Паскаль Кивижер
Королевство Краеугольного Камня. Книга 1. Мастер крушений
10
«Изабелла» ранним утром бросила якорь в порту Сириеза, и Гийом Лебель отправился во дворец с вестью о прибытии принца королевства Краеугольного Камня Тибо. После долгого ожидания в уставленной цветами приемной ему передали приглашение с королевской печатью на прием на следующий день. Посланцы короля прибудут в порт ровно в семь часов, чтобы сопровождать во дворец принца Тибо и его свиту.
Феликс самолично назначил себя костюмером юнги. Платье оказалось широковато в талии, и он отважился его ушить стежком лески. Никуда не годилась прическа: торчащие во все стороны завитки еще и посеклись от соленой воды. Феликс посоветовал смазать их кокосовым маслом, расчесать частым гребешком, а потом принес нежно-кремовые примулы, ухитрившись собрать их на лугу, и Эма украсила ими волосы.
Еще Феликс обратил внимание на шрамы у нее на запястьях. Эма никогда не заворачивала рукавов рубашки, но ведь в бальном платье руки открыты до самых плеч. Штурман порылся у себя в сундучке. Под двенадцатью толстыми тетрадями дневников у него лежали кое-какие украшения. Он выбрал два широких серебряных браслета, потер как следует о штаны, чтобы блестели, и молча надел Эме на руки. Вот так. Спутница принца выглядела обворожительно. Но она была очень взволнована. Лекарства от волнения у штурмана, увы, не было.
В семь часов зеленый луч заходящего солнца задержался на горизонте. Матросы столпились возле грот-мачты. Они тянули соломинки, определяя, кто останется на судне, а кто пойдет на праздник. Те, кому повезло, надевали чистые блузы, брали кошельки, звенящие монетами, и мешочки с драгоценными перчинками.
Тибо присоединился к ним точно в срок, чем всех удивил, потому что обычно опаздывал. Волосы он давно не стриг, они падали ему на плечи, но он их старательно расчесал и гладко выбрился. На нем были изящные сапоги, белоснежная рубашка, жилет с кожаными пуговицами и темно-синий камзол в талию с широкими отворотами.
Моряки дружно ему захлопали – преображение матроса Тибо в светского красавца всегда казалось им настоящим чудом, они и себя чувствовали красавцами такого же достойного и скромного вида. Новый облик Эмы тоже поразил их до глубины души – платье до полу, цветы в волосах, браслеты. «Свой парень» изумил их женственностью…
– Только музыки не хватает, – прошептал восхищенный Феликс, сложив руки на груди.
– Заткнись! – оборвал его брат.
Бушприт, как все моряки, был потрясен. Неужели это юнга? Юнга, который работал с ними вместе, спал мало, много учился и обыгрывал их в карты? Они привыкли видеть рядом паренька и не замечали красивой девушки.
– Дама идет первой, – провозгласил принц Тибо, показав на сходни, переброшенные с судна на набережную.
Сам он пошел вторым, сразу за Эмой. Казалось, они попали в сказку: набережная покрыта красным ковром, водоросли благоухают, как благовония, чайки кричат веселым оркестром. Но магии хватило ненадолго. После двух с половиной месяцев на шхуне Эма отвыкла от твердой земли и теперь пошатывалась, как пьяная.
– Не морская болезнь, а земляная, – улыбнулся принц Тибо и подал ей руку.
Эме пришлось опереться, чтобы не упасть. Матросы радостно закричали им вслед. И продолжали кричать, когда карета уже умчалась.
Король Сириеза любил встречать гостей лично. Толстяк с красным лоснящимся лицом походил на трактирщика, который случайно оказался на дворцовой лестнице. А его супруга в пудреном парике казалась светильником, что стоял рядом с ним.
– Принц Тибо из Королевства Краеугольного Камня! – радостно закричал король. – Помню мальчугана в коротких штанишках, а кого теперь вижу перед собой? Взрослого юношу, настоящего мужчину! Однако долго же мы дружим! Но у нас весь вечер впереди, и вы мне расскажете все новости. Ваш отец в добром здравии, как я слышал. А ваш брат? Вот о вашем брате я давно хотел разузнать.
– А я, ваше величество, давным-давно его не видел.
– Все путешествуете?
Король окинул Эму оценивающим взглядом, подмигнул Тибо и понизил голос:
– И что вы нам привезли из южных стран? Какие трофеи?
Король громко расхохотался, а королева ущипнула его за руку.
– Позвольте вам представить госпожу Эму Беатрис Эхею Казареи, фрейлину двора Краеугольного Камня, которую шхуна «Изабелла» должна доставить в Бержерак, – невозмутимо произнес Тибо.
Тон короля сразу изменился:
– Ваше присутствие украсит Бержерак, мадемуазель.
Король обращался к Эме, а сам уже смотрел на следующего гостя – герцога с необыкновенными бакенбардами и в пышном шейном платке. Принц Тибо быстро отошел в сторону.
– Вы тоже иногда лжете, ваше высочество, – шепнула ему на ухо Эма.
– Лишь в случае крайней необходимости.
– Теперь я знаю, что вы считаете необходимостью, – улыбнулась Эма, останавливаясь на пороге бальной залы.
Залу, окруженную колоннадой и убранную искусственными цветами, уже заполнила толпа разряженных гостей – кто в перьях, кто в блестках, кто в драгоценностях. Разговоры и смех заглушали музыку. Гости беседовали и разглядывали друг друга.
– Правда бы нас погубила, – сказал принц Тибо со вздохом.
Эму удивляло, как изменился Тибо, переменив костюм. В нем чувствовалось напряжение, черты лица обострились. Он стал похож на подростка, который ждет наказания.
Принц указал Эме на противоположный конец залы – там был буфет, и слуги роились, словно пчелы.
– Там в самом деле чем-то угощают или столы только для вида? Если хотите, можем пойти проверить.
Эма замерла.
– Вы обратились ко мне на «вы», ваше высочество?
– Разумеется. Юнга остался на шхуне. Спит себе на канатах. А вы называйте меня по имени, чтобы почувствовать перемену.
– По имени… ваше высочество?
– Да, меня зовут Тибо.
Эма рассмеялась. Звонким переливчатым смехом, какого принц никогда от нее не слышал. Ее смех был похож на свежий ветер, он наполнил их паруса, когда они взяли курс на буфет. Тибо мечтал о мороженом с меренгами, Эма – о фаршированном гусе. После долгих недель каши с прогорклым маслом вкусная еда была бы настоящим чудом.
Но у них на пути то и дело возникали препятствия. Тибо приходилось представлять госпожу Эму Казареи то одному, то другому. Он знал здесь всех по именам, фамилиям, титулам и чинам, расспрашивал о детях, тетушках, племянниках и племянницах. Познания колоссальные и совершенно бессмысленные. Эма удивилась: как это у Тибо в голове еще оставалось место для разных языков и наук. Представлению всякий раз сопутствовали пустой разговор и взаимные фальшивые комплименты. Распростившись со старушкой-графиней, они услышали у себя за спиной: «Подумать только! В Королевстве Краеугольного Камня пренебрегают чистотой крови!»
Вспыхнув от стыда, Тибо схватил Эму за руку и увлек подальше от толпы, поближе к музыкантам, хотя пока еще никто не танцевал. Эма ждала ледяных иголок, которые в нее вопьются. Но… она почувствовала только тепло руки. Надежной и твердой. Доброй.
Она заволновалась еще больше, когда Тибо, приготовившись к танцу, положил ей руку на талию. Но все вдруг стало таким простым, таким естественным – рука на ее талии, танец… А что, если принц знает, как ее вылечить?
Тибо был смущен, едва держался на ногах. Обняв Эму за талию, он ощутил в руке огонь, который побежал к плечу, разгорелся в груди. Тибо испугался, что залу затопит яркий неземной свет, хлынет со всех сторон и переполнит ее нестерпимым счастьем, от которого засветится даже старушка-графиня. Ожидание и страх, что это вот-вот случится, парализовали Тибо. Он замер и не мог сдвинуться с места. Как в тот день, когда «Изабелла» оказалась в сердце циклона.
Тибо не забыл тот день. Холодный неподвижный воздух. Цилиндр из волн и ватных туч сжимался вокруг шхуны все теснее. «Изабеллу» подняло вверх на неимоверную высоту, и вдруг он увидел над ней окно в голубое небо. Смерть. Нет. Жизнь. Положив руку на талию Эмы, Тибо понял: нет разницы между сердцем циклона и танцем.
А Эма почувствовала: пришла ее очередь помогать принцу, – и она увлекла его за собой в мягкие волны музыки. Ее глаза сияли, и Тибо убедился, что был прав – они изумрудно-зеленые. Эма танцевала с чарующей грацией. Возможно, даже слишком чарующей. Она обволакивала его плавно текущими движениями, словно сверкающей паутиной, в которой ему отводилась роль мухи. Мало-помалу Тибо оттаивал, и ему даже удалось произнести три слова:
– Простите меня, Эма.
– За что, Тибо?
– Придворные балы… ужасны. Я всерьез прошу у вас прощения.
– Вы непохожи на этих людей. Здесь нет ничего, что пришлось бы вам по вкусу.
– А меренги?
– Уверена, вам больше понравится фаршированный гусь.
Но вкусная еда уже потеряла для них всякую прелесть. Они отдались танцу. Оказалось, что они замечательная пара. Эма забыла о том, что у нее нет будущего, забыла об усеянном шипами прошлом. Много страдавшие люди умеют отдаться мгновенному счастью, и Эма жила танцем, словно ничего не было прежде и не будет после. А Тибо вдруг превратился в искусного танцора и невежливого принца. Он знал, что ему придется заплатить за пренебрежение придворным этикетом, знал, но не хотел знать.
Они протанцевали всю ночь, и всю ночь король Сириеза косо на них посматривал, поглаживая круглое брюшко. Он пригласил наследника Краеугольного Камня, чтобы поговорить о делах и заинтересовать его одной своей юной родственницей, весьма выгодной партией. Но успел сказать Тибо лишь одну фразу, когда они прощались:
– Надеюсь, наш праздник порадовал вас и ее тоже?
Король с красным, лоснящимся от пота лицом говорил сердито.
Всю обратную дорогу Тибо повторял про себя его слова. Ему казалось, что колеса кареты тоже их повторяют, что они доведут их до ушей отца и Совет набросится на него с упреками за то, что он испортил отношения между Сириезом и Краеугольным Камнем… Убегая от этого гвалта, Тибо обратился к Эме:
– Как вы себя чувствуете, Эма?
– Я не знала, что у вас есть брат, – неожиданно сказала она.
– Единокровный. Настоящее чудовище.
Тибо не хотел говорить о брате. Отец вдовел недолго: через два месяца после смерти Элоизы он удивил все королевство, женившись на другой женщине. Она родила ему сына Жакара, который стал несчастьем семьи. Молодой человек не расставался со своим единственным другом, псом Стиксом, которым травил придворных и подданных. Тибо не признавался никому и даже самому себе, что при одном упоминании о Жакаре у него начиналось что-то вроде судорог. Он действительно не хотел о нем вспоминать.
– Я ничем не помог вам в поисках сестры, – повинился Тибо.
– Вы помогли мне в другом, и это не менее ценно.
Тибо вопросительно посмотрел на Эму.
– Я поняла, что все эти люди могущественны, но зато я свободна!
И вновь они услышали стук колес по мостовой. Эма смотрела в окно на далекие огни порта, на суда и на море за ними.
Потом прибавила, словно про себя:
– Никогда за всю свою жизнь я не чувствовала себя свободней.
Тибо подумал о шрамах, прикрытых серебряными браслетами. В тот день, когда он случайно их увидел, то подумал, что лишь цепи могли оставить на запястьях такие следы.
– Тибо… – заговорила Эма и сразу же смолкла.
Он ждал, и она снова заговорила:
– Вы сохраняли спокойствие, когда бушевало море, а одна фраза пьяного короля лишила вас покоя. Почему?
Тибо задумался. Тень печали погасила в его глазах веселые искорки.
– Я предпочитаю быть принцем в открытом море.
– Другими словами, хотите быть не принцем, а простым человеком.
– Возможно, и так.
– Знаете, странность в том, что чем больше у тебя власти, тем крепче ты связан по рукам и ногам.
Тибо не ответил.
Вскоре они уже поднимались по сходням навстречу вахтенному. Тибо кожей чувствовал, что адмирал, спрятавшись за мачтой, наблюдает за ними. Эма, придерживая юбку, чтобы не упасть, стала спускаться по лесенке на нижнюю палубу, Тибо скрылся у себя в каюте. Но не прошло и десяти минут, как он на цыпочках отправился на камбуз, собираясь подкрепиться холодной чечевицей, которая должна была остаться в котле. Гуляки еще не вернулись на шхуну, так что он надеялся, что никто его не заметит. Голодной Эме пришла в голову та же самая мысль.
– Тут еще есть немного черствого хлеба, ваше высочество.
– Не откажусь, юнга.
Они разделили по-братски трапезу, невольно вспоминая о лакомствах королевского буфета. А потом, зевая, разошлись. Тибо поднялся к себе и повалился спать не раздеваясь. Эма бережно сложила платье и убрала в сундучок вместе с увядшими примулами.
11
Появившись на шхуне девушкой, Эма взбудоражила всю команду. На следующий день за обедом парни только и делали, что донимали ее вопросами. С полным ртом, уперев локти в стол, они требовали отчета о бале. Кому, как не ей, разрешить наконец их давний спор:
– Так умеет он танцевать или нет, наш Тибоша?
– Не сметь называть его высочество принца Тибошей! – возмутился адмирал Дорек.
– Давай, говори, хороший он танцор или нет! Дома у него на этот счет репутация так себе.
– Великолепный, – отрезала Эма.
И услышала в ответ громкий смех.
– Оставьте ее в покое, – возвысил голос адмирал, хорошо знакомый с придворными Сириеза. – Ей там и без вас досталось.
– Достались икра и бланманже, это точно!
Матросы хохотали, хлопая себя по ляжкам. И чем громче был хохот, тем более отстраненно и гордо смотрела на них Эма, высоко подняв голову.
Адмирал переглянулся с первым помощником. Гийому было не до смеха, пересуды его удручали. Овид, баталёр, теребил на шее ожерелье из акульих зубов. Лукас и раньше никогда не снисходил до подобных разговоров. Доктор, получив урок, остерегался вступать в дискуссию. Щепка открыл было рот, но тут же захлопнул его. Зато Феликс охотно поддержал разговор:
– Скажите на милость, что плохого покружиться в вальсе с принцем, да еще с таким красавчиком, как наш?
– Помолчал бы лучше, барышня, – одернул его Бушприт.
– А ну повтори! Повтори, что сказал. – Феликс начал засучивать рукава.
Адмирал стукнул кулаком по столу.
– Хватит! А то все искупаетесь в море!
– А потом получим по миндальному печенью? – подал голос баталёр.
– Печенье! Печенье! Печенье! – забубнил Проказа.
– А вас обоих отправлю к принцу! – пригрозил Дорек, снова пообещав себе обедать и ужинать в каюте.
Склянки напомнили о смене вахты, положив конец обеду и насмешкам.
– Все на палубу! Немедленно!
Дорек поспешил к Тибо и нашел его в кубрике – принц сидел нечесаный, в расстегнутой рубахе.
– Команда сменила курс, принц! – с порога объявил адмирал. – Им с юнгой больше не по пути. Он для них словно кость в горле.
Тибо покачал головой. Другого и ждать не приходилось. Потому он и колебался, решая, приглашать Эму в свиту или нет. Он старался видеть в ней юнгу и только юнгу. Значит, не только ему это не удалось? Адмирал прибавил:
– Парни ее приняли, так сказать, как товарища. А вы, ваше высочество, взяли и превратили ее женщину. Вот в чем дело.
– Эма и до этого была женщиной, Дорек, и все это прекрасно знали, – возразил Тибо.
– Она была юнгой, теперь ее будут донимать насмешками и выживать всеми силами, можете не сомневаться, принц. Женщина на корабле – беда в море. Помните, сколько неприятностей было у Феликса?
– Он с ними справился.
– Сомневаюсь, что казарка голыми руками задушит крокодила.
Тибо почесал подбородок, а Дорек продолжал:
– Решение есть, принц, я сказал вам в первый же день.
– Какое же?
– Высадить ее на берег, ваше высочество. Рано или поздно она должна сойти на берег! Ведь она куда-то да направляется!
– Именно, что куда-то.
У Тибо давно возникло подозрение, что Эма ему солгала. Слишком знакомым было лицо у девочки в медальоне. Упрямым выражением точь-в-точь напоминало Эму, когда они обнаружили ее в трюме между мешками сухофруктов и риса. Но Тибо не спешил выводить ее на чистую воду. Почему-то в глубине души он дорожил этой ложью. Ведь если нет никакой сестры, то и у него нет никакой причины оставлять Эму на шхуне.
– Послушайтесь меня, ваше высочество. Послезавтра мы снова бросим якорь. Примите решение, очень вас прошу. Если она будет сопровождать вас и в Ламоте, у нас снова будут неприятности. Лучше распрощайтесь с ней всем на благо.
Тибо ограничился кивком. Закончить разговор адмирал предпочел на положительной ноте:
– Слышал, вы стали отлично танцевать, ваше высочество. То-то порадуете вашего батюшку-короля!
– Все дело в партнерше, – объяснил Тибо с широкой улыбкой.
Адмирал недовольно поджал губы: от таких улыбок хорошего не жди!
Эма тем временем решила, что надежным убежищем для нее будет лазарет. Лукас встретил ее молчанием и продолжил клеить ярлыки на склянки с мазями. Неловкую тишину нарушили вопли Проказы, который появился, отодвинув грязную занавеску. Он вывихнул себе плечо. Лицо, смазанное толстым слоем жира, было бледным как полотно. Фельдшер силой усадил его на табурет.
– Хватит скулить, – сказал он. – Утром кто громче всех смеялся? Ну-ка, Эма, вправь ему руку, заодно и счеты сведешь.
Эма встала позади Проказы и резким точным движением дернула руку. Ну и боль! Сустав встал на место, и плечо перестало болеть. Марсовой бухнулся перед Эмой на колени. По сальной щеке потекла слеза.
– Пошел отсюда, – распорядился Лукас. – Три дня без гамака. Спать на полу, на спине, а сейчас прочь из лазарета.
Занавеску в лазарет отодвигали только страждущие. И приходили, когда терпеть становилось невмочь. Больных Лукас передавал в руки Эме, желая, чтобы они прониклись к ней уважением.
Пришел баталёр.
– Зуб ни к черту, весь сгнил. Возьми большие щипцы, Эма. Его нужно вырвать.
Старшему матросу:
– Придется наложить шов, старина, хотя Эма терпеть не может шить и осталась у нас только леска.
Коку:
– Так, нарыв? Ну-ка покажи ягодицу. Ну что, Эма, вскрываем? Готовь скальпель.
У Гийома Лебеля в каюте всегда царил кавардак, и он предпочитал заполнять журнал в закутке рядом с лазаретом, где стоял массивный стол, приколоченный к полу здоровенными гвоздями. Сценки в лазарете его очень забавляли. Когда адмирал спросил у него, как, по его мнению, выкрутится юнга, он ответил:
– Лукас изо всех сил старается. И больше проблем не у юнги, а у парней. Так мне кажется.
День выдался тяжелый для всех, и Эма предпочла ужинать на кухне, не желая получить очередную порцию насмешек. После ужина она поднялась на верхнюю палубу, где так и задувал пронизывающий ветер. Пришлось поплотнее закутаться в плащ, который доходил ей до самых щиколоток. Ветер играл ее волосами, обдавал морскими брызгами, даже на губах Эма чувствовала соль. Она перегнулась через леер и стала наблюдать за дельфинами, которые сопровождали «Изабеллу».
Кстати, о сопровождении…
Эма очень сожалела, что увлеклась танцами. До того увлеклась, что забыла обо всем. Позволила чужим рукам приручить себя, почувствовала доверие. Доверие? Это самая большая опасность. Бдительность всегда была ее верным стражем. И как мучительно было снова вернуться на шхуну. Да и есть ли на свете место, где она почувствует себя дома? Где будет сама собой? Где не понадобится ничего скрывать?
Из-за ветра Эма не услышала шагов принца Тибо, который тоже поднялся на верхнюю палубу. Как она, он подошел к лееру и стоял, сунув руки в карманы, на почтительном от нее расстоянии. Принц тоже смотрел на серебристых дельфинов, которые то подплывали, то уплывали от «Изабеллы». А Эма прилагала невероятные усилия, чтобы и дальше делать вид, будто его не замечает. Ветер свистел у них в ушах. Тибо поднял воротник и закричал во весь голос, чтобы быть услышанным:
– Меня попросили принять решение о твоем пребывании на корабле, юнга.
– Конечно, ваше высочество, – отозвалась Эма, глядя на морские волны.
– Я считаю, что решение должно быть за тобой.
– Я все сказала, принц. Как только найду свою сестру…
– Эма, у тебя больше нет необходимости лгать.
Она помолчала, потом указала на дельфинов:
– Они ведь играют, принц. И так красиво.
– Да.
– Они поплывут с нами на север?
– Нет. Думаю, мы видим их в последний раз.
Принц Тибо подождал еще немного. Эма молчала, и тогда он сказал:
– Выбери страну.
– Больше всего мне нравится мирное королевство, ваше высочество.
У Тибо защемило сердце. Мерцание, счастье, боль. Бриллианты брызг, играющие дельфины… Сильнее всего на свете ему хотелось привезти Эму в Королевство Краеугольного Камня. Но в самом этом желании таилось что-то жуткое.
– Неужели? – спросил он. – Но оно так далеко.
Эма повернулась к нему и посмотрела простодушно:
– От чего далеко, принц?
Принц Тибо растерялся и не знал, что ответить.
– Сорок дней в зоопарке можно вынести?
– За все нужно платить, выше высочество.
– Что ж, если так…
Тибо помолчал.
– Эма! Это ведь твой портрет в медальоне?
Лицо ее приняло упрямое выражение, то самое, оно говорило само за себя.
– Это подарок моей матери, – сказала и замолчала.
Тибо еще глубже засунул руки в карманы. Он ждал, что Эма скажет о себе еще хоть несколько слов. Но она заговорила, опять переменив тему разговора:
– Сколько у нас еще остановок?
– Три.
Ветер унес ответ Тибо неведомо куда.
– Я не услышала, ваше высочество.
– Три.
Следующая остановка будет еще неприятнее. Государь Ламота презирал музыку, но обожал пиры. Он кормил гостей до отвала, поил допьяна, дожидаясь их откровений, чтобы потом шантажировать. Дипломаты на его праздниках губили свою карьеру, короли подвергали опасности трон, сами того не замечая.
– В Ламоте не танцуют, – сказал принц Тибо. – Но, если хочешь, можешь меня сопровождать.
Эма кивнула, и ее светлая улыбка осветила ночь, словно фонарик.
– В Краеугольном Камне все по-другому, вот увидишь, – сказал принц, отводя глаза. – Дворец стоит над портом, и двор перед ним деревенский…
Ему хотелось рассказать ей о красных виноградниках, о Кресте четырех дорог, об игре в шары на утоптанной площадке. О ювелирных дел мастерах, о парфюмерах, кружевницах, лютнистах, художниках. Об узорчатых блинчиках, холодном северном ветре, жилах оникса в горах, горячих источниках, огне над смолистыми кипарисовыми поленьями, о дикой вишне. По странной прихоти природы в каждой провинции находили свой полудрагоценный камень. Но ветер унес бы его слова.
Принц Тибо тяжело оперся на леер. Дельфины исчезли, словно их никогда и не было. Вода казалась черной и бездонной.
– Мне сказали, ты по-прежнему не спишь в кубрике, юнга, – крикнул он, повернувшись к Эме. – Сегодня холодно, палуба мокрая, ночуй в гамаке.
Склянки пробили, сообщая о смене вахты, и, словно повинуясь им, принц Тибо ушел. Эма не собиралась спать в гамаке в кубрике, она устроилась, как всегда, на баке. Вскоре вахтенный принес ей два кусачих одеяла и плащ из пушистой шерсти. Она уткнулась носом в мягкую шерсть, пахнущую белым мылом и кедром, и спала слаще, чем когда-либо. А когда проснулась на заре, увидела на плаще пуговицу с королевским гербом.
