Павел Кравченко
Интервью с инвестором
– А домашний кинотеатр? У вас есть домашний кинотеатр?
– Нет, у меня нет домашнего кинотеатра, я не испытываю в нем потребности.
– Из российских фильмов за последние лет семь можете какой-либо отметить?
– Нет.
– А «Остров»?
– Нет.
– Почему?
– Что касается российских фильмов начиная с 1991 года, то более всего они напоминают мне высказывания Виктора Борисовича Шкловского, сказавшего: «Что же касается советского литературоведения, то замечательно научились разбираться в сортах “дерьма”». Это не то кино, которое, на мой взгляд, может составлять ценность. Последним истинным фильмом на нашем экране было «Собачье сердце».
– Хорошо, «Остров» вам как фильм…
– Я не вижу в нем ничего заслуживающего внимания.
– Относительно всех ранее снятых российских фильмов? Я сейчас имею ввиду не как шедевр, а в смысле, например, произведено 50 фильмов, и из 50 это, наверное, один из лучших.
– Да, Салтыков-Щедрин сказал, что в любой луже есть гад, между иными гадами и ройся. Это не кино, это не то, что было у нас когда-то. Когда Никита Михалков снимал «Механическое пианино», а Панфилов «В огне брода нет», когда выходили «Служили два товарища», и «Белое солнце пустыни», и «Один из нас», и «Берегись автомобиля», почему после этих шедевров я должен объявлять великим какую-то фигню?
– А «Москва слезам не верит» как вам?
– Ну, это обычное коммерческое кино. На мой взгляд, оно ничего из себя по большому счету не представляет.
– А «Утомленные солнцем»?
– «Утомленные солнцем» – это все на продажу. К сожалению, Никита Михалков, который 30 лет назад был гениальным режиссером, захотел быть славным в международном и прежде всего в американском масштабе и стал делать фильмы, рассчитанные на благосклонное восприятие Западом, в первую очередь Голливудом. Развесистая клюква – это не моя любимая еда.
– Вы занимаетесь благотворительностью?
– Нет, я не занимаюсь благотворительностью, потому что, во-первых, я никак не сталкиваюсь с этим аспектом жизни, во-вторых, большую часть собственной жизни я, скорее, мог выступать как объект благотворительности, нежели как субъект. Мне, как правило, нечем было благотворить.
– Вы считаете себя счастливым человеком?
– Я надеюсь, что да.
– Можно ли сказать, что к основной части человечества жизнь несправедлива в принципе? Можно сузить до российской, потому что все относительно…
– В книге «Великий последний шанс» и в книге «Россия и рецепты» я излагаю свое представление о том, что такое справедливость. То есть даю развернутый анализ и обоснование этого термина, что справедливо и нет. Если брать жизнь в России сегодня, по отношению к значительной части населения, с лету невозможно сказать, это больше половины или меньше, ну, скажем, к половине жизнь, разумеется, несправедлива. Потому что, во-первых, вопиющая несправедливость – лишить средств к существованию людей, которые построили и отстояли эту страну. Второе: вопиющая несправедливость – значительную часть населения лишать возможности нормально учиться, нормально работать, нормально жить. Третье: вопиющая несправедливость – когда богатыми, в основном самыми богатыми, оказались не те, кто наработали свое богатство, организовав и создав что-либо, но те, которые сумели захватить добро, созданное ранее. Разумеется, жизнь в России несправедлива по отношению, я бы сказал, к 90 % населения.
– Согласны ли вы с утверждением, что за все нужно платить?
– Не просто согласен, но и более того, как бы ты ни хитрил и ни изворачивался, ты все равно заплатишь за все в той или иной мере.
– Возвращаясь к предыдущему вопросу: получается, что несправедливость к значительной части населения – это и есть некая расплата за что-либо?
– Нет, я не согласен. За что же платят сегодняшние пенсионеры, сидящие на нищенской пенсии?
– Например, за молчание по многим вопросам, которые были достаточно очевидны, особенно за молчание тех, у кого была возможность высказываться.
– Кто говорил, тот и сидел, это вы бросьте. Государство было организовано по уму, работа велась с самого октября 1917 года, в живых остались только те, которые помногу не вякали.
– Правильно, но они об этом думали?
– Кто думал, а кто и не думал, на то работала могущественная пропаганда, чтоб как можно большая часть народа думала так, как надо.
– Кого вы считаете в России совестью нации, если кого-то можно считать? Ну, например, Ростропович, может быть, Сахаров.
– Вы знаете, одна из особенностей эпох, когда рушатся великие цивилизации и рассыпаются великие культуры, – это вдруг исчезает совесть нации. Вот у нас сегодня: если эта совесть есть, то она спрятана, как белье у воспитанного человека, чтобы не было видно. Когда у меня вышел «Великий последний шанс», то разные люди, начиная от аппарата Думы и кончая самыми обычными низовыми работниками каких-то контор, интересовались: которые люди попроще – кто мне вообще разрешил это написать, что я такой храбрости набрался; кто – почему меня еще не посадили; кто – какие мне следует ожидать репрессии, которые последуют за такой книгой; из чего понятно, что совесть у людей есть, просто они не видят смысла кому-нибудь это показывать.
– Я не считаю, что в этой книге есть что-то такое, за что можно сажать, применять репрессии.
– Я тоже так не считаю, но некоторые полагают, что книга какая-то рискованная, храбрая, ну и вот – продиктованная вот этой буквально совестью самосожженца, хотя я ничего не сжигал, а говорю то, что думаю.
– Если бы вы стали президентом (принимали решения), какие первоочередные задачи вы бы поставили и стали решать?
– Этот вопрос – предложение опубликовать свою предвыборную президентскую программу, и на него в нескольких строках не ответишь, потому что перечень последует из многих пунктов хотя бы на десяток страниц. Есть задачи внешнеполитические, направленные на укрепление страны, на возвращение исконных территорий, на возврат того, что нам по совести не принадлежит. Есть решение задач внутренних, направленных и на подъем благосостояния народа, и на улучшение нравственного климата в стране, и на подъем экономики, и на пресечение безмерного раскрадывания, и т. д.
– Если, допустим, вашу программу с действием нынешнего правительства сравнить, есть ли пересечения?
– Практически нет.
– Практически нет на 90 %, на 80 %?
– На 95–96 %.
– Да, это практически нет.
– Потому что задача первая – это создание хоть одной внутригосударственной силовой структуры, при помощи которой можно последовательно наводить порядок в остальных, без этого невозможно. Это первое. Второе – это полная перетряска гражданской, криминальной, политической полиции. То есть полная реорганизация всей системы МВД, всей судебной системы, всей прокуратуры и, очевидно, еще наименее пораженных коррупцией ФСБ. После чего, разумеется, законы о протекционизме во внешней торговле, направленные на подъем собственного сельского хозяйства и собственной промышленности.
Разумеется, никаких разговоров о вступлении в ВТО, что очень выгодно тем, кто скачивает природные ресурсы страны, и тем, кто ввозит сюда импорт, всем остальным это невыгодно. Разумеется, это и ревизия всего того, что мы отдали в 1991 году, потому что и Крым, и левобережье Днестра, и вся Новоруссия, и северный Казахстан – это, разумеется, российские земли, которые никогда не были иными. Это, разумеется, реорганизация всей бюрократической системы, потому что все посредники, которых можно убрать, должны убираться. Здесь не изобретается деревянных велосипедов, в Америке ты регистрируешь фирму на час, зайдя в юридическую контору, где тебе юрист заполнит стандартный пакет, отправит в управление штата, и в течение двух месяцев ты получаешь уведомление, что ты можешь начинать, – все. У нас за два года из тебя выпьют все соки. Они все убираются, пусть идут работать, пусть проваливаются к чертовой матери, если они не могут жить иначе, нежели сосать соки, вся эта реорганизация! Весь стабилизационный и валютный фонд вкладывается в подъем экономики, трудность только в том, чтобы он не был разворован.
Безусловное введение смертной казни за торговлю тяжелыми наркотиками, за хранение тяжелых наркотиков, то, что условно может называться выше одной дозы, за умышленные убийства без всяких смягчающих обстоятельств и за казнокрадство в особо крупных размерах. Потому что когда ты крадешь миллиард, на самом деле ты крадешь жизнь у сотен и тысяч людей, которые не могут получить лекарства, не могут получить место в больнице, не могут получить работу, и от этого кто-то из них кончает с собой и т. д. Разумеется, никаких ограничений на создание любых политических и общественных союзов, организаций и партий, если их деятельность никак не противоречит действующей конституции и не содержит в себе никаких призывов к экстремизму, национальной розни, насильственному свержению существующего строя. Думаю, что сейчас, если какая бы ни была партия, хоть из двух человек, пошла на выборы в честной демократической стране, на свободных и равных основаниях, она победила бы с треском и грохотом, с огромным отрывом от всех остальных, потому что никаких политических партий у нас нет и никаких программ у нас нет, а есть только кланы, которые делят власть и деньги.
– Ваши возможности превышают ваши потребности?
– Я думаю, что у любого нормального человека потребности в каждый миг чуть-чуть превышают возможности, что есть стимул для повышения этих возможностей.
– Как вы считаете, что нужно для того, чтобы быть успешным, финансово независимым? Для вас ключ к успеху – это… может быть, дисциплина, целеустремленность, уверенность?
– Вообще не моя специфика. Вы знаете, средняя сообразительность, среднее трудолюбие, средняя осторожность и постоянство желания при отсутствии лени. Самое главное – это постоянство желания.
Если ты хочешь постоянно, всегда, 24 часа в сутки, ты добьешься этого с вероятностью 999 из тысячи. Желание формирует человека, формирует его поведение, его способности, круг его общения и направления деятельности.
– Справедливо ли высказывание, что жизнь – это игра?
– Разумеется, нет. Это не более чем одна из метафор. Существует теория игр, существуют разные подходы к понятию «игра». Разумеется, жизнь – это не игра.
– Что для вас деньги? Какое место они занимают в вашей жизни – свобода выбора, независимость, что-то другое?
– Значение денег меняется в зависимости от того, какую часть твоих сегодняшних потребностей они могут удовлетворить. Когда денег нет ни копейки и при этом негде ночевать и нечего есть, деньги играют огромную роль. Здесь иногда думаешь о том, что хорошо бы ограбить сберкассу или украсть кошелек. Ну, разумеется, не у пенсионерки, этого совесть не позволит, а вот у хорошо зарабатывающего человека, – подумаешь, спереть бы кошелек… Жалко, что не умею. Это бывает.
– Это шутка?
– Ну что вы! Вы поговорите реально с бомжами. Это не шутка. Есть точка зрения, что дыра делает вора, и мы знаем, что когда на улице лежит потерянный кошелек, лишь малый процент людей пойдет сдавать в бюро находок, а большая часть людей возьмет себе, зная, что он кому-то принадлежит. Более того, если в бумажнике есть деньги и документы, очень частый вариант, когда документы человеку потом отправляют по почте или подбрасывают. А вот деньги все-таки не отправляют по почте и не подбрасывают. Такова человеческая природа, не будем лицемерить. Понимаете, сегодня деньги – это возможность делать то, что хочется. Мне хочется жить свободно, не думать о том, хватит ли мне на еду в магазине, хватит ли мне на штаны, если старые протерлись. Бывали в жизни моей случаи, когда я не мог куда-то пойти, потому что целых штанов у меня не было, а на новые не было денег, бывало такое, я уже был взрослым, мне уже было за тридцать. Так вот, это возможность сидеть за столом и делать то, что ты хочешь, не думая о том, что ты будешь, есть завтра, особенно если у тебя есть семья. Если денег хватает на то, чтобы жить в нормальной квартире и с семьей съездить куда-то в отпуск и не трястись от страха, что тебе отключат телефон за долг по междугородке, то все, что выше, – это уже от лукавого, мне этого достаточно.
– Михаил Иосифович, подождите. Это я все понял. Здесь вы как-то незаметно перескочили. При чем здесь бомж? Интервью вы даете, соответственно, речь идет о вас, а не о ком-либо еще. Одно дело украсть, а другое дело – найти и не отдать. Совершенно разные плоскости, которые ни в коем случае нельзя сравнивать. Кроме того, вы как-то практически разделили понятие украсть. Воровство – оно и в Африке воровство.
– Я имел в виду вот что: что значит для вас деньги сегодня и сейчас. Сегодня и сейчас, вот я сейчас постучу по деревянному столу три раза, у меня с деньгами все более или менее сносно. Разумеется, я не отношусь к числу людей, которые у нас в России считаются богатыми, хотя с точки зрения сегодняшнего российского пенсионера я, вероятно, очень богат, но с точки зрения олигарха я, конечно, просто голодранец. Значит, я имею столько, что мне хватает на жизнь, и я могу свободно работать. У меня нет своей машины, не потому, что я не могу ее себе позволить, а потому что я не хочу о ней думать. Вдруг ее покарябают гвоздиком? Кончился бензин – надо ехать заправляться. Я выхожу на улицу, поднимаю руку и уезжаю на том, что останавливается, мне так гораздо проще, если мне хватает на это денег, то это большое счастье. Потому что я помню, как я в Москве пять редакций объезжал на метро, а потом ночью мне снилось, что я по-прежнему спускаюсь и поднимаюсь на эскалаторе. В старые времена, оно, конечно, бывало иначе, и нищета – это очень скверное, размалывающее душу состояние, которое никому не стоит рекомендовать. Вот нищета – это совсем не то, что достойная бедность.
– Как кризис 1998 года повлиял на ваше финансовое положение?
– Это была очень смешная история, на одну эту тему я мог бы дать короткометражное интервью. На сентябрь 1998 года, как и на все предшествующие сентябри, у меня был назначен «праздник сбора урожая». Вместо этого, как мы знаем, произошло, соспасибо всем, иное событие. В сентябре я приезжал на книжную ярмарку, где обычно писатели, издатели, книготорговцы, знакомые обнимались, выпивали, строили планы. Вместо этого издательства на ярмарке старались продать свои книги хоть за какие-нибудь деньги, чтобы иметь хоть какой-то оборотный капитал, а с писателями не рассчитывались, потому что все договоры имели долларовую дельту, а поскольку доллар быстро подпрыгнул в два с половиной, в три и далее более раз, то издатели заключили между собой своего рода конвенцию. Рассчитываться по 6 рублей за доллар, когда он тут же уже взлетал до 12, 18, 20, 24. Писатели разводили руками, а издатели говорили: «Сейчас денег вообще нет». Мне честно заплатил только «Вагриус», сказав: «А вот теперь беги и как можно скорее покупай, потому что сегодня доллар опустился до 13, а в субботу он будет уже 19». И я побежал и купил 400 долларов. Надо сказать, что я был приглашен «Вагриусом» же на хорошую посиделку, хорошую дачу, по правильному шоссе, и мой издатель остановился на рыночке закупиться, рыночек рядом с рестораном «Царская охота», и вот на небольшую закупку на рынке пошла более толстая стопочка денег из той пачки, где более тонкая стопочка пошла мне на гонорар за книгу. Было такое время, так что на тот момент я жил плохо, я сильно пострадал, но в 1998 году я окончил книгу «Все о жизни» и полагал, что тираж будет тысяч 10, больше читателей не найдется, но это неважно, потому что я напишу то, что должен написать. И 11 тысяч легло на лотки Москвы исключительно, и пошла допечатка в семерку, в десятку, еще в семерку и т. д., но и потом оно стало как-то выправляться, я это пережил.
– Есть ли у вас недвижимость за рубежом? Это необходимость или инвестиция?
– Если считать Эстонию зарубежьем, то есть, ну и там, мелочи самые, можно сказать, в Нью-Йорке. Должен сказать, что я никогда не рассматривал это как инвестиции. У меня не было тех капиталов, чтобы можно было думать их инвестировать, это просто по жизни так оно получалось. Это не для того, чтобы когда-нибудь перепродать дороже, а для того, чтобы можно было там жить, исключительно.
– Если бы вам представилась возможность жить в СССР до глубокой старости, воспользовались бы этим правом?
– Нет. Если бы у меня при этом было право иммигрировать, то после того, как 1983 году у меня вышла первая книга, я мог счесть свою программу исчерпанной тут же, в 1983 году. При сохранении всех тех условий, что были 1983 году в Советском Союзе, я бы свалил в Америку. Мне было 35 лет, и мои силы кончились в борьбе с советским строем.
– Вы никогда не думали уехать на ПМЖ за границу?
– Еще как думал, так думал, что когда-то давно, в начале 1980-х, я отчетливо помню только два раза, когда мне снился Нью-Йорк и что я уже в Нью-Йорке.
– Какая страна, кроме России, подошла бы вам как постоянное место жительства?
– Я думаю, только Соединенные Штаты. Замечательная страна – Англия, но желательно быть англичанином и родиться в ней, чтобы там жить, а Америка – это не страна, это сборная мира, которая сформировалась, как большая всеевропейская колония. Ее отличительная черта – там есть место для каждого.
– Ваше мнение относительно выдвигаемой Суворовым версии о планах нападения СССР на Германию?
– Во-первых, мы с Виктором Суворовым, он же Владимир Рязун, состоим в добрых приятельских отношениях последнее время. При случае можно даже приложить карту неназначенных встреч с отмеченными крестиками местами, где эти встречи по разным причинам не состоялись. Это не версия, это то, что было на самом деле. Для этого достаточно посмотреть на любую карту дислокации советских частей на 21 июня 1941 года, для этого достаточно вопроса, почему же до сих пор не снимается секретность с ряда документов и что же мы прячем от своего народа и от остальных относительно наших предвоенных планов, для этого достаточно быть элементарно сведущим в военном деле. Суворов был первым, кто прокукарекал, после него появились книги Владимира Бешанова, отставного флотского офицера, живущего в Бресте, а после него – книги Марка Солонина, бывшего инженера, живущего в Самаре. И эти книги не оставляют камня на камне от совершенно пустой и невероятно наглой лживой версии советских военных пропагандистов о наших мирных планах.
– Можно ли связать эту правду, предполагаемую правду, потому что это достаточно серьезное утверждение, с репрессиями 1933–1937 годов? Я всегда думал о том, какой же был смысл уничтожать командный состав, когда очевидно, что война не за горами. В том случае, если СССР действительно готовился к войне (если указанный паритет по военной технике между СССР и всем миром соответствует действительности, то вероятность данного события достаточно высока), то очевидно, что определенная часть советской армии была категорически против планов СССР по мировой экспансии, в том числе и войны с Германией. В этом случае чистка была жизненно необходима. Так можно ли предположить, что репрессии были как раз в отношении тех людей, которые не были согласны с основной доктриной по нападению на Германию? Или это более сложный вопрос?
– Я думаю, что мнение о нападении или ненападении Германии на Союз либо Союза на Германию (как выгодно прессе), значения не имели. Первое. Товарищ Сталин лучше прочих понимал нелегитимность советской власти, насильственность для народа советской власти и неизбежность постоянной грызни близ верхушки советского руководства, каковая грызня происходила с первых дней советской власти, с самого 1917 года. Заговоры здесь в принципе были неизбежны, и товарищ Сталин, как человек очень мудрый во внутренней дворцовой политике, заботливо осматривал вот ту зеленку, выражаясь сегодняшним языком, где могут прятаться настоящие диверсанты, террористы и боевики. Иногда они там прячутся, иногда они там не прячутся, но регулярно нужно какие-то квадраты накрывать «Градами», а какие-то выжигать из огнеметов; иногда попал, иногда не попал. В стране должно было быть жесточайшее единоначалие. Никакой возможности даже помыслить сопротивляться товарищу Сталину, исполнять приказы не так, как он имеет в виду. То есть армия должна была быть абсолютно единоуправляема, абсолютно покорна вот тому единому рычагу, на котором лежала сталинская рука. А генералы могли иметь собственное мнение, могли допускать нехорошие высказывания, а самое главное – в их руках была армия, единственная реальная сила в стране, которой народ был уже задавлен. Вот товарищ Сталин и производил иногда профилактические прополки, а иногда в бредень и реальная рыба попадалась.
– Если бы природа предоставила вам шанс прожить жизнь с начала, что бы вы сделали по-другому?
– Вы знаете, разве что некоторые мелочи. А на самом деле я придерживаюсь той точки зрения, что, как писал еще ОТенри в своем знаменитом «Дороги, которые мы выбираем»: «То, что внутри нас заставляет нас выбирать нашу дорогу». Так что каждый идет по той дороге, которая проложена всей его сущностью. Я думаю, что огромная часть людей свою жизнь прожила бы с начала. А потом… Жил когда-то в Израиле известный мудрец, казненный во время войны Маккавеев, – равви Акиба, который сказал фразу, глубоко меня некогда поразившую: «Если бы у нас была возможность пойти в некий дом и сбросить там свою судьбу, сняв с гвоздя любую чужую, то каждый возвратился бы восвояси со своею собственной, ужаснувшись чужим страданиям».
– Вы занимаетесь инвестированием?
– Я не инвестирую ничего и никуда, в чем, возможно, не прав. Дело в том, что большую часть своей жизни я был человеком иногда бедным, иногда очень бедным, иногда нищим, иногда появлялось немного денег на жизнь. Вопрос о покупке чего бы то ни было – солидного, разумеется – не стоял, дай бог, чтобы хватило на оплату междугороднего телефона, на покупку новых штанов и тому подобного. В новые времена, то есть, пожалуй, уже в XXI веке, я стал зарабатывать деньги, как-то уже похожие на деньги. Вот на эти деньги я купил квартиру в Москве. Это нормальная трехкомнатная квартира в нормальном сталинском доме – то, чего мне всегда хотелось. Без всякой лишней роскоши, но на хорошем уровне. Я не рассматривал это как инвестицию, я ее покупал, чтобы в ней жить, что и делаю. В Таллине у меня осталась квартира, и остался хутор. Я это также не рассматривал как инвестицию, потому что квартиру я приватизировал в новые времена. Она была коммунальной, сосед выехал, я приложил все усилия: какие-то талоны, карточки, чеки жены, дочери и прочее – вот тебе, собственно, и квартира. Хутор, когда он был куплен, стоил очень небольших денег, он покупался в качестве дачи. Сейчас он, конечно, стоит дороже, сколько – я понятия не имею. Вот и все. В свое время я мог, допустим, заработать денег и получить квартиру бесплатно, имея друзей, которые работали в большом бизнесе, в том числе и в финансах, – людей, которые мне могли без всякого ограничения сделать банковский кредит под очень низкий процент, чтобы я, допустим, на стадии нуля купил две-три квартиры, а после этого одну оставил себе, пару продал, рассчитался с кредитом и еще оставил бы что-то для себя. Зная себя, я понимал, что вместо того, чтобы думать, как устроен мир, я начну переживать о том, как строить, и не пропадут ли мои деньги.
Таким, как я, с моим типом нервной системы это просто противопоказано. Я мономан: если начинаю чем-то заниматься, то только одним делом и совершенно бросаю все остальное. Кроме того, я знаю много примеров, когда известные люди и вообще звезды мирового класса, заработав деньги, начинали их вкладывать в то, в се, и не просто вкладывать, а еще и заниматься бизнесом. Они покупали парфюмерные фабрики, какие- то винодельческие участки, после этого они ощутимо снижали свой уровень как профессионалы, как звезды. Природа жестока: если где-то прибыло, то где-то убыло. Вот поэтому я ни во что не инвестирую и, конечно, теряю деньги, потому что то, что у меня есть, лежит в паре зарубежных банков под смешной, ничтожный процент, равный проценту инфляции, а поскольку цены все равно растут, то общая покупательная способность денег снижается. Зато у меня не болит голова.
Я думаю, что если мне удастся дожить до того времени, когда я буду зарабатывать, допустим, миллион долларов в год, то я начну думать, куда это вкладывать. Но поскольку я никогда в жизни не ставил перед собой такую задачу, а ту задачу, которая передо мной стояла, скорее можно было назвать мечтой: я хотел получать нормальную среднюю советскую зарплату, то есть 150–200 руб. в месяц, и при этом писать то, что я хочу, так, как я хочу, и чтобы все оно издавалось без всякой редактуры насыщающим тиражом – сколько купят. «Если это будет так, – говорил я мысленно Господу Богу, – то больше мне ничего не надо». И вот если сейчас я получаю даже больше средней советской зарплаты, то я не должен испытывать долготерпение у парня наверху, а должен заниматься своим делом.
– Что для вас инвестирование?
– Для меня это – ничего. Для меня инвестирование – это отвлечение нервной энергии. Вот для людей невозмутимых здесь легче, а я начну дергаться насчет того, что там делается. Если же вкладывать в недвижимость – то вдруг она упадет, если вкладывать в сахар – то вдруг он растает, ну и т. д.
– Вы когда-нибудь хотели активно заниматься биржевой торговлей?
– Разумеется, нет.
– Что для вас более важно – приумножать или сохранять существующий капитал?
– Лично для меня наиболее важно продолжать работать, чтобы мои книги, по возможности, хорошо издавались, и получать за это приличествующие гонорары. В том случае, если мои доходы от гонораров начинают превышать мои расходы, я считаю, что я здорово устроился и думать надо о том, что писать, а не о том, куда вложить деньги.
– Какой уровень годовой доходности вы считаете приемлемым?
– Когда пять лет назад я заключал первый договор с издательством «АСТ», я откровенно сказал издателю, что если бы с нами третьим на лавочку в сквере в тот прекрасный летний день перед рестораном «Астория» на Исаакиевской площади города Санкт-Петербурга присел бы дьявол и предложил бы мне подписать кровью договор, по которому я буду получать 100 000 долл, в год, разумеется, с учетом индексации, и все, что я буду писать, будет автоматически издаваться насыщающими тиражами всю мою жизнь, причем независимо от того, каковы будут доходы издателя, хоть миллиард долларов в год, то я бы подписал этот договор совершенно не задумываясь, потому что пять лет назад 100 000 долл, в год были тем заработком, который обеспечивал абсолютно все мои личные потребности, который давал мне достаточную свободу, достаточный уровень жизни, возможность поехать туда-сюда и делать то, что мне заблагорассудится. При этом чтобы не болела голова, что вдруг лопнут твои инвестиции или введут новый закон в России и тебя ограбят или что-нибудь еще. Значит, поскольку с тех пор доллар заметно помельчал, а цены заметно подросли, то, вероятно, сегодня (в ценах 2002-го) нужно получать 200 000–250 000 долл.
– Думаю, что 150 000 долл.
– Ой, больше. Вам виднее, вы экономист и финансист, но вот так вот по жизни, боюсь, что, по крайней мере, 200 000. Так вот, на мой взгляд, это как для Шуры Балаганова 6512 руб. или для Федора Михайловича Достоевского 2000 целковых, для меня сумма абсолютно достаточная. Мне никогда не нужна была яхта, не нужен особняк, не нужен «Майбах», а если и нужен, то покататься месяца два и хорошо бы продать обратно за те же деньги, потому что у меня, видимо, психология человека среднего класса по материальным потребностям. Если кто-то пытается кичиться тем, что у него часы за 40 000 или костюм за 10 000, то у меня такой человек ничего, кроме жалости, не вызывает, потому что бедный он, бедный: ведь, в сущности, у него кроме этих «котлов» и костюма ничего нет. В сухом остатке-то что? Вот предстанем мы все перед апостолом Петром, что у него будет? Да вообще ничего. Все, что у него есть, останется его семье, а если семьи нет, то вообще жизнь впустую.
– У меня в этой связи вопрос из двух подвопросов: считаете ли вы справедливыми гонорары авторам в России вообще и по отношению к вам лично?
– Насколько мне известно, авторы в России эксплуатируются несколько сверх меры. В России все наемные работники – рабочие, пролетарии – все получают меньший процент от того, что они вырабатывают, чем в Германии или Америке. Так же и писатели – тоже получают меньший процент, чем на Западе, от той прибыли, которую они приносят издателю. На Западе дело обстоит так, что писатель знаменитый, кассовый получает больше своего издателя, большую долю от прибыли. Но поскольку у издателя много писателей, то издатель может зарабатывать больше. Я, однако, не уверен, что когда речь идет о писателях кассовых, как Джоан Роллинг с «Гарри Поттером», заработавшая уже свои полмиллиарда долларов, или сколько там, что она заработала меньше своего издателя. Я подозреваю, что больше. Там более прозрачная система, конкуренция, открытые налоги. Там легче. Наша российская гонорарная система очень несправедлива по отношению к писателям молодым, начинающим, неизвестным. Издатель стремится навязать ему кабальный контракт, и допустим, что у такой известной и хорошей писательницы, автора женских детективных романов, как Полина Дашкова, первый роман был куплен за 300 долл, и заключен договор на несколько следующих ценой по 600 долл, за штуку. Когда через три года она сдала эти три романа и узнала, сколько они стоят, то ушла оттуда, ругаясь самыми грязными словами, которым ее научили в Литературном институте на Тверском бульваре. И это обычная картина, но уже сегодня, насколько знаю я, писателю кассовому, писателю крутому, книга которого обещает не только прибыль, но еще и блеск марке издательства, могут пообещать 100 000 сразу. Поскольку у нас налоги не платятся, схемы везде серые или черные, о гонорарах говорить, разумеется, не принято, то понятно, что такие люди, как Донцова, Маринина или Акунин, достаточно прилично зарабатывают, но с теми же тиражами на Западе они, разумеется, зарабатывали бы больше. Например, если у меня продается в год, ну, возьмем для простоты, для округления, 500 000 экземпляров, и каждый экземпляр твердый стоил бы в Америке, грубо говоря, 30 долл., но мы возьмем 20. «Хард кавер» в Нью-Йорке стоит тридцатник, «мякиш» – 6–7 долл., а твердый – 27–30. Это получается у нас, значит, 10 млн долл, в год. Из них я безусловно получал бы 20 % как вполне кассовый автор, то есть я бы получал где-то 2 млн долл., но мы еще немного «скрутим» на то, на се и получим не меньше чем 1,5 млн в год. Грубо говоря, я сказал давно, что при тех же тиражах на Западе писатель получает на порядок больше, чем у нас. Есть такое дело. Является ли это справедливым или нет? Если сравнивать с Западом, то это несправедливо, потому что я бы мог получать больший процент и, соответственно, большие деньги, потому что на Западе считается уже что-то от розничной, продажной цены, которая печатается в типографии на обложке. А в России считается от оптовой отпускной цены издателя оптовым торговцам, эта цена реально равняется 60 % от прайса (хотя на самом деле, допустим, на уровне 80 %). Но вот принято так считать и, более того, она равняется не более чем трети той цены, по которой книги продаются в магазине. Значит, 15 % издательских вряд ли превышают 5 % от продажной цены. Таким образом, допустим, один из самых кассовых авторов, неизменно входящих в десятку, прекрасный беллетрист, автор мужского чтива Александр Бушков, один навалявший неимоверное количество толстых книг, хотя какое-то количество писали «негры», но он и сам очень много работает, кое-как вроде бы имеет построенный дом, джип и всякую мелочь в доме в Красноярске. Хотя, по справедливости, он должен быть миллионером даже у нас в России, даже по тем расценкам. Но насколько я знаю, издательства не балуют его большими гонорарами. Однако что касается лично меня, то у меня очень хорошие отношения с «АСТ», и ни у кого и в мыслях нет меня редактировать. Я рисую такие обложки, какие считаю нужным, рядом с очень хорошим дизайнером, который меня очень хорошо понимает, и я очень хорошо понимаю его. В результате книга выходит такая, какую я хочу, но с поправкой, что иногда там бумажка дешевле, иногда обложечка не совсем качественно напечатана, но это уже технические моменты экономии. И вот эту книгу издательство таранит, пихает и сдвигает, как может, насыщающим тиражом и говорит: «Давай еще издадим в четырех видах». Я могу только стучать по дереву, чтобы такая ситуация продолжалась как можно дольше. Тем более что издательство неоднократно мне говорило, что если у меня будут какие-то материальные надобности, то оно всегда готово пойти мне навстречу. Я знаю, что мог бы вырвать из издательства больше, но мне не приходило в голову вырывать. Покой и счастье дороже.
