Ольга Бруснигина
Рябина на снегу
– УУУУУУУ! – пел заунывную песню ветер, поднимая и неся с собой колкие угловатые снежинки.
Сухие, как песок, тонны снега укладывались в причудливые косы-барханы. Лютый мороз с приятельницей пургой буйствовал уже три дня. За это время все вокруг превратились в однообразную белую пустыню.
Из промежутка леса вышли волки. Хищники были в этом месте впервой. Серые остались последними от большой когда-то стаи. Сейчас волчья пара, скрепленная тремя волчатами-недопесками, навострила свои лапы мимо спящей деревеньки. В лучшие времена, живя на отвоеванной территории, полной мелкой живности, волки пребывали в сытости и безопасности. Зима в этот год приготовила для лесных обитателей серьезное испытание. Не только волкам пришлось подниматься с насиженного места. Из леса гурьбой повалила вся лесная братия, чувствуя великую опасность. Гул тракторов, рев бензопил лесозаготовки разносился по всей округе и заставлял бежать без оглядки. Деревьев становилось все меньше. Лесные прогалины светились насквозь, оголяя лежбища и потаенные норы.
Волки ушли последними. Их кочевой норов позволял продвигаться дальше в лес до тех пор, пока они не вышли на поля.
– УУУУУУУ! – продолжал гудеть ветер, заваливая худые серые бока волков горстями снега.
Вожак злился. Голодное урчание щенячьих животов преследовало весь путь. Два дня без еды. Пытался почуять носом добычу, но пурга делала попытки напрасными.
Наконец, удача: впереди маячил запах людского жилья. Подгоняемая голодом и стужей волчья семья потрусила быстрее. Щенки повизгивали, покусывая друг друга не ради игры, а чтобы вырваться вперед за желанным ужином.
Осторожные когтистые лапы оставляли отпечатки в рыхлом снегу, но их тут же задувало новой порцией снежной пыли.
Деревенские сторожа – собаки, почуяв дикого зверя, лаем на миг остановили серые тени. У хищников не было другого пути, другого шанса выжить в эту неспокойную ночь.
РЯБИНА.
– Олюшка, подымайся!
Бабушка ласково потрепала по взлохмаченной макушке.
– Ну, баб!
– Вставай, говорю! – стащила бабушка ватное одеяло с кровати, – за окном уж свет. Выряжайся скорее, да выходи в сени.
– Баб, еще капельку!
– За ноги да об пол, – своей любимой поговоркой проговорила старушка и начала щекотать голые девчачьи ступни.
Оля поскулила маленько, выставлять босые ноги на пол не хотелось. Утром белые не крашеные половицы казались кусками льда. Самыми кончиками пальцев ног провела по полу, подтягивая плетеный тряпичный круг, который бабушка плела два вечера.
У порога на вешалке девочка подхватила цигейковую шубенку. Напялила ее на себя, отмечая, что рукава стали еще короче, чем в прошлую неделю. Рукава малы, а сама шуба почти до полу, заступить можно. Так бывает, когда одежда с чужого плеча. Пуговицы, разного цвета и размера, оказавшиеся случайными соседями с легкой бабушкиной руки, выпадали их разношенных петель. Оля не переживала по этому поводу, привыкла подпоясываться узким зеленым кушаком, вырезанным из мужского шарфа.
Шапка неизвестного меха лежала на выступе печи. Ее странный цвет бабушка окрестила «бурым». Вместо завязок предыдущие хозяева незатейливого головного убора круглой формы, пришили кругом резинку. Когда шапка оказывалась на голове, Оля перекрещивала резинку и закидывала наверх. Такая манипуляция крепко закрепляла «бурку» на голове, отчего та не съезжала на глаза и не сползала на бок.
Стоптанные валенки давно стали малы. Они и так были после старшей сестры, впрочем, как и вся остальная одежда. Пальцы ног собирались в кулак, пытаясь уместиться внутри.
– Ай, – вспомнила Оля, – когда была полностью готова к зимней прогулке, – я же без штанов, а валенки – на босу ногу. Да, чай, недолго!
Бабушка, нетерпеливо суетилась в сенях, собирая корзину.
– Без варег пойдешь? – спросила она.
– Дак, тепло ж!
– Тебе всегда тепло! Простуду не чуешь, а потом вылечить не знаешь как.
Бабушка шагала широкими шагами по рыхлому сухому снегу. След в след за ней угадывала рослая пятилетняя внучка: смышлёная не по годам. Широкие голенища грубых войлочных валенок шлепали по худеньким голеньким ножкам до тех пор, пока валенки полностью не наполнились утрамбованным снегом, который неминуемо начал таять от тепла и тоненькими струйками заливаться под пятки. Ощущения водяной лужи в обуви был неприятен, но девочка боялась сказать об этом, поскольку знала, что бабушка в гневе обкричит и вернет назад.
Рябина, сплошь покрытая яркими ягодами, росла возле заброшенного амбара позади деревни. За ягодой бабушка собиралась идти пораньше, до снегу, но вышло так, что он пришел неожиданно и валил двое суток.
– По первому морозу надо было, – ворчала старушка, устав барахтаться в сугробах, – счас допрем, а там рябины – кот наплакал.
– Да, уж, – привыкшая к бабулиным присказкам, согласилась Оля.
– Чай, выклевали всю, – продолжала бабка.
– Кто?
– Знамо, кто – рябиновки да сороки, а то и галки. Хоть бы пособачей тропе идти, а то взопрела я ногами снег месить. Надо было прежде санки толкать, лыжню делать.
Рябиновый куст был нетронут. Чудесное сказочное зрелище величия природы, ее совершенства, было воплощено в контрасте красного и белого. Рдеющие ягоды манят оголодавших пичуг, многочисленными стайками клевавших природное лакомство.
Бабушка расстелила на снег старое линялое покрывало, которым весной укрывали рассаду.
– Давай, Олюшка, я нагинать ветки стану, а ты ломай. Да гляди крупные ветки не смей, кисточками бери.
Оля сжала маленькие ручки в кулачки и стала согревать их своим дыханием. Покрасневшие пальчики горели огнем от знатного морозца.
– Непослушница! – заругалась бабушка, – говорила тебе про вареги! На – мои.
– Куда мне? – удивилась Оля, – большие они, спадут. Если глубоко увязнут – до весны не найдем.
– Если найдем, – возразила бабушка, – мыши на гнездо утащат.
– Баб, а рябины сколь брать будем?
– Ведра хватит, не мясо ведь – сыт не будешь.
Полновесные гроздья, сброшенные на покрывало детскими ручонками, перебрались в ведерную корзину.
– Ай, озорница, мимо наметала. Погляди, сколько зря ягоды пропадет.
Оля не была глупой девочкой. Вкусные ягодки малинки или черники уплетала за милу душу, чего нельзя сказать о горькой рябине. Осенью, соблазнившись красивым видом изобильных ягод, опробовала на вкус. Едва первая ягода лопнула на языке, девочка выплюнула ее на землю. Такие мытарства на морозе по этой причине девочке были непонятны.
– Чего не пробуешь? – спросила бабушка, – отведай!
– Не хочу!
– Возьми, – протянула бабушка самую красивую гроздь.
Олюшка зажмурилась, от воспоминаний о горечи и мотнула головой.
Бабушка тем временем с удовольствием смаковала ягоды, да так заразительно, что у Оли от зависти слюнки потекли.
Она сама сощипнула с дерева самую крошечную рябининку и осторожно положила в рот. Замороженная ягодка моментально оттаяла, одаривая кислым, приятным вкусом.
– Вкусно!
– Еще бы! Горечь мороз забрал. Гляди, больше не ешь, горло застудишь, а там и до нутра дойдет.
– Куда дойдет?
– В грудину.
– Сюда? – спросила Олюшка, прикладывая руку к животу.
– До кишок, думаю, не дойдет. Чуть выше бери.
Оля всегда отличалась своенравным характером. Упрямая, делала все наперекор, не потому, что хотела навредить или позлить, а чтобы показать свою взрослость и самостоятельность.
Подхватив с упругих веток ядреную морозную кисть, расщелушила по ягодке и принялась жадно всасывать, прищелкивая язычком.
Лопнула очередная оттаявшая рябининка и разбрызгалась ярким соком на губы и щеки девочки.
– Мало тебе конопушек? – рассмеялась бабуля, – еще рисуешь.
