p_i_r_a_n_y_a
Какое счастье быть красивой женщиной
Утро встречаю гимном
Утро встречаю гимном –
праздную каждый час
жизни с тобой, любимый,
благословляю – нас.
Пусть за спиною шепчут,
ведьмой зовут – не верь:
к любящим просто легче
счастье стучится в дверь –
что не обидят, знает,
и что дадут приют…
Счастье лишь там бывает,
где его просто ждут.
Я напеваю по слогам, по нотам
Я напеваю по слогам, по нотам,
что счастье – есть, я проверяла – есть,
ведь мой любимый – самый-самый! – вот он:
живой, здоровый, любящий, и – здесь!
И после долгой тягостной разлуки —
такой же тёплый, искренний, родной…
Моё всё это – губы, плечи, руки,
глаза твои… Ты весь навеки мой.
А главное – никто из нас не держит
цепями долговыми – рядом быть,
нас тёплая, пронзительная нежность
объединяет… Как тут не любить?
Говорят – ни стыда, ни совести
Говорят – ни стыда, ни совести –
эти страсти под старость лет.
Не из гордости мы – из горести
не даём никакой ответ:
Мы полжизни седьмыми вёрстами
обходили друг друга, но
наши судьбы, как главы, свёрстаны,
неразлучные мы давно.
Ни заклятьями, ни молитвами
не отменишь любовь-беду,
мы на этой войне – убитые,
и полжизни горим в аду.
Социальные роли сыграны,
слава Богу – поклон, финал,
и в любовь, словно в омут, прыгаем…
Рай был рядом всегда.
Кто б знал…
Инцест
Я струны рву и пальцы рву струной –
фонтаном кровь пульсирует в ладонь,
от осознания, что ты – не мой,
сама взорвусь сейчас, лишь только тронь…
Какие боги разделили нас,
столкнув сердца сначала в лобовом?
Я нежности хранившийся запас
стираю с кровью вместе рукавом.
Мне с первой встречи ясно было – мой,
и ты кричал глазами – "Как же быть?
Нельзя тебя назвать своей женой,
но просто невозможно – не любить?"
И сердце разрывается в груди –
бессмысленен дурной судьбе протест:
живу одним тобой, но – уходи.
Люблю.
Но это грех большой.
Инцест.
Кино
Дали свет: The end. Пустили титры.
Хлопают сиденья в кинозале.
Зрители – и судьи, и арбитры,
ждут чего-то – всё ли показали?
Почему не вместе эти двое?
Вроде есть для счастья всё, что нужно.
Странные киношные герои:
им любить бы – нет, зачем-то дружбой
прикрывают чувства, как газетой,
будто бы любить взаимно – стыдно,
вроде и не наше дело это,
но – обидно, чёрт возьми, обидно!
Семьи у обоих – ну так что же:
c'est La Vie, как говорят французы,
друг от друга отрываясь с кожей,
есть ли смысл в семье быть тяжким грузом?
А герои бьются на осколки,
на куски, и рвутся на запчасти —
не подозревали, что настолько
дорого сегодня стоит счастье.
Зрители сочувствуют героям –
плачут над картинкой в кинозале.
Ряд для поцелуев. Эти двое
выдыхают дружно: "Не узнали…"
Нам даже и не нужно говорить
Нам даже и не нужно говорить:
что толку в тех словах, нас прочно держит –
как пуповина – шёлковая нить
родства, любви, отчаянья, надежды.
Я сотни раз тебе шептала "Нет",
а ты в ответ с улыбкою лукавой
твердил, что "Нет" – не правильный ответ…
Мы оба были правы и не правы.
И каждый понемногу подливал
немного лжи, и знаешь, к сожаленью
нас этот яд разит не наповал,
но всё же нет надежды на спасенье.
Мы перешли контрольную черту
и слишком много выпили отравы:
люблю я не того, а ты – не ту –
друг друга любим мы, и в этом правы.
Счастлива – когда в твоих объятьях
Счастлива – когда в твоих объятьях,
два дыханья – не в противофазе,
мне уже адреналина хватит —
соскочила [больно и не сразу].
И теперь другая дурь по венам
снизу вверх летит по серпантину —
скрученных пружиной сжатой – нервов,
заливая баки эндорфином.
Это кольца рук твоих упрямых —
стропами страховочными будто —
держат над землёй меня, как мама
даже не умела почему-то.
Ты меня теплом своим укутал —
я теперь тепличная немного,
и смакую каждую минуту…
[Эндорфины. Не судите строго]…
Тот самый
У каждого есть наверно
в душе уголок такой,
живут где последний, первый,
тот самый ещё, другой,
о ком никому не скажешь,
о ком и себе самой
боишься признаться даже…
Под кодовым словом "Мой!"
Живёт он под сердцем где-то,
любовью твоей храним,
встречаешь ты с ним рассветы,
глаза закрываешь – с ним,
и так ли уж важно, кто там
с тобой коротает век,
ведь в сердце навечно – вот он! –
особенный человек…
Чужое счастье не украсть
Чужое счастье не украсть –
не яблоко, не снимешь с ветки,
деля с любимым сласть и страсть,
не надо ожидать ответки:
не судит нас, счастливых, Бог –
мы рождены, чтоб былью сказку
создать себе… А он – помог:
где наказанием, где – лаской.
И если на пути земном
нам встретилась любовь – то надо
сказать "спасибо" и вдвоём
свой Рай вылепливать из Ада…
Бог так долго беду откладывал
Бог так долго беду откладывал –
то ли некогда, то ли – лень,
ты зачем, мне скажи, загадывал
умереть со мной в тот же день?
И теперь мы летим на встречную –
дальний свет чей-то слепит нас,
ну приехали, что ж, конечная.
Были вместе мы. Ровно час.
Вот такая судьбы ирония –
всё дословно же, под заказ,
только жаль, что потом не вспомню я
счастья нашего целый час.
Непонятные, бестелесные –
растерявшись, висим и ждём:
вдруг помогут/спасут, воскреснем мы,
чтобы всё же пожить вдвоём?
Но Небесная Бухгалтерия,
папки наших судеб подшив,
ставит номер текущий, серию
и сдаёт нас с тобой в архив.
Бог так долго беду откладывал –
то ли некогда, то ли – лень,
ты зачем, мне скажи, загадывал
умереть со мной в тот же день?
Ты будешь дальше пить, и пить, и пить…
Ты будешь дальше пить, и пить, и пить,
вернувшись из далёкого похода,
я – что-то мило щебетать/бубнить
про глупости – про моду, про погоду…
И криком не кричать – молчать. Молчать!
Про то, как я дышать боялась даже,
и новости – не слышать, не включать
старалась, становясь мудрей и старше,
пока ты океан пересекал
в своей подлодке – ядерной, огромной…
Не приключений вроде бы искал –
работа: океан, опасность, войны,
а мне, как бабе – ждать, и ждать, и ждать,
ходить на пирс, молиться горизонту…
Не плакать – только мило щебетать…
Кивать: всё понимаю, да – работа…
Иногда ты звонишь мне из прошлого
Иногда ты звонишь мне из прошлого:
Как дела у тебя? – Хорошо,
у тебя что случилось хорошего?
[Режет вены кухонным ножом.
Нож ползёт от запястья к предплечью и
красным ртом раскрывается плоть.
Просто мяса кусок. Человечина.
Зря ты душу вдохнул в нас, Господь…]
И в ответ – тишина мне зловещая,
я кричу в тишину: Не дури!
Я – не Бог, я лишь слабая женщина,
грех такой на себя не бери –
уходить, пока сверху не вызвали,
и меня не тащи за собой –
вдруг и я не успею, не вызволю,
не спасу?!! Ладно. Еду. Отбой.
Опять запахло в небе февралём
Опять запахло в небе февралём
и, вместо вьюг январских завываний,
предчувствие весны кричит: "Приём!
Приём-приём, а вот и я! Не ждали?!"
И пусть нам сыплет щедрая метель
перо и пух на снежные перины –
в душе уже апрельская капель
настукивает ритм нетерпеливо.
И блеск в глазах – безудержный, шальной,
и сердце ледяной сосулькой тает,
и воздух – самогонный и хмельной
мне неба синь над головой качает.
Пузырит в венах кровь окситоцин –
весь мир большой так хочется обнять,
ни водка не поможет, ни глицин –
весну в душе не нейтрализовать…
Благодарить…
Благодарить – и Ангелов, и Бога –
за эту встречу нашу. За тебя.
За то, что получила я так много:
я вспомнила, как это – жить, любя,
Когда сочнее краски, вкусы – глубже,
и каждый звук – оргазменной волной,
когда ты мне – как воздух – просто нужен:
дышать тобой, чтоб просто быть живой.
И в мире, где покой ни по запросу,
ни просто так – никак! – не выдают,
мне как-то удалось, уткнувшись носом,
вдруг на твоём плече найти приют.
Мне это чувство было не знакомо,
и я его смакую терпкий вкус:
в твоих руках я, наконец-то – дома.
Люблю. И в том признаться не боюсь.
За то, что получила я так много:
любить тебя. Тобой любимой быть.
Я не устану Ангелов и Бога
благодарить…
Не дотронусь ни сном, ни дыханием
Не дотронусь ни сном, ни дыханием,
ни мечты эфемерным крылом,
ни признанием, ни покаянием,
и ни холодом, и ни теплом.
Ни водой ключевою живительной,
ни росой напоить-опоить –
не хочу, и самой удивительно,
как приятно свободу – дарить:
колдовское тягучее красное
ты и сам бы попробовать рад
(Приворотное зелье. Опасное!
По рецепту!), не пей его – яд!
Ни волшебными чарами тёмными,
ни молитвами – не зацеплю:
мне так важно, что САМ ты влюблён в меня,
ведь тебя я САМА же (?) люблю…
Спрятать от всех глаза
Спрятать от всех глаза
(Светятся слишком), душу –
счастьем кричать нельзя,
надо молчать и слушать.
В небо шепнуть – "Спа-си-
бо… ВОТ ТАКОЕ (!!!), правда…",
Прыгнуть вдвоём в такси,
сдачу не взять – "Не надо!".
В тёплый жилья живот
ткнуться слепым котёнком,
счастье моё живёт
в нашем с тобой ребёнке.
Пусть за окном метель
в танце морозном кружит –
детская колыбель
наши спасает души…
Ароматом хвои
Ароматом хвои,
пузырьками в хрустальном бокале,
и сияньем гирлянд
помогаем себе (хоть раз в год)
помечтать о любви
(мы друг друга опять загадали!),
оглянуться назад,
чтобы дальше стремиться вперёд.
И, как прежде любя,
с каждым новым ударом курантов,
нарушая опять
самый строгий закон волшебства,
я молюсь за тебя,
хоть так делать нельзя и не надо –
у судьбы воровать
на тебя эксклюзив и права.
Не хозяйка судеб –
ни твоей, ни своей, но покуда
все двенадцать пробьют,
буду снова закон нарушать:
мы бы ни были где б,
лишь тебя я загадывать буду,
пепел скидывать в брют,
одним махом бокал осушать…
Солнце мне даришь, на части разбитое
Солнце мне даришь, на части разбитое –
странное чувство, давно позабытое:
словно домой возвращаешься с улицы,
где непогода плюётся и хмурится
снегом, дождём и свинцовыми тучами.
Если вдвоём мы – найдутся нас круче ли?
Серые солнца хитрющие щурятся:
видишь, какая погода на улице?
Я – улыбаюсь, теплом разморённая,
ласковой кошкой мурлычу влюблённо я,
только что дикой была и опасною,
раз – и ручной сразу стала, да ласковой.
Лоб подставляю – целуй мол, наглаживай,
дикую кошку балуй, обихаживай,
и не предай ни любви, ни доверия:
душу и сердце открой, но не двери мне.
Будешь любить меня
Ты говоришь, что моей красотою
смог насладиться б за маленький срок –
да при условии, что я без боя
кошкой домашней легла бы у ног.
Пары часов, говоришь, бы, хватило?
Да я любого мурчанием так
не на часок, а на жизнь усыпила б –
кошке любой это сущий пустяк:
лечь у груди, под дыханье подстроясь,
вывести ритмы двух пульсов в синхрон –
и ни о чём больше не беспокоясь
ты погрузишься в мой сказочный сон.
Старые сказки плохому не учат:
перед любым колдовством человек –
слаб. Беззащитная кошка мяучит –
волю твою забирает навек.
Будешь, как раб, молоком и сметаной –
самыми лучшими только! – кормить,
холить, лелеять, считать самой-самой…
Будешь любить меня – Слышишь? – любить…
Бояться кошек – не ходить во двор
Бояться кошек – не ходить во двор
(Опаснее домашних – дворовые),
а у меня – серьёзный разговор
к тебе сегодня, знаешь ли, впервые:
я убираю когти и клыки,
дозирую до миллиметра – силу,
а ты удар (мол, в шутку же!) руки
не хочешь ли ополовинить, милый?
Мурлыкну снисходительно: терплю,
и стукну мягкой лапой по ладони –
лишь только потому, что я люблю,
велик соблазн мне дать немного боли?
Эй ты – венец творенья/человек –
расслабился, не помнишь почему-то,
что мне от милой кошечки разбег
до хищника опасного – минута.
Женщина-воин – одна в безграничном мире
Женщина-воин – одна в безграничном мире,
страх ей как будто не ведом и не знаком,
плачет навзрыд, заперевшись одна в квартире,
и – никому, даже френдам и под замком…
А за окном – то ли гром, то ли взрывы "Града",
рвётся в квартиру упрямо промозглый дождь
и барабанит в стекло – не грусти, не надо:
он же вернётся – он знает, как сильно ждёшь.
Женщина-воин опять соберётся с духом,
номер заветный в условленный час набрать:
"Ты там держись, дорогой, ни пера, ни пуха –
Я буду ждать, сколько надо. Я буду ждать"…
Тихо мобильник в солдатской ладони пискнет –
пальцы сжимают непрочную связи нить:
"Слышишь? Вернусь! Только, знаешь, не надо письма –
Долго идут… Постарайся, роднуль, звонить…"
Женщине-воину сложно остаться дома
Женщине-воину сложно остаться дома
хоть ненадолго – на день хоть один/на час,
если любимый (да что там – и незнакомый)
в этот момент от врага охраняет нас.
Дома остались трусливо чужие дяди –
женщина-воин по минному полю в ночь
едет к своим, что врагу не сдадут ни пяди –
страшно, конечно, но надо же им помочь.
Каждому воину вручит она подарки:
тёплые вещи, обувку, конфеты, чай,
доброго слова ей ни для кого не жалко,
каждому скажет – вернусь ещё, не скучай.
В этих глазах навсегда поселились смерти –
близких ли, дальних ли – чёрной стоят стеной,
но перед женщиной-воином вдруг как дети
светятся, свёрток к груди прижимая свой.
Женщина-воин устала, но, слёзы пряча,
по бездорожью везёт драгоценный груз.
Гуманитарку. Солдатикам. Это значит –
мы победим. Даже если нескоро – пусть.
Я хочу, чтоб точно знал и верил ты в любом бою
Я хочу, чтоб точно знал и верил
ты в любом бою, в любой дороге:
я тебе всегда открою двери,
не заставив мяться у порога,
не пытая, где ты был так долго –
жив и слава Богу, будешь ужин? –
я хочу, чтоб ты в любой дороге
свято верил в то, что ты мне – нужен.
Я тебе секрет шепну – ты слушай:
ту, кого не называют всуе,
наши, Богом связанные души
не особенно интересуют,
Дан ей сверху план – она и косит
всех подряд почти, не разбирая,
"Есть дела несделанные?" – спросит –
"Много!" – говори ей, умирая, –
"Важных много дел на этом свете –
будут и на том меня тревожить"…
Чёрт с тобой, – она тебе ответит, –
делай, за тобой приду попозже…
Женщина-воин устало сложила латы
Женщина-воин устало сложила латы,
в землю воткнула вдруг ставший ненужным меч:
и для себя хоть немного пожить когда-то
надо – не только границы свои стеречь.
Спать – не в землянке, а в чистой сухой постели,
платье – из шёлка, не робу из грубых кож
следует дамам – устала, и неужели
мир этот странный лишь только для войн и гож?
Все надоели и поводы и причины
междоусобицам глупым, и наплевать:
если война, пусть воюют теперь мужчины –
женщинам надо любить, а не воевать.
Женщина-воин у бога немного просит:
мира недолгого – чтоб о войне забыть,
волосы длинные – чтоб на подушку бросить,
друга сердечного рядышком, чтоб любить.
Женщина-воин устало сложила латы…
Ты прости – я жизнь твою ворую
Ты прости – я жизнь твою ворую:
каждый день звоню минут на пять,
и экран мобильника целую –
жив же, как же тут не целовать?
Мне не очень важно – с кем ты, где ты…
"Как ты там?" – единственно спрошу,
и почти не слушаю ответы:
дышишь ты – и, значит, я дышу.
Пусть другие нас хоть на запчасти
разбирают – им не повезло
испытать, какое это счастье,
если дома ждут всему назло,
если беспокоятся и верят,
если в день любой и час любой
для тебя всегда откроют двери –
"Господи, вот счастье-то, живой!"
Дома
А многим ли в самом-то деле знакомо,
иль просто банально играют словами,
что значит привычная фраза "как дома",
и что же за "дом" мы построили сами?
Спешат ли домой к вам любимые? Или
вам стало давно одиночество другом?
Ведь чувства, что были когда-то – остыли,
быть вместе не тёплая радость, а – мука,
и связи, ненужными ставшие – душат,
и каждый запрос на внимание – лишний,
но всё же зачем-то приходится слушать
и видимость делать натужно, что – слышим.
А может быть проще решиться однажды
принять, что друг друга вы – не половины,
свой дом в новой жизни чтоб строил бы каждый,
и в нём не постылым бы был, а – любимым?
И пусть в вашем доме вас ждут и скучают,
веками замки не меняя на двери,
ведь вы же вернётесь, своими ключами
откроете. Ждут ведь. Надеются. Верят.
Мы были с другими помолвлены и повенчаны
Мы были с другими помолвлены и повенчаны,
когда наши взгляды встретились, но случайно ли,
жену называешь ты просто знакомой женщиной,
и дня не носил кольцо своё обручальное?
И я в соцсетях постоянно в активном поиске:
тебя ли ищу, иль просто никто не нужен, и
где мужества столько найти мне, и слов, и голоса –
спросить у небес, не ты ли мне ими суженый?
Ведь через года, и века, и тысячелетия
сквозь разные формы жизни, планеты разные,
сквозь полные счастья дни или лихолетия –
твои лишь глаза я всегда узнаю и праздную…
Ни мёртвой водой, ни душою живою
Ни мёртвой водой, ни душою живою –
никак эту боль по тебе не заглушишь:
я тысячи жизней болею тобою –
из душ миллиардов ты – самый, ты – лучший.
И каждый мой стих – словно исповедь, только
никто не отпустит грехи (не покаюсь),
но не пожалею – ни капли, нисколько:
я снова и снова перевоплощаюсь
В надежде бессмертной на встречу с тобою,
на этой планете, другой ли – не важно.
Не это ли в мире зовётся – любовью?
Не это ли ищет здесь выживший каждый?
Млечным путём ли, дорогой ли звёздною
Млечным путём ли, дорогой ли звёздною –
буду идти, пыль глотая дорожную,
чтобы найти тебя – рано ли, поздно ли,
веря всем сердцем почти в невозможное.
Злая разлука мне чёрною меткою
тихо легла на ладонь – огорошила,
сказочный лес защищается ветками –
нечего делать гостям тут непрошенным.
Путают волосы, в платье цепляются
злые колючки – розарии бывшие,
мол, со свободы в тюрьму возвращаются
разве к чудовищам страшным? Не слышали.
Криком кричу: "Пропустите, пожалуйста!
Я вас потом прополю, обихожу!" – но
лупят сильней: виновата? Не жалуйся:
алый цветок воровать не положено!
Так и бреду – непролазными чащами,
Не за богатствами, но – за сокровищем,
Ведь моё счастье – одно, настоящее –
Принц заколдованный. Пусть и в чудовище.
Азарт
Азарт –
и приключений ищем снова,
и жизнь
опять наставит синяков,
ты рад,
что я с тобой на всё готова,
держись –
и сам, конечно, будь готов:
тебя
я заведу в такие дали –
где нет
людей, нехоженой тропой…
любя
бабло, награды и медали
побед –
прошу, возьми меня с собой
назад.
Мне в том лесу совсем не страшно
одной –
с тобой мне просто по пути,
азарт
и приключений дух не важен –
ты мой,
и я должна тебя спасти
от бед,
от тяжкой непосильной ноши,
ведь я –
как кошка с жизнями семью,
пусть бред,
но верю я, что ты хороший…
Да, зря –
сама себя не узнаю.
Как только завернёшь за поворот
Как только завернёшь за поворот,
ты мне перекрываешь кислород,
а если вдруг билет в один конец
из города – то мне совсем пиздец:
ведь каждый километр – тугой петлёй
на шее у меня: ты – воздух мой,
а я и так дышала через раз,
чтоб ты не истощился, не угас,
чтоб ты – дышал/сиял/горел/искрил,
чтоб самым-самым, как умеешь, был,
не уезжай, остановись – прошу,
я лишь тобой – одним тобой – дышу…
Опасной становится наша игра
Опасной становится наша игра,
но сделаны ставки последние, брошены кости,
мы будем азартно играть до утра,
забыв, что хозяева в том казино, а не гости.
И я даже там, у земли на краю,
на страшном обрыве, куда приведёшь и оставишь –
пойму: и таким тебя тоже люблю,
ведь жизнь без тебя – что игра на рояле без клавиш.
К обрыву лицом повернусь и спиной –
к тебе, и сейчас бесконечно тебе доверяя:
казни или милуй и делай со мной
что хочешь – я правда так чувствую, я не играю.
Ты очень мне нужен
Ты очень мне нужен –
из рук твоих сильных кольцо,
и голос – простужен
как будто, слегка с хрипотцой.
Пронзительно-острый,
внимательный взгляд – ты без слов
читал меня просто,
такая вот сука-любовь.
Терпения тонны –
сносить миллионный каприз.
Красивый, влюблённый –
мой не завоёванный приз.
И присно, и ныне,
и дальше – во веки веков
твоё только имя
рифмую со словом "любовь" …
Ночь, музыка, плед и цветаевский к чаю пирог
Ночь, музыка, плед и цветаевский к чаю пирог –
и угол чужой уже сразу немножечко дом,
и можно забыть, как был каждый из нас одинок,
но в горле застрял из сомнений предательский ком.
Да черт нас возьми, навсегда мы теперь или нет?
К утру не остынет ли с чаем весь этот уют?
Мы столько потратили зим друг без друга и лет,
а новую жизнь за порядочность не выдают!
А эта порядочность наша кому-то нужна?
Кому мы храним черепки от разбитых сердец?
Счастливее ль ТА, что по паспорту – всё же – жена?
И ладно бы – я, но ты счастлив ли сам, наконец?
Нет, эти вопросы тебе никогда не задам –
ты рядом сейчас, за проблемами заперта дверь,
я наш эфемерный уют и на миг не предам
и буду в нас верить, ведь ты попросил меня: "Верь!"…
Нежность…
Ты не такой, как раньше, и я не та:
год друг без друга тяжко – за два – идёт,
эхом друг друга – гулкая пустота
(Кажется – только нежность не подведёт)…
Мы – друг без друга, только ни бог, ни чёрт
нам по заслугам, знаешь ли, не воздаст:
живы-здоровы, значит, оплачен счёт
(Верится – только нежность и не предаст)…
Тихо журчащей нежности бью ключом –
каждому дам напиться и наплевать,
другом ли был мне или же – палачом
(Главное – раны нежностью заливать)…
Может потом и я к роднику вот так
жадно прильну, на воду меняя кровь –
не разбирая, друг это мне иль враг
(Надо же: нежность – вовсе не про любовь)…
