аушвице (в самом конце он набросит еще 10 тыс.). При этом он неожиданно добавил, что только 356 тыс. из них погибли в газовых камерах^[102]: если до этого все его шаги были хоть как-то, но аргументированы, то здесь, радикально меняя структуру орудий уничтожения, он обошелся и без подпорок.

При этом у Ф. Мейера хватило бесстыдства глумливо заметить, что то обстоятельство, что неработоспособные люди после селекции отправлялись в камин, вообще-то нигде и никем не задокументировано^[103]: этот аргумент настолько не нов и настолько знаком, что делает трудно различимой разницу между отрицателями прошлых лет и «неоревизионистом» Мейером из респектабельного журнала^[104].

Впрочем, согласно Ф. Мейеру, последнее до него слово в деле оценки главной трудовой деятельности СС в Аушвице-Биркенау произнес все же не Пипер, а Жан-Клод Прессак^[105]: количество убитых – в вилке от 631 до 711 тыс. чел., из них от 470 до 550 тыс. – убитые в газовых камерах и не зарегистрированные евреи, 126 тыс. – узники, чья смерть была зарегистрирована, 15 тыс. – советские военнопленные, 20 тыс. – прочие, среди них цыгане.

При этом Мейер игнорирует ремарку Прессака о том, что его оценка фиксирует лишь абсолютный минимум, тогда как источники, могущие ее увеличить, еще не обработаны или не обнаружены^[106]. Свой же собственный результат Мейер конкретизирует так: не более 510 тыс. мертвецов, из них 356 тыс. умерщвленных газом.

Свою статью Мейер заканчивает следующей красивой фразой: «Этот результат не релятивирует варварство, но уточняет его истинные размеры – жесткое предупреждение против новой цивилизационной катастрофы». В ней, как в капле воды, отразилась вся его «методология» – запутать и оглушить читателя мнимой сенсационностью.

Собственно говоря, это идеология отрицательства, но в его новой, мимикрирующей под классическую историческую науку, версии – редукционалистской: мол, мы не будем больше отрицать сам факт Холокоста или существования газовых камер, но мы сведем его размеры до минимально возможного и тем самым выбьем табуретку хотя бы из-под «мифа о шести миллионах».

Чернорабочие смерти: «зондеркоммандо» в Аушвице-Биркенау

«Были мы люди, а стали людье…»

(О. Мандельштам)

«Умри ты сегодня, а я завтра…»

(Гулаговская поговорка)

«Я тогда вообще не был человеком. Если бы я им был, то не уцелел бы и секунды. Мы только потому выстояли, что в нас не оставалось ничего человеческого».

(Высказывание члена «зондеркоммандо»)

«Зондеркоммандо»: понятие и фронт работ

…В Аушвице убивали всегда. Убивали жестоко, беспощадно, по-садистски. Но поначалу – в рутинные времена старого концлагеря – как-то нетехнологично. Забить плеткой, расстрелять во дворе тюремного бункера и даже вколоть в больнице фенол в сердце подходящей жертве эксперимента – все это как-то слишком индивидуально, как-то неуместно по-любительски и как-то чересчур нерационально.

Тогда еще не было селекций, каждый узник был зарегистрирован и именовался не иначе как Schützhäftling – «заключенный под защитой»^[107]. Он ли находился под защитой или защита была – от него?..

Историческая ирония этого оксюморонного словосочетания не ускользала от внимания тех, кого это напрямую касалось: «Быть „подзащитным заключенным“ (Schützhäftling) в величайшем лагере уничтожения парадоксально, это ирония судьбы, сознательной судьбы. Убийцы, садисты защищают нас! Мы пребываем под защитой, что означает предание нас произволу таких людей, таких воспитателей, которые и сами прошли соответствующее обучение – окончили аспирантуру высшего садистского знания, и все ради того, чтобы иметь возможность нас соответствующим образом “защищать”!»^[108]

Несостоятельность и неуместный романтизм персонифицированной смерти стали очевидны перед лицом поставленной однажды лагерю задачи – посильно помочь в решении еврейского вопроса в Европе и перейти на принципиально новый вид убийства – массовый, безымянный и, в пересчете на один труп, недорогой.

Чуть ли не здесь же, в Аушвице, сами и догадались о наилучшем оружии такого убийства – химическом: дешевый газ-инсектицид «Циклон Б^[109]», уже применявшийся в сельском хозяйстве для дезинфекции одежды и помещений и для борьбы со вшивостью, подходил для этого идеально.

После серии «успешных» экспериментов в бункере 11-го блока и в мертвецкой крематория I в сентябре 1941 года в качестве оптимального орудия убийства был признан именно этот пестицид и инсектицид.

Этот яд представлял собой так называемый кизельгур – пропитанные синильной кислотой гранулы инертного пористого носителя зеленоватого или голубоватого цвета. При их вбрасывании в помещение газовых камер происходило испарение паров синильной кислоты, причем наиболее эффективное испарение начиналось при температуре около 26 градусов по Цельсию. Поэтому помещения газовых камер всегда, даже летом, немного протапливали: газ тогда лучше расходился и быстрее вершил свою работу.

Для удушения 1000 человек парами содержавшейся в «Циклоне Б» синильной кислоты было достаточно всего четырех килограммовых банок вещества!

Этот незримый, без цвета и запаха, газ – «Циклон Б» – не знал жалости: перекрывая (буквально) человеческим тканям кислород, пары синильной кислоты начинали свое действие с невыносимой горечи во рту, затем царапали горло, сжимали грудину, вызывая головную боль, рвоту, судороги и одышку. Так что можно было только позавидовать тем, кто оказывался ближе всего к упавшим сверху кристаллам – вслед за короткими судорогами человек терял сознание и уже не чувствовал, как наступал паралич всей дыхательной системы. Смерть наступала в конвульсиях, людские тела превращались в ярко-розовые, покрытые зелеными пятнами скорченные трупы.

Искореженные страданием, вцепившиеся друг в друга, окровавленные и перепачканные испражнениями трупы извлекали, грузили на вагонетки и сбрасывали в огромные и никогда не остывавшие ямы-костры… Не забыв, разумеется, перед тем заглянуть им в рот и вырвать золотые зубы, а у женщин – еще и выдрать сережки и срезать волосы.

Поэтому не удивительно, что одним из синонимов «зондеркоммандо»^[110], бывшим в ходу у эсэсовцев и у самих узников Аушвица, было «газкоммандо». Именно под этим «псевдонимом» фигурировали члены «зондеркоммандо» и на Нюрнбергском процессе. Обозначение «зондеркоммандо» встречается в материалах процесса около 30 раз, но имеются в виду главным образом «зондеркоммандо» СД, занимавшиеся убийствами и узаконенным разбоем в тылу вермахта.

«Зондеркоммандо» в том значении, как оно сложилось в Аушвице-Биркенау, упоминается всего несколько раз: впервые – как «газкоммандо» – на утреннем заседании 28 января 1946 года. Мари-Клод Вейян-Кутюрье рассказала о блоке 25 как о преддверии смерти, о разворачивавшихся перед ее глазами (сама она – обитательница барака 26 в женском лагере) селекциях на рампе и о самих газациях довольно точно. 8 февраля 1946 года вопроса о «зондеркоммандо» вскользь коснулся Руденко, главный обвинитель от СССР. Упоминались они и в цитате из обращения Комитета бывших узников Аушвица^[111].

Попробуем между тем разобраться с самим словом Sonderkommando – «зондеркоммандо»^[112].

Само по себе оно означает всего лишь «отряд особого назначения» – не больше и не меньше. Но Вторая мировая война привязала его значение к СС и одновременно сузила до нескольких специфических разновидностей.

Основная коннотация – передовые части «айнзацгрупп СД», то есть «боевых групп службы и полиции безопасности», действовавших в оперативном тылу войск: они охотились за вражескими функционерами, подпольщиками и архивами, организовывали тюрьмы и лагеря, но массовыми убийствами населения не занимались – на то были «айнзацкоммандо СД» (боевые отряды) и другие охотники. Знаменитой была созданная в январе 1942 года «Зондеркоммандо 1005» под командованием Пауля Блобеля, задача которой заключалась в повсеместном исправлении одной логистической ошибки палачей в 1941 году – в уничтожении постфактум следов всех массовых экзекуций, где бы и как бы они ни происходили. Непосредственно раскапыванием и сжиганием трупов занимались так называемые «лайхенкоммандо»^[113], состоявшие, как правило, из советских военнопленных, реже – из самих евреев.

Та же «ошибка» была допущена и в Аушвице-Биркенау, где к тому же из-за высокого уровня грунтовых вод^[114] возникла реальная опасность заражения источников питьевой воды трупным ядом^[115]. Отсюда и аналогичная с Бабьим Яром потребность – выкопать и сжечь трупы и избавиться от пепла. Но тех, кого в Бабьем Яру назвали бы «лайхенкоммандо», здесь называли «зондеркоммандо»: среди них были – буквально единично – и немцы-уголовники, и поляки, и те же советские военнопленные, но подавляющее большинство были евреями – физически крепкими, подобранными из числа тех, кто прошел селекцию на рампе. Их кардинальной особенностью было то, что они же совмещали свою деятельность в духе «акции 1005» (а она продолжалась недолго – с конца сентября по начало декабря 1942 года) с другой – своей основной деятельностью, куда более тяжелой и физически, и морально.

А именно – с разносторонним ассистированием немцам в массовом, конвейерном убийстве сотен и сотен тысяч других евреев и неевреев в газовых камерах, в кремации их трупов и в утилизации их пепла, золотых зубов и женских волос.

Это была совершенно особая команда, почти сплошь состоящая из заключенных евреев и обслуживавшая весь этот конвейер смерти – почти от самого начала и до самого конца. Это они, члены «зондеркоммандо», надевали противогазы и извлекали трупы из газовен, сбрасывали их в костры или загружали в муфели крематориев, ворошили и хоронили их пепел, бренный пепел сотен тысяч людей, убитых на этой фабрике смерти.

Эта подсобная деятельность могла быть самой разнообразной. Так, чрезвычайно желательным для СС было спокойное состояние и поведение жертв перед их умерщвлением. Поэтому к технологии убийства и к обязанностям членов зондеркоммандо относились и успокоительные мероприятия, или, как сказали бы сейчас, операции прикрытия, – для чего и привлекались зондеркоммандовцы, как «свои»^[116].

Но так было не всегда. Функционал, численность – и даже национальный состав! – соответствующих «бригад особого назначения» варьировал и видоизменялся во времени.

Самая первая «зондеркоммандо» действовала на крематории I в Аушвице-1: она состояла наполовину из поляков, имела дело только с трупами и справедливо именовалась «крематориумскоммандо» (Krematoriumskommando). Те, кого использовали на импровизированных бункер-газовнях и массовых могилах, именовались командами по очистке и захоронению (Räumungs- und Begrabungskommando), а те, кого заставляли разрывать братские могилы и сжигать останки в огненных ямах, так и назывались командами по эксгумации и сжиганию (Exhumierungs- und Verbrennungskommando).

С марта 1943 года вернулся термин «крематориумскоммандо», причем росло число самих таких команд – по мере пуска в строй все новых крематориев^[117].

И, наконец, самая последняя дефиниционная новация – команда по обрушению крематориев (Abbruchkommando Krematorium).

Номинально все это преемственные разновидности различных «арбайтскоммандо». И хотя в официальном документообороте Аушвица-Биркенау термин «зондеркоммандо» тоже встречается (начиная с декабря 1942 года), но скорее как метафора и эвфемизм, как лингвистическая «операция прикрытия», но еще и как собирательный термин для описанного разнообразия. Именно поэтому шире всего он привился в лагерном обиходе, прочно обосновавшись в лексиконе как эсэсовцев, так и узников.