П. И. Ковалевский
Император Павел I
Интересно то, что и в этом подлом поступке, по-видимому, английское золото играло не малую роль…
Так как это было время самых распространенных доносов, то, естественно, что и об этом заговоре Павел проведал, а равно и об участии в нем Палена. Вот разговор императора с Паленом, переданный последним.
– Граф Пален, вы были здесь в 1762 году.
– Да, ваше величество, но что вам угодно сказать этим?
– Вы участвовали в заговоре, лишившем моего отца престола?
– Ваше величество, я был свидетелем переворота, а не действующим лицом; я был очень молод, я служил в низших офицерских чинах в конном полку, ничего не подозревая, что происходит. Но почему, ваше величество, задаете мне эти вопросы?
– Почему? Вот почему: потому что хотят повторить 1762 год.
Я затрепетал при этих словах, но тотчас оправился и отвечал:
– Да, ваше величество, хотят. Это я знаю и участвую в заговоре.
– Как, вы это знаете и участвуете в заговоре? Что вы мне такое говорите?
– Сущую правду, ваше величество, я участвую в нем или должен показать вид, что участвую, ввиду моей должности, ибо как бы я мог узнать, что намерены они делать, если бы не притворился, что хочу способствовать их замыслам. Но не беспокойтесь, вам нечего бояться: я держу в руках все нити заговора и скоро все станет вам известно. Не старайтесь проводить сравнений между вашими опасностями и опасностями, угрожавшими вашему отцу. Он был иностранец, а вы русский, он ненавидел русских, презирал их и удалил от себя; а вы любите их, уважаете и пользуетесь их любовью; – он не был коронован, а вы коронованы; он раздражил и даже ожесточил против себя гвардию, а вам она предана. Он преследовал духовенство, а вы почитаете его; в его время не было никакой полиции в Петербурге, а ныне она так усовершенствована, что не делается ни шага, не говорится ни слова помимо моего ведома; каковы бы ни были намерения императрицы, она не обладает ни гениальностью, ни умом вашей матери, у нее двадцатилетние дети, а в 1762 году вам было только семь лет…
– Все это правда, – отвечал он, – но, конечно, не надо дремать.
Одновременно с тем Пален исходатайствовал себе чрезвычайные полномочия на случай всяких возможных происшествий. Этими полномочиями он и воспользовался в свое время.
Я позволю себе привести мнения близких людей о Павле в последнее время его царствования.
«Современники замечали, что в течение четырехлетнего царствования Павла стало заметно ухудшение характера государя. Усиление цезарского безумия до крайних пределов увеличивало опасность, грозящую государству, подданным и лицам, окружавшим государя… К тому же окружающие Павла, которым была выгодна всякая перемена, так как за нею следовали повышения, потакали странным прихотям государя. Давным-давно уже возникли бы сомнения в умственной нормальности Павла, если бы от времени до времени не наступали такие периоды, когда он становился проницательным и начинал судить обо всем правильно и справедливо. В 1804 г. Пален после убийства говорит Ланжерону: в последнее время сумасшествие Павла стало кровожадным; никто из нас не был уверен хотя бы за один день своей жизни, скоро бы везде стали воздвигать плахи и вся Сибирь была бы населена несчастными…
Тот же Пален говорит: мы устали быть орудием подобной тирании, и так как мы видели, что безумие его день ото дня усиливалось и обращалось в жажду жестокости, то нам оставалась только одна альтернатива: или избавить мир от чудовища, или же вскоре увидеть себя, а может быть, и части императорской семьи (при любезном науськивании и содействии того же Палена), жертвами следующей ступени злобы. Из одного чувства патриотизма (скажите, какой патриот г. Пален!..) можно было подвергнуть себя, свою жену и своих детей риску самой страшной смерти, с целью вернуть счастье 20 миллионам людей угнетенных, измученных, сосланных, избитых и искалеченных… (Это говорит Пален, пославший к Павлу убийц и выжидавший, чем все кончится, чтобы при неудаче арестовать посланных им убийц.)
Кочубей писал Воронцову: страх, в котором все мы живем, неописуем. Люди боятся своей тени.
Бутурлин пишет: публика находилась между крепостью и орденом Св. Анны, между Сибирью и подарком в 1000 душ.
Не нужно забывать, что все это говорят Пален и другие лица или недовольные Павлом, или оправдывавшиеся в участии в заговоре.
Несомненно, в последние годы жизни Павла его душевное состояние ухудшилось, но могло ли и быть иначе, с одной стороны, при его подозрительности, недоверии и мнительности, а с другой – при политике Палена, на всех науськивавшего Павла и умышленно все извращавшего и преувеличивавшего в распоряжениях Павла, чтобы озлобить против него всех.
Вот что говорит Розенцвейг о Палене: Пален до такой степени возбуждал недоверие Павла к сыновьям, что государь дал ему, как военному губернатору, письменное полномочие арестовать великих князей.
Относительно воздействия на В. К. Александра сам Пален говорит о себе Ланжерону: «Шесть месяцев занимала меня мысль о необходимости свергнуть Павла с престола; между тем эта цель казалась и действительно была недостижима без согласия и даже без содействия В. К. Александра. Я старался возбудить самолюбие Александра и пугал его альтернативой престола, с одной стороны и тюрьмы и даже смерти – с другой… Император погиб и должен был погибнуть. Я не был ни свидетелем, ни действующим лицом в его смерти».
Совершенно основательно замечает Ланжерон: странный ход мыслей, – он не был действующим лицом при убийстве Павла, но поручил совершить это дело Зубовым и Беннигсену…
1 февраля 1801 г. император Павел перебрался из Зимнего дворца в Михайловский дворец. 10 марта во дворце был французский концерт. Государь был задумчив и не обращал никакого внимания на концерт. Александр Павлович – очень озабочен, а государыня с беспокойством следила за супругом. Перед выходом к вечернему столу произошла такая сцена: император подошел к императрице и насмешливо смотрел ей в глаза, – при этом руки его были скрещенными и он тяжело дышал, что означало сильное его недовольство. То же самое он сделал по отношению к великим князьям Александру и Константину. После этого он подошел к Палену, что-то с зловещим видом шепнул ему и направился к столу. Трапеза прошла в гробовом молчании. После ужина император с насмешливой улыбкой отстранил от себя приблизившихся для благодарности императрицу и великих князей и, не поклонившись, быстро вышел. Все были взволнованы. Императрица плакала.
2 февраля, по обыкновению, происходил развод, на котором, против обычая, не было великих князей Александра и Константина. Государь был очень раздражен. После развода военный губернатор, граф Пален, приказал всем офицерам гвардии явиться к нему. Возвратившись от государя, Пален с мрачным и расстроенным видом сказал офицерам:
– Господа, государь приказал вам объявить, что он службою вашею чрезвычайно недоволен; что он ежедневно и на каждом шагу примечает ваше нерадение, леность и невнимание к его приказаниям и вообще небрежность в исполнении вашей должности; так что ежели он и впредь будет замечать то же, то он приказал вам сказать, что он разошлет вас всех по таким местам, где и костей ваших не сыщут. Извольте ехать по домам и старайтесь вести себя лучше.
