Патриция Мэтьюз
Блаженство страсти
Иногда до лагеря долетали звуки отдаленной стрельбы, но это не был ружейный огонь, как обычно бывает при большом сражении. Нейл испытывал сильное искушение отправиться верхом в Сантьяго, просто чтобы взглянуть своими глазами на происходящее, но Маргарита, разгадав его намерение, твердо заявила, что, может, он и чувствует себя лучше, но еще отнюдь не исцелился, и что подобная поездка принесет ему большой вред.
И вот однажды вечером, когда небольшая компания сидела у костра и пила кофе, они услышали звук, который ни с чем нельзя было спутать, – топот копыт и человеческие голоса. Хотя у Нейла и мелькнула мысль, что для врага подъезжающие ведут себя слишком шумно, он вскочил и протянул руку к ружью; то же сделали и остальные.
Но несколько усталых, запыленных всадников, подъехавших к костру, совсем не собирались им угрожать. Маргарита, разглядев всадников, узнала их и радостно вскрикнула; спустя мгновение все вокруг принялись здороваться и обниматься – лагерь наполнился веселыми голосами.
Нейл стоял в стороне, чувствуя себя нелепо: немного лишним и очень одиноким.
Когда все более или менее успокоились, Маргарита подвела к нему невысокого стройного человека с кожей цвета красного дерева и большими усами.
– Хуан Моранес, это лейтенант Нейл Дансер, из «Лихих ковбоев» полковника Рузвельта. Как видишь, Хуан, лейтенант был ранен, и мы его выхаживали. Лейтенант Дансер, это Хуан Моранес, глава нашей маленькой группы борцов за свободу.
Моранес, от острых темных глаз которого, казалось, ничто не могло ускользнуть, оценивающе посмотрел на Нейла, словно пытаясь сначала составить мнение о молодом человеке, и только потом заговорил. Этот человек произвел на Нейла глубокое впечатление силой своей личности. Лейтенанту сразу же стало понятно, почему Моранес стал главой отряда.
Нейл заговорил первым:
– Рад с вами познакомиться, сеньор Моранес. Тот церемонно кивнул:
– Я также рад познакомиться с вами, лейтенант Дансер. Как ваша рана?
– Гораздо лучше, благодаря заботам ваших друзей.
– Хорошо.
Нейл, которому не терпелось услышать новости о том, что произошло, больше не мог сдерживать любопытства.
– Скажите, сеньор Моранес, где сейчас идут бои? Меня ранили несколько дней тому назад, и с тех пор я слышал только о взятии Эль-Кани и Сан-Хуана.
Моранес медленно улыбнулся.
– Мы привезли хорошие новости. Сантьяго пал. Генерал Тораль в настоящее время подписывает договор с вашим генералом Шефтером. Скоро испанцыуберутся отсюда, их власть над нами кончится, и Куба вновь станет нашей страной. Viva Cuba![14]
В ответ на эти последние слова, которые он произнес, возвысив голос, от костра, окруженного людьми, донеслись приветственные возгласы.
– Пойдемте, – произнес Моранес с воодушевлением, взяв Нейла за здоровую руку. – Сейчас время для празднества! Нас жгло солнце, мы голодали, в нас стреляли, нас увечили, мы были жалки во всех отношениях. Но теперь все это позади. Маргарита!
Маргарита вышла вперед, улыбаясь.
– Chica, у нас есть что поесть?
Она кивнула.
– А выпить?
Она опять кивнула, и улыбка ее стала шире.
– Я сейчас же начну готовить праздничное угощение. А пока что – ручей рядом. Может быть, мужчины захотят умыться?
Моранес добродушно хлопнул Нейла по здоровому плечу.
– Вот вам женщина – вечно думает о чистоте. Но пусть вас это не смущает, дружище. Наша Маргарита, если нужно, может сражаться бок о бок с мужчинами, как мужчина, может стряпать, как мать мужчины, и любить, как ангел!
Маргарита, впервые с тех пор, как Нейл увидел ее, внезапно смутилась. Опустив голову, она поспешила уйти. Нейл, удивившись насмешливому замечанию Моранеса, все-таки с удовольствием отметил, что девушке стало не по себе. Наконец-то, подумал он, нашлось что-то, способное ее смутить.
Оборванные партизаны, среди которых были раненые, разбрелись; большинство отправились к ручью, протекавшему по другую сторону рощицы. Нейл уселся поудобнее и стал наблюдать за Маргаритой.
Она выглядела очень соблазнительно, когда изящно наклонялась над большим чугунным котлом, стоявшим на углях. Уж не любовник ли ее Моранес? Или он просто один из любителей красного словца, склонных подшучивать над товарищами? Собственно, это Нейла не касалось, но все равно было любопытно. И интересно, мелькнуло у него в голове, каково это – ласкать Маргариту? Тело у нее наверняка стройное и сильное – это видно даже сквозь одежду. Страстная ли она любовница? Скорее всего – да, решил молодой человек. Эта мысль вызвала воспоминание о Джессике, и мучительная боль от того, что он ничего о ней не знает, сжала сердце. Господи, женщина может ранить мужчину, даже не нанеся ему удара!
Погрузившись в созерцание Маргариты, Нейл почти не обратил внимания на то, что один из партизан уселся рядом с ним. Нейл заметил его только тогда, когда тот наклонился вперед, чтобы сунуть в огонь щепку, от которой зажег сигару. Знакомый острый запах сигары вызвал у Нейла легкое головокружение; он не курил с тех пор, как его ранили.
Лейтенант внимательно посмотрел на курильщика. Это был молодой человек, примерно одних лет с Нейлом, хорошо сложенный, очень привлекательный даже в своей рваной и грязной одежде и, очевидно, принадлежавший к латинской расе. Он явно успел выкупаться в ручье, потому что его руки и лицо все еще были в капельках воды.
Он вежливо кивнул Нейлу, затянувшись сигарой, и улыбнулся с удовлетворенным видом.
– Я привез эту сигару с собой на Кубу, – проговорил он по-английски, – чтобы выкурить ее в тот день, кода мы победим.
– Превосходная идея. Но как вам удалось сохранить ее, не сломав во время боя?
– Я держал ее вот здесь, – сказал молодой человек, вынимая из кармана изящный, богато расшитый портсигар, как раз подходивший для двух сигар.
Нейл присмотрелся к портсигару, и сердце у него замерло. Он долго не мог заговорить, потому что в горле у него внезапно пересохло. Портсигар был покрыт сложной вышивкой красной и золотой нитками. Этого не может быть, это, конечно же, ошибка!
– Откуда у вас этот портсигар? – спросил Нейл напряженным голосом, сознавая, что вопрос его резок и бестактен, но у него не было времени на хождение вокруг да около.
Партизан взглянул на него с некоторым удивлением, но, судя по всему, не обиделся.
– Мне подарила его одна молодая леди.
Но Нейл все же хотел убедиться наверняка.
– Не разрешите ли взглянуть на него?
– Разумеется, сеньор.
Он протянул портсигар Нейлу, который взял его дрожащими руками. Портсигар был совершенно такой же, какой Джессика делала для него, только там, где должны были стоять инициалы Нейла, теперь стояли буквы «РМ».
– Прекрасная работа. И что же, она... – Нейл откашлялся. – Она сделала это своими руками?
Молодой человек гордо кивнул:
– Да, и поэтому он для меня стал еще дороже.
Нейлу очень захотелось узнать имя человека, сидевшего рядом с ним.
– Да, я забыл представиться. Нейл Дансер, лейтенант Нейл Дансер из Первого добровольческого кавалерийского полка.
Партизан выпустил сигарный дым.
– Рад с вами познакомиться, лейтенант. Меня зовут Рамон Мендес.
Неужели существует еще один такой же портсигар? Может быть, просто есть такой рисунок, и любая девушка могла вышить по нему портсигар? Он должен это узнать!
– А вы давно примкнули к партизанам, сеньор Мендес?
Рамон Мендес покачал головой.
– Совсем недавно, можно сказать, только что. Мой брат, я и один мой друг – мы прибыли всего неделю назад.
– А можно узнать, откуда вы?
– Из Тампы, сэр. А вы?
– О, я приехал из штата Нью-Йорк, но какое-то время находился в Тампе. Может быть, у нас есть общие знакомые?
– Может быть, – задумчиво ответил Рамон Мендес. – Но вряд ли. Надеюсь, вы простите меня, если я скажу, что наши народы принадлежат к разным слоям общества.
Нейлу отчаянно хотелось выпалить главный вопрос: знает ли он Джессику Мэннинг? Но все же ему удалось обуздать себя. Конечно, это какое-то странное совпадение, и Мендес в конце концов признается, что портсигар ему сделала возлюбленная, без сомнения, девушка-кубинка. И Нейл проговорил небрежно:
– В Тампе я познакомился с исключительно симпатичным семейством. Они были очень добры ко мне. Отец – банкир. Наверное, вы слышали о нем. Его зовут Уингейт Мэннинг.
Когда Нейл произнес это имя, Рамон Мендес не смог скрыть своего удивления.
– Да, слышал. Я знаком с сеньором Мэннингом и его семьей. Я познакомился с ними при... довольно необычных обстоятельствах...
Нейл проговорил поспешно:
– А их дочь? Вы с ней знакомы?
Мендес нахмурился, и Нейл понял, что в его голосе что-то показалось кубинцу странным.
– Да, – медленно ответил Мендес, – я немного ее знаю. Честно говоря, именно мисс Мэннинг подарила мне этот портсигар за небольшую услугу, которую я ей оказал. Мне кажется весьма удивительным совпадением, что вы, сэр, тоже знакомы с семейством Мэннингов.
Последних слов Мендеса Нейл не услышал. Из сказанного он понял только одно – что портсигар этому человеку подарила Джессика. Так вот почему она не пришла на пристань повидаться с ним! Вот почему от нее нет никаких вестей!
Внезапно он осознал, что Мендес обеспокоенно наклонился к нему.
– Как вы себя чувствуете, лейтенант Дансер? Вы сильно побледнели.
– Ничего, обойдется, – хрипло отозвался Нейл. – Я, видите ли, ранен, и, наверное, сегодняшние волнения несколько утомили меня. Пожалуй, мне лучше немного полежать. День сегодня выдался прямо-таки необыкновенный.
– Да, – серьезным голосом откликнулся Мендес, – день, который я никогда не забуду.
«И я тоже», – думал Нейл, медленно бредя к своему одеялу. Да, ему не забыть этого дня, но, разумеется, не по той причине, которую имел в виду Мендес.
Лейтенант лег на бок, повернувшись спиной к костру; отчаяние охватило его. Он старался не слышать звуков шумного веселья, долетавших от костра.
Он лежал без сна, и в голове у него повторялся один и тот же вопрос: почему? Почему Джессика завязала отношения с другим мужчиной еще тогда, когда он, Нейл, не покинул порт Тампы?
Спустя долгое время, в глубокой тьме поздней ночи, Нейл забылся беспокойным сном.
Ему снилось что-то мучительное и горестное, и вдруг он проснулся, потому что кто-то мягко прикоснулся к его плечу, пробудив его от лихорадочных видений.
– Что?.. Кто это?
– Т-с-с, Нейл, – прошептал ему на ухо чей-то тихий голос. – Во сне вы кого-то звали по имени. Вам больно?
Нейл узнал голос Маргариты, успокоился и откинулся на спину.
– Маргарита, – прошептал он, – простите, что разбудил вас. Наверное, мне что-то приснилось.
Она вздохнула.
– Возблагодарим всех святых! Я испугалась, что вам больно и что опять начался жар.
Да, Нейлу было действительно больно, но помочь ему не мог никакой ласковый уход.
– Вы называли какое-то женское имя, Нейл. Кто это? Ваша подруга, которую вы оставили в Соединенных Штатах? Она вам приснилась?
Он ответил не сразу.
– Да, одна женщина, которую я знал в Тампе.
– Это нехорошо, – сказала Маргарита с состраданием. – Мужчины на войне оторваны от своих женщин. Я знаю, это тяжело.
На этот раз Нейл ничего не ответил. Что тут можно было сказать? Если бы он заговорил, то об измене Джессики, а рассказывать об этом постороннему он не мог.
И вдруг Нейл скорее почувствовал, чем увидел, что Маргарита легла рядом с ним. Мечась в мучительном сне, страдая от удушающей жары, молодой человек снял с себя всю одежду, оставшись в одном белье. Когда Маргарита оказалась рядом с ним, он ощутил, что она тоже почти раздета: на молодой женщине была только ночная сорочка из какой-то грубой ткани. Сначала Нейл растерялся, и растерянность его все росла, потому что с каждым мгновением он отчетливее ощущал рядом с собой гибкое, горячее тело Маргариты.
Она приложила холодные пальцы к его лбу.
– Вы что-то немного горячий, Нейл. Вы уверены, у вас все в порядке?
Услышав этот тихий ласковый вопрос, Нейл почувствовал, что в нем словно что-то поднялось. Он повернулся – и Маргарита оказалась в его объятиях. Он ожидал сопротивления, возможно, даже вскрика, но она только слегка вздрогнула и ничего не сказала. Молодой человек зарылся лицом в ее мягкие пышные груди. Он даже не понял, что плачет, пока не почувствовал, как ее рука гладит его по затылку и не услышал ее шепота.
– Ну вот, все хорошо, – говорила она, словно утешая ребенка, который ушибся.
Однако постепенно материнские объятия превратились в нечто совсем другое. Нейл не понял, как это произошло, но вдруг ее жаркие губы оказались у его губ, и вот он уже страстно прижимал Маргариту к себе и ощущал, как нежные холмики ее грудей расплющились о его грудь, ощущал пыл, с которым бедра молодой женщины приникали к его возбужденному естеству.
Он услышал, что снова и снова повторяет ее имя, словно это было волшебное заклинание: «Маргарита! Маргарита!» Звуки этого имени приносили Нейлу утешение. Он понимал, что Маргарита даст ему успокоение, окутает его пеленой своих чар, которые помогут одолеть боль и отчаяние, охватившие его. Он еще думал, что в какой-то момент она начнет сопротивляться, но она все так же пылко отвечала на его поцелуи, и пыл ее становился все сильнее, а руки гладили его тело, и одна из них наконец замерла на его восставшей плоти.
И Нейл, словно охваченный безумием, сорвал с молодой женщины единственное, что было на ней надето, и их тела, свободные от всех одежд, слились в последнем объятии. Она что-то шептала Нейлу на ухо по-испански, и значение этих незнакомых слов было ему понятно.
Он не знал, сколько времени они ласкали друг друга: казалось, это продолжалось вечность. Но когда Маргарита наконец отодвинулась от него, небо на востоке уже посветлело. Она натянула отброшенную сорочку, ласково поцеловала Нейла в глаза и прошептала:
– Теперь ты уснешь, дорогой.
И ушла. А Нейл уснул целительным сном, и никакие кошмары больше его не мучили.
Глава 15
Джессика смотрела на красивое голубое платье, лежавшее на кровати, и не испытывала почти никакого удовольствия.
Это платье, сшитое у лучшего портного Тампы, было последним криком моды, и Джессика знала, что оно ей очень идет. Однако почему-то все это сейчас не имело значения.
Сегодня вечером должен был состояться благотворительный бал с целью сбора средств в пользу пострадавших от пожара в Айбор-Сити. Все подруги Джессики, предвкушая бал, отчаянно волновались; сама же она ничего не чувствовала. Она знала, что мать беспокоится за нее, что она огорчена тем, что дочь не проявляет никакого восторга по поводу важнейшего в этом году общественного события; но Джессика ничего не могла с собой поделать. Да, сегодня вечером будет великолепный бал, и со времени отбытия войск на Кубу это первое по-настоящему волнующее событие. Джессика отправляется туда с молодым человеком, которого она едва знает, с одним из множества военных, которые все еще оставались в Тампе.
Девушка рассеянно присела у туалетного столика и посмотрела на свое отражение в зеркале. Она казалась слишком худенькой, и она это знала; и несмотря на небольшое количество румян, которые она взяла у матери, лицо девушки было бледно, глаза – слишком большими, а тени под глазами – слишком темными.
Она думала о Нейле, гадая, жив ли он или нет? Может быть, он лежал где-нибудь в кубинских джунглях, раненый?
Лучше бы все-таки память не вернулась к ней, и тогда она беспокоилась бы только о Рамоне. Но в тот день, когда Рамон сказал девушке, что отправляется на Кубу, она вдруг отчетливо почувствовала, что уже слышала эти слова раньше, что какое-то воспоминание неотступно вертится у нее в голове, пытаясь пробиться наружу. В тот день она, вернувшись домой, ушла к себе со страшной головной болью.
Мать хлопотала вокруг Джессики, как курица-наседка, дав ей принять порошок от головной боли. Джессика впала в глубокий сон и спала до позднего утра.
А проснувшись, все вспомнила. Это было похоже на откровение, на страшное, ослепляющее откровение. Она вспомнила Нейла, яхту, ночь, проведенную на острове; она вспомнила все в самых ярких подробностях. И Нейл уехал, не получив от нее даже весточки!
Она узнала от подруг, что пароходы несколько дней не могли отплыть, что жены и возлюбленные посылали на борт записки и подарки для своих любимых, что иногда они могли даже помахать им рукой, окликнуть их с причала. Что мог подумать бедный Нейл, не получив от нее ничего! Что он, наверное, чувствовал!
А Рамон Мендес? Как же смогла она почувствовать такое сильное влечение к другому, после того, что произошло между нею и Нейлом?
И теперь, перед тем как окончить свой туалет, Джессика прижала руку к животу, думая о Нейле и о том, что произошло на острове. У нее только что кончились месячные, и девушка испытывала большое облегчение. Ведь с тех пор как к ней вернулась память, где-то в глубине души она ощущала тугой узелок страха. Несмотря на то что она смело отвечала Нейлу в то утро на берегу, она все же тревожилась. Что, если она действительно забеременела? Что ей тогда делать? Как посмотрит она в глаза отцу с матерью, своим друзьям?
Но теперь по крайней мере эта чаша ее миновала.
– Джессика! – Снизу донесся голос матери. – Джессика, ты уже готова? Отец сейчас выведет коляску, и твой кавалер будет с минуты на минуту.
Джессика в полном изнеможении подошла к дверям и крикнула в ответ:
– Да, мама. Я буду готова через несколько минут.
Девушке оставалось только надеть легкое бальное платье, и она взяла его с кровати и надела через голову, радуясь, что лиф застегивается спереди.
Снова устремив взгляд в зеркало, Джессика изучающе смотрела на свое отражение, застегивая мелкие жемчужные пуговки. «Тебе надо быть со мной в этот вечер, Нейл, – думала она, – именно с тобой я должна танцевать сегодня, именно с тобой!»
В уголках глаз девушки показались слезы, и она сердито их смахнула, почувствовав внезапную усталость от того, что она так несчастна и так нездорова. И потом, куда это годится – сойти вниз с красными глазами и унылым видом. Это совершенно бессмысленно. Она только огорчит родителей, вот и все. А им и так уже пришлось столько пережить из-за нее. Нет, нужно постараться сделать веселое лицо и притвориться, что она не утратила интереса к жизни – по крайней мере к этому балу.
Джессика пыталась связаться с Нейлом, послала ему несколько писем, в которых объясняла, что с ней произошло, и говорила о своей любви. Конечно, узнать, получил ли он эти письма, не представлялось возможным, а ожидать ответа было еще рано. Джессика даже подумала было отправиться на Кубу и разыскать его, но побоялась огорчить родных. Однако должен же быть какой-то способ...
– Джессика, твой кавалер пришел!
Взяв веер и перчатки, девушка последний раз глянула на себя в зеркало, а затем поспешно, спустилась вниз, изобразив на лице улыбку.
В доме Мендесов царила суматоха. Инес Мендес была просто ослепительна в черном шелковом платье с высоким гребнем в тщательно зачесанных наверх волосах и с шалью, отделанной бахромой; а Феликс Мендес в черном вечернем костюме выглядел очень величественно и подтянуто. Марии показалось, что отец похож на аристократа былых времен.
У себя в комнате, сражаясь с собственным бальным одеянием – красивым платьем из белых кружев с облегающим лифом, с широкой гофрированной оборкой, закрывавшей плечи и грудь и ниспадавшей до локтей, с юбкой, состоявшей из нескольких воланов, – девушка размышляла о том, как преображает человека одежда.
– Ну вот! – сказала она удовлетворенно, облачившись наконец в бальный туалет.
Отражение в зеркале сказало ей, что выглядит она прекрасно. Белые кружева оттеняли ее оливковую кожу, и красная роза в волосах была единственным ярким украшением во всем ее туалете.
Она ехала на бал с Томом Фэррелом, и от предвкушения удовольствия у Марии кружилась голова, хотя порой ее и начинала грызть совесть – в те моменты, когда она вспоминала о Карлосе.
С тех пор как он уехал вместе с Рамоном и Эдуарде, от него не было никаких вестей. Газеты аккуратно сообщали о ходе военных действий, но отдельные имена упоминались очень редко. Каждую ночь, лежа в постели, Мария раздумывала, не случилось ли что-нибудь с Карлосом. При этом она часто виделась с американским лейтенантом, и ей ужасно нравилось его общество. Все это очень огорчало мать девушки.
– Ты не должна видеться с этим человеком, Мария. Так не принято, – сказала как-то раз Инес Мендес с неодобрением. – Он чужой для нас. У тебя есть Карлос, замечательный человек, и он свой. Что ты собираешься делать с этим американцем?
Мария попыталась объяснить, что Том Фэррел – просто друг, что он славный человек, что с ним приятно проводить время и что он дает ей ту дружбу, которая ей так нужна.
Мать только презрительно фыркнула:
– Просто дружба! Что ж, ты, конечно, можешь называть это так, но я-то видела, какими глазами смотрит на тебя этот человек. Он считает тебя кем-то гораздо большим, чем просто друг, можешь быть уверена, глупышка. А из этого ничего хорошего не выйдет.
Но отец Марии, присутствовавший при этом разговоре, как ни странно, против этой дружбы не возражал.
– Теперь мы американцы, – сказал он сурово, – мы должны заводить знакомства с разными людьми, с людьми, которые живут и за пределами Айбор-Сити.
Что же до самой Марии, то эта крепнущая дружба вызывала у нее смешанные чувства. Действительно ли это так опасно, как заявляет мама? Что она на самом деле испытывает к Тому? И что она чувствует к Карлосу?
Мария отбросила сомнения прочь. Сегодня вечером она забудет обо всех своих тревогах. Сегодня вечером она будет просто развлекаться, наслаждаться моментом.
В комнату с шумом вошла мать, принеся с собой облако ароматов; красивое лицо ее сияло.
– Мария, ты готова? Отец уже потерял терпение. Он говорит, что улицы будут забиты экипажами.
Улыбаясь, Мария обняла и поцеловала мать.
– Да, mamacita[15], я готова. А ты сегодня такая красивая!
Щеки матери порозовели, но глаза сердито сверкнули от этой похвалы.
– Ты с ума сошла, дочка. Красивая у нас ты. Я могу только надеяться, что этот американский военный способен оценить, как ему повезло, что он сопровождает на бал такую хорошенькую девушку. Но если бы Карлос был здесь...
– Мама, – серьезно проговорила Мария, – Карлоса здесь нет, и я не жена ему, даже не невеста. Я еще не дала никакого ответа на его предложение.
– Это все равно, – упрямо возразила мать. – Он просил твоей руки, и ты, конечно, ответишь согласием. – Внезапно ее лицо погрустнело. – Хотела бы я знать, что сейчас делают наши мальчики? Хотела бы я знать, сыты ли они, не ранены ли, не одиноко ли им?
Мария обняла мать за плечи.
– Мама, мама, не нужно думать об этом сегодня вечером. С ними наши молитвы, все наши мальчики в руках Божьих. Думай сегодня о себе и о папе, веселись. Рамон и Эдуардо хотели бы, чтобы ты веселилась.
Поверь мне.
Лицо Инес Мендес посветлело, и она похлопала дочь по щеке.
– Ты хорошая дочь, Мария. У тебя доброе сердце. А теперь нам лучше идти, а то отец рассердится. Здесь побудет миссис Круз – она присмотрит за Пауло, а твой солдатик уже пришел, ждет в гостиной. – Она сделала кислую мину. – Быстрый какой. Это неприлично – приходить так рано.
Мария, рассмеявшись, взяла мать за руку и повлекла ее из комнаты.
У себя в номере Брилл Крогер никак не мог правильно завязать галстук. Пальцы его не слушались, да и самого его била легкая дрожь. Сегодняшний вечер – кульминация всех его усилий. Сегодняшний вечер воздаст ему сторицей за все неприятности, за все деньги, которые он вложил в свою аферу, за неудачу с Джессикой Мэннинг, отвергнувшей его, за унижение, которому подвергла его Мария Мендес в этой самой комнате.
Благотворительные средства лились рекой, и теперь деньги лежали внизу в сейфе, в конторе управляющего. Лежали и ждали его, Крогера. Вещи собраны, план побега тщательно разработан, все готово.
Он устроил так, что деньги предстояло считать ему самому вскоре после начала бала. После этого он обещал сообщить гостям, какую в точности сумму они собрали. Он сделал «щедрый» жест – отказался от чьей-либо помощи при счете, ибо «не хотел, чтобы кто-нибудь еще вынужден был покинуть бал». На самом же деле все было несколько иначе. Конечно, он собирался появиться на балу, прежде чем идти «считать деньги». Это чисто символическое появление он запланировал как последнее появление Брилла Крогера перед жителями Тампы: после подсчета денег он тут же исчезнет – исчезнет, прежде чем это вызовет подозрение.
А во время этого символического появления, незадолго до своего исчезновения с деньгами, он намерен пригласить на танец Марию Мендес – вряд ли она откажет ему на глазах у родителей и знакомых, вряд ли она захочет устраивать сцену, – а когда она попадет ему в руки...
Крогер засмеялся – преувеличенно громко, глядя на себя в зеркало. Да, вот именно! Сначала эта кубинская шлюха, а потом и высокомерная мисс Джессика Мэннинг!
Он все еще смеялся, когда наконец ему удалось завязать галстук. Когда все уплатят ему долги, Брилл Крогер, потешив свою уязвленную гордость, исчезнет вместе с деньгами – исчезнет навсегда.
Крогер раздумал сразу же направляться в Нью-Йорк, особенно после смерти Дульси Томас. Если ее тело найдут и когда-нибудь ее смерть свяжут с именем Крогера, его ждут неприятности. Поэтому он решил вначале уехать в Мексику, на которую не распространяется юрисдикция американской полиции; он слышал, что там можно исчезнуть на многие годы, если понадобится.
И еще, будучи в Тампе, он слышал кое-какие рассказы о городе под названием Мерида, на полуострове Юкатан, неподалеку от которого находились развалины древнего города майя.
Крогера мало интересовали развалины, равно как и история племени майя, но все рассказы утверждали, что рядом с древним городом есть что-то вроде колодца, в который некогда индейцы приносили жертвы своим богам в виде золота и драгоценностей. Эти рассказы заинтересовали Брилла, и поскольку рассказчик сообщал также, что Мерида – очень славный городок, Крогер решил отправиться именно туда.
Если полиции или агентству Пинкертонов удастся напасть на его след, узнав, что он направился в Мексику, они скорее всего решат, что он где-нибудь в Веракрусе. К тому же, по слухам, жизнь в Мериде дешева и проста, а сеньориты красивы и страстны. При мысли об этом Крогер широко ухмыльнулся.
Если ему там понравится, он сможет провести в Мериде хоть полгода. После сегодняшнего вечера он сможет себе это позволить: он заслужил долгий спокойный отдых. Если же отдых принесет ему выгоду – тем лучше. Вчера вечером он проследил свой маршрут по карте, которая теперь лежала, свернутая, в его чемодане. И еще он украл паровую яхту, достаточно крепкую, чтобы перевезти его через Мексиканский залив. Теперь она спрятана в таком месте, куда он сможет легко добраться ночью. Владельца яхты не было в городе, стало быть, ее не могли хватиться какое-то время.
Наконец Крогер, удовлетворенный своей внешностью, спустился вниз и вошел в бальный зал. Оркестр только что заиграл вальс, и разодетые жители Тампы направились к центру зала.
Крогер остановился в дверях, разглядывая гостей. Настроение у всех было явно превосходное. Он улыбнулся про себя. Пусть их, пусть веселятся, пока можно; когда они обнаружат, что деньги исчезли, им будет не до веселья.
Он выискивал взглядом семейство Мендесов; несколько человек остановились поболтать с ним, поздравить с устройством такого великолепного праздника. Крогер держался радушно и с достоинством, любезно принимая похвалы, как и пристало тому, кто задумал и организовал бал, но взгляд его скользил по толпе, ища Марию.
И вдруг он увидел ее. Она танцевала с молодым офицером. Крогер напрягся – он узнал «Лихого ковбоя», того наглого молокососа, который так пренебрежительно обошелся с ним в тот вечер, когда он второй раз пытался проводить Марию. Очень жаль, что Крогер пока не сможет отплатить сопляку за его дерзость. Но всему свое время. Танец кончится, и он подойдет к Мендесам. Крогер решил, что будет лучше дождаться, пока кавалер отведет девушку к ее родителям, прежде чем он сам подойдет к ней, – тогда ей будет труднее отказать ему.
Танец все никак не кончался, но вот наконец последний аккорд растаял в воздухе, и музыканты затихли, готовясь к следующему танцу.
Когда Мария и лейтенант подошли к тому месту, где сидели родители девушки, Крогер тоже оказался там в одно время с ними.
Он слегка поклонился, с удовольствием заметив, что в темных глазах девушки сверкнул гнев. В этот вечер она выглядела необычайно красивой в белом кружевном платье, выгодно подчеркивавшем ее достоинства. Девственная белизна, подумал Крогер, едва сдерживая усмешку. Ладно, если она девственница – в чем он сильно сомневается, – ей недолго таковой оставаться, скоро он с ней разделается.
– Мисс Мендес! – проговорил Крогер учтиво. – Как вы сегодня прекрасны! И вы также, сеньора Мендес. Да, именно так!
Мария слегка кивнула, но Инес Мендес улыбнулась широкой улыбкой.
– Благодарю, сеньор Крогер. Бал очень удался. Сюда, кажется, съехались все. Мы, должно быть, собрали очень много денег.
Крогер улыбнулся.
– Да, именно так, сеньора, и я вскоре пойду подсчитаю полученную сумму, а попозже смогу сообщить, какова она в точности. Но сначала, с вашего разрешения, мне бы хотелось пригласить вашу прекрасную дочь на танец. – Он обратился к Марии: – Вы позволите, мисс Мендес?
Девушка вспыхнула, глаза ее метали молнии. Она искоса взглянула на своего кавалера, который нахмурился при этих словах, потом на мать, сделавшую резкий жест, и неохотно кивнула в знак согласия.
Вот и чудно! Именно на это он и рассчитывал. Она не стала устраивать ему сцену на глазах у родителей.
Оркестр опять заиграл вальс, и Крогер, обняв Марию, повел ее на середину зала. Девушка держалась напряженно и неподатливо, но Крогер был доволен. Скоро она будет вся в его власти, и будет еще рада исполнить все сто желания, прежде чем он с ней покончит!
Потихоньку, не говоря ни слова, Крогер кружил девушку в вальсе, увлекая ее все дальше и дальше – к противоположному концу зала, ближе к открытым дверям, выходившим на веранду. Когда они оказались на самом краю танцплощадки, он схватил Марию за руку и увлек ее через открытую дверь.
Прежде чем девушка успела возразить или закричать, они уже оказались на веранде, где всего несколько пар беседовали, стоя в полумраке, или просто держались за руки, пользуясь темнотой. Крогер вытащил из-под ремня нож и упер его кончик в спину Марии. При этом он своим телом заслонял происходившее от взглядов гостей. Мария, вздрогнув, вскрикнула.
– Молчать, шлюха! – Кончик ножа сильнее уперся Марии в спину. – Иди вперед и помалкивай, иначе я воткну этот нож тебе между лопатками. Ты меня поняла?
