Павел Николаевич Чумаков-Гончаренко
Сережа. Рождение воина
Подходило время расставания. Роман встал и тут же услышал голос матери, прозвучавший полушепотом в полумраке подвала:
– Что, Ром, пора собираться? – видно женщина тоже за всю ночь так и не смогла сомкнуть глаз.
– Да, мам… Пойду умоюсь.
– Давай я тебе полью.
– Нет, спасибо. Пока лежи. Я снегом.
Роман вышел из подвала на улицу. Где-то вдалеке раздались еле различимые автоматные очереди. Он глубоко вдохнул грудью морозного январского воздуха и, скинув с себя куртку и верхнею одежду, прыгнул в небольшой сугроб клумбы. Ахая и покряхтывая, он стал с наслаждением втирать в себя обжигающий и бодрящий снег. Потом сделал небольшую разминку и вновь одевшись, прочитал небольшое молитвенное правило преподобного Серафима Саровского, которому его научил один из его товарищей по оружию. Вернувшись обратно, он уже застал за столом тихо перешептывавшихся Раису Максимовну и Оксана, она тоже уже встала, видимо разбуженная его разговором с матерью. Они грели в небольшом чайнике воду для чая. Он подошел к ним, увидев Оксану, он улыбнулся ей и, кивнув головой тихо проговорил:
– Доброе утро!
– Доброе! – улыбнулась она ему в ответ.
– Как спалось? – спросила Раиса Максимовна у сына.
– Нормально, – неопределенно ответил он.
Вскоре проснулся и Сережа. Он тоже подошел к столу. Отец его крепко обнял, и мальчик ответил ему тем же.
– Кто что будет: чай, кофе? – спросила Раиса Максимовна, намазывая на хлеб мясной паштет из сухпайка.
– Кофе, – сказал Роман.
– И я кофе, – солидаризировался с отцом Сережа.
– Сейчас наведу, – сказала Оксана, накладывая в кружки дешевый порошкообразный кофе.
– Пойду, позвоню парням, – сказал Роман. – Пойдешь со мной? – спросил Рома у сына.
– Да, пойдем, – охотно согласился он.
Сергей пошел и, взяв с кровати шапку, натянул ее на голову.
– Куртку не забудь, – раздался заботливый голос бабушки.
И Сережа, сделал кислое, недовольное лицо, но куртку все равно одел. Не желая расстраивать бабушку и отца непослушанием. В другое время он стал бы пререкаться, но сейчас было не до того, – он вновь провожал отца на войну. Они вышли на улицу и Роман, достав телефон и отыскав необходимый номер, нажал на вызов. В трубке раздались гудки, а когда они прекратились, до его слуха донесся приветливый и веселый голос:
– Здорово, братуха!
– Здоров!
– С новым годом тебя! И всех тебе благ!
– Взаимно.
– Как отметил?
– Нормально. А вы?
– И мы тоже ничего! Постреляли маленько, но главное что все наши живы, ни двухсотых, ни трехсотых нет! А значит, будем жить!
– Точно!
– Ты как сам готов обратно? Заезжать за тобой?
– Конечно.
– Ну, мы так этак через пару часов на том же месте будем проезжать. Ты пораньше немного подходи. Лады?
– Да, лады. Договорились.
– Ну, тогда с Богом?!
– С Богом! – и Роман сунул свой телефон в карман. – Как спалось? – спросил он у сына с улыбкой. – Давай присядем? – и он смахнул с лавки возле подъезда припорошивший ее снежок и постелил на нее свою куртку.
– Давай, – согласился Сережа, присаживаясь рядом с отцом.
– Садись на куртку, чтобы не застудить ничего… Бабушку слушай без меня тут и постарайся не огорчать. Она уже старенькая стала, а такая жизнь и молодым тяжела, а уж про стариков и говорить не приходится. Договорились?
– Договорились, – прижимаясь головой к плечу отца, проговорил Сережа. – Страшно там на передовой?
– Хм, – ухмыльнулся Роман, взглянув на сына. – а оно и у вас здесь спокойно. Нормально. По-всякому бывает. Тебе страшно, когда прилеты бывают?
– Страшновато, – признался Сережа.
– И мне конечно страшновато. Но когда бой завязывается, там уже часто по инерции все делаешь и бояться особо некогда.
– Я тоже хочу на войну – бандеровцев бить! – проговорил Сережа уже не детским голосом глядя куда-то вдаль. – За маму хочу отомстить!
Роман внимательно посмотрел на своего ребенка и подумал, что он уже почти взрослый. Ему стало страшно за него. Он встал, и сев напротив сына на корточки посмотрел прямо ему в его глаза.
– Послушай меня, сын. Я не хочу, чтобы ты, кого-либо ненавидел. Я понимаю твою жажду мести. Я тоже пошел воевать, прежде всего, из-за этой жажды. И честно тебе скажу, я уже ее утолил. Ты должен знать, что я отомстил за нее. Теперь я воюю за тебя, за бабушку, за нашу землю, за могилы наших дедов и прадедов, которые сотни лет жили на этой земле, удобряя ее своей кровью и потом.
– Ты их убил?.. Ты убил убийц мамы?! – у Сережи от услышанного округлились глаза.
– Да, убил. – Твердо проговорил Роман.
– А откуда ты узнал, что это были именно они? Ты у них спрашивал? Они сами признались, что убили маму?! – никак не мог поверить услышанному Сережа.
– Нет. Я убивал украинских военных, а это именно они убили нашу маму…
– Но откуда ты знаешь, что это именно они? – никак не мог понять Сережа и продолжал смотреть на отца широко раскрытыми от удивления глазами.
– Я не знаю…
– Но ты только сказал…
– Я сказал, – перебил Роман сына, – что утолил жажду мести. Какая разница, кто именно ее убил?! Важно, что убившие ее были украинскими военными и носили украинскую форму. Ее теперь не вернешь… Я сейчас разговариваю с тобой сын, как с взрослым. И поэтому хочу, чтобы и ты понимал меня, именно как взрослый. Не важно, кто из них, это тогда сделал. Важно, что они забрали ее у нас, а я забрал жизнь у десятка из них… Больше, чем десятка! Она отомщена! А они лишились жизни! Их, матеря, лишились сыновей, жены мужей, а их дети отцов – и справедливость восторжествовала! Теперь, я хочу только одного, чтобы мы быстрее закончили эту войну победой! Прогнать это зло обратно, туда, откуда оно прилезло на нашу землю и наконец, вернуться домой, – к тебе и бабушке! Чтобы мы, наконец, зажили мирной жизнью и над нашими головами прекратили разрываться снаряды. Ты меня понимаешь?
– Да, – закивал головой Сережа.
– Поэтому, я не хочу, чтобы ты за кого-либо мстил. Я хочу, чтобы ты жил нормальной, честной и мирной жизнью! Чтобы отучился, женился, пошел работать и у тебя родились дети, и они никогда не знали того, что пришлось узнать и испытать нам! Чтобы они не знали что такое война! Нет, конечно, если враг опять придет на нашу родную землю, то ты должен не задумываясь встать на ее защиту! Но с этим врагом, – и он ткнул своим пальцем в сторону запада, – Бог даст, мы и сами разберемся! И это нам нужно будет сделать так, чтобы они потом опять как после Великой Отечественной войны еще десятилетия после этого зализывали свои раны и еще долго помнили, что на русскую землю с мечом нельзя приходить, потому что они сами от этого меча и погибнут! А тем более это касается тех, кто предал свою веру, память предков, нашу Русь-матушку и русское имя в своей душе! Любишь книги читать?
– Иногда, – неопределенно скривился Сережа.
– Если не читал «Тараса Бульбу», то просто обязательно прочти. И пусть она навсегда станет одной из твоих любимых, настольных книг, на всю твою, я надеюсь, что Бог даст и так оно и будет, долгую, счастливую и интересную жизнь! – сделал небольшое отступление Роман, обращаясь по привычке, приобретенной на войне, к Богу. Он только на войне понял, что чтобы человек ни делал или ни предполагал сделать, в конце концов, располагает его жизнью и планами, прежде всего Бог. Планы строить на завтра нужно и можно, но никогда нельзя забывать, что завтра может никогда и не наступить.
– Я фильм когда-то смотрел, – сказал уклончиво Сережа.
– Фильм это хорошо, но книга всегда лучше! – И он продолжил, обращаясь к сыну: – Особенно в этой повести мне нравится несколько очень замечательных моментов и прежде всего выступление Тараса Бульба перед козаками, где он говорит о товариществе в Русской земле. Обязательно прочти, а лучше всего выучи наизусть. Может, я вспомню? Слушай: «Нет, братцы, так любить, как русская душа, – любить не то чтобы умом или чем другим, а всем, чем дал Бог, что ни есть в тебе, а… – сказал Тарас, и махнул рукой, и потряс седою головою, и усом моргнул, и сказал: – Нет, так любить никто не может! Знаю, подло завелось теперь на земле нашей; думают только, чтобы при них были хлебные стоги, скирды да конные табуны их, да были бы целы в погребах запечатанные меды их. Перенимают черт знает какие бусурманские обычаи; гнушаются языком своим; свой с своим не хочет говорить; свой своего продает, как продают бездушную тварь на торговом рынке. Милость чужого короля, да и не короля, а паскудная милость польского магната, который желтым чеботом своим бьет их в морду, дороже для них всякого братства. Но у последнего подлюки, каков он ни есть, хоть весь извалялся он в саже и в поклонничестве, есть и у того, братцы, крупица русского чувства. И проснется оно когда-нибудь, и ударится он, горемычный, об полы руками, схватит себя за голову, проклявши громко подлую жизнь свою, готовый муками искупить позорное дело. Пусть же знают они все, что такое значит в Русской земле товарищество! Уж если на то пошло, чтобы умирать, – так никому ж из них не доведется так умирать!.. Никому, никому!.. Не хватит у них на то мышиной натуры их!» Во, еще что-то помню! Видишь?! – заулыбался Роман. – Вот и у нас такое сейчас товарищество на передовой! А воюют с нами, те самые подлюки о которых Тарас говорил, которые перенимают басурманские обычаи и панам кланяются. Только паны поменялись: были ляхи, стали янки. Наверное, они книги не читали в детстве… Понял? – Сережа кивнул, а Роман, поцеловав сына в лоб, сказал наставительно: – А ты побольше читай, чтобы мозг не скрючился и не скукожился. Мозг без чтения глупеет и тупеет, а поэтому нужно больше читать, конечно, выбирая хорошие книги и прежде всего старую, проверенную временем классику. Там, как правило, затрагиваются вечные темы и вопросы, которые никогда не устаревают. Бабушку слушай и не огорчай пока я на войне. Ты как мужчина должен быть ее защитником и опорой здесь. Понял? – Сережа опять кивнул. – Ну, вот и молодец! – сказал Роман, потрепав сына по голове и вставая, добавил: – Пойдем, а то нас уже там заждались. Пора мне в путь выдвигаться, – глянув на часы, заключил Роман.
Иван вскочил с лавки и крепко обнял отца, словно прощаясь с ним навсегда.
– Ну-ну, – похлопал его роман по спине. – Мы же с тобой не навсегда, я надеюсь, расстаемся?
Иван вновь закивал и, еще раз прижавшись, что есть силы к отцу, решительно отпрянул от него, как бы немного застеснявшись, и первым направился к двери, ведущей в подвал. Роман провожал его тоже как будто немного смущенным взглядом, и в его сердце что-то кольнуло, какое-то нехорошее предчувствие.
Когда они спустились в подвал, то почти все его обитатели уже проснулись, и каждый занимался своим делом: они переговаривались, занимались своим туалетом, поправляли лежанки. Василь с Богданычем вместе сидели на одних нарах, а рядом с ними стояли кружки, они, улыбались, – Роман догадался по их довольным лицам, что они уже успели похмелиться.
– Доброго ранку! – поприветствовал всех Роман улыбаясь.
– Доброго ранку! Доброе утро! – раздалось в ответ несколько голосов.
Сережа как только вошел сразу отыскал глазами Олю. Она тоже сидели на своей постели рядом с еще непроснувшимся Артемкой и сладко зевала. Он кивнул ей и она, улыбнувшись, слегка наклонила свою голову в знак приветствия. Сережи подумалось, что если бы не отъезд отца, то он согласился бы так жить в этом подвале вечно, – все дорогие его сердцу люди были сейчас рядом с ним: отец, бабушка, Оля…
– Ну, что дозвонился? – спросила с озабоченным видом Раиса Максимовна у сына.
– Да, – и Роман посмотрел на часы. – О-о, через полчаса мне уже нужно будет выходить. Они где-то в течении часа здесь будут.
– Я тебе вот в твою сумку бутербродов положила.
– Мам, срочно выложи! Во-первых, мне не до еды в дороге будет. Во-вторых, я сейчас кофе попью и бутерброд съем. А на позиции приеду и там уже поем. В-третьих, вам это все нужнее. Вон Сережка с детьми пусть полакомятся.
– Ладно-ладно, – согласилась женщина с сыном. – Кофе уже остыл. Вы, что там так долго?
– Мы по-семейному совет небольшой там составили. Да, Сереж? – несколько нарочито радостно проговорил он, обращаясь к сыну. Даже не очень невнимательный человек сразу заметил бы по интонации голоса Романа, по его нарочитой бодрости и веселости, что человек старается и стремится изо всех сил не подать виду, что ему горько и печально расставаться с близкими ему людьми. И пытается этой наигранной веселостью подбодрить не только их, но и себя. Сережа в ответ кивнул головой и посмотрел на отца, – в глазах Сережи блеснули слезы.
Раисам Максимовна опять подогрела кружки с чаем и кофе, в каждую опуская кипятильник. Все кроме Василя и Богданыча, да еще дремавшей Татьяны уже уселись вокруг импровизированного стола и стали пить чай и кофе. Роман сел последним. Он быстро съел бутерброд и поднявшись проверил свой рюкзак, дабы ничего не забыть. Подойдя к столу, сказал:
– Что мне, наверное, уже нужно выдвигаться…
– Присядь на дорожку, – сказала Раиса Максимовна. – Мы тебя пойдем, проводим.
– Нет, – возразил Роман матери. – Я как-нибудь сам доберусь. Вам лучше сегодня не маячить на улице. А то эти бандерлоги понапьются и опять салют начнут пускать из гаубиц или РСЗО.
– Ну, хоть тогда выйдем к подъезду, простимся.
– Да, хорошо, – согласился Роман и вновь посмотрел на часы. Хлопнув себя ладонями по коленкам, он, выдохнув, поднимаясь со стула проговорил: – Все пора! С Богом!
Раиса Максимовна заплакала. Глаза заблестели и у женщин. Сережа тоже почувствовал, как к горлу подступил комок, а на глаза предательски опять навернулись слезы. Ему было стыдно и не хотелось плакать при всех этих людях, особенно при Оле и отце, ведь он считал себя уже довольно взрослым человекам и мужчиной, а плачут, как ему казалось, только женщины и дети.
– Давайте прощаться, – проговорил Роман, взглянув на сына и мать.
– Да подожди ты, – махнула рукой Раиса Максимовна. – Давай хоть выйдем из нашего бомбоубежища и на улице простимся! – сказала она, иронично усмехнувшись, и обвела взглядом подвал.
Роман согласился.
– Счастливо, Ром! – сказал Василь, протягивая и пожимая ему руку. – Мы туда не пойдем, вы там по-семейному сами проститесь.
– Да, счастливо тебе Ром! Поскорее возвращайтесь все домой, живыми и здоровыми! – проговорил уже немного захмелевшим голосом Богданыч и тоже пожал Роману руку.
– Спасибо за добрые пожелания и вам счастливо! – сказал он.
Татьяна и Михайловна тоже пожелали Роману скорейшего и благополучного возвращения домой.
– До свидания! – смущенно проговорила и Оля, она все это время почти не спускала своих глаз с Сережи. Она видела, как у него на глазах поблескивали слезы, ей было очень жаль ее нового друга.
– Ну, все, всем спасибо! И счастливо оставаться, Бог даст, еще увидимся! Пойдемте! – кивнул он сыну и матери и, пошел к выходу.
Уже на улице они, остановившись напротив, смотрели друг на друга с плохо скрываемой болью и печалью. Роман старался улыбаться. Раиса Максимовна не выдержала и бросилась в объятия сына. Сережа колебался лишь мгновение и тоже кинулся и обнял отца и бабушку.
– Ой, Ромка! Береги себя там! – запричитала она.
– И вы себя берегите здесь!
Так они и стояли, три самых близких друг для друга человека на всем белом свете. И как Роман ни старался не заплакать, он почувствовал, как по его щекам заскользили слезинки. Три фигуры среди зимнего полумрака темнели на фоне белого снега, они замерли на месте и, казалось, что на несколько мгновений они превратились в памятник этой войне, в памятник всем разлученным сердцам, в памятник прощания и надежды. И сколько тысяч таких сердец расстались навсегда или еще расстанутся в будущем, – мы еще точно не можем и сказать. А все потому, что где-то и кому-то вздумалось, что именно он – они знают лучше других, что такое народ и каким он должен быть – стать, а если другие не согласны, то им или лучше убраться восвояси и бежать подальше или умереть и заткнуться навсегда! Только фанатичная и безбожная душа способна на такие зверства и преступления над человеческой личностью!
Зазвонил телефон, Роман отстранился от матери и сына чтобы его достать и, сунув руку в карман, достав трубку, приложил ее к уху.
– Уже?
– Бегу! Сейчас буду! – и, сбросив вызов он, сунув телефон снова в карман, проговорил:
– Все. Пора! – Роман еще раз обнял и поцеловал мать и, наклонившись к сыну сказал: – Не забывай о чем, мы с тобой разговаривали. Береги бабушку и не огорчай ее. Понял? Договорились?
Сережа закивал головой. Роман обнял сына и поцеловав его в щеку. Поклонился им и, кивнув, сказав еще раз: – С Богом! – развернулся и бросился бежать.
– С Богом! – только и успела сказать Раиса Максимовна и перекрестила его в спину.
– Пока! – крикнул Сережа, помахав рукой в след отцу и тихо и беззвучно заплакал.
Они еще некоторое время постояли, когда Роман уже скрылся за углом соседнего дома.
– Пойдем, Сереж? Ушел твой папка, – и она приобняла внука, увлекая его за собой, направляясь обратно в подвал. – Ничего, – говорила она, обращаясь к Сереже усталым, почти безразличным голосом, – не горюй сильно, время такое. Бог даст и вернется твой папка к тебе, домой.
Роман выбежал на дорогу к месту, где они договаривались встретиться, но здесь никого не было. Неужели уже уехали и не дождались? Откуда-то с окраин раздавался звуки гудящих машин. Он прислушался, гуд доносился с восточной стороны и с каждый минутой все нарастал. Едут. Роман на всякий случай зашел за стоящую поблизости остановку, – кто его знает, кто там еще может ехать?.. Вот показалась колонна. Ура! Свои! И он вышел на обочину дороги. Все тот же «Урал» с «зушкой» в кузове, на котором он добирался сюда. Автомобиль притормозил, приостановился и Роман, подав сумку своему знакомцу, следом запрыгнул и сам. Они крепко пожали друг другу руки и обменялись новогодними поздравлениями. Роман тут же сел на лавчонку, под натянутой над нею тент, у самой кабины автомобиля.
Раиса Максимовна и Сережа, вернувшись, застали всех по-прежнему сидящими за столом. Только Оля сидела на постели вблизи так еще и не проснувшегося Артемки. Раиса Максимовна подошла к столу, где Оксана любезно и почтительно с чувством глубокого соучастия привстав, пододвинула к ней стул:
– Присаживайтесь и крепитесь!
– Держись, Максимовна! Не переживай так, он обязательно вернется! Да, Рома обязательно вернется, цел и невредим! – раздалось сразу несколько голосов старающихся подбодрить Раису Максимовну.
И она согласно кивала головой, потирая покрасневшие от слез глаза. Ей действительно нужно было подбадривающее слово, и она благодарна, оглядела своих товарищей по несчастью. Сережа прошел к своему месту и сел на постель. Оля, в это время, встав, подошла к Сереже и тихо села сбоку от него. Мальчик тоже иногда потирал глаза, смахивая с них, то и дело, наворачивающиеся откуда-то слезинки. Оля опять, как вчера, с участием положила свою ладонь на его руку.
– Ну, ты как? Нормально?
– Да, – кивнул мальчик.
И вновь смахнув слезу сказал:
– И откуда только они берутся?
– Кто? – участливо спросила Оля.
– Да, слезы эти! Плакать вроде не хочешь, а все плачешь! Предатели!
– Из слезных желез. Они служат нашему организму для увлажнения и очищения глазных яблок. Разве ты не знал? – удивленно посмотрела Оля на него.
Он тоже глянул на нее и засмеялся:
– А ты умная, да?
– Как говорит твоя бабушка – Бог не обидел! – и она тоже засмеялась. И тут же даже как-то наставительно проговорила: – В школу на уроках нужно внимательней быть. И книжки читать тоже надо.
– Ну-у, ты смотри не задирайся! Это я так шутя, а то еще возгордишься!.. – сказал Сережа улыбаясь.
– Ну и ладно! – проговорила Оля нарочито обиженным голоском и неохотно высвободила свою ладонь из руки Сережи.
Он и сам не заметил, как ответил на ее пожатие, когда она к нему подошла и положила свою ладонь на его руку. И только теперь заметил, что все это время он крепко сжимал ее ладонь в своей руке. Ему даже стало немного неудобно. Зато Оля это хорошо заметила и, теперь выдергивая свою руку, хотела этим его наказать.
– Да, ладно не обижайся, я шучу, – слегка толкнул примирительно Сережа Олю своим плечом.
– Не прощу! Ты думал, что только ребята умными бывают?.. Шовинист! – и она скорчила ему пренебрежительную гримаску.
– Я же сказал, что пошутил?! – извинялся уже начиная смеяться Сережа. Потом немного посерьезнев опять вспомнив отца, и их разговор, спросил у Оли: – А ты «Тараса Бульбу» читала?
– Конечно, его все в школе читают!
– А я только фильм смотрел… А в школе… Плохо помню… Что-то вроде, когда-то читали… Нужно прочесть. Тебе понравилось?
– Я тоже фильм смотрела, но мне и книжка очень понравилась. Остапа жалко! И… Андрея тоже жалко…
– Он же предатель был?! – удивился Сережа.
– Да… А все равно жалко…
– Это все девичьи слезы! – заключил Сережа гордо. – Нельзя предавать веру, Родину, свой народ!
– Я знаю, – уже немного робея, проговорила она, – но все равно жалко…
– Правильно, что Тарас его пристрелил! – не унимался Сережа. – Так ему предателю и надо!
Оля на этот раз промолчала. Умом она соглашалась с Сережей, но в глубине души ей было жалко, что такая красивая история любви была омрачена предательством. Она даже немного из-за этого обижалась на Николая Васильевича Гоголя и думается, что эта обида на классика, пусть часто и неосознанная, уже давно мучит не одно женское сердце. Что поделаешь, такова суть человеческого бытия и не все то правильно, что хорошо и нравится нам. А Сережа уже разошелся и уже повторял слова отца и, говорил Оле о товариществе, Русской земле, вере и преданности.
Морозец стоял небольшой, но на ветру он заметно пощипывал щеки сидевших в кузове бойцов. Еще не рассветало, срывался мелкий и небольшой снежок. Он падал на лица и обжигал их холодной сыростью. Роман ехал, спрятав свое лицо в воротник куртки, из-под натянутой шапки торчали одни глаза. И несмотря на холод, на душе у Романа было тепло. Он смотрел на падающий и залетающий под тент снег и вместе с ним на него наплывали воспоминания о прошедшем дне, о новогодней ночи в кругу родных его сердцу людей. Иногда в его воспоминания врывался, как белая снежинка, образ Оксаны. «Да, – думалось ему, – хорошая женщина и внешне привлекательная и в общение приятная, наверное, она хороший человек. С мужем не повезло? Ну, так что? С кем не бывает! Оказалось, что у нас, таких как ее муж, на Донбассе, к сожалению, тоже хватает. Мы долго смотрели на этих бесноватых в Киеве и во Львове, все думали обойдется, это где-то там и нас мало касается. Но оказалось, что эта бесноватая публика никого не сможет оставить в стороне. У них лозунг такой: кто не с нами, тот против нас! Но как все эти бандеровцы оказались среди нас и среди части нашей молодежи – вот в чем вопрос?! Кто-то был обманут пропагандой и подтасовкой исторических фактов, когда в истории народа что-то нарочито выпячивают, а что-то неприятное и нежелательное наоборот усиленно ретушируют. Мы мало вглядывались в тех, кто все эти годы жил с нами рядом. Мы и представить не могли, какую страшную идеологию они в себе все это время носили! Мы учились, гуляли, женились, работали и старались не поднимать в нашем общении некоторые вопросы, которые начинали нас разъединять и сеять между нами вражду. И думали, что так будет всегда. Мы думали, что это вопросы второстепенные, и они не должны влиять на нашу жизнь. Но оказалось иначе! Оказалось, что вопросы, которые нам казались второстепенными, это и есть главные вопросы жизни: в какого бога ты веришь? В какую церковь ты ходишь? что и где твои святыни? кто твои герои? кем были твои предки? за что они жили и умирали? – вот главные вопросы человеческой жизни! А мы думали, что главным является личное счастье, материальный достаток, благополучие семьи, детей. Нет! Если ты не ответил на те, самые главные вопросы, то рано или поздно к тебе придут и отберут даже то, во что ты верил и к чему стремился! Мы все пожинаем те самые плоды безразличия к главным вопросам, которые, прежде всего и должны быть центральными в жизни каждого человека! Прав был Максимыч, что все в этом мире вращается вокруг Бога и веры. А мы все это забыли, вот теперь и расплачиваемся все за это…», – тяжело вздохнул, закончив свои размышления Роман. И теплота внутри от таких мыслей куда-то сразу испарилась. Но потом из памяти опять стали всплывать родные лица: Сережа с широко открытыми глазами слушающий его наставление; мама, не спускающая с него своих заплаканных глаз и словно обнимающая его взглядом. Мужики спорящие после очередной рюмки о происходящем вокруг и возможных путях прекращения войны. И опять Сережа, играющий с детьми в привезенный им паровоз. «Да, дал я маху, – думал Роман, – ему уже явно не до паровозов! Как же все-таки он вырос за эти пару лет! Ему скорее интересна дочь Оксаны Оля, чем моя глупая игрушка!» – улыбнулся Роман в свой воротник. И опять Оксана… «Может, жизнь еще не кончена и у меня с нею что-нибудь получится, когда я вернусь с войны?..»
«Ба-ах!» – раздался взрыв и Роман упав на дно кузова, прикрыл свою голову руками. Гуд колонны прервал и заглушил адский шум взрывов, выстрелов и свиста пуль. Урал немного подбросило, он соскочив с дороги воткнулся своим бампером в стоящий в кювете столб. Романа тряхнуло, и он почувствовал, как летит, потом ощутил мощный толчок и, на него обрушилась черная стена беспамятства.
Первое, что он услышал, это были хлопки. Потом голоса и снова хлопки. Роман немного пошевелился, тело плохо слушалось, и было налито тяжестью, будто его наполнили свинцом. В голове гуд и шум. Боль. Во рту сырость и металлический привкус, – кровь, – догадался Роман. Опять попробовал пошевелиться и его тело, справа под ребром, ответило ему жгучей, пронзающей болью, – ранен, – пронеслась в голове мысль. Кто это говорит? Кто стреляет? Наши?
– Посмотри там, – раздался совсем близко чей-то голос, – есть еще сепары живые?
Нет, не наши, – понял Роман. В засаду попали. Что делать? Главное не попасть им в руки живым! Не добьют, так замучают и еще о смерти будешь молить и мечтать! – неслись в его голове мысли одна за другою. Он полез за пазуху бушлата и нащупал гранату. Шаги, поскрипывая по снегу, начали приближаться. Идут двое. Разговаривают. Роман стал быстрее доставать гранату. Вынул, разжал усики, выдернул чеку.
– Глянь Сереж, чи колорад шевелится?
– Ща посмотрим! – отозвался звонкий голосок, почти еще детский, – солдату, наверное, недавно исполнилось лет восемнадцать.
Сережа! – как моего сына зовут. И голос чуть старше, совсем немного, – пронеслась в голове Романа мысль. Сережка, Сережка! – вспомнил он лицо и фигуру сына и на глаза навернулись слезы. Рука сжимала гранату. Боже, как страшно!
– Погоди! – сказал другой голос. – Вдруг очередной камикадзе! Давай, я его отсюда очередью достану. Эй, колорад, живой?!
Времени ждать, не было. Решайся! Спаси Господи! – были последние слова Романа и он метнул гранату, словно отбросил от себя что-то страшное и мерзкое, что должно его сейчас убить.
– !… – раздался испуганный крик и маты. Затем взрыв.
– Не переживай, он обязательно вернется, – сказала Оля Сереже.
– Да, я знаю, – ответил Сережа.
В это время на своей постели заворочался и закряхтел Артемка. Он приоткрыл глаза и осмотрелся.
– Проснулся? – обратилась Оля к брату, склонившись к нему и поцеловав его в щеку.
– У-у, – отвел свое лицо Артем, капризничая и недовольно скривив лицо.
– Во, еще! Фрукт! – притворно обидчиво проговорила Оля. – Я тебе, сейчас задам!
И она начала щекотать его, пощипывая и покалывая пальцами. Артемка весь затрясся, подпрыгивая и крича.
– Тихо, ты! – испугалась Оля, оглядываясь на взрослых. – Предатель!
– Так тихо, что за шум тут устроили?! – подходя к ним, строго проговорила Оксана, осматривая своих детей. – Сейчас домой собираться будем.
– Пусть хоть дети чая с печеньем попьют. Будешь, Артем, чай с печеньем? – донесся голос Раисы Максимовны.
– Его с утра не заставишь, Раиса Максимовна. Дома попьет. Оля, одевай брата.
– Он уже большой, сам оденется. Да, Артем, ты большой?
– Большой, – ответил он сестре.
Мальчик уже отыскал игрушечный поезд и, схватив его в руки внимательно и с наслаждением рассматривал.
– Потом играться будешь, отдай паровоз Сережке.
– Нет, не отдам! – пряча его за спину, проговорил Артем и испуганно уставился на Сережу.
– Пусть забирает, я ему его дарю, – сказал, улыбнувшись Артему, Сережа.
– Еще чего! Это же подарок! – сказала Оксана. – А подарки не дарят. Будет приходить, и будет играться. Да, Артем? Отдашь Сереже подарок его папы?
– Нет, – завертел головой Артемка.
Все засмеялись.
– Ты погляди какой?! Ты что наглый такой и бессовестный? Я тебя такого любить не буду! – проговорила наигранно строго Оксана.
А Артемка уже приготовился плакать. Тогда Сережа чтобы предупредить и не доводить его до слез, обратился к Артему успокаивающе:
– Не бойся, Артем, они шутят. Мне не нужен он, так что забирай и играйся на здоровье.
Оксана в нерешительности оглянулась на Раису Максимовну, что она скажет по поводу такого подарка. А Раиса Максимовна, видя щедрость внука, только порадовалось за него и проговорила:
– Чего дылды на ребенка напали? Сережка же сказал, что он дарит, пусть ребенок играется. А Сережа уже большой… Это папка его завоевался так, что и забыл о том, что сыну не семь лет. Он уже вырос. Проклятая война!
Получив от Раисы Максимовны разрешение на подарок, Оксана сказала, обращаясь уже к сыну:
– Ну, что нужно сказать Сереже?
– Спасибо! – обрадовался Артемка.
– Не за что, – немного застеснявшись, но в глубине своей души очень гордясь собой и своим поступком, ответил Сережа.
Когда Оксана с детьми уже выходили, Оля подошла и вновь пожала руку Сереже, сказав с благодарностью:
– Спасибо за Артемку! Ну, то есть за подарок!
И если до этого момента у Сережи еще немножко было нехорошо на душе из-за того, что он отдал подарок своего отца. Сереже казалось, что этим он как-то предает отца, который хотел сделать ему приятное, а он словно отказался от этого. Но после такой благодарности от Оли, у Сережи пропало последнее сомнение в правильности его поступка. В самом деле, разве отец не одобрил бы такой поступок сына? Наоборот, он гордился бы им! Так решил Сережа, успокаивая себя и свою еще детскую и наивную совесть.
– Ничего особенного, пусть ребенок играется! – сказал он и сам себе сразу показался взрослее.
Оля только улыбнулась, взглянув на него и скромно опустив глаза, проговорила:
