Павел Михайлович Медведев
Замполит. Проклятый путь
– На месте… стой, раз-два!
– Почему остановились – возмущались многие, особенно женщины,
– Идти нужно в ногу и не разговаривать в строю – отвечал я – вы же по плацу идете, а не по улице, плац – это святое и даже курить и плеваться здесь нельзя.
– Становись, равняйсь, отставить… Равняйсь, смирно, вперед, шагом, марш – чеканил я команды – первые ряды короче шаг,
– Не идет вам, товарищ лейтенант, быть солдафоном – добавляла обычно капитан медицинской службы врач-психофизиолог Надежда Васильевна Савицкая.
– Я пехотный строевой офицер, к тому же я себя еще сдерживаю – шутил я в ответ.
Но требование комбрига в отношении построений медроты выполнялось не в полной мере, хирургическое отделение по-прежнему оставалось привилегированным, особенно после ухода генерала в основной отпуск на сорок пять суток. Перед отпуском комбрига случилось серьезное происшествие…
Глава
V
Психотравмирующая обстановка
Лето было очень жарким, на солнце температура превышала пятьдесят градусов, так что в хлопчато-бумажном полевом армейском кителе майка прилипала к телу от пота. До штаба и обратно было около полутора километров, чтобы отнести документы в штаб после указания от ротного, нужно было преодолеть эту дистанцию и бывало не один раз. Перепоручить сержантам или солдатам эту миссию я не мог, так как половина из них были задействованы медиками и носили медицинскую униформу и тапочки, а остальные занимались на своей автомобильной технике в парке. Да и потом в случае утери документов ответственность за сохранность возлагалась на меня. Делопроизводитель Светлана Евгеньевна была гражданским персоналом. Приходила она к девяти и после обеда, как правило, не появлялась на рабочем месте, так как оклад у них был вообще нищенским, даже ниже прожиточного минимума. Поэтому бумажные дела переваливались на плечи командира и мои.
Я, конечно, не представлял себе службу в виде кабинетной работы, с личной секретаршей и денщиком, приносящими мне кофе, забивавшими табаком курительную трубку и стиравшими мои вещи. А в случае болезни длительный многомесячный отпуск с посещением минеральных вод, баллов, театров, конных прогулок, карточных игр и прочих прелестей лермонтовского времени. Я догадывался, что будут многочасовые построения на плацу в любую погоду, строевая подготовка, в которой я должен обучать сержантов и солдат оттачивать их навыки. Что раз в квартал будут контрольные занятия по стрельбам на полигоне, чистка оружия. Физподготовка в берцах с нормативами на короткие и длинные дистанции, силовые нормативы. Общественно-государственная подготовка, Уставы, за которые отвечал я. Сдача нормативов по РХБЗ, военно-медицинской, специальной, инженерной и прочих дисциплин боевой подготовки. А также наряды по роте, по столовой, возможно, по штабу и в дальнейшем, быть может заступление в караул.
К тому же раз в квартал мы с командиром роты, а после нас взводные, а затем сержанты-контрактники проходили двухнедельные сборы. То есть те же занятия по боевой подготовке, но отдельно от своего подразделения, в коллективе себеподобных для повышения своей квалификации. В общем, нагрузки были колоссальные и не только физические, а больше морально-психологические из-за напряженного распорядка дня и отсутствия свободного времени.
В такой напряженной обстановке мы узнали, что нашли в военном городке тело 27-летнего старшего лейтенанта Ханбетова. Он повесился в своей съемной квартире. Тело провисело больше трех дней, диагноз подтвердился – асфиксия в результате удушения. Ходили разные слухи о причинах такого трагического конца офицера-кавказца. Одни называли сложные семейные обстоятельства, другие тяжелое заболевание то ли физическое, то ли психическое, поскольку не было прощальной записки. А значит, суицид мог произойти в результате сильного душевного волнения или аффекта.
Многие боялись озвучивать версию унижения чести и достоинства офицера перед строем подчиненных от вышестоящего командования и взыскание с отстранением от должности. Даже по уставу командир не имеет права отчитывать офицера или прапорщика перед строем, если в строю находятся сержанты и солдаты, подчиненные ему, то есть лица младше по воинскому званию. После такого построения, ни о каком служебном и человеческом уважение можно было не надеяться от присутствующих лиц в отношении сослуживца, подвергшегося морально-психологической экзекуции от начальства. Кавказец, тем более офицер никогда не позволил бы себе такой слабости, только в случае сильного отчаяния в результате унижения его достоинства, подумал я.
Комбриг Храпин был далеко не болван в таких вопросах и догадывался не меньше моего о тех обстоятельствах, которые могли довести офицера до суицида. Но понять этого он, перенесший гораздо больше унижений, будучи ещё солдатом, сам не мог. Генерал долго кричал на совещании, что армия это не сказка и не дом родной, это испытания характера, воли, выработка сильных качеств настоящего мужчины и прочую ахинею, призванную увести человека от реальности и навязать смиренную и рабскую модель поведения военнослужащего. Однако он, сам за собой имея такие недостатки в отношении подчиненных, отдал негласное указание своим заместителям и командирам отдельных батальонов, дивизионов и отдельных рот. А именно не оскорблять подчиненных, особенно младших офицеров и прапорщиков резкими обидными словами типа «чучело», «пугало» и тем более матерными выражениями. Сам комбриг теперь позволял себе критику в адрес подчиненных в виде таких слов как «манекены», «мальчики в офицерских погонах», а в отношении недисциплинированных солдат «обезьяны» и «гоблины».
В эти же жаркие летние дни оживилась военная прокуратура по делу о гибели рядового Баева. Дело принимало серьезный оборот. В связи с жалобами его родителей, требовавшими привлечь к ответственности лиц, виновных в гибели единственного сына. По расспросу сослуживцев, я узнал, что они разбирали кирпичную стену-перегородку на медицинском складе. Он был в виде железного ангара с высокими потолками. И решили ускорить процесс демонтажных работ, попросту свалить часть трехметровой стены, предварительно сделав борозду на уровне метра. В результате толчка перегородки, отколовшийся кусок стены, скрепленный арматурой, придавил рядового Баева, двое других солдатиков успели отскочить в сторону. Причем рядового Егорина оттолкнул от стены его земляк, рядовой Полупанов. С ними был младший сержант Веркеев. Он читал книгу, поскольку потянул руку и считал работу слишком тяжелой и не по своему сроку службы. Старшим на таких работах числился командир хозяйственного взвода старшина контрактной службы Игорь Андрейко. Его и пытались подставить под ответственность командир медроты, начмед и особенно зампотыл.
Во втором часу ночи они собрались в штабе, в кабинете полковника Уско.
– Дела наши плохи товарищи, офицеры-медики – начал зам по тылу.
– Что случилось товарищ полковник? – спросил командир медроты Махмудов,
– Военная прокуратура возобновила расследование…
– А как вы хотели? Гибель военнослужащего в нарушении техники безопасности – подхватил начмед Калачан,
– Кто-то должен ответить – добавил полковник Уско,
– Товарищ полковник, моей инициативы здесь нет – ответил Махмудов,
– Меня хотите на танки толкнуть? Целого полковника! Кто за личный состав должен отвечать в медроте? Замполит! А не Зам по тылу…– повысил тон Уско,
– На момент происшествия должность пустовала – поправил начмед,
– Кто инструктировал в тот день солдат и был старшим на объекте, кого ты Махмудов назначал?
– Командира хозвзода, старшину контрактной службы Андрейко…
– Он женат, дети есть? Кто за ним стоит? – спросил зампотыл
– Женат на нашей медсестре, дочери майора, но там семья против этого брака, ребенок у него родился почти мертвым, с патологией…, – ответил командир медроты.
– Он что курит эту дрянь, траву, что ребенок родился уродом – спросил полковник
– Кто его знает, наверное, балуется по выходным, товарищ полковник – ответил Махмудов
– Вызывай сюда этого бедоносца, посулим ему школу прапорщиков или младших лейтенантов, пусть возьмет вину на себя – с уверенность заключил полковник Уско.
Но и эта договоренность не спасла его. Военные следователи тоже не дураки были. Мне доверила военная прокуратура отксерокопировать личное дело полковника Уско и доставить им. Это был плохой знак для заместителя командира бригады по тылу. Он оказался косвенно виновным в гибели военнослужащего, так как поручил опасные строительно-демонтажные работы солдатам-срочникам, не обеспечив их средствами защиты и специнвентарём.
Перед отправкой своих солдат в военную прокуратуру я проинструктировал, чтобы они в своих показаниях при быстром демонтаже стены выставили инициатором погибшего Баева. И предупредил, что могут на них оказывать психологическое воздействие дознаватели, по нескольку часов заставлять ждать, без воды, не выпуская в туалет. Повторно задавать наводящие вопросы, ловить на мелочах. Так и случилось. Поэтому показания они заучили, выдавая одинаковую информацию. Вины их в гибели сослуживца действительно не было. Это был несчастный случай в результате нарушения требований безопасности.
Так во второй раз я отстоял себя при помощи военной прокуратуры. Судьба в лице военных следователей устранила мое второе препятствие на службе в виде несговорчивого зампотыла, полковника Уско, не подписавшего мой рапорт на офицерское общежитие. Сатисфакция была получена мною и даже более того. По его заискивающему предложению я отказался писать второй рапорт на получение общежития по причине гордости и личной неуступчивости. Дважды обращаться по одному и тому же прошению я считал унижением, даже если поступит такое предложение от начальствующего, оскорбившего меня и моего начальника в присутствии женщины. Да, и потом съемное жилье меня вполне устраивало. Можно сказать, что я торжествовал, целого заместителя комбрига по тылу отстранили от занимаемой должности. Он вынужден был болтаться за штатом и передавать дела и должность в течение полугода. Не зря я тогда сказал, что земля круглая, еще пересечёмся. Но и ещё одна моя фраза уже в адрес самого комбрига оказалась пророческой.
После возвращения из отпуска комбриг не появлялся на построениях две недели, его замещал полковник Моржов и начальник штаба полковник Горбов, который слег в госпиталь с нервным срывом, после своей замечательной речи на плацу по поводу силы духа, воли и психической устойчивости. Что-то подкосило несгибаемого полковника, может переутомление, а может рутинная работа с огромным количеством документов, а скорее всего его настрой себя на звание универсального солдата с образцовой психикой. Больше всего по этому поводу шутили больные психоневрологического отделения.
Ходили слухи, что у генерала сломана челюсть. Нашелся смельчак на гражданке, который на замечания Храпина отреагировал по-мужски, уверенно. И закрыл ему его поганый рот с басистым тембром. Генерал же в свою очередь забылся, что он не в погонах и пред ним не его подчиненный. Может это был офицерский заговор, может месть кавказской диаспоры за повесившегося офицера Ханбетова, кто знает. Мои пожелания в адрес генерала возымели силу, уж сильно обидел он меня перед строем личного состава бригады, где к тому же стояли военнослужащие-женщины. Не могу сказать, что я был удовлетворен таким положением дел. Случай тот на плацу сильно запал мне в память, а словесное унижение не изгладилось даже со временем. Такое унижение раньше смывалось только кровью. Однако мои слова сбылись, и это сильно меня насторожило, словно я обладал особыми способностями. К тому же меня беспокоили ночные кошмары.
Я понимал, что в затянувшейся стрессовой ситуации мне нужна была поддержка. Церковь в городе только строилась и была закрыта, полковой часовни и священника не было по штату. Снимать стресс алкоголем было нельзя, так как выходных у меня почти не было и здоровье не позволяло. Особенно это я понял после сильного похмелья, когда мы «обмывали» ребенка Алексея Зосимова. Его подруга, на которой он не успел жениться, будучи в отпуске, родила девочку и написала ему письмо. Он сразу не поверил в свое отцовство. Но, как медик высчитал сроки и все-таки признал.
В это же время второй сержант Тимур Ильдаров, с которым я снимал жилье, познакомил меня со старшей сестрой своей девушки. И посоветовал мне обратиться к ней как к психологу, чтобы не выдавать свои слабости врачам-психофизиологам на службе в подразделении и просто выговориться и спросить совет. Как оказалось моя новая знакомая Виктория раньше практиковала гадание и знахарство. Ей было двадцать семь, но выглядела она гораздо старше из-за полноты и проблем со здоровьем. Когда Тимур взял отпуск, Алексей был на полигоне. В субботу после обеда, я пригласил Викторию на чай с конфетами.
– Привет, давно не принимал гостей, Тебе чаю или кофе? – спросил я.
– Лучше чай – ответила она.
– Извини заранее, но хочу пожаловаться тебе на жизнь, слышал, ты закончила на психолога…
– Я закончила заочно, совсем недавно, тебя интересуют практики, какого именно рода?
– Боюсь тебя спугнуть, но скорее больше парапсихологии – заключил я.
– Не считай меня ясновидящей, хотя интуиция меня редко подводила, я даже умела гадать по картам и целительство практиковала, но больше этим не занимаюсь, это против церкви, такие люди отлучаются от причастия – уверенно заявила она – и расплачиваются своим здоровьем.
– Но, может быть, ты сделаешь исключение для меня в плане предсказания – заискивал я.
– Разве только по твоему лицу я вижу обреченность, словно ты идешь по жизни, повторяя чей-то путь… Путь неблагополучный, кого-то из своих родственников – цедила она.
– Хочешь психологическую практику, представь ты идёшь по пустыни, видишь лошадь, пасется, твои первые действия?
– Подойду, поглажу и, наверное, пойду дальше – сомневаясь, ответил я.
– Дальше лежит кувшин, ты поднимаешь его и видишь что там?
– Песок, скорее всего? – неуверенно ответил я.
– Хорошо, дальше препятствие – стена длинная высокая краев не видно, но тебе нужно дальше идти, как ты поступишь? – вопрошала, наконец, она, снимая очки и закрывая свои голубые глаза.
– Попробую вскарабкаться, а после пойду в обход…
– Вот видишь, лошадь ты не оседлал, значит, сторонишься серьезных отношений или выберешь спутницу не подходящую тебе для брака… Песок в кувшине – безнадежно смотришь в будущее, там могла быть живительная вода или вообще вино. А насчет стены, ты пытаешься отстоять себя, но наталкиваясь на трудности, берешь упорством и терпением. Не все так безнадежно – заключила она с улыбкой.
– Знаешь, тревожное ощущение меня не отпускает, особенно сны, кошмары, словно из снов преследуют меня две тени, поэтому в изголовье у меня стоит икона Георгия.
– Видимо, ты связан с тонким миром, может кто-то порчу наводит на тебя, но я уверена, что причину всех твоих страхов и комплексов нужно искать в твоем прошлом, в детстве. Очень часто психологическая травма детства определяет наше дальнейшее поведение, даже на уровне подсознания. – сформулировала она, с видом психолога.
– Я понял, нужно расспросить о своем детстве у родственников. А как насчет предсказания будущего, хотя бы ближайшего, какое твое впечатление обо мне?
– Могу сказать, ты подвергнешься опасности на службе и не раз, все зависит от тебя, будешь ли ты искать защиты в молитвах и осторожничать или лезть напролом и плыть по течению… Одно скажу точно – здоровье расшатаешь сильно, уйдешь на гражданку, а работать по специальности не станешь, будешь менять профессии…
– Я человек верующий, но церковь здесь посещать негде, она на ремонте?
– Совсем нет, это новый храм строиться в центре города, на окраине есть церквушка, сядешь на 17-й маршрут и скажешь остановить возле нее, увидишь сам, даже если проедешь до конечной, районной больницы, вернешься назад пешком пару остановок…
– А я думал, другой нет, во всяком случае, я не видел других куполов из-за озера, с войсковой части, откуда просматривается панорама большей части города, вплоть до химзавода…
