Ондин Хайят
Аромат изгнания
Пупи и Лили, Мамите,
всем девочкам и их матерям
Ondine Khayat
LE PARFUM DE L'EXIL
Published by arrangement with Lester Literary Agency & Associates.
Дизайн обложки Юлии Сидневой
© Charleston, une marque des éditions Leduc, 2021
© Нина Хотинская, перевод на русский язык, 2023
© Livebook Publishing LTD, 2023
1
Темно, совсем темно. Кажется, все как обычно, но что-то не так. Она видит, как взрослые силятся ничего такого не выказывать. Они подносят ко рту снедь, приготовленную для них на кухне, говорят обо всем и ни о чем, но сами как будто не здесь. Она хочет их предупредить, велеть им бежать. Нельзя здесь оставаться. Дедушка протягивает ей руку и улыбается. Его добрые глаза успокаивают ее. С ними ничего не может случиться. В тепле его ладони ровно и ласково бьется пульс. Никакой опасности нет, она все выдумала. Он отведет ее в кроватку, как и каждый вечер, расскажет сказку, мама прикоснется к ее лбу лавандовым поцелуем, и она уснет. Она в безопасности, ничего страшного.
От ударов в дверь она дрожит. Улавливает страх в глазах остальных. Она ничего не понимает, ей хочется удержать время, которое как будто раскололось, но все происходит очень быстро. Они вошли. Они идут. Жизнь погружается в черноту.
Голова… Они отрубили ему голову… Они выставили ее как трофей в городе…
Талин проснулась с криком, вся в поту. Посмотрела на будильник. Он показывал десять минут четвертого. Слышался какой-то звук, медленный, глухой, неровный. Она не сразу поняла, что это стучит ее сердце. Кошмары не снились ей уже несколько месяцев, и она думала, что избавилась наконец от своих ночных ужасов. Она протянула руку к Матиасу, ей нужно было чье-то присутствие, чье-то тело, но он опять уехал. Талин хотелось, чтобы он был рядом, хоть он и не умел ее успокаивать. Руки и ноги оцепенели, страх словно загипнотизировал ее. Было трудно двигаться, пришлось сделать усилие, чтобы встать.
Талин оглядела теплый и комфортный гостиничный номер, в котором остановилась, – у нее не хватило духу ночевать в доме бабушки Ноны. Пошатываясь, она прошла в ванную. Надо было сосредоточиться, собрать себя заново из кусков, рассыпавшихся под бременем страшного сна. В зеркале отразилась перепуганная, потерянная молодая женщина. Бледное лицо осунулось, волосы спутаны, глаза вытаращены. Она подставила руки под холодную воду и немного успокоилась. Зажгла везде свет, как это делала Нона, никогда не выносившая темноты. Она всегда спала с зажженной лампой. Однажды вечером Талин зашла в ее спальню и ласково посмеялась над ней. Но бабушка, всегда подхватывавшая шутки над собой, даже не улыбнулась. Больше они никогда об этом не говорили. Как бы поступила Нона сейчас?
Талин напряглась. Горе опять пробуждалось. Она ни за что не хотела думать о бабушке, не было сил. Мысли упирались, вскидывались на дыбы. Смерть Ноны разбила ей сердце, до физической боли. Невыносимо сдавило грудь, и невозможно было нормально дышать. Боль стала похожа на зубную и расползалась по всему телу. Как вскрыть абсцесс отсутствия? Она запрещала слезам течь, но они не слушались. «Плачь, ты изливаешь горе!» – сказала бы ей Нона с улыбкой. Говорят, незаменимых нет. Талин давно знала, что это неправда. Никто никогда не заменит Нону.
Она вернулась в спальню, но не решалась лечь, боясь, что кошмар вернется. Улеглась на кровать и подложила под голову подушку, устраиваясь повыше. Какие ужасы могли преследовать бабушку? Отчего она боялась темноты? Какие пугающие секреты таились в ней, готовые вцепиться в ее горло, когда затихал шум жизни? Трудно было представить, что ей страшно, видя, как она управляет семейным парфюмерным предприятием, ею же и созданным. Талин сдерживала рыдания. Что она сделала для своей бабушки? Нона всегда была с ней. Всегда любила ее, направляла, поддерживала. Почему же она так и не расспросила ее? Почему оставила ее наедине со страхами?
А теперь слишком поздно…
Пять минут пятого. Талин давно пора спать, завтра тяжелый день. В ночной тишине она невыносимо остро осознала, что потеряла главного человека в своей жизни. Ей хотелось заплакать, избыть эту душившую ее боль, но не получалось. Тогда она свернулась калачиком на кровати и попыталась занять голову «игрой в запахи». Занимаясь этим, она смешивала их в уме и представляла себе аромат. Жимолость, железо, шоколадная булочка. Талин вообразила все запахи по отдельности, потом сложила их и вдохнула яркий, сладкий, металлический аромат. Она продолжила игру и быстро успокоилась. Роза, миндаль, деготь… Клей, пепел, лимон… Бабушка научила ее этой игре, когда ей было три или четыре года, и с тех пор она всегда в нее играла. Нона очень быстро поняла, что у ее внучки исключительное обоняние, что она способна запомнить сотни запахов и в точности их воспроизвести.
Талин все-таки смогла уснуть на несколько часов и проснулась с сильной головной болью. Она посмотрела на свой мобильник. Матиас был в Нью-Йорке уже два дня и не прислал ей пока ни одного сообщения.
Много народу собралось у церкви Святого Франциска Сальского. Талин добралась пешком; она шла вдоль моря, чтобы подышать весенним воздухом Бандоля. Сине-зеленое шелковое платье, которое подарила ей Нона на тридцать семь лет, обтягивало грудь. Она глубоко вдохнула, собираясь с духом, и едва успела отпрыгнуть от струи воды, которой служащий мэрии поливал тротуар. Талин сосредоточилась на запахе нагретого солнцем асфальта. Из расположенной рядом булочной до нее долетели ароматы сахара и шоколада. Весело щебетали дети, их окликали занятые родители, ссорилась парочка, какая-то девушка шла, читая в телефоне сообщения и натыкаясь на прохожих. Шум, пение, автомобильные гудки… Жизнь кружила перед глазами Талин, и ей вдруг стало трудно идти. Всего было слишком, ее обостренные чувства ничего не фильтровали, и ощущения удесятерялись. Только Нона понимала, что она переживала в такие моменты. Она как-то призналась, что и сама долго была жертвой своей чрезмерной чувствительности, пока не научилась защищаться. Она потеряла часть своей души, объяснила бабушка, зато обрела право жить в спокойствии.
Когда молодая женщина увидела у церкви катафалк, ее сердце пропустило удар и долго не хотело возвращаться к нормальному ритму. Отвернуться, бежать подальше, бежать от смерти и никогда не возвращаться. Талин хотела шагнуть вперед, но тело не слушалось. Ее охватил страх. Нужен был аромат, все равно какой, чтобы вернуться в действительность. Она уловила в воздухе запах сигареты, смешанный с запахами хлеба и мусора. Сосредоточилась и смогла создать броню, которая была ей так нужна. Она прошла мимо маленького фонтана, увенчанного фигурками ангелов, и направилась к церкви, стараясь удержать только что изобретенный аромат.
– Где тебя носит? Мы уже двадцать минут ждем! – воскликнула Элен, ее мать. – Опоздать на похороны бабушки – это что-то!
Она окинула взглядом ее одежду.
– Почему ты не в черном? Вечно тебе надо выделиться.
Мать закатила глаза и покачала головой. Этот жест Талин видела все свое детство. Она мысленно распылила вокруг себя только что созданный аромат, чтобы защититься от губительного излучения, но это не сработало. Защита никогда не работала с холодностью, которую она видела в глазах своей матери. Никаких эмоций не читалось на лице Элен, а ведь она хоронила родную мать. Талин смотрела, как она удаляется – такая элегантная в бежевом костюме, с безупречной укладкой, несмотря на жару. Элен было семьдесят девять лет, но ей легко давали на пятнадцать меньше. Ее духи с ароматом розы защекотали ноздри Талин, и она снова пожалела, что запах этого дивного цветка ассоциируется для нее с запахом горя. Арам, ее старший брат, обнял ее и провел рукой по волосам, тщетно пытаясь укротить ее черные кудри.
– Как ты, сестренка? – спросил он.
– Плохо, как еще? – простонала Талин. – Ох, Арам, почему она ушла?
– Она хорошо пожила, мы не должны грустить.
– У тебя получается?
Молодой человек утер слезы.
– Нет, конечно. Но Нона не хотела бы, чтобы мы горевали.
Талин прижалась к брату и немного успокоилась. Матиас, ее гражданский муж, редко ее обнимал, и ей не хватало прикосновений.
– Ты в курсе насчет нотариуса?
Талин вопросительно посмотрела на брата.
– Мама тебе не сказала?
– О чем?
– Нам назначена встреча с нотариусом на следующий четверг.
– Но Нону даже еще не похоронили!
– Знаю, но лучше уладить все побыстрее.
– Я не приду. Это выше моих сил! – воскликнула она.
– Нона особо попросила, чтобы ты присутствовала.
Талин уклонилась от ответа, ей не хотелось об этом думать. Им навстречу шла Ирис, жена Ара-ма. Завязался разговор, но всякий раз, едва начав фразу, Ирис и Арам обрывали ее на полуслове, чтобы одернуть двух своих расшалившихся детей. Талин огляделась. Отец разговаривал с матерью. Она так и не поняла, почему они не разводятся, хотя фактически расстались, когда ей было два года. Она невольно отпрянула, когда он направился к ней. Очень элегантный, в сшитом на заказ костюме-тройке, который сидел как влитой на его массивном теле. Он рассеянно поцеловал ее, поглядывая на часы.
– У тебя опять самолет? – спросила Талин.
– Заканчиваю сделку в Токио, – ответил он, что-то набирая на мобильном телефоне.
– Это очень важно… – с иронией отозвалась она.
Он не обратил внимания.
– Надо же было устроить похороны в Бандоле, столько сложностей. Мы же практически все парижане, к чему это? – сказал он. – Придется возвращаться поездом, как будто мало мне разъездов.
Талин промолчала, ошеломленная его реакцией. Как ни хорошо она его знала, он продолжал ее удивлять. Умерла теща, но единственное, что его волновало, – доставленные лично ему неудобства. Он нервно затянулся сигаретой.
– А ты как поживаешь? – спросил он. – Справляешься без Ноны?
Он задавал вопросы, не дожидаясь ответов.
– А где Матиас? – продолжал он, озираясь.
– Его здесь нет. Он заканчивает дела в Нью-Йорке.
– Так-то лучше. Я было подумал, что и он от тебя сбежал. В кои-то веки тебе удалось удержать мужчину больше, чем на пару месяцев…
Талин напряглась.
– Спасибо за поддержку, папа. Я знаю, что могу на тебя положиться, и это мне очень помогает в жизни.
Повернувшись к нему спиной, она смотрела на собравшихся людей, пытаясь хоть на ком-нибудь остановить взгляд, чтобы как-то успокоить пылающее сердце. Перед ней была лишь пустота. Страх вернулся, стал сильнее. Она понюхала свое правое запястье, на которое нанесла несколько капель амбры, любимого запаха бабушки.
В церкви было черно от народа. У Ноны было много знакомых. Она легко умела завязывать дружбу и активно путешествовала. Семейная легенда гласила, что как-то раз она ушла одна в джунгли и подружилась со всеми племенами, которые встретила на своем пути. Возможно, это было не совсем правдой, но Талин хотелось верить. Нона прошла по Великой Китайской стене, плавала с корсиканскими акулами и замерзала на паковом льду. Она была искательницей запахов. Девочкой Талин всегда с лихорадочным нетерпением ждала ее из поездок, зная, что бабушка привезет ей ароматы с края света. Она считала дни до возвращения Ноны.
Все расселись в церкви. Талин увидела свою подругу Сибиллу с мужем Грегуаром. Она помахала ей, растрогавшись, что та вернулась из командировки пораньше. Солнце било в витражи и ложилось бликами на каменные стены. Отсветы ласкали статуи святых вокруг нефа. Талин вдохнула запах ладана, сухой, с древесными нотками. Он заполнял проходы и напоминал ей мессы ее детства. Гроб стоял на постаменте. Священник начал проповедь. Когда зазвучал его сильный голос, смолкли редкие шепотки.
– Дорогая скорбящая семья, дорогие братья и сестры по вере, дорогие неверующие друзья, братья и сестры по человечеству, мы собрались сегодня, чтобы проводить в последний путь Луну Керкорян, которую вы все называли Ноной и которая покинула нас в возрасте ста двух лет. В свои сто два она отличалась крепким здоровьем и была деятельна до самого конца. В некоторых смыслах она была моложе многих из нас. Нона ушла во сне. Она приняла легкую смерть. В первом послании апостола Иоанна сказано: «Возлюбленные! Будем любить друг друга, потому что любовь от Бога, и всякий любящий рожден от Бога и знает Бога»[1]. Действительно, жить – значит любить. Все остальное, сущее без любви, представляется мне презренным. Не любить или утратить любовь – значит умереть. Нона была полна любви.
Талин внимательно слушала священника. «Все остальное сущее без любви представляется мне презренным. Не любить или утратить любовь – значит умереть. Нона была полна любви». Конечно, но достаточно ли было любви ей самой? Этот вопрос, которым она никогда не задавалась при жизни бабушки, не давал ей покоя сегодня. Священник продолжал свою проповедь.
– Святой Иоанн напоминает нам, что мы должны любить не словами и речами, но деяниями и истиной. Любить деяниями – это не значит обязательно совершать подвиги, но делать обычные повседневные мелочи с любовью. Быть с одинокими, больными, стариками. Больше времени уделять воспитанию своих детей. Оказывать знаки внимания своим супругам, родителям, соседям. Прислушиваться к горюющим. Навещать страждущих. Бороться за тех, чьи права попираются. Подарить улыбку, подать дружескую руку. Распространять радость вокруг себя. Все это Нона умела, как никто другой.
Ком набухал в горле Талин, но плакать она не хотела. Горе ее было таким острым, что она не могла позволить себе сейчас выпустить его наружу.
– Иисус заповедал нам держать свои светильники зажженными – это значит, что мы должны быть готовы и внимательны, когда брат или сестра, нуждающиеся в поддержке или просто в том, чтобы их выслушали, стучатся в нашу дверь. Быть рядом и подставлять плечо самым слабым из нас.
Он остановился и посмотрел на родных и друзей Ноны, которые молчали, уйдя в себя. Полные доброты и тепла слова проникли в их сердца.
– Память о Ноне навсегда останется в нас. Ее жизненный путь напоминает нам, что все богатство жизни есть любовь. На дорогах своей жизни она была с Богом, и Он сопровождал ее в преодолении испытаний. Она держала свой светильник зажженным.
От последней фразы Талин вздрогнула. «Она держала свой светильник зажженным». Это была чистейшая правда. Ночью и днем Нона освещала тьму. Она всегда была звездой для Талин. И вот эта звезда погасла.
Талин пришла в себя, почувствовав обращенные на нее взгляды. Наступила ее очередь сказать слово. Она с большим трудом написала это стихотворение в ту самую ночь, когда узнала о кончине Ноны. Прочесть его сейчас было выше ее сил. Она встала и шагнула к пюпитру, сосредоточившись на запахе ладана, который поднимался, как посланник молитв, которые она возносила небу. Талин закрыла глаза и собралась, надеясь, что бабушка услышит ее слова.
– Нона, ты рядом со мною была,
Теперь ты исчезла, ушла.
Ты сумела меня научить
Смеяться, дышать и жить,
На сияющем льду танцевать,
Костры на снегу разжигать.
Талин остановилась. Она была удивлена, что все внимательно ее слушают.
– Ты учила меня сочинять,
Свой мирок в себе создавать.
В смехе ветра осталась ты,
В ароматах твоей мечты.
Талин замолчала и вдруг почувствовала присутствие бабушки. Это было странно, мимолетно, но она готова была поклясться, что Нона здесь, рядом, смотрит на собственные похороны.
– Я играю, как ты учила:
Каждый запах дает мне силы,
Аромат помогает собраться,
Не отчаяться, не сломаться.
Слезы потекли по щекам Талин, и она закончила чтение дрожащим голосом.
– Нона, я так по тебе скучаю,
Как мне жить без тебя – не знаю.
Бежать, спотыкаться на каждом шагу.
Но вечность твою я в себе сберегу —
Как бесценные семена.
Я буду беречь их, как ты берегла.
Нона, ты будешь со мной, где бы ты ни была.
Заключительные слова были встречены молчанием. Потом печальные звуки органа огласили церковь, и гроб Ноны вынесли в центральный проход. Народу собралось много. Родные, конечно, потом друзья, Никос и его жена Анастасия, Джон, Кейт и другие из мира парфюмерии, во главе с экстравагантным Ивом де Ламбертеном, в окружении людей со всех концов света, знавших Нону в разные периоды ее жизни. Испанцы, бельгийцы, ливанцы, русские, китайцы… Все, кого она обучала ремеслу носа, кто работал с ней много лет, дистрибьюторы ее духов… Талин тронуло, что все они приехали проститься с ней. Когда гроб проплывал мимо, они осыпали его дождем розовых лепестков, словно пролившимся с небес. Гроб в цветах. Несшие его мужчины замедлили шаг. Покидая этот мир, Нона выстлала его розами. Талин представилось, что бабушка рассыпает их, эти разноцветные лепестки, как Мальчик-с-пальчик, чтобы она однажды смогла ее найти по этому пестрому следу.
Завибрировал мобильный Талин. Наверно, Матиас наконец вспомнил, что сегодня она хоронит женщину, которая была для нее важнее всех на свете. Сообщение она прочла с разочарованием. Это Шарль из Сингапура, один из ее друзей, решил ее поддержать.
Сибилла обняла Талин.
– Ты держишься? – спросила она.
– Пытаюсь. У меня еще в голове не укладывается, что ее больше нет.
– Это нормально, тебе понадобится время.
Грегуар обнял жену за плечи. Талин с грустью подумала, что Матиас редко так обнимал ее.
– Я улетаю в Мадрид через три дня, ненадолго, на двое суток, не больше. Почему бы тебе не пожить какое-то время у нас? – предложила Сибилла.
– Мы о тебе позаботимся, – тепло добавил Грегуар.
Талин отклонила предложение. Ей хотелось побыть одной, да и Матиас не поймет, если она поселится у Сибиллы и Грегуара.
– Думаешь, у тебя хватит духу прийти на мой праздник? Это некстати, я понимаю.
Сибилле через несколько дней исполнялось сорок лет, и она заранее организовала вечеринку, на которую Талин с радостью собиралась. Но это было до кончины бабушки.
– Не сердись, но вряд ли. Не думаю, что у меня хватит сил.
Церемония закончилась. Нону похоронили в семейном склепе, рядом с ее мужем Юго, умершим сорок лет назад.
После похорон все направились к ресторану на берегу моря, где был накрыт поминальный стол. Все старались поддержать Талин. Многие обнимали ее и рассказывали забавные случаи из жизни Ноны. Время шло, ей становилось все тоскливее. Арам настаивал, чтобы она осталась до конца и вернулась вместе с ними в Париж, но это уже было выше ее сил. Она не хотела сейчас же возвращаться в столицу, предпочитая укрыться в мастерской созданного Ноной предприятия. Там Талин работала, окончив Высшую школу духов. Она была «носом» и обожала свою профессию. В строении под сенью тенистого парка, недалеко от моря, находился кабинет, где она творила. Она любила это место, светлый паркет с прожилками, белые стены, отражавшие свет, окна, аркадами открытые в небо, столики из лакированного дерева, полки, уставленные флаконами, стол Ноны… У бабушки был свой кабинет, но она каждый день приходила к Талин, когда та была в Бандоле. Поэтому решено было оборудовать уголок специально для нее. Парижский офис занимался большей частью маркетинга, коммерции и пиара. Талин курсировала между ними. Ей нравилось чувствовать себя нигде.
Когда молодая женщина закрыла за собой дверь мастерской, ей стало лучше. Только что пережитые похороны, объятия, слезы, запах ладана в церкви размывались, по мере того как она погружалась в свое последнее творение. Амбра слишком суха, нужно больше округлости. Талин добавила нотку ванили, но не добилась желаемого результата: воспроизвести мелодию запахов, которую она представила себе вчера, никак не получалось. Эссенция абсента и абсолют ладана не вязались между собой, она добавила амбры, чтобы гармонизировать запах и придать ему объем, но это не сработало. Амбра, аромат Ноны… Острая боль пронзила Талин, и она посмотрела на фотографию на стене. Бабушка улыбалась ей. Молодая женщина снова ощутила пустоту, будто наклонялась над пропастью и в любой момент могла в нее упасть. Нона умерла – как же так? Талин облокотилась на стоявшую напротив этажерку. Бабушка унесла с собой последний аромат детства. Нет, она не переживет этого испытания… Как продолжать свой путь без любви Ноны? Ее молодость была полна сквозняков. Одна лишь бабушка умела закрыть двери и принести немного тепла. После ее ухода Талин чувствовала только страх и холод.
Она всегда умела слиться с ароматами, которые придумывала, но сегодня не могла. Молодой женщине хотелось создать композицию, которая воздала бы должное сложной натуре бабушки, ее силе, ее доброте, ее тайне. Ей нужен был лимон, альдегид, шафран, роза… Что еще? Она взяла флакон из своего набора ароматов. Толуанский бальзам, да, вот чего не хватало! Возбуждение охватило ее. Это особое состояние давало жизнь ее лучшим творениям, она это знала. Когда она воспринимала мир через органы чувств, срабатывала магия.
Талин открывала склянки, нюхала их, ставила назад, брала другие. Композиция запахов, которую она создавала, оказалась тонкой, одновременно глубокой и легкой. Она пыталась уловить душу Ноны. Эту смесь силы и нежности, ее пламенное присутствие, ее живой смех и теплый голос. Вдыхая разные ароматы, Талин шла по следам этой удивительной женщины. Она возвращалась к радостям детства. Обоняние у нее всегда было исключительное. Благодаря этому дару, унаследованному от Ноны, ее с малых лет одолевали бурные эмоции. Помимо игры в запахи она привыкла с детства убегать в душистые грезы, рожденные из повседневности. Теплый хлеб, клей и цветы, трава после дождя, мазут… Сны наяву успокаивали. Талин улавливала все запахи – безмолвные, безымянные, скрытые, на которые никто не обращал внимания. Она запирала их в своей памяти. Некоторые из них иногда пробуждались спустя годы. Талин всегда поражалась, с какой точностью они раскрывались. Как будто время защищало их, сохраняя живыми.
Снова ощущение отсутствия. Ноны больше не было на Земле. Она никогда не вернется. Талин положила ладони плашмя на стол и сосредоточилась на дыхании. «Какой запах у горя?» – спрашивала она себя. Металлический, жгучий, ледяной. Разные запахи теснились в ее памяти. Запах асфальта после дождя смешивался с душком заплесневелой губки, старого ранца, найденного однажды в шкафу, прозрачной пластмассы летних сандалий и потеков мазута, оставленных пароходами на пляжах ее детства. Только запахи во всей их непохожести могут выразить и сделать выносимой боль. Она нашла аромат горя по Ноне. Она будет вспоминать его всякий раз, когда взгрустнется. Так она делала всегда. Каждое событие, хорошее или плохое, ассоциировалось для нее с особым запахом, живым запахом, защищавшим ее от злого мира и от собственных эмоций. Она научилась воспринимать события носом.
Она знала, что скоро придется освободить дом Ноны, расположенный в верхней части Бандоля. Бабушка хотела бы, чтобы это сделала она, только она. Пока она была не в силах туда вернуться. Ключи лежали в сумке, но перспектива оказаться там повергала ее в ужас. Она представила себе запахи пустого дома. Железо, скисшее молоко, застоявшаяся вода, разбитые яблоки в саду на бледной траве…
Где ты, Нона?
Дверь мастерской открылась.
– Талин, можешь утвердить дизайн «Золотой Луны»?
Жереми, арт-директор предприятия, разложил картинки на прямоугольном столе. Его длинные волосы были схвачены обручем, он надел потертые джинсы и одну из своих любимых футболок с надписями. «Be free» золотыми буквами: «Будь свободным». Нона любила свободу, и те, кто работал на нее, должны были быть собой.
– Как тебе? – спросил он.
Флакон темно-синего стекла с золотым ободком, сверху опаловый кабошон. Талин перечитала текст, который сама написала той же ночью, когда были созданы духи: «Золотая Луна в долине лилий, брызги рассвета на розовом тумане. Мир засыпает, солнце в ночи. Жар грез, перламутровый дождь». «Золотая Луна» будет первыми духами, выпущенными в продажу без Ноны.
– Тебе нравится? – спросил Жереми.
– Да… – рассеянно отозвалась она.
Жереми собрал картинки и подошел к ней.
– Ты уверена, что все хорошо? Тебе что-нибудь нужно?
Мне нужна Нона.
– Все хорошо, спасибо.
– Нам ее тоже очень не хватает, – добавил молодой человек.
Он положил руку ей на плечо, улыбнулся и тихонько закрыл за собой дверь мастерской.