Павел Беляев
Сезон пурги и пепла
– Хорошо, – кивнул медведь и посмотрел на сородичей. – Спасибо, братья, дальше я сам. Расходитесь.
Медведи что-то проворчали, и не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять: они волновались за говорившего. Кто этих пришлых знает? И чего у них на уме на самом деле? Но медведь непреклонно отослал всех вон, и косолапые вынужденно повиновались.
– Меня зовут Трес. Идите за мной.
Медведь подобрал хворост, который всё это время валялся прямо за ним, и двинул по-прежнему через бурелом.
– Странное имечко для этих широт, – заметил Лугин.
– Для чего? – не понял Трес.
– Для этих мест, – объяснил Азарь.
Медведь фыркнул:
– Для вас, лысых, может, и странное, а у нас очень даже в самый раз. Трес – это от трескун. Вы, наверное, заметили, что я не очень тих, когда иду.
– А ещё мы заметили, что ты выражаешься умнее иных людей, – произнёс молодой философ. – В смысле лысых. Откуда ты такой умный выискался?
– А это, друзья мои, долгий разговор. На ходу лучше не вести. Да, в общем, осталось недолго, наберитесь терпения. А там посидим в тепле, кипрея с малинкой попьём… Мёду не дам, зима на носу, сами понимаете.
Философы не понимали, но решили не расспрашивать странного медведя. В конце концов, поговорить он вроде не прочь, но не сейчас, так чего лишний раз дёргать? Скоро сам всё расскажет.
По крайней мере, философы на это надеялись.
Поэтому вместо медведя Азарь напустился на учителя.
– Лугин? – поражённо прошипел он. – Лугин Заозёрный? А это мой ученик Азарь? А как же вот это твоё: «Меня зовут Пазей, а это мой сын»? Какого дедера, Луги?
– Медведь и впрямь очень умён, я решил не обижать его ложью. На которую, между прочим, он не повёлся с самого начала! – в ответ зашипел старый философ. – Тем более их была целая толпа. Пожалуй, не стоило раздражать мишек.
– Вообще-то у медведей очень хороший слух, – проворчал Трес. – Так что я всё слышал. Я очень рад, Лугин Заозёрный, что ты решил не лгать, но не считайте меня больше глухарём!
– Как скажешь! – проворчал Азарь.
– И не называйте нас больше мишками…
– Что, плохие воспоминания? – не удержался от ехидства молодец.
– Что-то вроде того…
Они пришли к некой усреднённой постройке между медвежьей берлогой и человеческой землянкой. Лаз был занавешен грубой мешковатой дерюгой, а на покрытой дёрном и сухостоем крыше росла малина.
Внутри было достаточно просторно, чтобы берлога вместила в себя штук пять-шесть медведей, причём вытянувшихся в полный рост на нормальных таких дубовых полатях. В действительности же в дальнем углу был свален ворох примятой соломы, на которой, видимо, спал Трес. По всей земляной стене справа от входа тянулись берестяные короба. А слева…
Слева – это был отдельный разговор, поскольку там стояли книжные полки. Они были грубо вырублены – не сколочены, а именно вырублены, – из цельного ствола огромного дуба. И книг на них было не меньше пятидесяти. Ничего удивительного, что Азарь в первую очередь подошёл именно к ним.
– Мать честная, Луги, ты тоже это видишь?
– Так же отчётливо, как и тебя. И ты всё это прочитал, почтенный Трев? – обратился он к медведю.
– Трес.
– Прости, пожалуйста, – повинился Лугин. – Я просто немного сбит с толку.
Трес разложил хворост перед коробами и размял затёкшую спину – совсем как человек.
– Честно говоря, не всё, Лугин Заозёрный. Твою книгу я не осилил. Ох и нудный же ты мужик…
Азарь расхохотался.
– Видишь, Луги? Не один я так считаю! Чёрт возьми, тут и правда есть твоя писанина! – воскликнул Азарь, уставившись на увесистый том под названием «Трактат о сути вещей».
Лугин вздохнул.
– Вообще-то я написал много чего и помимо него…
Медведь между тем наломал хворост мелкими веточками и сложил в маленький шалаш прямо на землю в самом центре берлоги. Потом Трес что-то пробубнил себе под нос, и хворост занялся огнём.
– О, – поражённо произнёс Лугин, хотя чему тут было удивляться, когда Трес или кто-то из его медведей смог укрыть целый отряд пологом невидимости?
Говорящий зверь порылся в коробах и выудил оттуда закопчённый глиняный горшок, куда высыпал несколько пригоршней сушёных трав, а потом выкатился во двор, чтобы набрать в кувшин снега.
Азарь и Лугин на какое-то время остались в берлоге, предоставленные сами себе. Оба философа продолжали изучать медвежью библиотеку и тихо дурели. Тут тебе и «Луэнсио» Мореля Геннора, и «Странствия» Ярыги Трумсфьелля, и «Житие святого Арефа-затворника» от неизвестного автора, не говоря уже о «Трактате о сути вещей» самого Лугина. Книги были самые разные, от тоненьких берестяных тетрадей, наскоро переплетённых меж собой, до толстенных пергаментных фолиантов в твёрдых кожаных переплётах. Нашлось даже несколько глиняных табличек с клинописью.
Временами философы переглядывались и пучили друг на друга глаза в невероятной степени изумления. Обоим хотелось обсудить небывалое открытие, но, памятуя о хорошем слухе медведей, пока не решались.
Когда вернулся Трес, он поворошил прогоревший хворост и поставил кувшин со снегом и травами прямо на него. А совсем скоро все трое сидели на коробах и пили душистый отвар малины, смородины, кипрея и мяты из кое-как выструганных деревянных плошек.
– Трес, – начал Лугин, – прости мне, старому, моё любопытство, но всё-таки: откуда ты взялся? Откуда взялись вы все? Вы же настоящее чудо! Я раньше никогда даже не слышал о разумном медвежьем племени.
– Мы называем себя кóмами. И существуем, в общем-то, давно. Мы всегда жили с лысыми в мире. Они делились с нами всякой вкуснятиной, а мы взамен позволяли им охотиться в нашем лесу и добывать дикий мёд. Есть у вас такое кушанье – блины вроде. Так вот, они как пекут, так первые нам несут на поклон. Первый блин – кóму. Приятно, знаете ли… Ну, и мы их не обижаем, вы не думайте. Я им, помню, сам как-то целый туес мёда земляных пчёл приносил.
– Они разве медоносят? – изумился старый философ.
Медведь изумился в ответ:
– Всегда медоносили, а у вас что, нет?
– Подожди, – вклинился Азарь, – это что же выходит, ты нам таки поверил, что мы не из тех лысых, что от вас за ручьём живут?
– Да уж конечно, – ком закинул ногу на ногу и подбоченился. – Были б местными, всякие глупости бы не спрашивали. Диво, конечно, что где-то ещё лысые живут. Ну да чудес в мире и так вдоволь. Кто знает, чему придётся удивляться завтра?
Лугин повернулся к Азарю.
– Мне нравится этот парень!
Азарь и Трес расхохотались одновременно.
– Глупые братья у нас тоже имеются, – продолжал ком, – те, что на четырёх лапах ходят и разговаривать не умеют. Вот их, пожалуй, медведями можно было бы назвать… Но тоже лучше не надо.
– Так почему вас не стоит медведями называть? – вернулся к этой теме Азарь. – Это у вас какое-то оскорбление или что?
Ком замолчал и уставился на дно своей миски.
Лугин повернулся к Азарю и постучал указательным пальцем себе по лбу. Молодой лишь развёл руками.
– В общем-то нет, – продолжал медведь после недолгой паузы, не обращая внимания на людей, – никакое это, конечно, не ругательство…
Философы обратились в слух. Лугин отставил питьё.
– Некоторым даже нравилось, когда нас называли мишками. Мило так. Говорю же, мы жили с лысыми в ладу.
– Жили? – тут же почуял неладное Азарь.
– Да, – кивнул Трес. – Мы с лысыми веками мирно существовали бок о бок, помогали друг другу, устраивали гуляния… Они в нашу честь даже целый праздник придумали.
– Комоедица! – догадался Азарь.
Косолапый кивнул.
– Комоедица. Весело жили, дружно. Пока не появилась она.
Лугин закатил глаза, дескать, опять всё из-за бабы. В порыве сладкой мстительности Азарь с удовольствием хорошенько ткнул его локтем в бок. Учитель стиснул зубы, но ничего не сказал.
– Млава. Она явилась из-за ручья и самовольно вломилась в берлогу к… – медведь слегка помялся, видимо, подбирая слова, а потом махнул косматой лапой. – Не знаю, как это на ваш язык перевести. Мы называем их гщшоыа…
– На что это похоже? – спросил Азарь. – Это какое-то занятие или…
– Кровное родство. Трое комов от одной матери.
– Мужики? – уточнил старый философ.
Медведь кивнул.
– Тогда братья по-нашему, – заключил молодой.
– Ну, стало быть, братья, – согласился Трес. – Кудер, Мунда и Зок. Вот к ним она и забралась, пока гщш… Братьев не было. На редкость наглая девица, я таких ещё не видал. Честно. Она за раз сожрала у них все запасы и выспалась в соломе так, что та… гхм… пришла в негодность. Вот что бы вы сделали, когда б застали такую в своей землянке?
– Я бы с ней поговорил. Быть может, бедной девочке нужна помощь, – ответил Лугин.
– Ага, но сначала заставил привести всё в порядок и заново наготовить еды, – согласился Азарь.
Молодой так увлёкся беседой, что самостоятельно, ни у кого не спрашиваясь – совсем как та девица, – схватил кувшин с отваром и подлил себе.
– А мы, комы, прогнали бы её взашей, – проревел Трес. – Но они жить её у себя оставили. Души в ней не чают и пылинки… как это?..
– Сдувают, – подсказал Азарь.
– Вот-вот… И всё бы ничего, но эти трое у нас вроде как за вожаков. У вас это вроде как «старый стал» называется.
Азарь и Лугин вылупились на медведя, а через мгновение покатились от хохота.
– Староста, а не старый стал! – поправил его Азарь. – Но суть, в общем, передана верно. Так что? Ну, и пусть бы себе жила она с этими троими… А-а, – догадался молодой. – Похоже, девица почувствовала власть и начала наглеть.
Трес глубоко вздохнул.
– Да, дела… – протянул Азарь. – Совсем плешь проела?
Медведь только махнул лапой и полез в сундуки. Там он рылся некоторое время, а потом достал небольшой пузатый бочонок. Лёгким движением выбив крышку, он сделал хороший глоток через край. Потом предложил гостям. Лугин насторожëнно отказался, а вот Азарь решил полюбопытствовать.
В бочонке оказалась отменная медовуха.
Трес уселся рядом с учёными и обнял бочонок, как родное дитя.
– Хитрющая зараза. Подойдёт к тебе, так белой рученькой по шерсти погладит, моську жалобную сделает и голосочком таким нежным, жалостливым говорит: «Мишка, мишка, сделай, пожалуйста, если можно…» А ты поди ей откажи.
Медведь замолчал. Молчали и философы. Трес лакал хмельной мёд прямо из бочонка и мрачно смотрел прямо перед собой. Лугин пристально глядел на него. Азарь сидел с закрытыми глазами, привалившись затылком к земляной стене, и не то о чём-то размышлял, не то спал.
Внезапно ком встал и навис над учёными.
– Разберитесь с ней. С Млавой этой.
Азарь и Лугин с изумлением уставились на него.
– Изведите как-нибудь, а? А мы отблагодарим. Да хоть, не знаю… Прям к Позвиду вас отправим, только избавьте нас от этой, – и тут Трес прорычал что-то непонятное на своём, медвежьем языке, но люди примерно догадывались, что едва ли он называл эту Млаву юной прелестницей.
– А почему вы сами с ней не разберётесь? – спросил Азарь. – Ну, или с этими – как их там? – Мунда… Мында и компания.
Трес вздохнул, а потом вздёрнул голову и гордо произнёс:
– Когда старые вожаки уходят, они выбирают себе преемников. Эти комы уряжают нами несколько дней, а потом мы все дружно должны выбрать их над собой. После этого мы можем умереть за них все как один, по первому слову. Но они за нас – ни за что. Таков древний Покон. Не нами сложенный, не нам его и рушить.
Медведь положил лапы людям на плечи. Оба философа согнулись под их тяжестью.
– Мы не можем прекословить вожакам, а они, похоже, не могут этой вздорной бабе. Поэтому вы – наша единственная надежда.
Лугин Заозёрный вскинул брови, а потом резко поморщился и потёр лицо ладонями, будто в надежде проснуться.
– Послушай, Трес, но ведь это ужасно несправедливо! – воскликнул Азарь. – Почему вы должны страдать ради сомнительного удовольствия кучки засранцев, которые по роковой случайности оказались у вас главными?
– Таков Покон, – ещё более гордо повторил медведь, как будто страдание во имя одного только этого Покона уже его возвеличивало.
Азарь устало потёр переносицу и вопросительно посмотрел на учителя.
– Что скажешь, Луги?
Согласиться помочь комам – стр. 228
Пусть разбираются сами – стр. 95
Философов заперли в стылой, промёрзшей избе, где было немногим теплее, чем на улице. По стенам бежала тонкая паутинка изморози. На старых полках стояли трухлявые бочонки. Сквозь щели в заколоченных ставнях сочился тусклый свет. В его белых пучках клубилась мутной взвесью потревоженная пыль.
Как только стихли молотки, которыми избу заколотили, чтобы пришлые сказочники не убежали, Азарь принялся рыскать по помещению. Он, ничуть не смущаясь пыли, прополз по всему полу на брюхе, с дедерским грохотом порылся за печкой, а потом принялся шарить по полкам.
– Что ты там ищешь? – спросил Лугин.
Он слепо водил перед собой руками, а когда нащупал стол, чуть присел и опустил зад на скрипучую лавку, что стояла подле него.
В ответ раздался треск и визг старых гвоздей, которые жестоко выдирали из промёрзшей древесины.
– Собираюсь затопить печь, Луги. Иначе мы тут околеем раньше, чем кто-то удосужится объяснить, какого дедера. А заодно, мож, чего доброго, сухарь найду.
– Ты ж токо из-за стола!
– Так кто его знает, сколько нам тут куковать? А ждать у моря погоды, зная, что у тебя заныкан кусок хлеба – куда приятнее.
– Ну, тебе виднее, – хмыкнул старый философ, имея в виду то, что его ученику уже не единожды приходилось сидеть под стражей. Собственно, поэтому Лугин и не очень-то боялся. Он верил в то, что Азарь сумеет выйти сухим из воды, как и всегда. А заодно и его вытянет.
Азарь между тем разломал старую покосившуюся лавку, что стояла по другую сторону стола, и затолкал её в глубокий зев печи. Потом он зубами оторвал подклад своего полушубка и выудил оттуда кремень, кресало и пучок трута, которые всегда старался держать при себе – на всякий случай.
Всякий случай выпадал довольно часто.
– Скотина! – выругался Азарь после очередной бесплодной попытки поджечь заиндевелое дерево.
– Думаешь, всё-таки это из-за той девки? Как там её? Галка?
– Грая.
– Вот-вот.
– Вряд ли. Не думаю, что те два межеумка отважились опять напасть на неё. Тут что-то другое.
Снаружи мела пурга. Ветер бросал в ставни пригоршни только-только выпавшего снега, пытался ворваться внутрь.
Изба была старая, в ней по-хозяйски гуляли сквозняки. Да и сам сруб вёл себя как живой. Он издавал какие-то звуки, похожие на глубокие вздохи. Он скрипел каждой доской, из которой был сколочен. Где-то что-то шуршало, отщёлкивалось, но никакой живности как будто бы не было. Философы не ощущали здесь присутствия ни жуков-древоточцев, ни мышей, ни даже домового.
– Значит, кто-то видел, как ты подглядывал за возжиганием ночных огней, – заключил старый философ.
– А вот это уже больше похоже на правду, – кивнул Азарь, хоть и не был до конца уверен, что учитель его видит. – Однако, Луги, возможно, есть ещё какие-то причины, о которых мы не знаем.
– Значит, о них и толковать нечего!
– Согласен. Сосредоточимся на уже известном. Итак. Наше приключение начинается с того, что некие дядечки рассказывают нам, что знают о некой проклятой веси, где живут люди с птичьими головами, а правит ими кровавое языческое божество. Мы приходим в эту весь, куда, оказывается, можно попасть только при помощи её обитателей. Дальше, э… К нам относятся весьма насторожëнно и селят у Глухаря. Какое-то время нам удаётся корчить из себя сказочников, но в результате девятилетняя соплячка выводит нас на чистую воду. Она предлагает нам сделку, а потом отправляет «прогуляться после полуночи». Дальше случается история с «изнасилованием» и тайным обрядом. А на следующий день нас запирают здесь. Что из этого звучит подозрительно?
– Честно говоря, – Лугин задумчиво почесал переносицу, – это всё звучит как полная чепуха. Вот как дети рассказывают друг другу небылицы – то же самое.
– Ты прав, старая перечница! – донёсся голос Азаря теперь уже из сеней.
Ученик гремел там чем-то и периодически поминал дедера.
– Но в этой последовательности, – продолжал молодой философ, – ещё много событий, которые мы не учли. Как то: разумные медведи, какой-никакой, но поединок с местными идиотами, а ещё за нами постоянно таскается дочка старосты. Всё это тоже запросто могло спровоцировать наших друзей на решительные действия. Я уж не говорю о том, что если нас вывела на чистую воду соплячка, то два и два мог сложить и кто-нибудь из взрослых.
– А ещё кто-нибудь из этих взрослых сейчас может нас подслушивать и мотать на ус, – отозвался Лугин Заозёрный. – Шёл бы ты сюда! Чему вас только в этом Родове учили?..
– А что я такого секретного сказал? Пусть знают, что нам скрывать нечего! – Последнее предложение Азарь прокричал, явно надеясь быть услышанным.
Он выбрался из сеней и подошёл к Лугину. Сказал учителю совсем другим голосом, тихо:
– Я выдал только то, что они к этому времени и так должны знать, Луги. Кроме одного: что мы не сказочники. Я бы после этого на месте наших проклятовесьцев поинтересовался, кто же это на самом деле явился к их дворам?
После этого ученик отошёл и снова завозился у печки.
– Ох, в мои годы люди сидят у тёплого очага и молочко попивают, а я всё таскаюсь по свету с этим сорвиголовой.
– Брось ворчать, Луги, я же знаю, что тебе нравится! – Внезапно Азарь завопил так, что старый философ вздрогнул: – Да! Да, чёрт возьми, да!
А мгновением позже из печного творила повалил дым и раздался треск огня.
– Сейчас согреемся! – гордо выпалил Азарь. – А то, может, и мышь какую поймаем.
Всё ещё хмурый учитель перебрался к печке поближе. Азарь с видом победителя уселся рядом.
Никакую мышь они так и не нашли, просидев голодом до самого утра.
Очевидно, весьцы сами не знали, что делать с этими двоими, поскольку весь день, вечер и ночь их никто не трогал. Только на следующие сутки ближе к полудню на пороге раздались шаги.
Азарь потыкал локтем дремавшего философа, чтобы проснулся, а сам уселся за стол и, сложив ладони в замок, натянул свою самую наглую улыбку.
Изба за это время преобразилась. Молодец так натопил печь, что теперь оба полушубка висели на гвозде недалеко от выхода. Дров, конечно, не было, и Азарь ломал мебель, в результате чего в светлице стало куда просторнее. Кроме того, пока изба как следует не прогрелась, чтобы не замёрзнуть, начисто вымели полы, стёрли пыль со стола и оставшейся своей лавки. В чулане за сенями нашёлся заплесневелый, наполовину истлевший половик.
В общем, когда Вуда и присные вошли, то оказались в бедном, но вполне себе обжитом помещении. От изумления они потоптались на пороге, потом протолкнулись в комнату. Сквозь открытую дверь небольших сенков сочился яркий солнечный свет, а с ним и такой лютый мороз, что вмиг выдул всё тепло, что философы сумели натопить.
В первое время Азарю пришлось щуриться с непривычки от света. Лугин держался поближе к печи в тёмном углу, откуда все присутствующие были у него как на ладони.
– Доброго дня, гости дорогие! – приветствовал вошедших Азарь. Он и впрямь по-хозяйски сидел за столом и источал такую уверенность, что несколько человек ему едва не поклонились, как полагалось приличным гостям. Потом вспомнили, кто здесь главный, и виновато покосились на старосту.
Вуда сверлил наглеца взглядом.
– Вообще-то в эту избу будущей весной мы собирались поселить молодую семью после свадьбы.
– О, как удачно! – не моргнув глазом воскликнул Азарь. – А мы вам тут как раз протопили хорошенько, от хлама помогли избавиться.
– От хлама? – староста посмотрел на разбитую мебель. – Ну-ну. На выход.
– Ну, слава богу! – преувеличенно громко обрадовался молодой философ. – Я уже думал, вы нас сюда навечно затолкали…
Он ловко вылетел из-за стола и во мгновение ока оказался у своего полушубка. Лугин тоже оделся. Потом они в сопровождении дюжих молодцов старосты вышли на улицу.
Мороз стоял такой, что философы продрогли до костей.
Что их дело дрянь, стало ясно, когда вышли за калитку. Азаря, Лугина, Вуду и ещё пятерых его молодцов подхватил людской поток.
Здесь собралась вся проклятая весь, кроме разве что совсем уже младенцев. Даже древние старцы вышагивали наравне со всеми. В толпе сновали несколько ряженых с бубнами. На их берестяных личинах скалились морды уродливых тварей. Сами весьцы при этом тянули какой-то замогильный мотив без слов. Не пели только пятеро прихвостней старосты.
Они обступили философов кругом, явно опасаясь, как бы те не убежали, и исполняли своё дело со всем возможным рвением.
Поднялась пурга. Ветер бросал снег в лицо резко, порывами и такими горстями, что перехватывало дыхание. Как ни щурься, снег забивался в глаза и в рот, потому что дышать приходилось через него, и то с трудом.
– Как это мило с вашей стороны, что вы решили пригласить нас на свой праздник! – с улыбкой воскликнул Азарь. – Как он называется? Неужели наступили зимние Русалии?!
Ему никто не ответил.
Тем временем процессия вышла за околицу и двинула через поле как раз к перелеску, за которым, как уже знали Азарь и Лугин, стояло древнее капище. Святилище Позвида.
Снега и впрямь выпало мало, и молодец теперь прекрасно понимал опасения весьцев по поводу того, что как бы посевы морозом не побило. Даже когда они с учителем проходили здесь в первый раз, снега было больше. Но сейчас его вымело, местами оголив землю. А то, что осталось, кружило и вьюжило.
Скоро вошли в перелесок. Здесь снег ещё оставался, но лежал неровно, где-то возвышаясь огромными сугробами, а где-то не доходя и до щиколотки.
С каждым шагом деревья росли всё гуще. Толпа весьцев была вынуждена растянуться дальше и перестать держаться так плотно. Кому-то и вовсе приходилось отходить подальше, чтобы обойти дерево или кустарник.
Азарь подумал о том, что сейчас, наверное, самый лучший момент, чтобы сбежать.
Бежать – стр. 203
Идти до конца – стр. 77
Азарь пнул стол так, что он пошёл юзом и сбил с ног старосту и его подельника. Второй успел отпрыгнуть и метнулся к философам. Азарь поймал мужика, используя его же собственную скорость, развернул и хорошенько приложил о стену. Весец сполз по ней на пол и больше не поднялся.
Зато поднялись староста и второй бугай.
– Смываемся, Луги! – заорал Азарь, выталкивая старого философа в сени.
Там учитель на кого-то напоролся, впотьмах не различив на кого. Этому Азарь врезал ребром ладони в шею, и некто упал мешком.
Философы вылетели на улицу и пересекли заснеженный двор. Давненько Лугину Заозёрному не приходилось так бегать. Непривычные мышцы живо отозвались ноющей болью, но обращать на это внимание было некогда.
Вылетев за калитку, старик понял, что не успевает за молодым учеником.
– Азарь!
Не сбавляя скорости, парень заложил петлю и подбежал к учителю. Потом перебросил руку старого философа себе через шею и рванул вперёд.
– Давай, старая перечница, поднажми!
Лугин жал как мог.
Оказывается, проклятая весь была готова к такому повороту, и к беглецам ринулся весь местный народец.
– Скотина! – процедил Азарь, понимая, что чудовищно не успевает, – их с учителем всё вернее брали в клещи. – Будем прорываться кулаками, готовься, Луги!
– И чего мне всё неймётся? – простонал учитель. – В моём-то возрасте…
– Не брюзжи, старая перечница! Я же знаю, что дух приключений у тебя в крови! – проорал Азарь, укладывая с ноги первого весьца.
Тут же налетел второй. Ученик философа ловко нырнул ему под руку и рычагом локтя воткнул мужика носом в снег. А потом самого Азаря бросило вперёд, и спина взорвалась болью оттого, что какая-то баба разбила об него ухват.
– Дедер! – взревел Азарь и толкнул в неё какого-то очередного мужика, толкнув его ногой для скорости. – Скотина, скотина, скотина! – ругался ученик философа, до которого наконец дошло, что с таким количеством противников невозможно драться и выстоять.
Можно только убивать.
Старый философ в это время подобрал палку, в которую превратился разбитый ухват, и хорошенько огрел ею двух наседающих весьцев примерно того же возраста, что и сам Лугин. Потом под руку подвернулась какая-то баба. Старик понял, что разворотил ей палкой лицо уже после того, как это случилось. Кровь веером полетела в стороны.
– Прости, милая! Что ж ты полезла? Разве женское дело?
Азарь видевший иных девиц, способных голыми руками разорвать десяток таких, как он сам, мог бы с ним поспорить.
И в другое время обязательно бы это сделал, но сейчас на парня одновременно пёрли трое с топорами, и это куда сильнее занимало его разум, чем излюбленные перепалки с учителем.
Азарь попытался встать так, чтобы мужики его окружили. Во-первых, так он исключал возможность остальным весьцам подобраться к нему; а во-вторых, молодой философ хотел, чтобы его враги решили, что их дело в шляпе.
А ещё Азарь надеялся, что первым нападёт кто-нибудь из тех, кто находился в пределах его зрения, но первым напал тот, кто был сзади.
Бывший лазутчик чудом заметил боковым зрением начало движения, а дальше уже отточенным движением поймал руку с топором и пробил грудь тому, кто рванул на Азаря спереди. При этом умудрился перекрыть дорогу третьему.
И это было бы хорошо, если бы при этом парень не открыл себе спину, по которой тотчас прошлись ножом.
Благо что Азарь всё время поворачивался из стороны в сторону, и удар прошёл по касательной. Широкий охотничий нож оказался на диво острым и даже при режущем движении пробил полушубок и прочертил на спине Азаря глубокую рану.
– Скотина!
Мужику, что держал этот нож, парень сначала выбил колено. И пока весец падал, успел поймать руку и прирезать его же собственным ножом.
Потом сразу же, не оглядываясь, молодой философ всадил этот нож кому-то куда-то – послышался только крик. Даже не посмотрев, кто это был, Азарь ушёл в кувырок.
– Луги, ты там как?
– Хреново! – отозвался учитель, и парень понял, что по крайней мере зарезал сейчас не его.
– Держись, старая перечница!
Крестя и тыча перед собой во все стороны ножом, Азарь пошёл на голос учителя. Кое-как пробившись к нему, парень с удивлением обнаружил, что Лугин Заозёрный всё ещё цел и весьма успешно отгоняет от себя местных, размахивая измочаленной в щепы палкой направо и налево. Стоял он при этом куда дальновиднее своего ученика – спиной к забору.
Развернувшись так же, Азарь встал рядом с Лугином и предупреждающе выставил перед собой нож. Так он надеялся дать себе несколько мгновений отдыха.
Весьцы, избитые, израненные, в рваном рубище, стягивались к ним.
Азарь прижался спиной к шершавой ограде. По лбу крупными каплями катился пот. Губы пересохли и потрескались. В горле пересохло, и молодой философ несколько мгновений безуспешно пытался проглотить ком, подступивший к горлу.
– Держись, Луги, сейчас прорвёмся! – выпалил Азарь, понимая, что никуда они уже не прорвутся.
Учитель кивнул, прекрасно сознавая то же самое.
Азарь глубоко вздохнул. Взглядом наметив себе хорошую жертву, он приготовился рвануть в атаку, но не успел: кто-то ловко просунул лезвие меж двумя досками забора.
Нож вошёл в поясницу Азаря.
Боль ослепила, и молодой философ уже не видел, как весьцы заметили мгновение его слабости. Как сразу несколько человек одновременно качнулось вперёд и обрушили на пришельца топоры и кистени.
И уж конечно, он не видел, как его учителя, величайшего философа на свете – Лугина Заозёрного вилами пригвоздили к тому же самому забору.
Заметив, что беглецы уже не сопротивляются, весьцы прекратили их бить. Медленно, как сомнамбулы, они стали отходить чуть назад, а потом замирать в нескольких шагах от чужаков.
Подошёл староста. Вуда оценил беглым взглядом побоище и заорал:
– Ну, что встали? Тащите их к святилищу, покуда ещё дышут! Отдадим их Позвиду, может, смилустивится да попустит морозы!
– А этих?.. – спросил бугай, который приходил вместе со старостой в избу Глухаря брать философов.
– Легкораненых ко мне в избу. А тех, кому уже не помочь, – туда же! Все под Позвидом ходим. Он там разберёт, кто свой, а кто чужой.
Верзила кивнул и принялся распоряжаться.
Подбежали мужики с лопатами. Они привязали к ним простыни в несколько слоёв, соорудив на скорую руку что-то вроде носилок. Потом сложили своих товарищей и двинули в сторону капища.
Азаря и Лугина взяли за ноги и поволокли следом. За ними тянулась широкая кровавая дорожка.
На капище их обоих положили на алтарь. Рядом разложили тела убитых весьцев. Староста подошёл к ним и простёр руки вверх:
– Позвиде, внемли призвающе тебя! Возьми жизни этих чужаков и смилуйся над нами! Умерь свой гнев и отзови морозы!
Внезапно поднялась суровая метель. Завыла вьюга. Пурга мела вокруг капища так, что даже деревьев подле него не было видно. Потом из снежного заслона появилось белые волки. Они были куда крупнее своих лесных братьев, даже больше взрослого человека. Могучие звери медленно подошли к жертвеннику. Каждый взял в зубы по мертвецу и снова исчез в молочно-белом мареве.
Уже к вечеру морозы спали. Позвид принял жертву.
