Павел Николаевич Волченко
Сашенькины сказки
Сказка первая:
Про хомяка Пашку и про то, как он таблички ставил.
Здравствуйте, дорогие мои маленькие друзья. Я хочу вам рассказать историю про маленького Сашеньку, про его маму и про сказки, которые она ему рассказывала. Ведь все мамы рассказывают своим детям сказки? А эта мама рассказывала своему Сашеньке не какие-нибудь всем известные сказки: не «Золушку», не «Красную шапочку» и даже не «Колобок» и не «Семеро козлят» – она рассказывала ему сказки, которые были только для него одного.
Вы спросите: а зачем она их придумывала, почему бы не рассказать те сказки, которые все знают? А затем, что когда она их Сашеньке рассказывала, она хотела ему показать, что «плохо», а что «хорошо», как надо поступать правильно, а что делать совсем уж не хорошо.
И она рассказывала их не просто так, а только тогда, когда у Сашеньки что-нибудь случалось. Вот и сегодня у него опять что-то случилось. Он пришел из садика насупленный, серьезный и молчаливый, и даже рассказывать не захотел, что же сегодня там с ним приключилось. Ну что же, друзья мои, давайте-ка мы спрячемся и сами посмотрим, что же было дальше.
– Сашенька. – сказала мама серьезно. – Ты почему так плохо кушаешь кашку? Я же ее для тебя готовила, она вкусная, сладкая, с бананом.
– Не хочу. – Сашенька насупился еще больше и отодвинул от себя тарелку.
– А почему не хочешь?
– Не хочу и всё тут!
– И тебе не жалко маму? Не жалко, что я старалась для тебя, а ты не кушаешь.
– Не жалко!
– Сашенька, так нельзя говорить. – мама нахмурилась.
– А я буду так говорить!
– А я тогда с тобой разговаривать не буду. – она отвернулась. – Я с хамами и со злыми мальчиками не разговариваю! Так-то!
– А я не хам! И я не злой! Это не я виноват!
– Ну а кто?
– Это Димка виноват. Это из-за него все!
– Уж так прям и из-за него?
– Да-да, из-за него! Он у меня сегодня фломастеры отобрал, а они мои, я их у него снова забрал, и мы из-за этого поссорились. А фломастеры мои! А он, а он… – и Сашенька сник, больше не найдя нужных слов, всхлипнул и тихо добавил. – А он сказал, что они общие.
– А это ты про какие фломастеры говоришь?
– Про детсадишные. Их там много, очень много – все цвета есть! Их вот как много! – он растопырил все десять пальцев, сжал кулачки, и снова растопырил пальцы. – Вот как много!
– Ну раз они детсадтишные, то они тогда и правда общие!
– Нет, не общие! Я их первый утром взял!
– Первый?
– Да, самый первый!
– Ну может тогда они и твои… А если их завтра Дима первый возьмет?
– Все равно мои! Я же их сегодня взял, а он завтра. И вообще, кто бы их теперь не взял, они уже мои! Так-то! Вот, завтра возьму и напишу на них: «Моё!», чтобы все знали, что это мои фломастеры!
– Так и напишешь?
– Так и напишу.
– Ну ладно, напишешь, только давай я тебе сначала сказку расскажу.
– Сказку? А про что?
– Про хомяка Пашку.
– Не знаю такого.
– Ну я тебе расскажу и ты все узнаешь. Садись поудобнее на кресло и слушай.
* * *
В одном лесу, на зеленой полянке, под старым дубом, живет маленький хомяк. Зовут его Пашка. Он хороший хомяк, такой, каким и должен быть: пушистый, с розовенькими ушками, розовеньким же усатым носиком, с большими круглыми щечками, с хвостиком кисточкой – вполне себе обычный хомяк. Единственное, чем он отличается от остальных хомяков – это очки. Они у него большие, в толстой роговой оправе. Он всегда их поправляет своими коротенькими лапками. А когда он вдруг почему-то без очков, он всегда щурится. И друзья у него конечно же есть. Хорошие друзья, настоящие! Щенок Антошка: умный, рассудительный, и если бы очки выдавали только самым-самым умным, то у него конечно они бы были, но для того, чтобы носить очки надо не только много знать, но еще и плохо видеть, а Антошка видел хорошо. Еще был у него друг котенок Егорка. Котенок Егорка может был и не таким рассудительным как Антошка, зато он был красивый и не умничал, когда не следовало. А еще он был очень добрый.
Однажды утром, хомяк Пашка выбежал из своей норки под старым дубом на улицу и сразу же заметил, что в траве, что-то блестит. Ему стало интересно: что это там может быть? Пашка поправил очки, принюхался розовеньким носиком, и только потом побежал к блестящей вещице. Но не успел он ее взять в лапки, как на полянку вышли котенок Егорка и щенок Антошка. Пашка оглянулся на блестящую штуку в траве, и так ему стало жалко ее друзьям показывать, вдруг попросят дать поиграть, а так нечестно, Пашка ее первый нашел.
– Привет, Пашка! – крикнули разом и Антошка и Егорка, а Пашка даже не поздоровался в ответ. Он поскорее бросился в траву, к блестящей штуковине.
– Ходят тут всякие, а потом вещи пропадают. – Пашка торопливо сунул за щеку блестящую штуковину, повертел носом, устраивая добычу поудобнее и, уже милостиво, добавил. – Лафно уф, прыфлы так прыфлы.
– Чего ты возмущаешься? – удивился рослый щенок Антон, но все же поостерегся, шагнул назад. – Кто тебя тут за главного оставил?
– А тефя? – повертел носом Пашка, но неведомое что-то не желало устраиваться во рту и, вместо этого, остро и неудобно выпирало из под щеки. – Тьфу! – Пашка выплюнул в свои короткие ручонки блестящую гранями гайку. – Пакость какая неудобная.
– А что же ты ее в рот тащишь, пакость эту? Она еще и немытая наверное.
– Тебя не спросили. – недовольно проворчал Пашка. – Пихаю, значит надо.
– Да отстань ты от него, мррр. – котенок Егор придирчиво посмотрел на свою чистую, ухоженную лапку и лизнул ее шершавым язычком. – Жадный он, вот и тащит.
– Нет, Егор, подожди. – щенок Антон задумчиво склонило голову.
– Ну, жду. – котенок Егор выпустил коготки и полюбовался на то, какие они остренькие, беленькие, блестящие.
– Если Пашка это взял, то значит ему это зачем-то надо. Паш, я правильно говорю?
– Правильно. – деловито ответил Пашка, вертя в коротких лапках гайку. Все же красивая она: большущая, блестящая, граненая, а посередине дырочка. Вот взять бы ее да и повесить у себя в норе на гвоздик. Пускай гости ходят потом, любуются, спрашивают: «Где ж это ты такую красоту нашел?». А он кивать будет важно, да-да, именно важно! Вот только в гости он никого не приглашал, потому что ни рассудительный щенок Антошка, ни спокойный котенок Егорка, к нему в норку пролезть не смогут. А пролезет разве что таракан Александреус, но чем с такими водиться, уж лучше вообще без гостей сидеть.
Пашка вздохнул, вновь повертел носом, примеряясь к гайке, потом передумал, быстро сунул ее за спину и задней лапкой толкнул, чтобы она в траву подальше закатилась. Пускай поваляется пока.
– Ну вот, р-р-рмяу. – с блаженством потянулся Егорка, выгнув спинку. – Вот он ее и выкинул. Что я тебе говорил?
– Не выкинул, а спрятал на потом. – пробурчал обиженно Пашка, и тут же воинственно заявил. – И, если что, ты смотри, больше никто не видел, где она спрятана! Пропадет – с тебя спрос!
– Фи, нужна она мне – гайка твоя.
А Антон еще и подначил:
– Ты еще табличку поставь: «Моё! Не трогать!!!».
– И поставлю!
– Ну и ставь, жадина! – обиделся Антон и даже фыркнул. – Мы к тебе как к другу пришли, а ты…
– А что я? Ну что я? Ведь порастащат же все, глазом моргнуть не успеешь!
– Ну кто? Кто порастащит? – не унимался Антон, пританцовывая на месте, так он сильно взволновался. – Я? Егорка?
– А может и ты! – Пашка аж подобрался весь, поднялся на задние лапки, с трудом на них удержался, уж больно сильно тянули тяжелые щеки к земле. Его маленькая лапка ткнула острым, не мытым пальчиком прямо в черный мокрый нос Антона. – Вот ты и растащишь! Вчера вот тут, прямо тут фантик красный, красивый лежал! Где он? Ну где? Не знаешь? А я знаю! Стащили его! – и так, между делом, поправляя очки, добавил. – Кстати, может ты и стащил…
– Я?! – от удивления Антошка уселся, от возмущения поднял уши, от злости он бы еще и зарычал, но он был воспитанным щенком и потому сдержался.
– Да, если хочешь знать – именно ты! Кто вчера весь его изнюхал и говорил ещё, что пахнет вкусно? Я что ли? Или Егорка? Да и Егорка тоже хорош: лапами его гонял, будто играться больше не с чем.
– Да ты! Да ты знаешь кто! – не удержался Антошка, и даже шерсть у него на загривке вздыбилась.
– А сам-то ты кто, после такого? Сегодня фантик, завтра…
– Все! Замолчали оба! – вскрикнул Егорка. – Вон он, фантик твой, в траве. Ветром его сдуло. Антон, пойдем, что с ним разговаривать.
– Ну и идите! Идите! А я сегодня же таблички и поставлю! Вот! В траву его, понимаешь, сдуло! У каждой вещи свое место должно быть! Вот! Хоть и в траве! Вот!
Антошка с Егоркой даже не оглянулись на эти его крики. Правда у Антошки все еще шерсть дыбом стояла, а у Егорки хвост над травой как помело метался – разозлились значит.
Пашка же еще носом повертел, пофыркал, щеки свои понадувал, очки снова поправил, да побежал к себе в норку, где у него был спрятан коробок горелых спичек, три листочка из тетрадки в клеточку и коротенький огрызок красного карандаша.
– Вы у меня еще увидите, вы у меня еще узнаете… – бурчал он, а лапки уже ловко мастерили из квадратных обрывков листочков и горелых спичек таблички. – Вот я вам покажу, вот вы у меня еще посмотрите!
Он послюнявил грифель карандаша и, высунув кончик языка, начал старательно выводить на табличках большие буквы. Долго он писал, тщательно буквы выписывал, обводил их, чтобы поярче были, и когда от карандаша ничего почти не осталось – так, кусочек с ноготок, все таблички были подписаны.
Пашка отбросил в сторону жалкий обслюнявленный карандашный огрызок, быстро вскарабкался на свою любимую подушку, которую нашел еще прошлым летом на поляне, и окинул с высоты дело лап своих. Весь пол норы, вдоль всех стен ее стояли и лежали аккуратные таблички, на которых большими буквами старательно было выведено: «МОЁ!!!».
– Красота-то какая. – всхлипнул от восторга хомяк Пашка, и даже очки снял от умиления.
Утром Антошка с Егоркой пришли мириться. Ну а как иначе-то? Они же были настоящими друзьями, а не так: поиграли, обиделись и забыли. Вот только помириться они не смогли, они вообще все слова забыли и только рты открыли от удивления, когда увидели поляну.
Вся, абсолютно вся поляна была истыкана маленькими табличками, с большой, кричащей надписью: «МОЁ!!!». Не осталось ни одного цветочка, ни одного мало-мальски заметного камушка, рядом с которым не было таблички. А вход в Пашкину норку между корней старого дуба так и вовсе был обставлен этими табличками со всех сторон.
– Ну, как вам? – вынырнула из травы довольная Пашкина мордочка. Глаза бусинки за линзами очков блестели от восторга. – Вот только тут осталось. Егорка, хвост убери. – и Пашка победно всадил табличку рядом с малюсенькой лужицей. – Вот теперь точно все!
– И ты прям всё, всё, всё отметил? – удивился Егорка.
– Ага. – Пашка с удовольствием потер маленькими лапками и выдернул откуда-то из-за уха свиток, ухватил его аккуратно за верхний краешек, тряхнул и свиток раскрутился аж до земли, а потом еще и по траве чуточку. Пашка поправил очки. – Вот, все согласно описи: одуванчики полевые, желтые, красивые – двенадцать штук; одуванчики пушистые дутельные – восемь штук; камушки большие, черные – шесть штук…
– Подожди, подожди! – выпалил Антошка. – А если ветер сдует твой дутельный одуванчик?
– Да, или солнышко эту лужу высушит?
– Не, не высушит и не сдует! Глупые они что ли, читать не умеют? Тут же написано «МОЁ!!!». Вот они подуют кругом, посушат, а тут не тронут, потому как оно не ихнее.
– А если я сейчас возьму и сдую один дутельный одуванчик? – не унимался щенок Антошка и завилял хвостом, порадовавшись своей идее.
– Ты? Один дутельный? Ну ладно – тебе, как другу, можно. – Пашка улыбнулся, обнажив оба своих зуба, смешно пошевелил носом и одним ловким движением извлек из-за другого уха огрызок карандаша. – Такс, минус один дутельный одуванчик. Сдут щенком Антоном по статье списания «дружба».
– Знаешь что? – гневно заявил Антошка. – Мне такая дружба по расчету не нужна!
– И мне, р-р-рмяу.
– Нет, подождите, давайте я потом, не при вас записывать буду. Вы мне только говорите: что и где трогали.
– Р-р-ргав! – не удержался воспитанный щенок Антошка.
– Ну ладно, можете не говорить, я потом сам всё найду.
– Спорите? – внезапно спросил чей-то писклявый голосок из травы. Еще через секунду трава зашуршала и на тропинку выбежал рыжий таракан Александреус. – Ну спорьте, спорьте, только с поляны уйдите.
– Это почему же мы должны уйти? – удивился Пашка и испуганно поводил глазками бусинками: может и правда есть причина бежать отсюда. Если честно, он даже немного испугался, все же он был хомяком, а все хомяки малость трусоваты.
– Почему, спрашиваешь? – таракан Александреус встал на задние лапки, вальяжно оперся тремя верхними руками о тот самый дутельный одуванчик. – А потому, как мне вас здесь видеть не хочется.
– Муррр. И что с того? – Егорка вальяжно повалился перевернулся на спину, подставив теплому солнышку животик.
– Да, р-р-ргав! – опять не удержался воспитанный Антон. – Почему ты нам указываешь?
– Потому, что это всё, – таракан Александреус раскинул лапки в стороны, – всё это моё!
– К-к-как это? И норка моя теперь твоя? – испугался Пашка и даже ногти грызть начал, хоть и знал, что это не красиво и не хорошо.
– Угу. – милостиво кивнул усами Александреус. – И норка твоя теперь моя.
– П-почему? – еще больше испугался Пашка, оглянулся на друзей и, уже погромче да похрабрее, выпятив грудь, спросил. – По какому такому праву?
– Читать умеешь? – спросил Александреус и ткнул четырьмя лапками разом в сторону Пашкиной таблички. – Тогда читай.
– Моё. – честно прочитал Пашка.
– Не, ты не правильно читаешь. Не моё, а МОЁ!!! То есть значится все тут моё. Так-то. Так что идите, ребята, спорьте в другом месте, не на моей территории.
– Но подожди! Это же я, это же вот этими самыми лапами я вчера сам все и написал! Моё это, а не твое!
– Чем докажешь?
– Да вот же, смотри! Вот карандаш тот, которым все написано, вот остатки листочка из которого таблички.
– Эх, воришка ты маленький. Из норки небось всё взял?
– Конечно из норки, откуда же еще.
– Значит своровал! А с виду такой порядочный, даже и не подумаешь на тебя.
– Да как? Да почему? Да зачем? – Пашка ошарашено смотрел готовыми заплакать глазенками то на друзей, то на таракана Сашку. – Да как же можно?! Да не крал я! Да поверьте, не крал же!
– Верим. – кивнул Антошка, а сам весь как-то подобрался, напружинился.
– Верим, верим. – быстро подтвердил Егорка и быстро перевернулся на лапы. Его уши прижались к голове, хвост гневно хлестал по бокам. – У нас тут кажется кто-то другой чужое умыкнуть собирается. Так, Антошка?
– Р-р-р. Ага. – щенок Антошка низко нагнул голову, сделал шаг вперед. – Сейчас мы этому кому-то!
– Ребят, вы что? – таракан Александреус отступил. – Моё, не моё… Тут же эта, всякий ошибиться может. Тут же эта, не подписано, чье это моё. Я вот эта, и ошибся.
– Ошибся он. – Егорка мягко шагнул вперед.
– Ну ладно, ладно – это не моё! – испуганно пискнул Александреус и исчез в траве.
– Спасибо. Спасибо друзья.
– Пожалуйста. На то мы и друзья. – Антошка подошел и сел рядом с Пашкой, рядом сел и Егорка. – А может это и хорошо, что так получилось. Может лучше, что это все не твое. Одуванчики эти желтые и дутельные, лужицы, камушки. Смотри какие они все красивые. А если бы они и вправду были Александреуса? Он бы тогда их нам не показывал, выгнал бы всех и все дела.
– Ага. – кивнул Пашка. – А так все могут любоваться.
Подул легкий ветерок, взъерошил шерстку на спинах трех друзей, пронесся рядышком, подхватил легкие пушинки с одуванчика и понес их вверх над травой, над деревьями, куда-то в большие чистые небеса, где тепло светило солнышко для всех и каждого, не разбираясь: есть там таблички или нет.
* * *
– Ну что, понравилась тебе сказка? – спросила мама у Сашеньки, а Саша не ответил, он только сопел обиженно, и носом шмыгал. – Что, совсем-совсем не понравилась?
– Да нет, мам, мне понравилась… Только вот фломастеры…
– А что фломастеры? – удивилась мама.
– Не мои они… Они общие, детсадошные, а я зря Димку обидел.
– Ну ты же завтра помиришься?
– Конечно! Конечно помирюсь и фломастеры ему дам!
– Ну и молодец. А сейчас садись и кашу кушай, пока она совсем не остыла.
Сказка вторая:
Про страшного большелапа.
– Сорванцы, чего вы там раскричались? – окликнула мама в окошко Сашеньку.
– Мам! – крикнул из песочницы Сашенька. – Мам! Тут такое!
– Иди домой и расскажи! Обедать уже пора.
– Ага, бегу! – Сашенька выскочил из песочницы и бегом бросился домой. Конечно он есть не хотел, какой мальчик любит есть, когда его зовут в самый интересный момент с улицы, но уж очень ему хотелось рассказать маме то, что произошло в песочнице.
– Мама! Мам! Там такое в песочнице было! Такое! Ты не поверишь!
– Ты сначала поешь, а потом рассказывай.
– Ну маааа. – обиженно протянул Сашенька.
– Не ма, а садись и ешь.
Сашенька нехотя уселся, нехотя взял ложку и совсем уж без всякого аппетита съел ложку горячего супа.
– Фууу, с капустой.
– Капуста полезна.
– Она не вкуууусная.
– Давай так, ты сейчас съешь всю тарелку супа, а я послушаю, что случилось у вас в песочнице. Договорились?
– А может я сначала расскажу, а потом с ъем?
– Нет уж, больно хитренький нашелся! А ну давай ешь!
Сашенька вздохнул, пододвинул к себе тарелку и начал есть. Если честно совсем капуста была не противная, просто он немного вредничал, как и всякий маленький мальчик. Да и не так там много оказалось, как ему сначала показалось. Он быстро и с удовольствием доел суп и даже ложку облизнул.
– Ну что, вкусно было? – спросила мама хитро.
– Ага. – честно кивнул Сашенька.
– А как же невкусная капуста?
– А она тоже вкусная оказалась. Это я ее сначала не распробовал.
– Ну ладно, давай тогда рассказывай, что там у вас в песочнице приключилось.
– Там! Там пришел мальчик! Он такой! Ну вот такой! – и Сашенька развел руки широко-широко. – Вот такущий! Он большущий ну как гора прямо!
– И что? Вы с ним подружились?
– Да ты что, мама! Он же такой большущий! А если он драться будет! Нет, мы его прогнали.
– Прогнали?
– Ага! Мы все его прогнали! А если бы нас мало было… А если бы он еще злым был!
– Прогнали значит. – мама задумалась. – А если он совсем и не злой?
– Но он же большой!
– А что: большой – это обязательно злой?
– Не знаю… – Сашенька стыдливо опустил глаза.
– А хочешь я тебе историю расскажу?
– А про что?
– А про то, какие большие бывают.
– Давай.
– Ну тогда устраивайся поудобнее и слушай. Дело было так…
* * *
Утро задалось по всему: тут тебе и солнышко ласково светит, и от дождика вчерашнего даже луж не осталось – подсохло все, только роса прозрачными капельками на травинках блестит.
Хомяк Пашка выбежал из норки, прищурился, на солнышко посмотрел, улыбнулся, очки поправил и побежал к раскидистому лопуху за своим дубом. В лопухе, по утрам, всегда было много холодной росы, и хомяк Пашка там умывался.
Подбежит он к лопуху, полюбуется, как на большом листе застыли блестящими жемчужинами росинки, потом толкнет стебель, весь лист ходуном заходит и маленькие капельки по зеленым прожилкам сольются вниз и застынут перед Пашкой внизу лопуха огромной выпуклой каплей. Он тогда посмотрит на свое отражение в капле, посмеется какое оно, отражение, у него смешное, выпуклое: нос большущий, а за ним глазки маленькие и ушки с щеками совсем-совсем малюсенькие – и вроде бы совсем на Пашку и не похоже, а вроде и его это отражение. И только потом он зажмурится и сунет лапки в холодную каплю и начнет умываться. А сам аж фыркает от удовольствия.
Вот и сегодня, выбежал он к лопуху и замер. Красивого, с россыпью росы, лопуха не было. На его месте красовался большой след чьей-то лапы и бедный лист лопуха был вмят в землю. Пашка не поверил своим глазам. Он снял с носа очки, потер их о шерстку на пузике и снова водрузил на нос. Ничего не изменилось: все тот же след, все тот же смятый лопух.
– Это же кто тут? Это же как тут? Это же зачем тут? – Пашка подошел к следу. Тот был большой, куда больше Пашкиных следов, Егоркиных, или следов от лап Антошки. Да что там говорить – это был просто гигантский след! Длинный, во весь Пашкин рост, широкий и когтистый. Пашке стало страшно. Он испуганно заозирался и сразу же увидел еще следы. Они, следы эти, огибали дуб, остановились у куста брусники где еще вчера была россыпь красных ягод, но большелапый их съел.
– Ой-ой-ой… – испуганно прошептал Пашка, и уже хотел было броситься бежать к себе в норку – пересидеть до завтра, а еще лучше неделю – запасов у него хватит, как вдруг сзади громко хрустнула ветка.
– А-а-ай! – испуганно закричал Пашка, шерстка у него на спинке встала дыбом, он резко обернулся, но там никого не оказалось.
– Ой-ой-ой. – испуганно шепнул Пашка и со всех ног бросился в свою норку. Забежал, захлопнул за собой дверцу, привалился к ней спиной, тяжело вздохнул.
– Он ушел? – спросил тихий писклявый голосок.
– Кто ушел? – спросил Пашка, а сам подумал: «это до чего же надо испугаться, чтобы слышать писклявые голоса там, где их быть не может?».
– Большелапый. – спросил тот самый писклявый голос, которого тут не могло быть.
– Большелапый? – удивился Пашка и навострил розовые ушки: уж слишком по настоящему звучал голос, которого нет.
– Ага, большеплапый, страшный, б-большой… – испуганно взвизгнул писклявый голос.
– А-а-а!!! Кто здесь? Кто ты? – испуганно заверещал Пашка, нащупывая спиной ручку дверки из норки и уже было потянул за нее, как писклявый голос закричал.
– Нет, не открывай! Там он! Большелапый! – Пашка замер, так и не открыв дверцу. – А меня не бойся. Это я, Александреус. Я у тебя тут от страха спрятался, как Большелапого увидал, так сразу и побежал прятаться.
Александреус вылез из под столика, сделанного из коробка спичек, поставленного на четыре наперстка. Александреус придирчиво осмотрелся, отряхнул блестящее пузико.
– Ох и пыльно же у тебя там! Ты вообще, когда-нибудь прибираешься?
– Всегда прибираюсь! – обиженно заявил Пашка и тут же стыдливо опустил голову. – Только мне под стол и под кровать лазить неудобно.
– Зря. Грязи там у тебя накопилось!
– Приберусь.. – вздохнул Пашка. – Обязательно приберусь. – тут же встрепенулся. – Так ты его видел? Большелапого этого?
– Ага!
– Ну? Какой он?
– Он… Большущий! Прямо как гора! Больше Егорки, больше Антошки! – Пашка испуганно присел. Он то до этого думал, что больше Егорги, а тем более, больше Антошки никого быть не может, а тут… Александреус же, размахивая всеми своими лапками, продолжал. – Идет значит этот, большелапый, ревет, орет, рычит, и лапами как мельница машет. А когти у него! С тебя длинной, никак не меньше! Я как когти эти увидал, так все, совсем страшно мне стало. Я под листочек залез и думаю: «хоть бы не заметил, лишь бы не увидел!». А он идет, ни на что внимания не обращает, лапами топает аж земля дрожит! И как бах! Рядом со мной, вот настолечко от меня, представляешь – еще бы чуть-чуть, и все, осталось бы от меня одно мокрое место! Стра-а-ашно.
– Ага, стра-а-ашно… – Пашка почувствовал как дрожат коленки. – Бедняжка, как же ты?
– Да вот так. – приосанился Александреус, вскинул победно усы. – Я ж не дурак! Как только он прошел, я юрк, и к тебе, в норку, под стол. Под столом то он меня точно не найдет.
– Это да, или, еще лучше, под кроватью. – задумчиво произнес Пашка.
– Не, под кроватью грязно сильно. Я туда залез аж исчихался весь. – Пашка почувствовал, как его розовые ушки покраснели от стыда.
Снаружи в дверку кто-то тихонько постучал.
– А-А-А!!! Это он! – взвизгнул Александреус и ловко юркнул обратно под стол, тут же чихнул и из под стола вылетело целое облачко пыли.
– Ой-ёй-ёй! – испуганно вскрикнул Пашка и заметался по норке. Сунулся было под кровать, но там было так пыльно, что Пашка тут же оттуда вылетел и бросился к шкафу, забрался во внутрь и прикрыл за собой скрипучие дверки.
В дверцу снова постучались, и чей-то голос из-за дверцы спросил:
– Эй, есть кто дома?
– Нет! Никого нет! – испуганно закричал Пашка, тут же понял, что если бы дома и вправду никого бы не было, тогда никто бы и не ответил, но тут же подумал: а вдруг, тот кто стучится, не догадается.
– А кто тогда это ответил? – спросил догадливый голос снаружи.
– А… – замялся Пашка, и тут же нашелся, и спросил в ответ. – А кто там?
– Да, кто там? – пискляво добавил из под стола Александреус.
– Это я, котенок Егорка.
– Чем докажешь?
– Мяу. – спокойно мяукнул Егорка.
– Он? – испуганно прошептал из под стола Александреус.
– Вроде он. – так же испуганно прошептал Пашка.
– Ну тогда открывай.
– Не, давай ты.
– Ты хозяин, ты и открывай.
Вроде бы Александреус был прав. Не хорошо как-то заставлять гостя открывать дверь, да и вообще, заставлять гостя делать что нибудь. И, хоть Пашке было очень страшно, так страшно, что даже ушки его дрожали, он вылез из шкафа и пошел открывать дверь.
– Открывай, открывай. – шепнул Александреус, выглянув из под стола, и тут же спрятался обратно, только усы наружу торчат.
– Эх-эх-эх. – Пашка испуганно зажмурился, потянул за ручку дверцы, та скрипнула, отворилась. Секунду Пашка простоял с зажмуренными глазами, потом открыл один глаз – перед ним была полосатая, усатая мордочка Егорки.
– Что, испугались? – спросил Егорка.
– Ага. – улыбнулся Пашка.
– Ты второй-то глаз открой. И кто там у тебя еще пищал? Чей это ус из под стола торчит? – Пашка оглянулся и увидел, как ус мгновенно пропал под столом.
– Александреус это. Эй, Александреус, трусишка, вылезай – это Егорка пришел.
– А я и не трусишка вовсе. – Александреус быстро выполз из под стола, огладил лапками запылившиеся усы. – Я разумно насторожен.
– А вы чего попрятались-то все? В прятки что ли играете? – спросил Егорка.
– Не. Мы от большелапого прячемся. – Пашка поправил съехавшие на кончик носа очки.
– От кого? – удивился Егорка, его кошачьи глаза сощурились. – Кто это, большелапый?
– Ты не знаешь? – воскликнул таракан Александреус. – Пошли, сейчас мы тебе всё покажем, сейчас ты сам всё увидишь!
Александреус юрко прошмыгнул между Егоркиных лап и нетерпеливо закричал:
– Чего встал, пошли!
Егорка пожал плечами и пошел следом за Александреусом. Пашка тоже засеменил за ними, хотя он и видел уже и следы, и лопух растоптанный, и внушительную длину когтей, отпечатавшихся в земле.
– Вот. Вот под этим листочком я и прятался! – громко кричал Александреус. – Егор, ты посмотри! Ведь он чуть меня не раздавил! Еще бы вот столечко, еще бы чуть-чуть и всё, мокрое место, а не таракан Александреус!
Пашка посмотрел на листочек, посмотрел на самый близкий к нему след. Да, не близко, совсем не близко. А Егорка так и вовсе, отсчитал расстояние шагами.
– Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать! Двенадцать шагов! Да Александреус, действительно: еще бы чуть-чуть!
– Ой, и не говори. До сих пор, как вспомню, так все лапки дрожат!
– Так кто это сделал говорите? – спросил Егорка.
– Большелапый. – ответил с готовностью Александреус. – Страшный, большущий, больше тебя! Когтища – во! Зубища – во! Лапы! Ревет, орет – стра-а-ашно!
– Ну пойдемте, посмотрим на этого вашего большелапого.
– Нет, ты что! – испуганно заверещал Александреус и усики его тонко задрожали. – Он же нас на клочки порвет!
– Не порвет. Мы издалека посмотрим.
– Ну если только издалека… – проворчал Александреус. – А давай ты издалека посмотришь, а я совсем издалека.
– Как это?
– Отсюда. Я вас тут подожду.
– Ну если ты трусишь. – Егорка махнул хвостом, презрительно фыркнул.
– И вовсе я не трушу. Просто я его уже видел, вот. А вы еще нет. Вот и идите, смотрите на своего большелапого.
– Пойдем, Паш, а этот трусишка пускай остается, если у него душа от страха в пятки ушла. – Александреус зло фыркнул, сложил лапки на блестящем брюшке и горделиво отвернулся. Мол сами вы трусишки, а на меня и так уже почти наступили – двенадцать шагов всего до меня было! Если честно, Пашка с удовольствием бы остался вместе с Александреусом здесь. Ну что, в самом-то деле, на этого большелапого смотреть? Итак все ясно. Большой и страшный. Так зачем рисковать? Но трусить было стыдно, поэтому Пашка послушно засеменил следом за Егоркой.
Найти большелапого было не сложно. Его глубоко отпечатались в траве, оставалось только бежать вперед и смотреть на все то, что по дороге порушил большелапый. Вот дерево старое повалено, а на нем следы когтей, вот прямо через крапиву прошел, не побоялся и всю крапиву потоптал, а вот так и вовсе – через орешник прошел, все попереломал вокруг, одни ветки обломанные висят.
– Ой, Егорка, а может зря мы идем? Ну что в самом деле глазеть на него? А?
– Да, Пашка, твоя правда: что на него смотреть? – видно было, что и Егорке уже страшно стало, после того, как он увидел все эти поваленные деревья да кусты поломанные. – Большой он – это и так ясно, маленький такого не натворит.
– Ага. Может обратно пойдем? – с надеждой пискнул Пашка.
– Правильно говоришь, пошли обратно. Итак уже много увидели.
И тут, совсем неподалеку, буквально в десяти шагах от них, в овраге, раздался рев, да громкий такой, что Егорка с Пашкой даже присели от испуга.
– Эт-т-то он… – заикаясь, прошептал Егорка.
– Аг-г-га. – Пашка тоже начал заикаться и почувствовал, как у него затряслись коленки.
– Иди, посмотри. – шепнул Егорка.
– Не, давай лучше ты.
– Давай тогда вместе.
– Давай.
Они вместе поползли по траве вперед, заглянули вниз, в овраг, и увидели там его – большелапого! В точности такой, как про него рассказывал таракан Александреус: большой, бурый, лапы длиннющие, когти черные, длинные, ревет, разве что лапами не машет, как Александреус говорил.
– Какой он… – шепнул Егорка.
– Страшный! – шепнул Пашка.
И они оба быстро поползли назад, а когда выбрались из зарослей переломанного орешника, так и вовсе бегом припустились.
– Нет, ты видел? Ты видел, какой он! – кричал на бегу Егорка.
– Видел! Ой, и наломает же он дров в нашем лесу!
– Это точно, это ты правильно говоришь! – кричал Егорка. – Это ж надо, он как гора прямо! И как только Александреус уцелел!
– Ага. Представь, всего двенадцать шагов до такого! Я бы наверное умер от страха!
– И я!
Они неслись и даже по сторонам не смотрели, и не видели, как уже пробежали мимо того поваленного дерева, не видели как пронеслись и мимо ошарашенного Александреуса, и только когда их Антошка окликнул остановились.
– Эй, куда несетесь! Вы наперегонки бегаете? Да?
– Не, Антошка, мы от большелапого убегаем.
– От кого? – удивился Антошка.
