полная версия

Павел Дмитриевич Заякин
Ненужные люди. Сборник непутевых рассказов

ПРЯМЫЕ ПРОДАЖИ

Сначала высшая идея, а потом деньги, а без высшей идеи с деньгами общество провалится.

Ф.М. Достоевский, Подросток

1.

Симина мама умерла при родах. Отец запил и даже в роддом не поехал забирать малышку Лизу, всё сделала Варя, старшая Симина сестра, у которой уже была своя семья и годовалая дочка. Сима тогда не рассмотрел толком Лизу, только мелькнуло сморщенное красное личико с носиком-кнопкой, выглядывающее из плотно свернутого рулончика, а потом весь этот пакет с розовой лентой поперёк дернулся и не по-младенчески басовито заорал. Но это было уже спустя дней десять, а тогда, в тот день, Варя приехала в больницу забирать мать. Он тоже приехал туда, немного раньше, прямо со школы, где отсидел уроки с отсутствующим видом и с пустотой в башке. Дошёл до крыльца, меся потрескавшимися кроссовками грязный снег и чувствуя только одно – как впитывают носки тающую кашицу и холодят пальцы до немеющего безразличия… Толкнул крутящуюся дверь, выпал в холл, пахнущий аптекой и теплом, пошлёпал к стойке, откуда грубо был изгнан охранником в камуфляже к лавочке возле входной двери: «Куда прёшься? Одевай бахилы!» Послушно надел хрустящие синие пакетики на мокрую обувь, вернулся к стойке, выдавил сипло материны данные, уставился сквозь девицу, деловито стучащую по клавишам… Девица ойкнула, подняла на него круглые глаза, спросила испуганно: «А ты… а вы… кем приходились… покойной?» – «Сын». – «Вам надо в морг, это за вторым корпусом, одноэтажное здание». Девица помолчала, потом спросила всё-таки, пряча взгляд в мониторе: «А ребёночка кто забирать будет?» – «Я не знаю», – бросил Сима, разворачиваясь обратно к двери, и пошёл на выход, искать второй корпус. Так и брёл по тающим грязно-белым дорожкам, шурша неснятыми бахилами. И только в морге, когда усатый санитар в холодной кафельной комнате откинул с лица матери простыню, он заплакал, опустился перед каталкой с телом на корточки, и всё повторял: «Мама, как же? Ну как же?..»

… Варя приехала через полчаса, нашла его в «зале прощаний», безликой помеси протестантского «молитвенного дома» и сельского клуба, где он сидел, сгорбившись, на дешевом складном стуле, с натёкшей под ним талой лужей, в нелепых синих бахилах. Он встал ей навстречу и опять заплакал, молча, не подвывая, просто потёк глазами, уткнулся в Варину шубку, пахнущую кошкой и валокордином, и та обняла его, прижала крепко, зашептала в ухо, срываясь: «Симочка, мы сможем… А маме уже не будет хуже, слышишь? Мама наша уже на небесах… Мы сможем…»

Он почти ей поверил тогда. Очень хотелось смочь и жить дальше без этой сосущей в груди боли, как от воткнутого туда ножа. Он старался всю неделю. И когда забирали мать из морга, и когда отпевали её в церкви, показавшейся ему такой пустой без неё («почему без неё? Вот же она, лежит, вроде как спит, и вид у неё такой усталый, будто спит…»), и на поминках, где отец, наконец-то, вышел из их с матерью спальни, страшный, одутловато-опухший, всклокоченный, в мятом коричневом подряснике, но уже трезвый, прошёл мимо них, замолчавших враз, мимо стола, где они сидели, напялил куртку, шапку, сунул ноги в валенки с калошами и отправился на её могилу плакать. Отец Михаил, второй священник, что отпевал мать, шепнул ему, Симе, тогда за столом: «Пусть… не ходи за ним. Чтобы отпустить, нужно время. Отпустит и вернётся».

Даже когда он помогал сестре Варе довезти Лизу до Вариного дома и тащил сумку со склянками и тряпками до такси, а потом – по лестнице, на пятый Варин этаж, он старался «смочь». А когда, уже в квартире, вынимая из сумки бутылочки с молоком, выронил на пол материну ночнушку, понял, что не сможет. Не отпустит мать, как эту сорочку, которая пахла ей до сих пор. И не простит этому розовому комочку, что тетешкала сейчас Варя на кровати, смерти матери.

Именно тогда он решил сбежать из Реченска. Порылся в шкафу, нашел материну заначку в тридцать тысяч, шесть рыжих бумажек; выудил из конфетной коробки, где они хранили всякие документы, свой паспорт, аттестат за девять классов и свидетельство о рождении; скидал в сумку одежу и книжки; уболтал Нину Ивановну, доверчивую классуху, принять заявление об уходе из школы, написанное им от имени отца («решил в техникум поступать, специальность получать»); обнял вечером, перед сном, маленьких Ильюшку и Славика, братишек-погодков; купил билет на поезд до краевого Енисейска и уехал на нижней боковой полке, с облегчением глядя в тёмное окно на проносящиеся мимо последние реченские огни. Ножевая боль в области груди немного утихла, и он смог уснуть, впервые за эти десять дней ни разу не просыпаясь…

… В Енисейске, влекомый толпой, вывалился на перрон из тёплого вагона в мартовскую стылую сырость, бездумно пошел за потоком к переходу, вынырнул в здании вокзала, поозирался, нашёл киоск с пирожками и чаем, позавтракал, стоя за круглым столом и двинулся к кассам – из Енисейска надо было уезжать, тут его стали бы искать в первую очередь. Скользнул глазами по расписанию поездов, наткнулся на Абалаково, подумал: «Почему бы и нет?», отстоял очередь и взял очередной плацкарт.

Толстая вахтёрша в униформе пропустила его с билетом в зал ожидания, и он пошел вдоль скамеек, туда, где была стойка с розетками – надо было уже подзарядить смартфон, да и впереди был целый день до поезда. Управился с телефоном, сел на деревянный потёртый диван-лавку рядом, под ноги кинул сумку с вещами, выудив предварительно оттуда книжку в мягкой обложке, и откинулся на спинку дивана с облегчением, погрузился в мир придуманных героев приключенческого романа…

2.

Александр таксовал полгода, гонял по Абалакову в поисках клиентов, срываясь от места высадки к месту новой посадки очередного пассажира. Каждая сотка была на счету, но за это время ему удавалось с трудом зарабатывать чистыми тысячу в день, отбивая бензин, мелкий ремонт, который вылазил всегда, не реже пары раз в неделю. Уставал сильно, особенно выходя на работу от вечернего «часа пик», когда все ехали с работы и улицы стояли, мигая огнями машин, до позднего вечера, когда он пытался поймать корпоративный развоз сотрудников кафешек и загулявших горожан. Приезжал домой, уже далеко за полночь, падал на диван, едва раздевшись, и засыпал, выключался, проваливался в чёрное ничто, без снов и пробуждений.

Жили они втроём, с женой и сыном в съемной «двушке», за которую тоже надо было платить каждый месяц, плюс свет, вода и интернет, и всё это сосало силы и деньги, а таксовка не спасала, и жене его, Марине, пришлось вернуться к услугам массажа на дому, потому что её пенсионной десятки не хватало. Он старался утрами не смотреть, как Марина старательно разминает больные руки, хрустя артритными суставами, а потом начинает наводить порядок в их комнате в ожидании клиентов, вставал, быстро мылся в душе, завтракал и выскакивал во двор, к машине – разогревать и отлавливать первых клиентов. В обед, если комната была занята клиентами жены, проскакивал в кухню, разогревал еду и обедал один, за книжкой, пытаясь хоть немного отвлечься от будней и ожиданий.

Ждал Александр непонятно чего: когда два года назад он уезжал служить в Поруссию, он понимал, что место настоятеля лютеранской церкви в Абалаково он потеряет, да и не думал он возвращаться, думал, что осядет в другой стране и будет служить, как когда-то служил в Шахтах и в Абалаково, которым отдал без малого четверть века. Его и приняли нормально, дали два прихода, сняли жилье, помогли с переездом, и всё, казалось, начало настраиваться на новую жизнь. Если бы не церковный раскол, так бы всё, наверное, и было. И когда он оказался фигурантом уголовного дела по «рейдерскому захвату» власти в своём приходе в городке Реве и понял, что стараниями раскольников из свидетелей быстро дрейфует в сторону обвиняемого, принял решение вернуться обратно – не хотелось подставлять семью в чужой стране. Уехал вовремя, ему написали прихожане, что полиция уже начала дёргать их: мол, где ваш пастор, дело переквалифицировано, нужно его ещё раз опросить…

Вернуться-то вернулся, да так и остался «за штатом» своей церкви – свободных приходов не было, служил «на подхвате» и ждал – вдруг где-то будет востребован? Хорошо, что была машина, и он ушел в таксисты, как и многие в этом городе, где шутили, что одна половина Абалаково возит другую.

Он писал в разные церкви, рассылал резюме, но везде была скорее потребность в прихожанах, чем в пасторах, и письма его оставались без ответа. На вахту «на севера» разнорабочим его не брали по причине возраста, работать сторожем за десятку в месяц он не хотел сам, поэтому пробивался таксовкой, каждое утро заглядывая в смартфон и листая почту, не зная уже, чего ожидает сам – вакансий с разных сайтов работодателей, на которые он был подписан, ответов на его резюме священника или письма от Самого Господа. Это стало ритуалом, как для многих чашка кофе или первая сигарета – пока грелась машина во дворе, проверить почту.

В тот день было письмо с предложением, он быстро просмотрел: курьерская работа на машине, тысяча в день, ГСМ, пятидневка. Прикинул: то же, что с такси, но, может, менее суетно? Решил набрать. Ответил молодой, напористый мужской голос: «Коммерческая компания «Территория», меня зовут Фёдором, могу я вам чем-то помочь?» – «Наверное, – сказал он, – наверное, можете. Мне было предложение в ответ на мой запрос по работе на машине». – «Да, это я отправлял, – заулыбался в трубке Фёдор, – вчера мониторил и нашёл ваш запрос. Вы можете подъехать сегодня? Вечером, в девятнадцать вас устроит?» Он согласился, записал адрес и, сбросив разговор, откинулся на сиденье своей «хонды», уже урчащей на пониженных оборотах. «Прогрелась. Пора работать…»

…Офис «Территории» располагался на верхнем этаже в обшарпанном трехэтажном бизнес-центре, изнутри ещё более страшном и подубитом, чем снаружи. Он шёл по тускло освещённому коридору, где топорщились еще советские панели из лакированной ДВП, над которыми шли трещинами толстые слои когда-то зелёной краски, шёл, минуя двери разных фирм. «Территория» снимала зарешёченный угол, и он надавил на ярко-красную кнопку, вызывая сотрудника. Никто не появился, но дверь щёлкнула, и Александр вошёл в холл, толкнув чёрную арматурную дверь. Откуда-то из кабинета выскочил здоровяк лет тридцати, высокий, крепкий, лысый, с маленькими глазками на широком лице. Неожиданный офисный прикид – рубашка, галстук, пиджак – конфликтовал с этим лицом хитроватого «селюка», как назвали бы это в Поруссии. Он на ходу протянул руку, вытерев её о борт пиджака: «Я Федя. А ты же Саша, наш новый водитель?» Он автоматически пожал влажную ладонь, отшагнул от напористого Феди в решётчатой ограде секции, улыбнулся: «Сдаюсь. Чего и куда возить надо? Надеюсь, не наркотики и оружие?»

3.

Симой его звали все, а вообще-то он был Серафим – белобрысый, кудрявый, с голубыми глазами пухлый младенчик, ну как, скажите, могли назвать его ещё поп и попадья в холодном северном Реченске? Ох и натерпелся он в детстве с этим именем, начиная от сестры Вари и заканчивая детсадовскими, а потом и школьными однокашниками! Обижался, плакал, дрался, а потом привык, ну, Симка так Симка, пусть себе веселятся… То, что отец был священником, кстати, вообще не вызывало никаких поводов для веселья, подумаешь, батя – поп! Наоборот, накануне зачётов и контрольных некоторые подходили в школьном коридоре или во дворе и, пряча взгляд, заискивающе говорили: «Сим, ты это… Замолви за нас… там?» Он важно кивал, стрелял сигаретку и тут же забывал о просьбе, справедливо полагая, что Господу на небесах такими мелочами докучать не стоит. Да и о себе не просил, учился средне, с четверки на тройку, и последних с каждым классом становилось всё больше. Особых мечтаний о будущем у Симы не было, кроме двух: уехать из захолустного Реченска и разбогатеть. Сначала он думал о семинарии в Енисейске, но это скорее была идея отца, и к пятнадцати годам, возрасту строптивого самоопределения, она подвыцвела в его голове, а вот желание разбогатеть, наоборот, укоренилось и стало принимать разные формы, типа летней подработки на заправке или автомойке. Зачем, с какой целью нужно было разбогатеть, Сима не думал, важно было вырваться из Реченска, из вечной жизни «в аскезе и воздержании», из семьи, где после Вари, которая уже жила отдельно, «ты старший», «ты отвечаешь за братьев», «ты главный материн помощник». Богатство давало свободу от этого всего, а что еще нужно в пятнадцать, а потом в шестнадцать лет? «Делай что должно, и будь что будет», – любил говаривать его отец. Сима всегда его мысленно поправлял: «Делай, что хочешь, когда всё можешь, и тогда всё будет», но вслух, конечно, не говорил.

Бога Сима боялся и не любил. А за что Его было любить? Всегда хмурый, как его отец, недоступно-великий, всем обладающий и ни во что особо не вмешивающийся, прям Олигарх над олигархами, а люди для Него – так, обслуживающий персонал. Все иконы – что Христа, что святых – в реченской церкви были такими: суровыми и строгими неприступными ликами Хозяина и Его помощников – надсмотрщиков. Только икона Богородицы была будто бы окошком в какой-то другой мир, где есть милость и жалость к убогим работникам. У этой иконы он и любил стоять на службах, слыша материнский голос на клиросе в хоре и высматривая материны черты в образе.

Мать он любил и не боялся совсем. А чего её было боятся? Тихая до кротости, всегда в платке, покрывавшем светлые тугие косы, и в длинном платье, она раньше – до Славика и Ильюши, братьев-погодков – часто засыпала с ним на постели, рассказывала ему на ночь всякие истории с продолжениями, в которых уже потом, когда он стал читать толстые книжки, он узнавал перепевы и сюжеты из «Хроник Нарнии» и «Властелина Колец», а тогда, когда он с замиранием слушал её шёпот, она казалась ему проводником в иные миры, будто Богородица с иконы.

Если б не мать, может, Сима сбежал бы и раньше, после десятого класса, в технарь или в какой технический лицей в Енисейске, но мать было жалко, потому что отец тогда уже лет несколько как стал сильно попивать, доходя до «рюмочки с утра» и «чекушки на ужин». Нет, ни мать, ни детей он не трогал, ему это было не нужно, с его медвежьей комплекцией и суровым взглядом, от которого хотелось пригнуться. В его присутствии всегда и всем было тяжело, даже малые начинали орать в голос, и только мать могла смягчить эту гнетущую угрюмую тяжесть.

… В вечернем абалаковском поезде Сима залёг на вторую полку и залез в смартфон. Пискнула почта – письмо от Вари. Пробежал глазами куриное квохтание, поморщился, быстро набрал ответ:

«Привет, сестричка! Не беспокойся за меня, я не пропаду. И никакой полиции не надо подключать. Я еду к друзьям; как доеду – напишу. С работой тоже решу, ты знаешь – я могу работать. Не надо меня опекать, мне уже почти семнадцать, вспомни себя, во сколько ты ускакала из дома в общагу педучилища? Ладно, не дави слезу, присмотри лучше за малыми, да за отцом, чтоб не запил опять. А я справлюсь. Будут деньги – пошлю вам. Обнимашки». Нажал «отправить», откинулся на подушку, потом уставился в оконную темноту. «К друзьям…» Хм. Лучше бы найти этих друзей, пока не кончились материны деньги… Опять полез в смартфон, быстро набрал в браузере «вакансии в Абалакове», терпеливо дождался загрузки с подтупливающего интернета. Ого! Вакансий хватало, но в основном это была реклама такси, приглашали водителей с собственной машиной. Ага, вот есть разнорабочие, вот – грузчики… Он торопливо отмечал вакансии, трогая звёздочку, сохраняя страницы в «избранное». «Курьеры». Открыл, пробежал взглядом: «Крупная коммерческая фирма «Территория» набирает курьеров по доставке товаров бытового и хозяйственного назначения. От восьмисот рублей в день. Возраст и образование значения не имеют. Иногородним предоставим койко-место в общежитии. Ссылка на анкету… Запись на собеседование по телефону…»

4.

К девяти Александр уже стоял у того же здания с офисом «Территории», прямо напротив курилки – мятого ведра на углу дома. Старенький «Одиссей», помытый и вычищенный, тихо пыхтел на низких оборотах, печка гнала тепло по салону, фары светили на стену с плохо затертой надписью краской из баллончика: «Работа мечты. 100к в месяц», дальше шла вполне читаемая ссылка на канал в Телеграме, торговавший наркотой в закладках. Александр улыбнулся, вспомнив свою вчерашнюю фразу насчет оружия и наркотиков, и как изменилось лицо Фёдора: «Нет-нет! Мы таким не занимаемся! У нас очень достойная и законная работа!». Впрочем, ни трудовая книжка Александра, ни договор с ним о трудоустройстве его не интересовал: «В день по тыще, расчет сразу вечером. По субботам, если захочешь выйти, та же тыща, если в дальние командировки с ночевкой, то плюс командировочные и гостиница, но это редкость. В основном, с девяти до шести, пять к двум. И да, бензин заливаем». Его смутила неофициальная сторона работы, но попробовать стоило, потому как писк таксометра уже вызывал изжогу. Откатаюсь денёк, посмотрю – решил он и согласился.

Заглушил двигатель, вышел на мартовский утренний морозец, втянул холодный воздух полной грудью, огляделся. Рядом пыхтели легковушки, рявкнул тормозами и обдал смрадом солярки фургон, водила, не глуша машину, пошел неторопливо к задней двери, извлёк из фургона поддон с душистым хлебом, понёс, поскальзываясь, к кафешке, расположенной в то же здании, что и «Территория». Наконец, хлопнула дверь бизнес-центра, и на крыльцо вывалилась взъерошенная и, кажется, потная толпа, в разноцветных куртках и пальто, большинство без головных уборов, потянули из карманов сигареты, задымили возле урны. Он с любопытством оглядел их: молодые в основном, лет по двадцать с хвостиком, парни все неуловимо похожи на вчерашнего Федю: то ли безвкусными галстуками, то ли кургузыми брюками, то ли отражением деревенского менталитета на лицах. Женский состав преобладал и был более разнообразен – от юных студенток до сорокалетних тёток, напомнивших ему выражением лиц продавщиц магазина какого-нибудь районного центра. Курили жадно и быстро, будто спешили куда, попутно разговаривая с растерянными новичками, как понял Александр. Новички тоже курили, почти все, пытались задавать вопросы, но получали стандартные ответы, типа: «Да сегодня всё увидишь сам. Стажировка ведь. Ты готов поехать на день в другой город? Да, конечно, и вернёшься с нами, без проблем!». Докурили, побросали окурки мимо ведра, символизировавшего урну, стали втягиваться обратно в двери. К нему подошёл вчерашний Фёдор, протянул руку: «Здоров, Саша! Как сам?» Он пожал ладонь, незаметно вытер руку о брюки, пожал плечами: «Нормально. Когда едем?» Фёдор засуетился: «Скоро, скоро! Сегодня двинем в Чикаго, сейчас соберем народ, и поедем», дёрнулся к двери. «В Чика… куда?» – «Так это… в Углегорск поедем, сегодня туда маршрут». Александр кивнул, и Фёдор убежал в здание.

Углегорск был шахтёрским городком рядом с Абалаковым, километрах в пятнадцати, и Александр его знал неплохо, изучил, пока таксовал. Заглушил двигатель, протёр тряпочкой окна от нечего делать, поправил коврики в салоне. Наконец дверь захлопала снова, выплёвывая на крыльцо обитателей офиса «Территории». Фёдор нёс две большие сумки, за ним семенила девица с лицом озадаченной старшеклассницы, попавшей на незапланированную контрольную. «А мы когда вернёмся? А что мы будем делать-то? А если мне не понравится?» Фёдор поставил сумки в предусмотрительно открытый багажник, обернулся к девице, выдал доброжелательный оскал: «Марьяна же зовут? Ты не кипишуй, слышь, Марьяна? Тебе понравится. Тебе же нужна работа? Ну вот! Садить пока в машину, посиди, подожди команду, скоро поедем». И подмигнул Александру заговорщицки. Тот раскрыл боковую дверцу: «Прошу пани!», девица вздохнула и, подобрав полы плаща, втянулась на задний ряд. Подошли еще двое с пакетами – лобастая девушка с распущенными длинными волосами в свитере и в чёрных в обтяг джинсах-стрейч на ладной фигурке и худенький вертлявый азиат, красная рубашка с жёлтым галстуком под тонкой курткой. Он помог составить всё в багажник, вертлявый протянул руку: «Теодор. А это…» – «Беатриче?» – ляпнул вдруг Александр и засмеялся, глядя, как расширяются узкие глаза вертлявого. «Не, это Катя. Она недавно с нами, но уже сама работает. А я инструктор». И он распрямился, горделиво выпятив красную рубашку на груди. «А Теодор – это реальное имя или псевдоним?» – продолжил троллинг Александр. Вертлявый «Теодор» хихикнул и подмигнул: «Рубишь фишку. Так-то я Федя, но два Фёдора в одной команде, да ещё и оба инструкторы – это избыток, так что он – «Крепыш», а я – «Теодор». Сейчас он придёт с Васькой и новичком Васькиным и поедем. А ты – Санёк, значит?» Он хмыкнул, погасил улыбку, заглянул вертлявому в глаза, произнёс по раздельности: «А-лек-сандр! Приятно познакомиться, Теодор!» и отошёл к багажнику, куда Фёдор-старший, он же Крепыш, пихал очередные два набитых пакета, перехватил: «Давай, я сам поставлю, чтоб закрылось». Расселись: Крепыш вереди, с ним второй Фёдор, вертлявый «Теодор», на третьем ряде сидений – поджавшая губы Марьяна и лобастая Катя. Он завёл двигатель, вышел навстречу двум спешащим к машине парням, открыл дверь и понял, что один из парней всё-таки, девушка: крепко сбитая, крупная, но почти безо всех женских округлостей, стрижка короткая, в зубах сигарета, в руках еще два пакета. Он растерянно их взял, сунул в салон: «Ну, это на руках как-нибудь, багажник забит». Выпрямился, машинально взял протянутую руку мужеподобной девицы: «Александр» – «Ну а я Васька. В смысле, Василиса. А этот укурок – Семён, вроде. Да ведь? Семён?» «Укурок», невысокий блёклый парень, лет под девятнадцать-двадцать, с крупной, коротко стриженой головой и в болоньевой старенькой куртке, кивнул, торопливо дотягивая сигарету и полез в дверь, а разбитная Васька распахнула переднюю дверь и нахально ткнула кулаком (ничего себе у неё ручищи, подумалось Александру) в плечо старшему Фёдору: «Фе-едь! Слышь? Не говни, мы же договаривались: я после операции, сяду впереди, так что «давайдосвиданья» взад-назад». Фёдор крякнул, выбрался с переднего, полез на средний ряд, двигая «Теодора» бедром. Васька плюхнулась вперёд так, что заныла подвеска машины, он тоже забрался, мысленно сосчитав «личный состав», тронул машину с места.

«Саш, щас на рынок давай, там есть кафешка, «У Гиви», знаешь? Ну ничего, я покажу. Мы перекусим – и в Углегорск, ага?» Он кивнул на реплику Фёдора, мысленно покачал головой: что ж они так запанибрата и будут? Пока ехали к рынку, «Теодор» завёл разговор с Марьяной и Семёном. Выглядело это примерно так: «Ребят, а вы сами откуда, с Абалаково? Нет? А откуда? О, я тоже с Чёрного Яра, а ты там где живёшь, Марьян? А ты, Сёма, служил? Где? В Братске? О, у нас Васька оттуда, ну, почти оттуда, да, Вась? Ну, с Бурятии, почти оттуда. А чё на контракт не пошёл? А я три года контракта оттарабанил в Армении, в военной разведке. А у тебя, Марьяна, парень есть? А паспорт взяла? А то мы тебя сейчас в публичный дом поедем продавать, нам не надо, чтоб тебя искал кто-то. А Сёму просто за выкуп вернём, да Сём? Есть у тебя богатые родственники? Да не ссыте вы, шучу я, шучу…» Машина взорвалась смехом, только натянуто улыбались Марьяна с Семёном, и он, Александр, делал вид, что сосредоточенно следит за дорогой. «Ничё, привыкайте к нашим шуткам, у нас тут в команде весело, не соскучитесь. Вот тут, на стоянке давай встанем, Саш…»

Он аккуратно зарулил на парковку, втиснулся на свободное место, заглушил машину: «Ну, вы идите, я завтракал, здесь подожду». Команда вывалилась из «Одиссея», все опять закурили, потом пошли к переходу, за которым под вывеской «У Гиви» виднелась крикливая надпись: «Заходи, генацвали!»

Александр полчаса прождал в машине, скроля ленту: почта, Фейсбук, Контакт. Наконец, появились его пассажиры на выходе из кафе. Опять достали сигареты, стали курить, потом потихоньку двинулись по переходу в его сторону, заползли на свои места. Фёдор-старший тронул его за плечо: «Саш, поехали, все на месте».

По дороге «Теодор» не унимался: расспрашивал Марьяну, удовлетворяет ли её парень, пускался в рассуждения о сексе, перемежая их анекдотами. «А вот еще. Бабка приходит в магазин, купила галоши, а коробку ей не дали. Ну и, значить, зашла она в аптеку и попросила коробку там. Аптекарь, долго не думая, дает ей коробку, а там написано: «Сто презервативов». Бабка туда галоши пихнула, коробку под мышку и лезет в автобус. Пассажиры все в шоке, один и спрашивает у неё: «Бабуля, и надолго вам этой коробочки хватает?» А бабка ему отвечает: «Ой, милок, как мой дед шоркает, хоть бы на неделю хватило!» Все опять заржали. Он глянул в зеркало: Марьяна улыбалась, сдерживаясь, а Семён уже хохотал со всеми, вплетаясь в общий хор: «Ой, мамочки! На неделю бы! Хватило!» Александр вдавил пальцем кнопку автомобильной магнитолы, загрузилась его флешка, он выбрал сборку «Машины времени», запустил негромко «Битву с дураками». Сидящие в машине поначалу притихли, потом продолжили разговор о чём-то за его спиной.

Когда пошел Углегорск – «Чикаго», Александр убавил громкость, и Теодор, оторвавшись от анекдотов, переквалифицировался в лоцмана, подсказывая, куда рулить. Пару раз им навстречу попадались машины «Почты России», и тогда все, кроме него и новичков, хлопали в ладоши, тёрли их, а потом протягивали навстречу синему автомобилю, ползущему мимо. Потом совали пустые руки по внутренним карманам, будто пряча там что-то. «Пенсию повезли, – пояснил недоуменной Марьяне «Теодор», – деньги к клиентам в дом, а оттуда – к нам. Примета такая…»

Где-то на отшибе, в микрорайончике, усеянном деревянными двухэтажными бараками, они встали у магазина. Вышли, снова закурили, оба Фёдора и Василиса отошли в сторонку и стали обсуждать что-то, размахивая руками, указывая на дома. «Распределяют, кому куда, что ли?» – подумалось ему лениво. «Ты, Федя, падики пробиваешь со стажером, Васька, в тех вон двух домах, а ты возьмёшь двушки напротив. Я Марьяну возьму, пойду во-он туда, в те дома, слева от дороги, ну и Кате покажу пару домов напротив. Всё ясно, дистрики вшивые?» – «Сам ты дистрик, – обиделась почему-то на «дистрика», а не на «вшивого», Васька. – Командир, ёпта. Всё понятно, чё? Заводи!»

«Падики» – это подъезды, догадался он, а что такое дистрики? Марьяну, опасливо вышедшую из машины в замшевых сапогах-чулках, и смотрящую исподлобья Катю прихватил коренастый Фёдор-Крепыш, вручивший Кате пакет, а себе на плечо взваливший сумку побольше. «Теодор» с Семёном и Василисой, закурив по очередной сигарете и подхватив остальное, пошли в другую сторону, ритуально хлопнув ладонь в ладонь друг друга. Он не успел оглянуться, как остался у магазина один. Перевёл дыхание, вышел на весеннее солнышко, погрелся, зажмурившись. «Дистрики», инструкторы… Что они вообще за фирма? Вчера Фёдор вкратце описал их работу – разносят по квартирам пакеты от фирмы, типа подарки, но при этом слове «подарки» он как-то странновато хихикал и подмигивал. А сегодня, помогая загружать пакеты, Александр увидел ручки сковородок, упаковки ножей, коробки с ручными массажёрами. Неужели и вправду дарят всё это? Тогда какой в этом коммерческий смысл?

Со склона, к которому притулились бараки, потянуло холодным ветром от присевших, присыпанных чёрной пудрой угля, сугробов. Он поёжился, забрался в машину, запустил двигатель. Рука полезла в карман за смартфоном, пальцы привычно вызвали почту. Завтра надо взять с собой книгу и термос с кофе, подумалось ему.

…Часа через два пассажиры стали подтягиваться. Василиса с сигаретой, прилипшей к губе и пустым пакетом под мышкой, коренастый Фёдор, тоже без сумки и уже в полуобнимку с лобастой Катей, следом семенила, выбирая дорогу почище, парусящая на ветру Марьяна. Шумная, матерящаяся на холод Васька полезла на переднее сиденье греться, откинув бычок на дорогу, Марьяна тоже стала устраиваться на заднем сидении. Выражение её лица было сумрачным. Фёдор с Катей исчезли в магазине.

«Как успехи?» – спросил он, запуская двигатель и включая печку. «У нас дела всегда зае@#тельские! Видишь, по комплекту с Крепышом, ну с Федей, откидали, козные тут домишки» – «Откидали – это как?» – «Раздали, дядя, всё раздали!» Васька расхохоталась, глядя на задранные брови Александра, потом пояснила: «Ну, мы ходим по падикам, предлагаем людям комплекты, типа, это подарки им от фирмы. Говорим, что на неделе будет ярмарка в городе, там всё это стоить будет в два-три раза дороже, а тут – бесплатно, только за доставку платишь, типа» – «И что, берут?» – «Да за не@#й делать! Не, ну бывает, конечно, что и матом пошлют, или дверью хлопнут перед шнобелем, но мы ж упорные, от двери к двери, от сердца к сердцу. С нами только заговори, мы хоть чёрта лысого сосватаем!» – «Значит, всё-таки продаёте. Только таким-этаким способом…» Он замялся, подыскивая слова, Васька опять хохотнула, ткнула в плечо: «Точняк! Это называется – прямые продажи. Когда не покупатель идёт в магаз, а товар сам к нему приходит домой. Он даже ещё не знает, что ему надо это купить, но мы-то знаем! Товар – херня, всё реклама решает, а мы и есть эта реклама». Он отодвинулся к двери – слишком много было в машине жестикулирующей Василисы, спросил еще: «А ярмарка как же? Вы её тоже проводите, или другие приезжают?» Васька хрюкнула, заходясь от смеха: «Саш, ну ты что, с дуба рухнул? Какая, к е@еням, ярмарка? Никакой ярмарки никто не проводит, наше дело – товар скинуть, хоть ёжиком, хоть белочкой обернувшись, ты чего?» Он заглянул в Васькины маленькие глазки на угреватом широком лице, хмыкнул: «Врёте, выходит?» Та ухмыльнулась, махнула растопыренной пятернёй: «Это ж по-другому называется сейчас – «маркетнговый ход», типа. Как со скидками в магазине. Вроде тебе и не надо, и цена вроде не маленькая, а видишь надпись: «Сегодня скидки до двадцати пяти процентов!», и рука сама тянется за товаром». Он пожал плечами, не желая пускаться в дискуссию, и Василиса полезла из машины: «Ладно, я пошла дальше, второй пакет мотать». Он вышел, открыл багажник, Василиса дёрнула на себя очередной пакет, пошла к баракам.

«Джуса тебе, Вась!» – донеслось с крыльца магазина. Они с Васькой обернулись одновременно – на крыльце стояли Фёдор Крепыш и Катя, в руках по бутылке «Абалаковского». «А ничё, что вы на работе и ещё е@ашить и е@ашить?» – неодобрительно крикнула Василиса. «Ничего! – махнул рукой Крепыш. – Не пьянства ради, а куража для! Это ж нам как допинг».

Залезли с бутылками в машину («Мы аккуратно, не волнуйся, Саша! Щас по-быстрому допьём и пойдём!»), выпустив из машины раздражённую Марьяну. «Я-то думала, что это нормальная работа, а это сетевой маркетинг, который мне нахрен не нужен. Нет чтобы сразу сказать, так повезли куда-то, к чёрту на кулички! И вы ничего не сказали!» Александр обескураженно пожал плечами, не найдясь, что ответить, а у машины отъехало стекло, показался Фёдор: «Ну, Марьяна, что ты опять шумишь? Ну не твоё, так не твоё, ладно. Доставим тебя к шести домой, а пока тут посиди, в машине». И рыгнул громко, поднимая стекло. «Ну уж нет! Буду я тут торчать до шести!» Марьяна нервно выхватила из кармана смартфон, вызвала такси и убежала в магазин, ждать.