Оливия Тишинская
У Истока. Хранители. Том 3. Пробуждение
Глава 13. Закаты не повторяются
Ведьма и Хранитель сидели на капоте машины и смотрели на закат. Малышка мирно спала в машине на заднем сиденье.
Закат был волшебным. За рекой тёмная полоса леса делила видимый мир на две половины. Серо-сизую гладь воды и наступающие сумерки снизу и взрыв красок наверху.
Сидели молча.
Краем глаза он видел, что ведьма всё глубже старается укутаться в свою куртку, как-то съёживается и вдруг услышал её тихие всхлипывания.
– Ты чего? – тревожным шёпотом спросил он. Ведьма вытерла ладонями слёзы и повернулась к нему:
– Понимаешь, – сказала она, – когда-то давным-давно, много лет назад у меня был очень близкий друг… – голос сорвался, по щекам потекли слёзы. Ведьма закрыла глаза и отвернулась к закату. Она слегка запрокинула голову, как будто пыталась остановить поток слёз и продолжила:
– Мой гуру, учитель, святой человек. Я его очень любила. Люблю…
Она опять замолчала. Хранитель не пытался вставить ни слова. Он ждал.
– Он умер. Много лет назад от тяжёлой болезни. Шансов не было. Он знал о своей болезни с самого детства. Знали его родители. Все знали… – она закрыла лицо ладонями, пытаясь удержать рвущийся крик.
Хранителю хотелось протянуть руки, обнять её крепко-крепко и впитать её боль и стон, защитить от этого воспоминания. Но не мог. И не мог понять, почему он не владыка своим рукам и ногам. Тело не слушалось, а душа тянулась к ведьме изо всех сил…
– Я раньше любила закаты, – продолжила ведьма, справившись со своими эмоциями и вновь овладев голосом. – Очень любила. Ты можешь себе представить, – она повернула голову к хранителю, оперлась руками о капот и вся подалась вперёд, – что с самого начала мира не было ни одного заката, который бы повторился?
В её глазах было столько страсти, жажды и восторга. И всё это касалось не его, а её, её поразительного единства с миром и Истоком. Она не просто Его дитя и воин, она сама как Исток и всё лучшее в нём.
На её вопрос он только покачал головой.
Она снова отвернулась к закату.
– А вот представь, ни одного заката не повторилось. Однажды, – она снова склонила голову и смотрела куда-то вниз в тёмную траву, где уже кружилась мошкара и поднимался влажный туман, – однажды… когда он был уже тяжело болен, мы сидели на диване у него дома и болтали о всякой ерунде. Ну, обо всём на свет. И он мне рассказывал, как у них был дом в деревне и дивный сад.
Она откинулась назад и снова закрыла лицо руками.
– Дивный сад, – слёзы снова полились ручьями, а голос стал тише и превратился в скорбный, полный отчаяния шёпот, – дивный сад из которого каждый день можно было наблюдать потрясающие закаты. Закаты! Понимаешь? Закаты!!! Закаты… – повторяла она снова и снова заливаясь слезами и погружаясь в боль всё глубже и глубже.
Душа хранителя всё глубже ныряя за душой любимой в этот омут, вдруг взорвалась дикой болью и ринулась обратно. Хранитель схватился за грудь. Боль была нестерпимой.
– Ты говоришь про Илью ведь? – едва смог выдавить он.
Ведьма повернулась с горькой улыбкой и кивнула.
– Ты любила его? – спросил шёпотом хранитель, стискивая до боли кулаки.
– Он всегда говорил, что ты дубина, – усмехнулась она и отвернулась. – Он святой человек. Мой учитель. Я безумно тоскую по нему. Мой ангелочек…
– Он тоже тебя любил, – чуть громче сказал хранитель.
Ведьма кивнула:
– Ты знаешь, мне снятся рабочие сны. А он не снился очень много лет. Я каждый раз, когда вспоминаю его, переживаю такой катарсис соприкосновения со светлой чистой душой, что ничего кроме слёз и отчаяния и быть не может. Мне до его ангельского чина не добраться вовек. Он из светлого воинства и вернулся туда, чтобы дальше нести Свет. Он там высокий, красииивый и с огромными крыльями, – она широко раскинула руки и подняла лицо к небу. – Я знаю, он слышит меня и видит, потому что я его слышу и вижу.
Она резко снова сжалась в комок и на этот раз сквозь ладони, закрывающие лицо, хранитель услышал тихие рыдания.
Он сгрёб её в охапку одним мощным движением и прижал к груди сильно и нежно. Она так и прильнула к хранителю и тихо рыдала, едва заметно покачиваясь.
– Я замёрзла, – сказала она вдруг, тихонько высвободилась и ушла в машину. Вернулась с двумя пледами и термосом. Машина легко задрожала. Заработал двигатель, согревая воздух внутри, где безмятежно спала малышка.
Она подала плед хранителю и стала наливать горячий кофе в металлические кружки.
Хранитель молчал. Сейчас она, замотанная в плед, со слегка сбившимися волосами, чашкой чего-то, источающего пар в ночи и правда была похожа на ведьму из сказок, причём опасную ведьму, внушающую страх. А должна была внушать уважение и трепет. Перед ней хотелось склонить голову, перед величием её души и глубиной её любви и уважения к наставникам.
– Тогда, когда благодаря нашим чудо-врачам он ослеп от лекарств… – продолжила она как будто с середины предложения. – Тогда было ещё чудовищнее слушать про закат. Я так старалась все эти два года фильтровать речь, исключать из неё слова «глаза, видеть, смотри» и прочие… А я ведь всё время их употребляю… У меня слово «смотри» – слово-паразит. Тяжело было нереально. И тут вдруг сидим и болтаем ни о чём, и он начинает в таких подробностях, в звуках, запахах, красках, ощущениях рассказывать про закаты… – ведьма зябко поёжилась и спрятала лицо в парах горячего кофе.
Хранитель тоже отхлебнул из своей кружки и смотрел в пустоту.
– Я думала, у меня сердце разорвётся от боли… Какая сила воли, какое самообладание… рассказывать зрячему человеку о закате… Я его, этот закат, вижу каждый день, и ещё буду видеть сотни, тысячи раз, а он его последний раз видел чётко бог знает когда, а рассказывает так, как будто сумерки спустились полчаса назад и ещё перед глазами полыхают зарницы, ещё чувствуешь, как постепенно тёплый ветерок сменяется чуть прохладным, как поднимается лёгкий туманец над травой, как мир наполняется другими запахами и звуками, как загораются первые звёзды. Боже, это так жестоко… Я знала, что он не видит меня и изо всех сил старалась не выдать ни голосом, ни дыханием своих слёз… А наревела я тогда будь здоров… Не знаю, получилось ли… Но уходила я как раз в закат… Он вышел проводить меня, хотя еле находил силы, даже чтобы лежать. Даже мама его вышла, просила вернуться в кровать, но он отказался, сказал, что проводит девушку сам. Проводил. Я уже не знала, чем слёзы вытирать, кажется, вся мокрая уже была… Я его обняла на пороге и поняла, что это точно всё… Я почему-то никогда в этом ощущении не ошибаюсь, всегда точно знаю, что вижу человека последний раз в жизни… Ни разу не ошиблась…
Он молча взял её за руку. Столько лет прошло, она впервые рассказывает это всё ему. Именно сегодня, после их второго в жизни совместного визита на могилу друга. Почему они не были там раньше вдвоём?
– Я вышла, вцепилась в перила на лестничной клетке и не могла двигаться, у меня под ногами мир рушился, я не могла ни идти, ни сесть, ни черта не видела из-за слёз и дышать уже не могла, мне хотелось сдохнуть, просто тупо сдохнуть… Я не знала, что делать, я, кажется, всё перепробовала, но ни реальные дела, ни молитвы, ни обращения к мастерам толку не дали. В среднем все ответили – это карма. Вот мне интересно, моя тогдашняя начальница, которая из этих, псевдогуру, когда её на пенсию отправляли насильно, тоже понимала, что это карма или бегала, просила не лишать её смысла жизни?
Хранитель по голосу понял, что ведьма говорит сквозь зубы, едва сдерживая гнев. И то только ради памяти друга, никак иначе. А то бы полыхало всё вокруг просто так, от ненависти к несправедливости мира.
Он не стал комментировать, это был вопрос не ответа ради, а крик души, от горя. Похоже, каждый раз, когда она вспоминает его, она переживает вот такую же боль. Мучительную боль, разрыв души и сильнейшие физические страдания. Но почему?! Хранитель уже много знал, но ещё так мало, чтобы понимать эту связь. А спросить пока не решился.
– Карма… Я так долго чувствовала себя виноватой в том, что не смогла ничего изменить. Я тогда ни денег не имела, ни связей. Я даже не знала толком ничего о своих силах. О своём роде, что у нас в роду все были со способностями. Что моим предкам 6 тысяч лет. 6 тысяч лет накопления и развития способностей.
– Сколько?! – хранитель даже не пытался сдержать эмоции.
– У нас за плечами вечность, – совсем другим тоном, с какой-то грустью, но и надеждой сказала ведьма. – 6 тысяч лет роду, в котором я пришла в этой жизни. Нам с тобой вообще без счета. Мы чуток моложе, чем акт творения.
– Не может быть, – выдохнул хранитель. – Ты точно знаешь?
– Более чем. Скоро ты тоже всё узнаешь. Если мы выживем.
Солнце почти скрылось за лесом, последние отсветы раскрашивали облака в нереально яркие розовый и синий. Ведьма смотрела, не отрывая глаз. Хранитель понимал. Она смотрит на закат его глазами, глазами друга, пытаясь то ли вспомнить, то ли понять…
– Ты знаешь, это всё взрывает мозг. Это как-то бредово и нереально…
– Ну, давай, оглуши меня откровенностью, скажи, что я сумасшедшая, – вскинув бровь, сказала ведьма.
– Я тебя люблю, – каким-то странно чужим голосом сказал хранитель и побледнел.
Она едва улыбнулась, потянулась к нему, коснувшись невыносимо нежно его щеки, мягко коснулась губами его губ и прошептала:
– Я знаю… Я тоже.
Глава 14. Под защитой
Долго ехали молча. Мелкая спала. Ведьма сосредоточенно смотрела на дорогу. На этот раз даже музыку не включила. Хранитель смотрел в боковое окно, иногда искоса поглядывая на спутницу. Она пугала и манила его одинаково сильно. Странно было осознавать, что они вот так рядом тысячи лет. Почему он ничего не помнит? Как странно, она знает о них столько всего, а он не в силах вспомнить, что вечно любил её. Он снова посмотрел на ведьму. В тусклом свете приборной панели она была необыкновенно хороша, черты лица заострились, в глазах отражались разноцветные огоньки приборов. Она не моргая смотрела на дорогу, удобно откинувшись в кресле. Левая рука её лежала высоко на руле, а правая на подлокотнике. Всё под контролем. Она знает, что делает и что делает всё правильно.
Он посмотрел в окно. В почти чёрном небе плыли звёзды, яркие и не очень, они то пропадали за огнями фонарей, то вновь всплывали. Где он, этот Исток? Насколько далеко? Можно ли вообще его увидеть? Почему-то хранителю казалось, что с Земли он непременно виден. Как далёкая туманность, откуда непрерывно яркими лучами всех радужных цветов разлетается по Вселенной нечто прекрасное, тёплое и живое. Непременно живое. Что-то почти осязаемое. И попадись ему на пути кто-то, оно пронизывает его насквозь нежностью, любовью, добром. Таким богатством чувств, что от переизбытка их наворачиваются слёзы.
Это тоже пугало хранителя: «Она знает. А я?»
Вот что пугало его едва ли не больше всего: она знает, что будет. А он нет. И что было. И чем дело кончится. А он – нет! И он постоянно из-за этого чувствует себя тупым идиотом. Она иногда сердится, но любит. Терпит.
Что же делать? Как вспомнить?
Он снова повернулся к ней. На этот раз она поймала его взгляд, улыбнулась одними уголками губ и положила свою руку поверх его. Отвернулась и снова – каменный взгляд на дорогу. Каждый раз, когда она вот так безмолвно отвечала его мыслям и чувствам, у него внутри что-то обрывалось. Хотелось бежать и от неё, и к ней. Она чувствовала его желания, мысли. А он только пытался. И его пугало, что она так точна и так нежна с его внутренними демонами. Где она, такая маленькая и хрупкая, берёт столько сил, мудрости, доброты? В нём поднималась волна. Гигантская волна нежности. Хотелось сгрести её в охапку и крепко-крепко прижать. Защитить, уберечь, подарить ей простой мир, без войны. Полный любви, простых забот и радостей, чтобы она не думала о спасении миллиардов параллельных миров во множественных Вселенных, чтобы играла с дочерью, чтобы обнимала его нежно по утрам и засыпала рядом с ним каждый вечер, уткнувшись в его плечо. К черту это спасение миров, что за бред! Я хочу обыкновенной любви для неё и для себя!
Ведьма свернула с магистрали на неширокую дорожку между сосен, и потянулись ряды коттеджей, в темноте почти похожих друг на друга. Несколько поворотов туда-сюда и вот машина почти упёрлась в стену деревьев. Ведьма резко вывернула руль вправо и свет фар отразился в тёмном гофрированном листе металла сантиметрах в 30 от машины.
– Приехали. Посиди тут с мелкой.
Она звякнула ключами и легко выпорхнула из машины. Буквально через минуту лист поехал в сторону. Оказалось, это роль-ворота.
– Отключаешь?
– Да. Ими можно и через Инет управлять. Но не поверишь, там в блоке управления симка стоит и ворота могут и открыться сами, и подписаться на рассылку новостей футбола или анекдоты. Сам понимаешь, не слишком безопасно. Ищу спецов, которые мне эту чудо-систему поменяют на что-нить постарше и с тупым управлением пультом с двумя кнопками. Сейчас чем старше сигнализация, тем безопаснее.
– Ясно. Я тоже поспрашиваю своих.
– Ок, будем искать.
– Мама!
– О, зайчонок, ты проснулась, – ведьма повернулась и погладила мелкую по ножкам. – Не замёрзла?
– Нет. Мы домой?
– Приехали уже. Соскучилась по своим игрушкам?
– Нет, хочу шакаядку и мутики.
Дом у ведьмы не был похож на крепость. И был. Вроде бы небольшой, но основательный: широкое крыльцо, массивные поручни и ограждение, окна закрыты ставнями наподобие жалюзи, высокая дверь с коваными деталями, ручки-кольца с медвежьими головами, две скульптуры каких-то здоровенных собак у двери. Большие. Страшные.
Если бы не пакеты с продуктами в руках, хранитель бы погладил. Очень впечатляли. На крыльце вдруг загорелся свет и он инстинктивно отшатнулся: один из псов показывал зубы очень натурально и совершенно беззвучно, почти не двигаясь, выражал своё негодование. Это был огромный русский чёрный терьер. Собака больше похожая на чёрта лохматого.
– Чейз, свои, – спокойно потрепав оскаленную морду, сказала ведьма, и даже не посмотрела на хранителя.
– Собаканька, – мелкая обняла злыдня за шею и чмокнула куда-то в кучерявую шею. – Мама тебе кусяшки пупила.
– Вкусняшки, – поправила ведьма, открывая какой-то очередной замок.
– Кусяшки, – также смешно повторила малая, теребя собаку.
– Заходите, – в прихожей загорелся свет.
Это была длинная строгая аллея, по-другому не скажешь. Тёмного дерева брусья от пола до потолка, живые лианы на самом верху, между ними небольшие полочки, картины, какие-то безделушки, вроде дом. Но почему-то ощущение, что зашёл в сказочный лес, хранителя не покидало.
– Да поставь ты пакеты и разденься, – выдернула его ведьма из созерцания.
– В смысле? Зачем раздеться?
Ведьма усмехнулась и с неподдельным интересом посмотрела на своего гостя.
Хранитель медлил ещё буквально несколько секунд, пока до конца понял весь смысл фразы, потупился, неловко поставил пакеты куда-то себе под ноги, стал снимать ботинки и куртку одновременно. Ведьма только покачала головой, хлопнула себя по бедру и пошла вперёд по коридору:
– Закончишь, иди на кухню, – бросила она, удаляясь.
Чейз метнул на хранителя предостерегающий взгляд и процокал по каменному полу вслед за хозяйкой.
– Вот же идиот! – прошипел сам на себя хранитель.
Ему понадобилась ещё пару минут, чтобы разобраться с гардеробом, найти зеркало, попытаться сделать более-менее вменяемое лицо и почти бодро зашагать навстречу неминуемо ироничному взгляду ведьмы и её обычным подколам.
– Куда? – спросил он, приподнимая в руках пакеты.
– Сюда давай, – ведьма кивнула на каменный стол вдоль стены.
– Помочь?
– Разгружай в холодильник и на стол, сейчас разберёмся, – она уже что-то грела на плите.
Чейз навытяжку сидел рядом и излучал почти добродетель. Ещё бы, где-то там, в недрах пакетов, лежали заветные «кусяшки».
Малая стояла на табуретке и с важным видом мыла руки, что-то мурлыкая под нос. Семейная идиллия. Хранитель погрузился в пакеты, стараясь аккуратно и незаметно быть полезным. Ведьма не смотрела на него, деликатно давая время уйти от неловкости. Хранитель это понял.
– Что на вужин? – спросила малая, залезая на высокий стул.
– На ужин надо переодеться в домашнее для начала, – ответила ведьма, доставая и из холодильника увесистую утятницу. – Я поставлю греться, разберёшь остальное? Мы скоро.
Хранитель кивнул и перевёл взгляд на Чейза.
– Присмотри за ним, – она подмигнула собаке.
Чейз почему-то облизнул нос. Получилось слегка кровожадно. Хранитель перевёл недоумевающий взгляд с собаки на ведьму. Она лишь слегка улыбнулась и подмигнула ему тоже.
Девочки действительно вернулись очень скоро, малышка была в домашнем трикотажном костюмчике с вышитым оленёнком и смешных пушистых тапках с ушами. Вся в сером, но не грустном и унылом, а каком-то мило-пушистом, даже нежном. Очаровашка, одним словом. Ведьма тоже сменила строгий угрожающе-чёрный на светлый, тоже серый. Высокие гетры в серо-розовую полоску и какой-то не толстый, но объёмный то ли свитер, то ли платье, не короткий, но и не откровенный.
«Хороша», – только и пронеслось в голове хранителя.
– Все живы? – с улыбкой спросила ведьма, глядя снова на собаку.
Хранитель стоял, скрестив руки и ноги, опершись о стол у плиты.
– Живы, – ответил он. – Я всё погрел и выключил. Чайник закипел. Но я не знаю, какой чай тебе заварить на ночь, дорогая, – намеренно играя, он переводил внимание на себя, – а твой крокодил лохматый напускал слюней на пол. Я повязал ему слюнявчик.
Ведьма уже едва сдерживала смех: за ошейник Чейза была заткнута бумажная салфетка с маками, которой уже явно вытирали морду.
Чейз смешно чавкал и выражал крайнее нетерпение.
– Касиииво, – всплеснула руками малая.
– Руки покажи, – обратилась ведьма к хранителю.
Он протянул к ней открытые ладони, но она ловко проскользнула между ними и обняла его за шею:
– Добро пожаловать домой, любимый, – прошептала она.
У хранителя перехватило дыхание и он стиснул её в объятьях. Так просто. Он дома.
Ужин был сытный и обильный. Несмотря на очевидную стройность, ведьма ела прямо-таки как хороший мужик. Хранитель старательно скрывал улыбку, но такой аппетит ему нравился. Вкус к жизни. К тому же она делала это как-то вкусно, так же вкусно, как и готовила. Малая ела немного, но, наверное, так дети и едят, хранитель не знал. Детей у него не было. Где-то у плиты хрустел «кусяшками» Чейз.
Поначалу ели молча, день был долгий и все проголодались. Да и рагу с уткой было отменным.
– Там в коридоре… Это был морок. Он защищает от незваных гостей и гости говорят то, зачем пришли на самом деле.
Хранитель поперхнулся.
Ведьма засмеялась:
– Не переживай.
Хранитель не смог скрыть смущения.
– Всё хорошо, милый, – она протянула руку через стол и едва коснулась пальцами его руки.
Хранитель поднял глаза. Она смотрела на него с такой нежностью, что казалось, сама винит себя за эту лишнюю защиту.
– Прости, но я не могла снять защиту снаружи, я думаю, ты понимаешь. Я сегодня переставлю её и впишу тебя в нашу книгу.
Не показалось. Она действительно чувствует себя неловко, оттого, что неловко ему в её доме.
– Я не ради этого, пойми, – попытался он исправить ситуацию, ведь это он гость и она не обязана подвергать опасности себя и дочь ради него. Кто он, по сути… Не муж, не спутник жизни, не родня. Хранитель – абстрактная единица ещё мало знакомого ему мира, в котором он вроде живёт тысячи лет, но, чёрт возьми, ничего об этом не помнит. Ничегошеньки.
Она слегка прикрыла глаза и кивнула, соглашаясь. Убрала руку.
– Доедайте, ещё десерт, – уже другим голосом сказала она.
Хранитель головы не поднял от тарелки, хотя и чувствовал: она смотрит на него, пристально, чуть улыбаясь, чуть иронично.
«Не палимся, просто едим!» – скомандовал он себе, сосредоточенно ворочая вилкой рагу.
Глава 15. Кто мирозданье сотворил
Хранитель проснулся от того, что рука затекла. Он попытался её поднять, но понял: на ней спит она. Нельзя будить. Пусть спит. Он покрутил головой, чтобы хоть чуть-чуть размять мышцы шеи и проснуться. По телеку шла какая-то космическая муть. Дискавери. Спросонья не разобрать.
Где пульт? Где телефон? Часы? Который час?
Ещё немного покрутив головой, он увидел пульт на диване, почти в ногах у ведьмы. Не дотянуться. Да и незачем. И так хорошо. Он попытался сосредоточиться на телевизоре, чтобы отвлечься от замлевшей руки и дать ей выспаться. Какой-то седой улыбчивый мужик рассказывал что-то о квантовой физике, а хранитель перебирал в голове кадры прошедшего дня.
Как-то всё было невероятно и просто. Так легко и органично, что это пугало. То ли так и должно быть, когда это всё настоящее, когда нет необходимости ничего изображать. Играть, распушать хвост и делать авансы. Всё ровно так, как будто они прожили уже рядом жизнь, большую. Очень большую, и всё идёт легко и просто. Легко и просто. Просто идёт своим чередом. Но ведь это их первый день вместе и они даже не решали и не обсуждали. Что он будет, этот день. Они просто в нём живут и не расстаются и даже не обсуждают, что кому-то – ему – пора бы домой. Наверное, так и должно быть. Нет, точно. Так и должно быть. У всех. Как только это приходит, ощущение, что ты на своём месте. Всё. Надо всё бросать и оставаться. С теми людьми, которые тебе его дают. Не дарят. А дают. Безоплатно, безвозмездно. Всё. Ты дома.
Сколько времени прошло, он не знал. Перед глазами проносился ушедший день, периодически к нему примешивались кадры из телека, где неслись в космосе бесчисленные звёзды и планеты, клубился какой-то разноцветный туман, что-то пульсировало и рвало мироздание на части. Ему хотелось разбудить ведьму и спросить, что из этого правда, а что учёные придумали по незнанию. Но боялся. Представлял, как она с ухмылкой пристально смотрит в экран, порой широко улыбается, когда оттуда проповедуют какую-то вселенскую чушь. Она ведь знает, как оно там. Точно знает, где на незримых просторах Вселенной скрыт тот самый Исток, как он выглядит издалека и как изнутри. Хотя, если верить тем же учёным, центр мироздания от нас неизмеримо далёк и как бы он не выглядел на самом деле, нам в телевизоре покажут только красиво раскрашенную фантазию киношников в купе с возможностями компьютерных программ. И никто ныне живущий так и не узнает, как он выглядит, Исток, на самом деле, только если не окажется у Него. Или в Нём.
Ведьма пошевелилась, повернулась на спину и медленно лениво потянулась.
– О, я отлежала тебе руку, прости, – она приподнялась на локте и посмотрела на своего хранителя. – О чём думаешь?
– Как правильно: в Истоке или у Истока?
– Серьёзный вопрос. Доберёшься до дома, сам поймёшь. Он будет в тебе, а ты в нём. Это неразрывно, едино, прекрасно.
– Странно это. Ты так рассказываешь, что хочется прямо бросить и умереть. Нет, ты не думай. Я не в прямом смысле. Просто пока не соображу, как ты… ну, туда попадаешь отсюда.
– Научишься. Поверишь, сам попадёшь. Это любовь. Абсолютная. Она чистая и безграничная. Вот эта безграничность и позволит тебе легко туда попасть. Дорога будет всегда открыта, ты всегда-всегда будешь чувствовать связь с домом.
– Эх, я тебя понимаю, но ничего не понимаю.
– Нормально. Всё придёт. Если честно, я сама не понимаю, почему с тобой так. Я тоже думала, что ты с самого детства будешь знать меня и искать. Это такое необыкновенное чудо, что просто не передать. Ты живёшь в предощущении его и вдруг через много-много лет встречаешь того, кого видишь во сне, встречаешь в мире духов. Ждёшь, когда сможешь вот так смотреть на тебя, взять тебя за руку…
Он нежно притянул её к себе и поцеловал.
– И это тоже… – прошептала она.
Хранитель закрыл глаза и почувствовал, как проваливается сквозь диван. Он глубоко вздохнул и было потянулся назад, чтобы избавиться от этого наваждения, но вдруг почувствовал, что тело его вертикально, хотя под ногами не было никакой явно ощутимой опоры. Он пошарил руками перед собой, повертел головой и вдруг сообразил, что глаза его плотно закрыты. Он размежил веки и обомлел. Вокруг него, буквально со всех сторон: сверху и снизу, слева и справа – был свет, что-то почти непрозрачное, неощутимое, искрящееся окружало его. Он с опаской посмотрел под ноги. Там тоже был белый искрящийся золотом свет. Хранитель осторожно переступил с ноги на ногу, подошвы не почувствовали никакой опоры. Его бросило в жар. Показалось, что сейчас он рухнет через этот белый туман куда-то в ещё более неизведанное, но почему-то не такое безопасное, как это.
– Что это? – откликнулся испуганный мозг.
– Исток, – прозвучало где-то в груди.
Хранитель схватился за сердце. Было странно, что голос звучит не в голове, ни откуда-то извне, а прямо в сердце. Даже немножко больно.
– Не бойся. Где есть любовь – боли нет.
Хранитель слегка скептично повёл бровью.
– Это не настоящая любовь. Это страх одиночества. Страх быть отвергнутым. Но не любовь. Разве Её любовь причинила тебе хоть каплю боли?
Странно как этот голос, почти напрочь лишённый эмоций, такой глубокий и ровный несколькими словами взорвал что-то в душе хранителя и разметал по всему его бренному телу. Боль, страх, одиночество, любовь, нежность, снова боль и рвущее душу счастье, отчаянье, ревность, жажда, желание, снова нежность, снова боль. Хранитель с трудом держался на ногах. Что происходило, он не мог понять. Перед глазами метались сотни движущихся картинок из его жизни, каждая несла глубочайший эмоциональный удар, как будто в одну секунду на него обрушивался весь тот шквал чувств, который можно было пережить за годы отношений, за месяцы болезни, за дни страданий и годы одиночества. На острие, на самом пике эти эмоции врезались в его сердце и душу как сотни огненных метеоров и рвали всё внутри в клочья. Лица, руки, слёзы, упрёки, поцелуи, объятья, удар, кровь, боль. Стук молотка о гвозди в крышке гроба. Вой ветра, визг тормозов, плачь и стоны. Волны боли своей и чужой накатывали одна за другой. Кровавый меч перед глазами, лошадь на дыбы. Водоворот, сиреневый небосвод с несколькими огромными лунами, падающее тело незнакомого существа в металлической коже. Какая-то синяя рука с шестью пальцами гладит мёртвое лицо. Взрывы звёзд, огонь, свинцовое море катит густые вязкие волны, они встают выше неба и сминают хранителя. Снова взрыв, падение с неба куда-то в изумрудное колышущееся нечто. Синее безбрежное небо, адский холод, горы выше облаков, спокойствие и безмятежность. Нежность, розовый закат, счастливые люди водят хоровод на берегу моря. Нет, это не люди, но они счастливы, они любят и любимы, от них исходит такая волна любви и нежности, что хочется бежать туда и нырнуть с головой. Руки поднимают из колыбели младенца, он смеётся и сучит ножками, старушка чертит в воздухе крест и вытирает слезу. По берегу реки в тумане бредут лошади – ночное, слегка влажно и зябко, вьются комары, безмятежное детское счастье, желание обнять землю. Космос, холод. Какая-то планета сверху. Безграничная любовь. Желание обнять её всю. Любовь. Абсолютная любовь к каждому живому существу на планете, травинке, букашке, человеку.
Хранитель едва держался на ногах. Он страдал физически. Выламывало кости, выворачивало наизнанку, казалось, даже волосы на голове болят. Внутри был просто ад. Хотелось вырвать сердце, чтобы оно не изрыгало из себя эти фонтаны боли и скорби.
– О, боже… Что ЭТО?! – прохрипел хранитель.
– Твоя жизнь. Ничего более.
– Я умер? Это чистилище?
– Это Исток, Хранитель, – тем же глубоким голосом ответило сердце.
Он с трудом перевёл дыхание и спросил:
– Не всё, что я вижу, со мной было. Кое-что вообще не про меня.
– Всё про тебя. Это твои жизни в миллиардах многомерных Вселенных Истока. Не на одной же ты Земле жил.
– Я ни разу не видел её. Но ведь мы всегда были вместе.
– Видел, я точно знаю. Не узнал. Она была женой и матерью, мужем и братом, полководцем и старцем, водила космические крейсеры и хороводы, сажала бандитов и цветы.
– Шутишь?
– Немного.
– То есть мы не всегда были парой? Ну, в смысле, как мужчина и женщина?
– Нет, конечно. Чтобы вернуться в Исток навсегда, надо испытать любовь во всех её проявлениях. Единственное условие: она должна быть абсолютной.
