Орина Картаева
Симметрия пятого порядка
1
Рудознатец Прядунов, построивший первый нефтеперегонный заводик на реке Ухте – на севере Российской империи, – наверняка изумился бы, узнав, что далекие его потомки будут добывать нефть не для получения «горючей воды», а совсем для других целей. Скажи ему кто, что нефть станет кормилицей буквально – не поверил бы. В те дремучие времена кормилицей называли землю.
Но спустя столетия, когда поднявшиеся воды океанов затопили две трети плодородных земель, голод из призрака-пугала превратился в реальную мировую проблему. Если гидропоника худо-бедно справлялась с потребностью в углеводах, то дефицит белка был острым. А когда началась колонизация других планет, он встал у человечества костью в горле. Богатые могли позволить себе пищу, сделанную из клеточного материала, но то богатые. А чем питаться миллиардам обычных людей? И выход был найден: нефть. Очищенные жидкие парафины, получаемые при перегонке нефти, стали сырьем для кормовых дрожжей – основного рациона насекомых, из коих и производили пищевой белок, «… и вот, стало хорошо весьма… », правда, ненадолго. Исчерпав доступные пласты нефти, взялись за сверхглубокие, но и они не были бесконечными.
Небиогенная теория происхождения нефти в верхних слоях мантийных пород подтвердилась, когда были обнаружены планеты совсем не земного типа, без аминокислотной жизни, но с богатыми месторождениями углеводородов, и люди азартно принялись их осваивать. Первыми рвались в дело политики и бизнесмены, толкаясь локтями и лягаясь, а порой и поигрывая в руках такими «дубинками», в сравнении с которыми старинные ядерные и нейтронные бомбы казались праздничными хлопушками. Впрочем, за исключением одного эксцесса, у политиков хватило ума не доводить дело до глобальных войн, так что геологи, нефтяники и прочий ученый люд шел в их кильватере достаточно спокойно.
Сейчас представить себе смешно, дико даже, что когда-то нефть просто сжигали в двигателях. Это все равно что использовать в качестве топлива натуральное мясо или шоколад – ну правда, нелепо.
Многое с тех времен изменилось, но люди остались людьми, со всеми их потребностями. Токамаки, изобретенные еще в двадцатом веке, постепенно вывели человечество на совершенно другой уровень энергетики, вот только накормить, увы, не могли…
2
Руслан посадил шаттл на площадку семнадцатой буровой. К шестнадцатой, проблемной, он решил добраться на сухопутной лыже-байдарке с воздушной подушкой. Прогулка получилась долгой. Он налюбовался красотами окрестностей досыта, благо с утра стоял антициклон и на ветер даже намека не было.
День был чистым, прозрачным и спокойным, как вода в стакане. Снега под низким зимним солнцем переливались алмазными искрами. Приземистые хвойные деревца с перекрученными узловатыми стволами изредка вздрагивали, труся мелким снежком, когда вспархивали с веток птицы. Пару раз на глаза Руслану попались следы серванов – крупных травоядных, вроде вымерших земных лосей, только безрогих, с мощными шипастыми копытами на тонких ногах и с огромными желтыми клыками, торчащими из-под толстых черных губ. Копытами серваны раскапывают сугробы в поисках мха и отбиваются от хищников, а клыками сдирают кору с деревьев.
Выйдя к полностью разрушенной – если верить искину, – шестнадцатой буровой, Руслан остановился метрах в тридцати от нее, быстро съел полевой паек и решил обойти буровую по периметру. Она выглядела абсолютно нормально, внешне никаких разрушений не было заметно.
Нынешняя автономная буровая под управлением искина похожа на старинные буровые не больше, чем паровоз Юнион Пацифик Биг Бой на современный шаттл, или синематограф братьев Люмьер на видеолинзу. Впрочем, суть буровой осталась прежней: над скважиной стоит платформа с токамаком, двигателями, насосами и различными емкостями, и выкачивает из пласта нефть. После подъема из скважины нефть отделяется от воды, солей и других примесей и, собственно, остается только перегнать ее на перерабатывающий завод. На участке, за который отвечал Руслан, однофазные нефтяные пласты обнаружились всего-то в полукилометре от поверхности, причем нефть была без серы, но с большим содержанием парафинов. Что и требовалось, как говорится.
Коротким буйным летом тут не продохнуть от гнуса и вообще жизнь кипит, пытаясь вырасти, расцвести и размножиться до наступления холодов. А зимой – как рождественская сказка.
У самой платформы, на небольшом пригорке, Руслан увидел странный темный сугроб. Оказалось, что это туша болотного кота, занесенная снегом. Руслан присел на корточки и понял, что издохшее животное было самкой: на серебристом загривке у нее неподвижно лежали два детеныша. Обтряхнув тушу кошки от снега, Руслан обнаружил, что самка погибла не от голода или болезни, а убита странным способом: ее тело было вспорото наискосок чем-то очень тонким и острым. Верхняя часть туши немного сползла вбок, вместе с детенышами, которые, видать, до последнего цеплялись за шерсть самки, а брюхо и мощные лапы вмерзли в темно-красный лед. Перед мордой зверя лежала кучка – болотные коты кормят детенышей, прекративших сосать молоко, но еще не умеющих охотиться, срыгивая для них разжеванную и полупереваренную пищу.
Кто это ее так, озадаченно подумал Руслан. На севере болотные коты занимают вершину пищевой цепочки, естественных врагов, кроме вирусов и людей, у них нет, тем более таких, которые могут разрезать кота одним ударом от пасти до брюха. Так мог бы сделать человек, полоснув из плазмата, но откуда тут взяться человеку с боевым плазматом? Руслан потеребил котят. Нет, окоченели совсем, жалко… Внимательно осмотрев разрез, озадачился: следов нагрева на краях огромной раны не было. Импульс плазмата должен был заварить, закупорить мелкие сосуды, но самка просто истекла кровью. Больше всего рана походила именно на разрез. Как будто орудовал мечом старинный богатырь, причем мечом длиной больше трех метров и толщиной меньше миллиметра…
Не бывает таких мечей и богатырей, подумал Руслан, оглянувшись по сторонам. Вокруг было тихо, безмятежно. Искрящиеся белоснежные сугробы, темные пятна и неровные полосы теней. Никого вокруг. Потоптавшись еще с полминуты около зверя и сделав трехмерную скан-запись туши со всех сторон, Руслан двинул к буровой.
Токамак работал в холостом режиме. Платформа была полностью обесточена, стенки кожуха буровой покрылись инеем. Обойдя платформу, Руслан вернулся к месту, с которого начал осмотр. Остановился у стойки внешнего пульта, с которого можно было подключиться к оборудованию вручную в случае аварий, и подключился. Пробежка электронными жуками внутри буровой ничего ему не дала: изломов, коррозии, эрозий, других дефектов не наблюдалось. Однако отчет о результатах дефектоскопии был категоричным: платформа полностью разрушена.
Дурь какая-то, подумал Руслан, где эти разрушения? Платформа целехонька.
– Стою на асфальте я, в лыжи обутый. Искин поломался или … – вспомнив, что ведется запись, одернул себя.
Он убил целый день на то, чтобы дистанционно проверить и перепроверить и насосы, и силовые агрегаты, и растворы, и состояние буровой и обсадной колонн (захватов не было), и самого искина проверил, и даже сейсмические данные участка и, на всякий случай, еще и радиолокацию с беспилотника сделал. Ничего подозрительного не нашел, кроме обрыва талевого троса, но это не проблема для искина – поменять трос.
Айтишники в один голос сказали, что искин не спятил. Скорее ты с катушек слетишь, чем он. А то, что буровая законсервирована, нас не касается. Тебе надо – ты и смотри, и думай, а мы не бурилы.
В полном замешательстве Руслан зачем-то потрогал стену буровой и легонько пнул ее. Иней частично осыпался с гладкой поверхности кожуха под ноги Руслану, и он заметил на стене тонкую, едва заметную белую линию, перечеркнувшую стену под углом в несколько градусов. Присев, он всмотрелся в эту линию и погладил ее пальцем. Через перчатку почувствовал, что линия – не просто линия. Все, что было выше нее, нависало уступом миллиметр-полтора над тем, что было ниже. Руслан встал и отошел на пять шагов назад. Белая полоска тянулась от одного угла стены до другого, едва заметно забирая вверх. Он вернулся к буровой и, несильно прижав ладонь к линии, стал счищать иней, идя вдоль стены. Зайдя за угол, обнаружил, что линия тянется дальше, но на боковой стене она гладкая, без смещений. А на стене, противоположной той, под которой лежала туша болотного кота, сдвиг был другим: нижняя часть стены выступала из-под верхней.
Так, сказал он себе.
Вернувшись к стойке внешнего пульта, Руслан подключился к жукам еще раз, спустил их всех вниз, прогнал внутри буровой на высоте двадцати сантиметров от основания платформы и почувствовал, как съежилась кожа на голове, а руки онемели. Он медленно, боясь дышать, стал пятиться прочь от буровой, не сводя глаз со стотонной махины.
Искин не сошел с ума и не соврал: буровая действительно была разрушена. Вспорота от стены до стены, у самого основания. Так прочная нитка разрезает бисквит на коржи. Вся эта масса сейчас стояла, просто придавленная собственным весом, как Александровская колонна, и случись что – рухнет, когда верхняя часть чудовищного бетонопластового пирога сползет с нижней. Руслану вспомнился черный анекдот про палача, который похвастался своими навыками жертве: « – Я тебе уже голову отрубил! – А я ничего не чувствую… – А ты кивни!»
Но что могло сделать такое?
Руслан вернулся к туше кошки. Если ее зацепило этим странным ударом, то какова же длина этого тонкого и невозможно острого оружия? Метров двадцать-тридцать?.. Надо найти точку, из которой был нанесен удар. Где-то невысоко над землей. Странно было только, что кошка вспорота лишь наполовину: задняя часть туши, ниже крестца, была целой. Если это был залп из плазмата, причем очень мощный залп, то получалось, что в кошку стрелял кто-то, лежа на земле… Нет, ничего не получалось. Никакой плазмат не может так срезать буровую. Это какая мощь должна была быть, шутите что ли. К тому же, должны быть следы плавления в таком случае, а их нет!
Руслан отошел к лесу и обогнул платформу еще раз, настроив линзы на максимальное увеличение и включив ночное зрение, потому что солнце успело свалиться за деревья. В сумерках по тонкому насту заструились полупрозрачные нити поземки. Судя по всему, скоро начнется настоящая метель: еще легкий, но уже злой ветерок стал прижигать щеки и подбородок.
Вдоль стен буровой он больше не нашел ничего подозрительного, только несколько кустиков, выросших за лето у края площадки, оказались также срезанными, как бритвой. Руслан подобрал маленькую ветку, осмотрел срез и сунул ветку в карман – показать специалистам. Он подтащил к туше кошки свою лыжу, включил на самых малых оборотах движок, переведя его в режим прогрева, и стал ждать, когда кошка оттает. Ждать пришлось долго, больше часа. За это время стемнело окончательно, и на шлеме Руслана включились фонари.
Пару раз боковым зрением он замечал какое-то невнятное движение в снегу слева от себя. Каждый раз Руслан резко поворачивался в ту сторону и включал линзы на максимум увеличения, но разглядеть толком ничего не смог. Поземка набрала силу – поверхность сугробов курилась взлетающим сухим снежком, шла волнами. Это нервы, тревожно подумал Руслан, и заставил себя сосредоточиться на кошке.
Наконец туша немного отмякла, но Руслан смог приподнять только верхнюю ее часть, потому что нижняя вмерзла в лед намертво. Нужно еще не меньше часа, пока она оттает целиком. Вот только метель на глазах свирепела: снежная взвесь крутилась уже выше кустов, ветер подвывал со свистом и подталкивал. Надо возвращаться, сказал он себе. В конце концов, совсем необязательно тащить дохлую кошку с собой, ничего ей на морозе не сделается. Спецы осмотрят все еще раз прямо тут, и анализы возьмут, и все остальное сделают, что нужно.
Опустив верхнюю часть туши, Руслан заметил в кучке срыгнутой котом пищи слабое фиолетовое свечение. Он оставил в покое кошку и пригляделся к свечению. Тлело в мешанине обрывков мяса, листьев и комочков шерсти что-то маленькое, как стеклянистая овальная бусина, но что это такое, рассмотреть не получалось. Он попытался вытащить горошину из полупереваренного месива, но ничего не вышло – пальцы не могли пройти сквозь призрачное сияние, словно что-то не пускало. Оно радиоактивно? Нет, счетчик Гейгера молчал.
Руслан взял в кабине термос с горячим травяным чаем и осторожно вылил кипяток на замерзшее содержимое кошачьего желудка. Все, что окружало свечение, растаяло, стекло на снег и опять замерзло, но неправильная прозрачная бусина в ореоле светового пятна осталась висеть в воздухе, не касаясь земли. Она дрейфовала на небольшой высоте и медленно поворачивалась вокруг своей оси. Дотронуться до нее никак не получалось, она была накрыта невидимым колпаком, хотя глаза говорили: нет никакого колпака, пусто. Однако странная эта светящаяся пустота не поддавалась рукам. Включив линзы на электронное увеличение, Руслан увидел внутри стеклянистой штуковины крохотные всполохи, мелькающие с такой скоростью, что разглядеть нормальным зрением было невозможно. Сделав несколько снимков, он увидел только размытые бледные тени, немного напоминающие абрис русской буквы «Ф», заваленной на бок и указывающей острым концом в сторону буровой…
Получалось вот что: кошку и буровую разрезал залп именно из этой штуки. Кошка ухитрилась сожрать нечто. Возможно, повредила его как-то – зубы болотных кошек способны грызть бетон, а желудочный сок растворяет даже стекло, – а потом срыгнула вместе с пищей для детенышей, и оно выстрелило. Но чем?! Что это вообще такое? Коты всеядны, но не настолько, чтобы жрать что попало. Хотя… Кормящая самка обычно голодна и ест постоянно, даже на ходу, и могла сожрать непонятный предмет случайно, заодно с горстью мороженых сладких ягод, например.
Руслан достал из багажника лыжи тяжелый контейнер для перевозки радиоактивных образцов, снял с него крышку, перевернул вверх дном и медленно подошел к дохлой кошке, примеряясь. Наконец, решившись, быстро накрыл контейнером светящуюся точку, как ядовитую китовую осу – тазиком. И мгновенно бросился ничком вниз с пригорка, вжался лицом в снег и закрыл затылок ладонями.
Ничего не случилось.
Полежав немного, Руслан встал, отер снег с лица и посмотрел на импровизированную ловушку. Контейнер стоял смирно, взрываться, стрелять или делать еще что-то страшное не собирался. Свечения тоже видно не было. Осторожно вернувшись к ловушке, Руслан выставил рядом с ней три маячка с сиренами и фонарями, чтобы отпугнуть лесных любителей падали, и скинул запись с линз в рабочую сеть. Не обращая внимания на позднее уже время и навалившуюся на район пургу, Руслан поискал в сети инфу об оружии, и не нашел ничего, что хоть немного походило бы на его находку. Ладно, пускай спецы разбираются.
Усевшись в кресло, он закрыл фонарь кабины, включил автопилот с возвратом на семнадцатую буровую и задал максимальную скорость хода. Автопилоту темнота и буран были безразличны, и выходило, что обратная дорога займет не больше часа. Впереди по курсу ничего не было видно, но, собственно, и смотреть не хотелось – все мысли Руслана занимала сейчас буровая и то, что осталось под контейнером. Никаких идей пока не было.
Лыжа вдруг едва ощутимо дернулась, будто движок на секунду сбойнул или что-то зацепилось за днище. Руслан сбавил скорость и минут десять полз, прислушиваясь к звуку двигателя. Нет, все нормально. Увеличил скорость, сел поудобнее и стал смотреть вперед. Движок тихо и ровно гудел, снег летел в стекло фонаря, гипнотизируя и вызывая полусонное оцепенение. Лыжа дернулась еще раз.
Чертыхнувшись, Руслан остановился, поднял кабину и шагнул в снег. Хорошо, что было неглубоко – самое начало зимы, еще не навалило столько, чтобы провалиться с головой. Осмотрев корму лыжи, пошарил по ней руками и ничего не нащупал. Стянул с правой руки перчатку и обшарил корму голой рукой, и даже залез под лыжу, насколько смог. Вытаскивая руку из-под днища, он обо что-то содрал кожу на подушечках пальцев, но не сильно, ранки едва кровоточили. А между тем, ощущение от рывка было такое, будто нечто прочное волочится за лыжей, цепляясь за кусты или что там было. Руслан вернулся в кабину и выставил скорость движения не больше двадцати километров в час.
Плестись теперь до утра придется. Но эти странные легкие рывки на скорости… Не хватало еще пешком шкандыбать по целине, если лыжа сдохнет. С чего бы ей дохнуть?.. Не нравится мне эта дерготня, думал он.
Добравшись до семнадцатой буровой, Руслан поднялся по лесенке на площадку с припорошенным снегом шаттлом, запустил его двигатель и на такелажных лентах поднял лыжу. Поставив ее в грузовой отсек шаттла, открыл багажник и еще раз осмотрел при ярком свете. Лыжа была как лыжа, ничего на гладкой поверхности корпуса не было. Чем же это я пальцы себе ободрал?
Закрывая грузовое отделение, Руслан опять заметил краем глаза невнятный сероватый отблеск. Он полез в багажник и педантично осмотрел все и вся, медленно, тщательно ведя ладонями по корпусу лыжи и внутренне закипая. Ничего нет в багажнике, не трясись, успокойся, уговаривал он себя, и чем больше уговаривал, тем больше нервничал. Вернулся в кабину, нацедил горячей воды в стакан и добавил в нее гель-антистресс, совсем немного. Потом запустил шаттл, поставил на автопилот и добрался домой без приключений.
Дома пахло булочками с корицей, было тепло и душновато. Руслан скинул комбез и ботинки, прошел в зал, настроил микровентиляцию на двери, ведущей на заснеженную веранду, и посмотрел на диван.
Няня Марта, крупная женщина с грубоватым, но очень добрым лицом, дремала, прижавшись щекой к спинке дивана. Руслан кашлянул и спросил тихо: он спит? Марта, вздрогнув, открыла глаза, испуганно обернулась на дверь, ведущую в спальню Леона, и шепотом ответила: да, часа три уже как. Кивнув ей, Руслан на цыпочках прошел в детскую.
У изножья кровати тлел оранжевый ночничок, едва освещая тумбочку, на которой лежал разноцветный потертый музыкальный шарик – старая игрушка дочки Патиши, которую она забыла дома, когда ушла вместе с матерью много лет назад. Леон никогда не играл с шариком, но Руслан не выкидывал игрушку. Сын спал, засунув в рот большой палец правой руки, время от времени делая сосущие движения губами. Руслан наклонился, осторожно вытащил палец изо рта Леона и вытер ему ладонью подбородок. Руки не помыл, вспомнил он, глянув на свою ладонь, испачканную слюной. Ободранные подушечки пальцев чуть саднили. Сын беспокойно шевельнулся и всхлипнул. Закрыв оконную штору поплотнее, Руслан присел на кровать. Во сне Лева был похож на нормального подростка. Но это только во сне.
Выйдя из детской, Руслан увидел, что няня уже оделась и стоит у входной двери, ждет его. Поблагодарив Марту, он закрыл за ней дверь и пошел в кухню. Наскоро сварганив омлет с ветчиной, закинул его в себя, почти не жуя, и запил сладким чаем. После душа заставил себя надиктовать и отправить отчет руководству и завалился спать.
3
Тест интеллекта по шкале Векслера – меньше сорока баллов. Это приговор: Леву можно считать овощем, полноценным человеком он никогда не будет.
Забеременев, Регина ничем не болела. Но, когда сын родился, немного подрос и стало ясно, что с ним все плохо и хорошо уже не будет, она не выдержала. То ли тревога за младшую дочку, Патишу, родившуюся через два года, то ли отчаяние и желание начать все снова, в другом месте и с другим человеком, то ли все сразу, развело их по разные стороны невидимой баррикады. Руслан ни в чем не винил жену, теперь уже бывшую. Он решил нести их общий крест в одиночку.
После ухода Регины он взял отпуск на год и пытался заниматься с Леоном самостоятельно. Ему казалось, что стоит вложить в сына больше времени, денег, сил, и тот выправится, догонит ровесников, пусть не сразу, но станет как все дети. Через год, когда деньги закончились, Руслану пришлось вернуться на работу. Он работал удаленно, изредка выезжая на буровые, если без этого совсем нельзя было обойтись, но такое случалось нечасто. Лева все время находился дома, рядом с ним и приходящей социальной няней.
Постепенно интерактивные книжки и игрушки покрылись пылью, которую Руслан стал забывать вытирать. Все реже он присаживался к сыну на кровать, чтобы рассказать ему сказку перед сном. Боль, переходящая иногда в раздражение, даже в озлобление – не на ребенка, а на ситуацию, в которой оба они оказались, на судьбу, если хотите, – притупилась, как в свое время боль от измены Регины. Руслан смирился.
Он больше не вглядывался в темные и холодные, как непроглядная вода в осенней реке, глаза сына, не искал в них проблеск мысли, не пытался с ним шутить и играть. Мальчик не смотрел в глаза, не выносил прямого взгляда. Отворачивался и принимался размеренно покачиваться и кусать сустав большого пальца правой руки, тихо, монотонно воя. Все общение их свелось к обычному уходу за недееспособным ребенком: умыть, накормить, поменять памперс, одеть, погулять, уложить спать. Иногда Руслан со стыдом ловил себя на зависти, с которой глядел на других детей. Как ему хотелось, чтобы Лева, поймав мяч, побежал играть на площадку, остановил бы взгляд на игрушках дольше, чем на секунду. Но тот безучастно топтался рядом с отцом, глаза его незряче переходили с одного на другое, никаких эмоций на неподвижном лице с безвольно приоткрытым ртом со слюной в уголках губ, не было.
Правда, один раз, когда они сидели на скамейке в парке, Руслан увидел слабую тень интереса в глазах Леона.
Был жаркий летний день, от газонов вкусно пахло теплой сырой землей, водяная взвесь от автополивалок выгнулась полупрозрачной радугой над кустами ржевницы. В листьях кустарника копошились, иногда вспархивая, маленькие полосатые бабочки. Лева их боялся и старался держаться ближе к Руслану. На длинную скамейку напротив них села молодая женщина с коляской. В коляске лежала годовалая девочка в голубом платьице и белой панамке. Женщина наклонилась над своим ребенком, улыбнулась и ласково заворковала. Лева уставился на коляску на магнитной подушке, встал и пошел к ней. Его неподвижное лицо, расфокусированный взгляд и шаркающая косолапая походка напугали женщину. Она схватила девочку на руки, прижала к себе, глаза ее заметались от Леона к Руслану. Лева остановился у коляски и стал ее качать, глядя в сторону. Коляска издала мурлыкающий звук. Когда-то в такой же коляске Регина качала Леву, но он был слишком мал тогда, чтобы запомнить это.
Руслан в два шага подошел к сыну, мягко взял его за локоть. Разжав пальцы Леона, вцепившиеся в ручку коляски, Руслан извинился и пошел прочь из парка, таща сына за собой.
У годовалой девочки взгляд тоже был бессмысленный, но – пока бессмысленный. Пока.
В тот вечер Руслан напился в одиночку.
Ему казалось, что давно пора было привыкнуть к тому, что так теперь будет всегда, но привыкнуть он никак не мог. Умом все понимал, сердцем – никак. Он прекрасно держался, как говорили многие. И эти же многие искренне недоумевали: почему Руслан не отдаст сына в соцприют? Там будет прекрасный уход, режим, своевременная медицинская и прочая помощь, там даже есть занятия для таких детей, и вообще. Ты похерил свою карьеру, говорили они ему, это твой выбор. Но ты же еще молодой, у тебя должна быть нормальная семья, нормальные дети. Ты не виноват в том, что так получилось. Зачем же ты…
Руслан быстро и твердо пресекал эти разговоры, и люди даже не догадывались – каких сил ему стоило сдержаться и не настучать им по головам, не послать матом советчиков и вопрошателей. Он где-то в глубине души продолжал надеяться. Возможно, скоро медицина найдет способ справится с их несчастьем. Мы же космос осваиваем, искинов выучили. Много чего уже можем, ну должны же и с человеческим мозгом разобраться, в конце-то концов, должны ведь…
В каком таком гипофизе-мозжечке или коре-подкорке сидят память и эмоции, без которых невозможно нормальное развитие человека? Какие такие натриево-калиевые каналы не работают у Леона или работают, но не так? Почему? Как это можно исправить? Пусть не сегодня, пусть через год или десять лет. Ну можно же?..
Один умный человек сказал, что нет на свете ничего хуже надежды, ибо она продлевает мучения. Лева просто существовал, как существует жизнь вообще. Мучился Руслан.
Постоянно сидеть дома было тяжко, и он таскал сына по тематическим паркам: Дикий Запад, Империя Тамерлана, Великий Инка, Арабская сказка и все такое. Исторических парков на Ундине было немного, по второму разу ездить было уже не интересно, и Руслан стал ездить на экскурсии куда попало: то на ярмарку, стилизованную под средневековье, с балаганами и ряжеными цыганами, то в метрополитен а-ля двадцать пятый век, то в крытый Лунный парк, изображающий первый форт на Луне. В движении, в толпе, он слегка отмякал, отпускала его внутренняя судорога души, хотя раньше толпу он не любил. Несколько раз он брал с собой сына в однодневные турпоходы и старался объяснить ему кое-какие правила поведения в дикой природе, но очень скоро понял, что все, что он пытается вложить в голову Левы, уходит втуне, как вода в сухой песок, и Руслан завязал с туризмом.
Год назад он купил билеты в горный зоопарк, оснащенный примитивной канатной дорогой. Люди, сидя в легких бесшумных кабинах, медленно ползущих сначала в гору, а после остановки-пикника на плато – с горы вниз, глазели по сторонам, возились, переговаривались. Лева сидел рядом с отцом спокойно, глядя в прозрачный пол. Появление семейства больших летучих ящериц с крыльями-перепонками между лап, вызвавшее вопли восторга у остальной детворы, оставило Леву равнодушным. Ни горные козлы, легко взбирающиеся на отвесные меловые скалы, ни огромный короткомордый медведь, ни радужные рыбы-стеклянки, синхронно выпрыгивающие из пены горной реки, ничего не цепляло его глаз. Руслан, первые минуты жадно следивший за выражением лица сына, вздохнул и отвернулся. Дети гомонили, бегали по кабине, но пространство вокруг Руслана с Леоном было как очерчено невидимым мелом: к ним не приближались.
Через полчаса подъем закончился, и толпа двинула на обзорную площадку, утыканную разноцветными зонтами, под которыми стояли небольшие вендикафе: кофе-чай-пиво, кесадильяс, пончики и гёдза, леденцы на палочках, значки с эмблемой парка – бери, что хочешь. Все синтетическое, а потому дешевое.
Вид с горы открывался роскошный: океан, сливающийся с горизонтом, с одной стороны, зеленые склоны гор с оползневыми проплешинами – с другой. Рядом с отдыхающими останавливались дроны-гиды и, настроившись на видеолинзы зевак, рассказывали о повадках животных, попавших в поле зрения людей, о местных легендах, о полезных ископаемых. Было скучно, и Руслан пожалел, что приехал сюда, но эта экскурсия была одной из самых дешевых и безопасных.
Проголодавшись, они отошли к свободному столику под зонтом. На площадке оказалось ветрено и заметно холоднее, чем внизу, и Руслан натянул на себя и на сына куртки. На себя он надел куртку лимонного цвета, а на Леона – малиновую с катафотами. Он специально выбрал такие цвета, чтобы легко можно было найти друг друга в толпе. Впрочем, на огороженной со всех сторон высоким ограждением из стеклопласта площадке теряться было негде, и Руслан расслабился. Усадив Леву на скамейку и строго приказав ему сидеть на месте, он потолкался у всех кафешек по очереди, набрал в две тарелки всякой снеди и, обернувшись, наконец, к столику, за которым должен был сидеть Лева, встревожился: сына там не было. Руслан поставил тарелки на стол, встал ногами на скамейку и стал смотреть поверх голов, выглядывая в толпе малиновую куртку. Подключившись к линзам сына, он увидел, что Лева смотрит на горы. Царапнула странность: почему рядом с ним нет людей, если кругом толпа? Руслан крикнул: «Лева!», но изображение видеолинзы сына не шевельнулось. Леон не реагировал на свое имя.
Спрыгнув со скамейки, Руслан решил обойти площадку и вернуться к столику, сужая круги по спирали. Сначала он шел медленно, крутя головой, потом ускорил шаг. Люди перебегали с места на место, чтобы лучше видеть то, что Руслана сейчас вообще не интересовало. Кто-то полез на скамеечки, чтобы сделать удачные кадры. Люди ели, болтали, перебирали значки и шарики. Двое мальчишек дрались и рыдали, вырывая друг у друга из рук гелиевый шарик, мать пыталась их разнять. Кто-то отдавил Руслану ногу, он извинился, не оглянувшись, перешел почти на бег. Почему рядом с Левой нет людей, где он? И еще что-то неправильное было в трансляции с видеолинз сына, что именно – Руслан не мог понять впопыхах.
Какой-то пацан лет десяти, стоящий на стуле, вытянув шею, громко закричал:
– Мама! Он упадет! Упадет сейчас!
Оглянувшись на мальчишку, Руслан невольно посмотрел в ту сторону, куда показывала измазанная шоколадом рука пацана, и похолодел: на краю обрыва, за ограждением, через которое нормальный человек не смог бы перелезть без лестницы, ветер трепал ядовито-малиновую ткань на спине худощавой фигурки.
– Лева… – у Руслана мгновенно высохли губы, и он рванул с места, как укушенный.
Он боялся кричать. Только сейчас ему стало понятно, что именно было не так в картинке на линзах сына: перед Леоном не было стены ограждения! Расталкивая людей, отлетающих от него, как кегли, не слыша недоуменной ругани за спиной, Руслан яростно продирался к краю огороженной площадки.
– Лева! – позвал он, наконец, как можно спокойнее, с ужасом вглядываясь в фигуру сына, наклонившуюся над обрывом.
Как он перелез? Что такого увидел на камнях внизу, там же нет ничего, линзы передавали изображение пустых склонов! Руслана трясло. Он старался не выпускать из виду малиновое пятно и одновременно искал выход за ограду. Выхода не было. Как же он, мать вашу, оказался там?!
Глаза уткнулись в выдранный из бетонного покрытия тент-зонт. Слегка погнутая стойка сложенного зонта была прислонена к ограде под крутым углом, тяжеленное кубическое основание ребром упиралось в площадку. Рядом стояло несколько человек, негромко переговариваясь и глазея на Леву. Ветер дергал ткань зонта, верхняя часть стойки с тихим скрежетом медленно ползла вбок и вниз по ограде. Руслан метнулся к импровизированному пандусу, запрыгнул на стойку зонта, щелкнувшую под его ногами, но не сломавшуюся, вцепился пальцами в край ограждения, рывком перескочил через препятствие и, упав за оградой, покатился по камням, не успев сгруппироваться. Руслан не чувствовал боли в ободранных ладонях. Успеть! С четверенек он стартанул вперед, как олимпиец, только мелкие камешки с шорохом взлетели из-под его кроссовок…
