Павел Беляев
Крылья нетопыря. Часть II. Трон из костей

Снова ветер зашумел в кронах.

Где-то далеко раздался шум ломающихся веток и громкий треск, словно через лес на полном ходу проламывается что-то большое. Мальчишка окаменел и, тяжело дыша, принялся осматриваться по сторонам. Добронрав почувствовал, как струйки пота медленно стекают за шиворот. Совсем рядом что-то истошно заорало, а потом утихло так же неожиданно, как закричало. Сверху вновь раздался какой-то шорох. Ветки закачались, и вниз посыпались листья.

Мальчишка ощутил, как кожа покрывается маленькими пупырышками, а волосы на загривке встают дыбом.

Туман тем временем всё поднимался. Сначала он скрывал только ступни, облачённые в тонкую кожу сапог, теперь поднимался выше колен. Вдалеке какие-то птицы заверещали ужасными голосами, которые временами напоминали человеческий крик.

Добронрав решил, что посмотрел уже достаточно и с него хватит. Мальчишка сначала попятился, не отрывая взгляда от тёмной чащи впереди, потом круто развернулся и быстро пошёл, почти побежал в ту сторону, откуда явился. На ходу он постоянно оглядывался, отчего спотыкался и едва не падал. Дыхание сбилось. Парень то и дело рукавом стирал со лба пот, от которого уже щипало глаза.

Листва по-прежнему сыпалась на голову, как будто сверху, где-то очень далеко, среди сплетения ветвей кто-то пробирается следом. Добронрав чувствовал на затылке чей-то жадный взгляд и надеялся, что это кто угодно, только бы не алконост.

Наконец туман поднялся выше головы и заключил мальчишку в почти непроглядный белый кокон, откуда можно было увидеть только смутные очертания ближайших деревьев. Что делало их ещё зловещее.

Над головой пронеслось что-то тёмное.

Добронрав пригнулся, обхватив голову руками, тварь пролетела мимо и исчезла в тумане. Со всех сторон что-то ухало и квакало. Вдалеке показались какие-то зеленоватые огоньки, которые медленно парили и исчезали в серовато-белой хмари. Дубрава будто наполнилась жизнью, сама стала ею, воплотившись неведомым, непостижимым существом.

Если бы подул пусть слабый ветерок, он бы хоть немного развеял туман, и тогда Добронрав смог бы что-нибудь разглядеть. Но здесь, среди густой поросли дубов, непролазных засек из кустов и прелого валежника, ему неоткуда было взяться.

Вдалеке снова кто-то истошно завизжал. Потом вопль сменился ужасающей какофонией безумного смеха разных голосов, а потом превратился в плач. От него у Добронрава кровь стыла в жилах.

Он пробирался вперёд медленно, осторожно, шарил руками перед собой, чтобы сослепу на что-нибудь не наткнуться, на ветку, например, и не выколоть себе глаз. Было холодно, но вся рубаха Добронрава насквозь промокла от пота и противно липла к телу. Он так сосредоточился на опасностях, подстерегавших сверху, что почти не смотрел под ноги. И споткнувшись о высокий корень, растянулся во весь рост.

Судя по звуку, кто-то носился мимо, то справа, то слева. А то казалось, что и вовсе за спиной, над самым ухом. Мальчишка уже был даже рад, что туман скрывает от него нечто, способное издавать такие звуки и так быстро бегать.

Добронрав поднялся на четвереньки и прополз так несколько шагов, пока из тумана медленно и плавно не выплыл могучий шершавый ствол. Тогда мальчишка развернулся и прижался к нему спиной. Взгляд метался из стороны в сторону.

Внезапно ему показалось какое-то движение справа. Поворачиваться туда было слишком страшно, поэтому Добронрав присматривался, насколько позволяло боковое зрение.

Через какое-то время парень понял, что там действительно кто-то есть. Он таится, скрытый ватными завихрениями тумана, и ждёт. Или медленно подбирается всё ближе.

Добронрав стиснул зубы, чтобы не закричать. Он понимал, что даже если там действительно кто-то есть, а это, без сомнения, было так, то, возможно, этот кто-то так же плохо видит его – Добронрава – или пока не видит совсем. И поддавшись страху, мальчишка мог выдать себя криком с головой.

Время тянулось ужасно медленно. Добронрав до боли напрягал глаза, чтобы увидеть, кто же прячется за сероватой завесой. И есть ли там вообще хоть кто-то, или это всё-таки воображение играет с ним злые шутки.

Добронрав не понял, в какой момент, но вдруг из тумана стало проступать лицо. Это была девушка. Круглолицая, прямой нос, выразительные губы. Скоро мальчишка смог лучше разглядеть огромные глаза глубокого изумрудного цвета.

Девица в ужасе, но с интересом рассматривала парня, и у Добронрава отлегло от сердца – это не алконост. Всем известно, что алконосты – это огромные птицы с чёрным оперением и человеческой головой. И ещё алконосты все мужчины. По крайней мере, про женщин-алконостов никто не рассказывал. А это была просто девчонка, которая каким-то образом, скорее всего, случайно, попала в дубраву вещих птиц и заблудилась.

Добронрав выдохнул с облегчением и улыбнулся. Он сам не ожидал, но улыбка вышла совершенно искренняя – такая красивая была незнакомка, что при взгляде на неё улыбка так и просилась на губы.

Сообразив, что её разглядывают, девушка отступила назад и вновь почти скрылась в тумане. Она медленно обходила Добронрава по широкой дуге, ни на миг не отрывая взгляд. Шла она как-то странно, слегка подпрыгивая, как будто у неё что-то с ногой. Возможно, девица была ранена.

Парень разлепил непослушные губы. Он хотел спросить, верно ли, что она тоже заблудилась. Может, её надо как-то успокоить. Но так и не смог вымолвить ни слова. Всё это время Добронрав сидел абсолютно неподвижно – боялся спугнуть незнакомку.

Видимо, это помогло, поскольку девушка отважилась выйти на несколько шагов вперёд. Прекрасные изумрудные глаза снова обрели чёткость. Вместе с ними из тумана плавно проступила высокая красивая грудь, которая почему-то была голой, и нежные плечи.

Взгляд парня заметался между двумя соблазнительными холмиками. Во рту тотчас пересохло, и мальчишка облизал губы языком, который показался шершавым, как наждак.

Девушка сделала ещё один шаг, и Добронрав вдруг понял, что изящные плечи плавно переходят в большие сизые крылья, а под грудью постепенно пробиваются и уходят ниже перья такого же цвета.

Внутри у Добронрава всё оборвалось. Он покрылся потом ещё сильнее прежнего и задрожал. Мальчишка вжался спиной в шершавую кору дуба и продолжал давить, как будто надеялся провалиться сквозь него.

Это была сирин.

Она словно почувствовала его страх и приблизилась ещё на несколько шагов. Добронрав увидел мощные птичьи ноги, четырёхпалую ступню и загнутые когти на пальцах. Он вдруг явственно представил себе, каково будет ощутить их на собственной шее, и в горле застрял ком.

Сирин прищурилась и чуть склонила голову набок. Нахмурилась.

– Ты боишься? – пропела она сладким голоском, чудеснее которого Добронрав ничего в своей жизни не слышал.

Мальчишка решил, что нет смысла врать, и кивнул.

– Меня?

– Да, – выдохнул он, всё сильнее вжимаясь в дерево. Отчего спина и затылок уже начинали болеть.

Сирин хихикнула, как обычная озорная девчонка. Совершенно неожиданно это немного успокоило Добронрава. Какого дедера какая-то девка над ним смеётся? Даже будь она трижды волшебной птицей, всё равно, как она смеет? Он – сын знатного боярина! Да не где-нибудь, а в самом Лихоборе! Поэтому парень нахмурился и наконец оторвал спину от дуба.

– Что смешного?

– Ты забавный. Никогда раньше не видела людей.

– Я тоже. Ну, то есть не людей, конечно, – сиринов, – вздохнул Добронрав. И только теперь до него по-настоящему начало доходить, что он и правда впервые видит настоящую птицу сирин! Возможно, он первый за годы или десятилетия, кто в Лихоборе говорил бы с этой чудесной птицей. От этого становилось одновременно жутко и волнующе. В хорошем смысле, как волнуешься перед тем, как получить подарок на именины. Кровь закипала в жилах.

Птицыдева снова начала обходить человека кругом, рассматривая с ног до головы. Перед ней сидел худой долговязый парень. Короткая светлая шевелюра стояла дыбом, что придавало ещё большей схожести с соломой. Голубые глаза от страха были размером с блюдце.

Добронрав тоже с удивлением рассматривал крылатую девчонку. От головы и до грудины она была человеком, на вид лет шестнадцати-восемнадцати. Распущенные светло-русые волосы свободно спадали за плечи. Несмотря на то что в затянутом туманом сумрачном лесу стояла почти темень, перья, которые покрывали всё остальное тело сирин, временами немного поблёскивали и отливали зелёным.

Взгляд мальчишки метался туда-сюда, не зная, на чём сосредоточиться. Ему хотелось смотреть на всё разом: на фантастическое тело огромной птицы, на чудесную и вполне человеческую грудь или на божественно прекрасное лицо. Остановился на втором.

Сирин это заметила и посмотрела вниз.

– В чём дело? С ними что-то не так?

Добронрав понял, что его раскрыли, и покраснел до корней волос.

– Что? – испугалась сирин. – Тебе плохо? Ты сейчас умрёшь? Ты весь красный! Это нормально для людей? Вы меняете свой цвет в зависимости от времени дня? А ты не лопнешь сейчас, как перезрелая ягода? Это было бы фу. А как люди умирают?

Она наконец замолчала и на всякий случай отошла подальше.

– Твои… – Добронрав указал пальцем.

– Груди? – подсказала птица.

– Да!

– А что с ними?

– Они голые! – прошептал мальчишка в ужасе и с восхищением одновременно.

– Ну да, – в свою очередь оторопело вымолвила птица. – Чтобы летать, грудь должна быть свободна. А зачем её прятать? Тепло же.

И тут Добронрав понял, что да – совершенно незачем.

– Ты здесь один? Что ты тут делаешь? Люди в нашем лесу не живут. Откуда ты взялся?

– Я… Да я… ну, э, – он принялся чесать затылок в надежде что-нибудь придумать. Признаваться, что просто проверял себя на вшивость и сдуру сунулся туда, где от страха чуть концы не отдал, почему-то не хотелось. – Гулял тут мимо. Забрёл.

– Ты просто гулял? – Глаза птицы загорелись интересом. – Значит, никаких дел нет? Расскажи мне про людей!

– Э…

– Вы носите эти тряпки, потому что у вас нет перьев?

Добронрав посмотрел на свою одежду, и ему почему-то стало стыдно.

– Да. У нас нет перьев, и нам нечем прикрыть, – Добронрав замолчал, потому как сообразил, что, хоть у сирина и есть перья, кое-что они всё равно не прикрывают. И это ничуть не беспокоит саму птицу. – Ну, короче, чтоб не мёрзнуть. Да.

– А что вы едите? У нас говорят, что люди едят корни растений.

– Э, ну… да… И такое бывает, лук там… Разное едим.

– Ты птенец? – вдруг спросила сирин.

– Чего? А… Ну да. Нет. Я не ребёнок, я уже отрок. Почти муж.

– А сколько тебе лет?

– Двенадцать. А тебе?

– Двадцать четыре.

– Сколько?! – почему-то тот факт, что птица старше его в два раза, оказался весьма неприятным открытием. Тем более что выглядела она гораздо моложе.

– Двадцать четыре, – оторопело произнесла сирин, не понимая, почему человек так удивился. – А ты недавно вылупился, получается.

– Ну, получается, так, – упавшим голосом вымолвил Добронрав.

– Странные у тебя крылья.

– Крылья? – Добронрав не сразу сообразил, о чём это она. – А! Это руки. Они не для того, чтобы летать. Они для того, чтобы что-то ими делать. Еду выращивать или там оружие держать.

– Оружие? – снова удивилась птица.

Добронрав уже открыл было рот, чтобы рассказать подробнее, но сирин вдруг взмахнула крыльями и взлетела. Туман на том месте, где стояла птицыдева, закрутился в две спирали и поплыл в разные стороны.

Мальчишка облегчённо выдохнул. Он думал, что разговор окончен, но, как только встал, сирин опустилась на толстую ветку прямо перед ним.

– Скоро здесь будут алконосты! – зашипела она, почти не раскрывая рта. – Срочно уходи!

– Я не знаю куда!

– Ты что, заблудился?

Парень удручённо кивнул.

– Ладно, я выведу тебя!

В лесу стало ещё темнее. Добронрав вдруг понял, что ещё и очень холодно, особенно в насквозь мокрой рубахе. Туман по-прежнему висел над землёй, но с каждым шагом его становилось всё хуже видно. Мир просто погружался в беспросветную тьму.

Сирин постоянно летала вперёд на разведку. Потом возвращалась и говорила, куда нужно идти. Несколько раз мальчишке приходилось прятаться и отсиживаться в кустах.

Алконосты будто чувствовали его. Если путь был чист и Добронрав направлялся в его сторону, обязательно где-нибудь впереди появлялся алконост, и приходилось тут же сворачивать. Может, их в роще водилось так много, что встречались буквально на каждом шагу, но у мальчишки было иное мнение на этот счёт.

Его сирин тоже с каждым возвращением нервничала всё сильнее. Добронрав хотел верить, что это от того, что ей хочется вывести его из рощи живым, а не по какой-то другой причине.

Когда за деревьями замаячил просвет, все вздохнули с облегчением.

Добронрав выбежал под открытое небо, и с плеч будто свалилась гора. Туман обрывками последовал за ним, словно не хотел отпускать, но уступил, растворился в лучах заходящего солнца. Мальчишка вздохнул и упал на колени в траву. Было теплее, чем в лесу, но беглец всё ещё дрожал.

Снаружи оказалось и куда светлее. Даже несмотря на тучи, что ходили уже давно.

– Ну, чего остановился? Алконосты чуют тебя и скоро будут здесь!

Это отрезвило его. Добронрав быстро встал и повернулся к лесу.

Сирин видно не было, но он знал, что она ещё там.

– Постой, как тебя зовут?

– Беги отсюда, дурак!

– Меня – Добронрав!

– Молиба! Ну же!

Добронрав послал лесу широченную улыбку и что есть мочи припустил обратно к Лихобору.

Глава 3

– Молиба, – выдохнул Азарь.

Он держал её на руках. Сирин закуталась в крылья, как в покрывало, и положила голову человеку на плечо, уткнувшись носом в шею. Она уже не плакала, лишь изредка остаточные спазмы схватывали её горло, и Молиба вздыхала совсем как человек.

– Ты пахнешь не как все остальные люди, – сказала она, немного задрав голову.

– Это радует.

Губы сирин чуть дёрнулись, что можно было бы счесть за улыбку.

– Не хочешь быть одним из них?

– Зачем задавать вопрос, на который заранее знаешь ответ?

– Добронрав, я не читаю твоих мыслей. Потому и спрашиваю.

– Жаль, что не читаешь. Словами я не смогу выразить и половины того, что хотел бы.

– И не надо. Именно это видно даже тем, кто не умеет читать мысли.

– И что же меня выдало? – сказал Азарь и посмотрел на разбитые черепки у полога фургона и жирное пятно на ковре от похлёбки.

Молиба проследила за его взглядом и улыбнулась.

– Скотина! – выругался ересиарх. Он отчаянно тянул левый рукав ниже на запястье, чтобы Молиба не заметила отсутствия V-образного шрама, который сирин оставила ему для защиты. – Тебя же нельзя этим кормить!

Сирин дёрнула плечиком.

– К этому можно привыкнуть.

– Да и духота здесь, – продолжал Азарь, задумчиво осматривая шатёр Молибы. – Тесно. Хуже клетки.

– Я привыкла. Забудь об этом, Добронрав, пожалуйста! Лучше расскажи мне, как ты жил? Что…

– Что со мной случилось? – усмехнулся он, на миг став похожим на себя прежнего.

Сирин подняла голову и печально заглянула в глаза. Осторожно, едва касаясь, провела кончиками перьев крыла по обезображенному лицу.

– Поделись со мной своей болью.

– Нет. Нет, Молиба. С тебя довольно и твоей собственной.

– Раньше ты мог рассказать мне обо всём.

Азарь вздохнул и нежно усадил сирин подле себя. Потом он встал и размял затёкшую спину.

– Молиба, я сделал много такого, чем не могу гордиться. О чём даже не хочется вспоминать. Может, потом, – он немного помолчал и добавил: – Я сейчас вернусь.

– Добронрав! – сирин закричала так отчаянно, что Азарь вздрогнул. Сжал кулаки и глубоко вздохнул, запрокинув голову. – Не уходи…

– Я быстро.

– Добронрав!

Ересиарх ещё несколько раз вздохнул, потом склонил голову и ладонями потёр глаза.

– Не зови меня больше так. Я – Азарь.

И не давая ей более возможности себя остановить, Азарь решительно выпрыгнул из фургона.

Свежий воздух резко ударил в нос, отчего мир слегка закружился. В голове зазвенело. Ересиарх продул уши и отыскал взглядом костёр, за которым ели лицедеи. Теперь там остался только громила Достослав, который блаженно выскребал из котелка остатки похлёбки. Остальные работники балагана собирались в путь. Господина Иноша нигде не было видно.

Азарь решительно двинул к костру. По пути ему попался Лежан. Калека схватил его за грудки и хорошенько встряхнул. Глаза старика полезли на лоб.

– Э, ты это чего? А?

– Кто вам сказал кормить так сирин?

– Так это… Господин Инош. А ему хмырь тот, у которого он птицу-то прикупил.

Азарь недоверчиво прищурился.

– Ему кто-то продал Молибу по собственной воле?

– Так я это, откуда ж мне знать? – Лежан принялся разводить руками. – Мож, там и как иначе было, кто ж его знает? – потом зазывала хитро заулыбался. – Так ты чего, знаком с ней, чё ли?

– Знаком, знаком. Отныне кормить Молибу буду только я, понял? Пока она у вас тут концы не отдала на таких харчах. Так своему Иношу и передай. Я знаю, как нужно правильно кормить сиринов. Понял?

– Усёк! – послушно закивал Лежан.

– Ну, и добро.

Азарь отпустил балаганного артиста и пригладил ему рубаху. А потом как ни в чём не бывало двинул в сторону, где поляна плавно переходила в редкий берёзовый подлесок. Проходя мимо костра, ересиарх подобрал небольшой топорик. По давней привычке он держал его почти у самого обуха.

Азаря окликнули. Он обернулся и недоумённо уставился на Лежана. Зазывала смотрел на него прямо, без какого бы то ни было намёка на страх. Разве что с толикой лукавого любопытства.

– Слышь, а величать-то тебя как? А то этот твой Пазей – всё малыш да малыш. Мы, конечно, люди ко всему привычные. И всё же.

Азарь поколебался, но всего мгновение.

– Азарь.

– Ну, вот и славно, – Лежан расплылся в улыбке. – А то не по-людски как-то. Давай не задерживайся!

И махнув рукой, зазывала удалился куда-то в сторону фургона акробатов.

Судя по его реакции, зазывала ничего не слышал про Азаря.

– Или он очень хорошо притворяется, – задумчиво произнёс вслух калека.

Но долго размышлять об этом времени не было: его ждала Молиба.

Азарь снова пошёл к лесу и с удовольствием отметил, что ему удаётся идти почти бесшумно. В последнее время тело так часто подводило, что он едва не заплакал от удовольствия. Когда ты здоров, молод и полон сил, то не замечаешь, насколько проворен. А коли и замечаешь, то не ценишь. Это было у тебя всегда, ты привык принимать всё как данность. Но стоит отобрать здоровье и силы – и начинаешь понимать цену таким моментам, как этот.

Добравшись до подлеска, Азарь коротко размахнулся топором раз, другой, третий. Время собирать бересту наступит ещё не скоро, но сейчас и так сойдёт. Счистив со ствола внушительный кусок, калека свернул его и засунул под мышку. Потом, расчищая себе дорогу топором, он пошёл глубже в лес.

Некоторое время Азарь ходил и собирал бруснику себе в подол. В какой-то момент ему встретились метатели ножей. Они тащили дичь аж в трёх кожаных мешках.

– О! – удивился Гурко, увидев Азаря. – А ты чего? А, ягодки решил в дорогу набрать? Эт правильно.

– Это для сирин.

– Чего? – лицо Ферко вытянулось, став похожим на правильный треугольник. – С чего бы?

– Я разбираюсь в сиринах. Если вы продолжите кормить её так, как кормили, она протянет весьма недолго.

– Ты что, когда-то тоже ходил с балаганом? – весело спросил Гурко, заподозрив в Азаре товарища по цеху.

– Нет.

– А откель тогда знаешь? – Гурко хитро сощурил один глаз и встряхнул мешок с дичью на плече, чтоб лежал удобнее.

– Я изучал сиринов.

– Расскажи Сластолине, она обычно сиринку кормит, – выпалил Ферко, который внезапно ни с того ни с сего стал очень хмурым. – Идём, Гурко. У нас ещё забот полон рот.

Метатель ножей ухватил товарища за рукав и поволок вон из леса. Гурко с удивлением уставился на него. Они уже прошли мимо Азаря, когда он их окликнул:

– Эй, мужики!

Оба остановились и повернулись к нему. Ферко, кажется, стал ещё мрачнее.

– Ну?

– Что у вас в мешке?

– А тебе не всё ли равно?

Гурко фыркнул и примирительно положил ладонь на плечо другу.

– Эй, Ферко, ты чего взъелся-то? Он даже ничего такого не сказал. Дичь у нас. Глухарь, куропатки, пара белок.

– Тоже солить будете?

– Не, – Гурко расплылся в улыбке. – Этим пусть Хали-Гали занимается, а с нас на сегодня довольно. Верно я говорю?

Он подчёркнуто весело ткнул локтем в бок второго метателя ножей. Ферко немного повеселел.

– Да уж известное дело! Ладно, будет лясы точить, пошли. И ты, птичник, давай пошустрее.

Азарь придержал его за рукав.

– Оставьте пару белок для сирина.

– Да потом возьмёшь, сколь надо. Всё ж в бочках будет у Лежана, – отмахнулся Гурко.

– Нельзя солить, – веско обронил Азарь.

– А, вон оно чё…

– Оставим, – посулился Ферко и наконец увёл товарища подальше от Азаря.

Калека краем уха услышал последние несколько фраз, что сказал Ферко товарищу:

– Видал, как он топор держит? Это хват профессиональных убийц, которые навыкли драться в самой гуще, где как следует не размахнёшься.

Азарь мрачно ухмыльнулся.

Сам ересиарх ещё некоторое время собирал бруснику. Потом голыми руками выкопал охапку корней лопуха и чистотела. Со всем этим он вернулся в лагерь, забрал у метателей ножей белку и освежевал её. Шкурку отдал акробаткам – авось чего из неё потом сошьют, а заодно рассказал и показал, как готовить правильную трапезу для сирин. Уж это-то наверняка пригодится.

Сборы почти закончились, бродячие артисты снимались с постоя и готовились снова в путь.

Разложив белку на куске бересты, Азарь присыпал её ягодами, зажал под мышкой коренья и двинул к фургону. Уже на самых подступах дорогу ему преградил философ.

– Луги, давай потом, я сейчас немного занят.

– Пазей! – зашипел на него Лугин и принялся махать руками. – Я же просил называть меня здесь Пазеем!

– Пазей, Пазей…

– Тебе же хватило ума не назваться Азарем? – подозрительно спросил старый философ.

Азарь пожал плечами.

– Ой, дурак, – Лугин сморщился.

– Слушай, Лу… Пазей, Пазей. Мы с тобой не такие важные птицы. Быть может, нас и ищут сейчас все рытники Горнего, но должна пройти ещё пара-тройка месяцев, прежде чем в балагане что-то о нас услышат. До истории с нетопырем мы были не так известны. Это всё, что тебя беспокоит? – Азарь красноречиво посмотрел на разделанную белку.

Лугин поморщился.

– На самом деле нет. Насколько я понимаю, эта сирин – та самая девица, что не даёт тебе спать по ночам и заниматься нормальными человеческими вещами.

Азарь кивнул. Лугин продолжал:

– И что ты собираешься проводить с ней много времени.

– Да.

– Соответственно, и ехать ты будешь в одном фургоне с ней.

– Точно.

– И вряд ли позволишь мне так уж долго находиться вместе с вами.

– Именно.

– Хочу, чтобы ты знал: я не вижу в этом ничего хорошего, – Лугин серьёзно посмотрел Азарю в глаза. – Но зная тебя, я даже не собираюсь тратить время на уговоры не видеться с ней.

– Мудрое решенье.

– Ещё бы. Из нас двоих мудрец пока ещё я, а не ты. И как мудрец я решил попросить тебя о другом. Узнай у сирин про «разрыв». Как его закрыть? Если кто-то и может на это ответить, то только она!

– Ты в своём уме, Луги?

Лугин побагровел.

– Пазей, Пазей, – ересиарх примирительно закивал. – Мы не виделись почти десять лет. Десять! Думаешь, у нас не найдётся темы поинтереснее твоего «разрыва»?

– Моего «разрыва»? – старый философ едва не взорвался, но невероятным усилием воли взял себя в руки. – Может, это я разрезал ту звезду?

– Ну, знаешь! – Азарь тоже рассвирепел. – Я спасал твою дряхлую задницу, старый ты пердун!

– Я-то, может, и старый пердун, а только если кое-что не заштопать, то и твоей птичке придётся солоно наравне со всеми остальными. Подумай об этом, юнец ты наш! – Лугин помахал у Азаря перед лицом указательным пальцем и ушёл.

Ересиарх посмотрел ему вслед.

Вздохнув, Азарь забрался в фургон.

Молиба сидела на широкой дубовой жёрдочке и нервно чистила перья в ожидании его. Сирины стареют медленнее людей, поэтому сейчас – после стольких лет – Молиба выглядела лет на семнадцать. Когда Азарь показался на пороге, она бросила своё занятие и слетела к нему. Обняла крыльями, укрыла, как коконом. И прижавшись к груди, тихо вымолвила:

– Тебя не было целую вечность.

– Покушать тебе вот принёс, – тупо брякнул Азарь, чувствуя, как по нему медленно скатывается белка. Ягоды дробью молотили по дощатому полу. – Торопился как мог.

Молиба оторвалась от него и взглянула со стороны на это зрелище.

– Ужас, – заключила она.

Зрелище было и впрямь не для слабых духом. Азарь стоял весь больной и скособоченный, он никак не походил на того бравого парня, которого запомнила сирин. Нос перебит и свёрнут набок. На голове зияли лысины. Нет половины левого уха. Губа слегка вздёрнута вверх из-за неправильно сросшегося шрама, в результате чего немного приоткрывались зубы. По драной лоскутной рубахе медленно сползает тушка белки. За ней остаётся кровавая дорожка.

Азарь подхватил белку и снова уложил на бересту. А потом прокашлялся, приосанился и принял гордый вид подавальщика знатнейшего из трактиров Великого Новиграда.

– Не желаете откушать, сударыня?

Молиба прыснула и изобразила нижайший поклон. Насколько вообще позволяло строение её тела.

Через мгновение Азарь уже кормил сирин белкой вприкуску с кореньями. Ягоды он решил оставить на сладкое и собрать позже.

– Как ты узнал, что мы едим? Я же ни разу ничем не закусила при тебе!

– Ну, ты ведь не единственная сирин на свете, – улыбнулся Азарь. – Да и умные книжки никто не отменял.

Молиба лучезарно улыбнулась. Если бы не окровавленные губы и тонкая алая струйка, что тотчас пробежала из уголка рта к точёному подбородку, улыбка сошла бы за милую.

– Ты самая красивая, – выдохнул Азарь. Он, не отрываясь, огромными глазами смотрел на вещую птицу.

Сирин зарделась и потупилась. Но заулыбалась ещё шире.

– Да ну тебя!

Он не удержался и поцеловал её. И ересиарху было плевать на кровь на её губах. Его нисколько не волновал запах свежего мяса изо рта птицы. Азарь даже не понял, что фургон качнулся и поехал. Для него ничего не существовало в тот момент, кроме Молибы и её губ.

Наконец оторвавшись от птицы, ересиарх предложил ей ягоды. Сирин тепло улыбнулась и принялась ртом собирать красные точки с его ладони.

Перекусив, Молиба устроилась у человека на коленях. Азарь сидел с вытянутыми ногами, привалившись спиной к бортику, а руками гладил Молибу по голове.

Они молчали.

Повозку сильно шатало и подбрасывало на ухабах. Задняя ось монотонно скрипела. Снаружи поднялся ветер и порывами бил в плотную ткань фургона. Сидящий на козлах Дерищан вполголоса костерил погоду, которая, видимо, с каждым шагом портилась всё сильнее.

– Прости меня.

Молиба вздрогнула от неожиданности и задрала голову вверх, чтобы посмотреть на Азаря.

– За что?

– За это, – мужчина весьма неопределённо мотнул головой, но не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, что он имел в виду.

Сирин отрицательно помотала головой и прижалась щекой к его груди.

– Ты не виноват.

– Именно я. Если бы не я, ты бы по-прежнему жила в своих дубравах. Любовалась рекой, бегущей вспять. Летала меж ветвей Царь…

– Добронрав! – сирин перебила его, и Азарь слегка поморщился. Он не любил своё прежнее имя. Оно напоминало ему слишком о многом из того, что бы он хотел забыть. И ещё Азарь, кажется, примерно начал понимать, что чувствует Лугин, когда ученик называет его по имени, в то время как философ уже столько раз просил называть его Пазеем. А вещая птица тем временем продолжала: – Перестань корить себя. Это было давно и неправда. Я не злюсь. Никогда не злилась.

– А должна бы.

Молиба фыркнула.

– Я разрушил твой мир.

– Его разрушили бы и без тебя. Не раньше, так позже. Люди не любят, когда у них под боком находится то, что не укладывается в их представление о мире.

Азарь вздохнул и склонил голову. Зацепившись взглядом за левое запястье, он натянул рукав почти до пальцев.

– Можешь не прикрывать. Как только ты вошёл, я сразу почувствовала, что знака на тебе больше нет.

Ересиарх с удивлением уставился на сирин. Она пожала хрупкими плечиками и, слегка поёрзав, поудобнее устроилась у него на руках.

– Ты что, думал, я не почувствую, что ты больше ничем не защищен?

– Я на это надеялся.

– Глупый маленький мальчишка, – горько усмехнулась Молиба. – Никогда не думала, что от знака можно как-то избавиться.

Азарь крепче сжал её в объятиях.

– Молиба, я бы никогда об этом даже не подумал! Если бы я мог всё вернуть… Я сам не понимаю, что со мной сделали, чтобы он исчез.

Она поднялась и прикоснулась кончиком крыла к губам Азаря.

– Тише, мальчик мой. Я ведь не обвиняла тебя. Я знаю, что стряслось нечто скверное, раз ты остался без него. Не стану тебя пытать. Расскажешь, как будешь к этому готов, а я подожду.

Азарь улыбнулся. Он хотел сказать, что Молиба самая лучшая. Что ему ещё никогда не было так хорошо и спокойно, как сейчас. Даже несмотря на то что его счастливый шрам исчез, самому Азарю не быть больше таким удачливым, как раньше, а его возлюбленная – пленница в дешёвом передвижном балагане. Он хотел сказать всё это и ещё много чего, но вдруг схватился за голову и завалился на бок. Молиба тоже упала. Её мучили жестокие судороги, а на губах вспухла кровавая пена.

Повозка тем временем всё сильнее грохотала и подпрыгивала. Шатало так, что человек и сирин катались из стороны в сторону. Насест птицы не выдержал и переломился пополам. Ковры, подушки, подсвечники, словом, всё, что находилось в фургоне, перемешалось меж собой.

Азарь угодил Молибе локтем в глаз. Его самого едва не зажало насмерть между двумя дугами, к которым крепился полог.

В какой-то момент раздался громкий хруст. Повозка просела, потом подпрыгнула, её развернуло, и наконец фургон прокатился через бок и замер днищем кверху. Как будто издалека раздалось дикое ржание и женский пронзительный визг. Мимо фургона простучали копыта и стихли.

Азарь не видел Молибу и не мог встать, чтобы найти её. В его силах оставалось только корчиться на полу, обхватив голову руками, будто в страхе, что она вот-вот развалится. Ересиарх то рычал со стиснутыми зубами, то орал что есть мочи, то хрипел, задыхаясь. Перед ним встал призрак Храмовых скал. Азарь будто вновь оказался в пыточном покое привязанным к креслу для дробления костей. Разболелись все его шрамы до единого. Некоторые вскрылись и закровоточили.

Потом его будто окатили холодной водой. Боль отнюдь не прекратилась, напротив – Азарь ещё долго лежал, приходя в себя, не в силах пошевелиться от усталости, боясь даже вздохнуть лишний раз от боли. И тем не менее он отчётливо понял, что всё закончилось.

Ересиарх лежал на спине весь в крови, раскинув руки в стороны. Железные дуги фургона больно упирались в позвоночник и рёбра. Из правого бедра торчала деревянная щепка. От Азаря шёл пар.

– Молиба! – тихо позвал он, едва разлепив губы. – Молиба… ты слышишь меня? Ты как?

Ответом ему было лишь непонятное бульканье.