Ольга Устинова
Цена тишины

«Кого еще?» спрашивали они. «Бога», отвечал я против воли.

Что-то во мне с ними коммуникировало. И я не мог остановить это что-то.

«Допрос», шипели они. Я пробовал молчать. Но это что-то, мне неизвестное, давило на меня изнутри и выпихивало из меня слова.

«На-ка-за-ние», шептали они, но и это мне ничего не объясняло.

Утром вошла Эллочка, впорхнув бабочкой. «Как спал, милый? Она присела ко мне на постель и собиралась меня облапить. Я толкнул ее в ненависти. Она упала на пол и пристально на меня смотрела: «Это пройдет», сказала она и вышла вон.

Через какое-то время в доме наступила тишина, после хлопков парадной двери.

Я ждал что будет. Довольно долго ждал. Я думал: про меня забыли. И в конце концов решил выяснить где все. Я оделся и пошел в гостиную. Все тот же угар сигаретного дыма, бутылки повсюду, за столом сидела Изабелла.

«А где все?» спросил я.

«Уехали в Ершалаим», ответила она, на меня не глядя.

«А что они решили обо мне?» спросил я.

«Ты свободен идти на все четыре стороны».

Я сказал: «Я хочу вернуться в Нью-Йорк».

«Вернись», она пожала плечами.

«Ты же знаешь, что у меня нет денег», сказал я.

«У меня тоже», сказала она.

«На что же они рассчитывают?»

«На твое благоразумие», ответила она.

«В чем это заключается?» спросил я.

«Женись на Эллочке. У нее есть деньги. Поедете вместе в Нью-Йорк. Она спит и видит американского жениха».

Я завопил: «Я не люблю Эллочку. Я люблю тебя… Я предлагаю тебе побег».

Она уставилась на меня и какое-то время меня изучала: «Что ты еще мне предложишь? Сам сказал, что у тебя ничего нет».

Она еще подумала и сказала: «Сдайся. Может быть что-нибудь у нас и получится. На тебе большая цена».

Я сказал: «Мне все равно какая. Я не раб».

«Ты уже ходишь в рабах. Только ты этого не знаешь. А я – твой инструктор. Я знаю».

Я подошел к ней близко. «Ты не такая как они. Ты не окончательно потеряна. Давай мы с ними поборемся».

«Упаси тебя господи». Она смотрела мне в глаза и мне становилось страшно. «Ведь они – бандиты».

Только теперь я понял, что заперт в безвыходную ситуацию. И моя внезапная влюбленность оказалась замужней женщиной, и мне рядом с ней нет места.

Я взял начатую бутылку, не взглянув чего именно, решительно налил себе в стакан, и сказал тост: «Ты не можешь меня любить, но ты можешь меня убить. Убей меня, Изабелла, женщина с неправдоподобно красивым именем. Ведь вам, бандитам, это ничего не стоит».

Изабелла подняла свой недопитый стакан и сказала: «Очухаешься, ничего. Сейчас ты на коленках, вслед за мной, поползешь в Ершалаим, там видно будет что с тобой сделают».

Мне стало невыносимо больно от такого безразличия. Я взял ее висевшую на спинке стула сумку, открыл молнию и нашел то, что искал – оружие. Мини-пистолет. Я даже не поинтересовался маркой. Она сказала, за одну минуту осипшим голосом: «Положи оружие. Или ты не знаешь, что оно иногда стреляет?»

«И сколько же раз ты его употребила, Изабелла?» спросил я тихо.

«Не твое дело. Ты во всяком случае в безопасности. Пока. А если Виктор узнает, что ты направил на меня пистолет, тогда уж тебе точно не жить».

Я протянул ей пистолет и сказал: «Стреляй».

Она взяла пистолет, наставила его на меня и нажала курок. Был щелчок и ничего больше. У меня отчаянно заболело сердце. Изабелла вертела в руках пистолет: «Какая неудача», ехидно сказала она. «Он оказывается не заряжен. Ну как? Тебе еще все хочется умереть?»

Только что переживший момент смерти, начинает ценить жизнь. Теперь уже я сказал сипло: «Едем в Ершалаим».

Она сказала: «Не раньше пяти вечера. Когда жара спадет. На столе алкоголя залейся. Давай пить. Я организую закусь».

Она сходила на кухню и притащила разнообразие консервных банок. Мы пили из бутылок и ели из банок за неимением чистой посуды.

Я объяснялся ей в любви. Я хотел запомнить эти часы нашего уединения. Впереди был мрак.

Она сказала: «Только не пытайся меня использовать для информации. Я тебя сюда не приглашала. Мы ждем Тригера. И о нем я тебе тоже рассказывать не буду. Я тебя с ним не знакомила.»

Я спросил: «Кто я для тебя?»

Она, не улыбаясь и не ехидничая, спалила меня взглядом чернейших глаз и выдохнула одно только слово: «Раб».

Я не поверил, что она это серьезно. И ответил: «Не могу. Не те гены».

Ах, как она красиво расхохоталась. «Ладно, считай, что я шучу, если тебе так будет легче. Утешаться будешь с Эллочкой. Она предназначена тебе в жены». И съязвила: «Вы кажется уже познакомились поближе». И опять расхохоталась.

Мы оба уже прилично набрались. Я взял немытый стакан, наполнил его и выплеснул ей в лицо.

Я перепугался того, что сделал. Вид у нее был жалкий. С расползающимся макияжем и обвисшими на лицо мокрыми прядями.

Она схватилась за пистолет, но передумала. Убить человека в центре Тель-Авива, средь бела дня – это чревато.

Она сказала: «Браво. Ты проявляешься. И быстрее чем я думала». И ушла в ванную комнату, приводить себя в порядок.

Из сказанного я ничего не понял. Но испытал облегчение, решив что пронесло.

Оставшееся до пяти время мы дремали на диване, на приличном расстоянии друг от друга. Я закрыл глаза. Мне мерещился кошмар. На меня из какой-то центральной точки под потолком конусообразно падали черепа. Каждый из них нацеливался мне в лицо, грозя впиться в меня приоткрытыми челюстями. Почти достигнув моего лица, они исчезали. Растворялись в воздухе. Мне казалось, что я чувствую смрад из их открытых челюстей.

Я открыл глаза. Изабелла лежала, как если бы спала, с ровным дыханием. Я позвал: «Изабелла… Изабелла… я брежу» Она повернулась ко мне спиной, пробормотав: «Пить надо меньше».

Я старался больше не закрывать глаза. А в пять часов она поднялась и сказала: «Поехали».

Я застегнул обысканный чемодан, а Изабелла взяла только сумку.

* * *

Изабелла объяснила, что нужно взять шерут – автомобиль на четырех пассажиров и водителя, курсирующий между городами. Стоянка была возле рынка.

Потная толчея на рынке и вокруг раздражала. Я боялся потерять Изабеллу, и ей пришлось взять меня, как мальчика, за ручку.

У стоянки шерутов Изабелла выясняла какой из них идет в Иерусалим. Подошедший к нам шофер предложил садиться в машину. Там уже сидел старик в черной шляпе, с длинной седой бородой. Он что-то залопотал на Идише. Изабелла ответила, убеждая его в чем-то. Мне она объяснила, что для них я – ее муж. Иначе старик, как ортодоксальный еврей, не может сидеть с ней рядом. Я кивнул старику, что, мол, все в порядке.

Шофер привел еще одного пассажира, чтобы получилось на четверых и мы поехали. Осторожно пробираясь в толпе, пока не оказались на прямом шоссе до Иерусалима. Открытые окна шерута не спасали от жары. По непонятной для нас причине шофер не включил кондиционер. Изабелла высунула голову в окошко, чтобы ее обдувало ветром, и ее волосы развивались как черный роджер. Старик бормотал молитвы.

Дорога пошла наверх между отвесных гранитных скал серо-стального цвета и скудной растительностью, пробивающуюся из трещин между глыбами. Солнце поджигало кварцевые вкрапления в камнях и скалы лучились. И картинка была фантастическая.

Изабелла усмехнулась, заметив мой телячий восторг: «Наслаждайся, дорогой. Не долго осталось». И сбросила меня этим опять в состояние растерянности и страха перед тем, что мне предстояло. Краски для меня поблекли. Я потерял способность им радоваться. Изабелла подхлестнула: «Скоро приедет Тригер и за тебя возьмутся». Я замкнулся в своем страхе. Спрятав его в себя поглубже. Не надо выдавать свою слабину.

В Иерусалим мы приехали к вечеру. Солнце уходило, ослабляя это пекло. «Грехов Ганурит», назвала Изабелла адрес для шофера. С полчаса мы покрутились между улицами и улочками. Изабелла расплатилась. И шофер уехал с бормочущим молитвы стариком и еще с кем-то, кто молчал всю дорогу.

Лифта в этом блочном доме не было. Я волочил свой чемодан – подарок Тригера, а Изабелла свою сумку на пятый последний этаж. Вход с лестницы был прямо в гостиную. Она оказалась сонным царством. На диване у окна спал Тригер. У меня сразу кольнуло в сердце – мрачное осознание опасности. Сработало и саркастическое предупреждение Изабеллы.

На полу, на пляжном полотенце, раскинул конечности бородач с нечесаной гривой темных волос. От его храпа жалобно позванивали стаканы на столе с пустыми и полупустыми бутылками, начатыми бутербродами и неизменными консервами.

«Это господин Дверной», представила тело Изабелла. Главный палач и серый кардинал. Не вздумай с ним повздорить.

Я поставил чемодан на стул и вгляделся в еще два живых трупа на полотенцах на полу.

«Это Левушка, бывший боец Цахала, фронтовик-танкист. Один удар – и кость у тебя переломана. По совместительству алкоголик. С ним не пей. Изувечит. А рядышком – придворный поэт по кличке Архангел. Автор бандитской поэмы «Иерусалимский карнавал». Всех нас туда включил. Язык острый и глаз точный. Ребята ворчат на его поэтические зарисовки. Кое-кто грозит посчитаться, но за ним герой Левушка. И Тригер не против. В общем, как выразился Архангел в своем «Карнавале» – «земля святая, жители не очень».

Четверка зашевелилась, просыпаясь от наших голосов.

Изабелла проводила меня в комнатку с небольшим диваном, на котором мог спать один с половиной человек. Там было закрытое в этой духоте окно высоко на стенке, журнальный столик у дивана с записной книжкой и огромной пишущей машинкой и шкаф с книгами и пустыми вешалками. Изабелла принесла мне мой чемодан. Сказала: «Поспи пока они не очухаются от жары и водки. Эллочка придет позже. Я пойду в другую комнатушку. Там есть матрас на полу, на нем спит Виктор. Попробую уснуть тоже. Бай».

Она ушла, а я открыл чемодан и вынул полотенце и чистую рубашку. Две эти маленькие комнатки были напротив друг друга, и между ними туалет с душем. Я принял холодный душ, переоделся и улегся на диван.

Сразу нахлынула темнота перед глазами. С вспыхивающими и гаснущими серебряными звездами. По телу прошел озноб. Голос в моей голове, откуда-то взявшийся, произнес: «Игра-угадай-ка. Сколько жить осталось?» Я испытал непреодолимое желание немедленно ответить. Я сказал: «Пошел вон. Откуда я знаю?»

Голос сказал бесстрастно: «Будет наказание». И исчез. Я ухнул, как с высоты, в темень сна.

* * *

Я спал беспокойно. Нашептывали в уши голоса: «Ты с на-а-ми», «Ты теперь с на-а-ми». «Ты наш». Я отбивался: я твердил: «Нет». «Нет и нет». «Никогда». Они говорили: «Уви-и-дишь-ш».

И между собой: «Держится».

И снова перед глазами ночь и бездушные звезды.

Я проспал до позднего вечера.

Когда я проснулся, то услышал неясные голоса в гостиной. И звяканье стаканов о бутылки.

Прислушавшись, я уловил, что разговор идет обо мне. Женские голоса встревали к неудовольствию мужчин. Среди них была ненавистная Эллочка. Она пищала: «Он ни на что не способен. Безвольный как воск. Из него ничего не получится. Я его не хочу».

Голос Тригера: «Мадам, вас не спрашивают чего вы хотите. Вам все равно с кем спать, кого ублажать. Ваша задача держать его в счастьи и неведении. Командовать парадом буду я – через Изабеллу. И не забывайте про Живатрам. Их надо убедить, что все получится. Это уже моя задача. Они должны нам платить. Мы привезли серьезную добычу. С его способностями мы заработаем миллион. Так что иди – буди его и объяснись ему в любви».

Она скользнула в дверь, в темноту моей комнаты, присела на кровать, оперевшись на руку за моей спиной, так что я ощутил себя как бы в ее объятии, и зашептала страстно: «Все в порядке, милый. Я люблю тебя. Мы будем вместе до самого твоего Нью-Йорка. Ты ведь хочешь вернуться? Мы вернемся вместе. С тобой ничего не случится пока я рядом. Мы поженимся. Мы такая хорошая пара. Сейчас мы вместе уснем и всегда будем спать вместе». И она втиснулась рядом со мной в эту тесную люльку.

Я сказал: «Я не знаю что происходит, но одно точно: я не хочу с тобой спать».

Она сказала: «Я тебе уже все объяснила. А о хамстве забудь. За каждое оскорбление и неповиновение будет наказание».

Я почувствовал резкую нехватку воздуха. Сердце сжалось как будто его втиснули в кулак. Я был на грани обморока.

«Понял?» съязвила Эллочка. «На первый раз прощается».

Меня отпустило. Мы долго молчали. Эллочка поглаживала мою грудную клетку. «Спи. Спи, усни», нашептывала она. «Тебе ничего не надо знать. Только слушаться».

В полной безысходности я отключился.

* * *

Утром луч солнца попал мне в глаз и я проснулся. Попытался все вспомнить и содрогнулся от отвращения. На мне была эллочкина слюна. Она меня лобызала ночью. В комнате ее не было.

Я встал. Натянул одежду на голое тело и вышел в коридор. Дверь комнатки напротив была закрыта. Я прошел на кухню. Здесь была Эллочка. На столе стояли две тарелки с омлетом и две чашки с кофе. Эллочка сияла. Я был в ее власти. Она хотела меня как мужа. Так она объяснила мне ночью. А я ее ненавидел. Я даже назло ей не причесался в ванной комнате, перед тем как съесть омлет. Ее ничего не смущало. Или она надеялась меня поломать, взяв в плен беззащитного.

И тут я услышал посланную мне мысль: «Не чурайся, неряха. Ты мой муж теперь. Отвечай. Ты меня любишь?»

Случилось невероятное. Голос в моей голове ответил: «Да». Я замер, парализованный страхом. Эллочка бросилась мне на шею: «Я знала. Я знала, что это так будет».

Я не был этим голосом. Откуда он объявился?

Дальше я услышал в голове: «Не торопи его. Спугнешь».

Голос Эллочки: «У нас мало времени. Он подчиняется».

Я разозлился и услышал как сказал: «Пошла вон, дура. Ненавижу».

Эллочка погрустнела. Но затем послала мне предупреждение: «За это будет наказание».

«Иди ляг, полежи», сказала она вслух. «Ты еще слаб».

С радостью от нее избавиться, я вернулся в нашу комнатку и улегся на диванчик, и закрыл глаза. Я увидел темноту и помаргивавшие звездочки, как на главном экране компьютера. Откуда-то из глубины этого пространства вырисовалась змеиная голова с открытой пастью и начала быстро наплывать на меня в атаке. Яд капал с ее языка. Я испытал чувство страха. Она была так правдоподобна.

Я услышал голос: «Еще немного и она тебя ужалит и задушит. Сдайся?»

Я молчал. Я весь был чувством страха, но упрямо молчал. Эллочкин голос сказал: «Как хочешь». Я услышал шипение. Целая стая меньших по размеру янтарных змей появилась вокруг центрального змея, нацелившись на мое лицо. Голос повторил: «Сдайся». Я молчал.

Неожиданно Эллочка расхохоталась и сказала во мне: «А ты молодец. Не из пугливых. Ладно. На второй раз прощается».

Змеи испарились вместе с синим фоном и звездочками. Я остался в свете ворвавшегося в комнату солнечного утра. Я услышал как сказал: «Да будет Свет».

Эллочка посуровела: «Мы подумаем что с ним сделать, с твоим светом» и вошла в комнату. «Вставай. Мы идем на прогулку».

Я встал с кружащейся головой. Проходя мимо кухни, я увидел сидящую за столом и поглощающую омлет Изабеллу. От нее шел мессидж: «На первый раз неплохо, кид. Пошли ее подальше». И послала Эллочке: «Не ревнуй. Мы еще посмотрим».

Дверь во вторую комнату была открыта. На полу, на матрасе, валялся Тригер. Главных экзекуторов – Асса и Дверного нигде не было. Значит, я могу передохнуть. Он помахал мне рукой. Я не ответил и услышал в себе: «Хам». Не поздоровался я и с Изабеллой, поскольку она на меня даже и не взглянула.

Выходная дверь была на замке. Эллочка открыла ее своим ключом. Мы покинули бандитское логово и спустившись на первый этаж вышли в пекло улицы.

В парке. Спустившись с холма Грехов Ганнурит, мы погрузились в тишину и прохладу. «Приляжем», игриво пригласила Эллочка. Мы растянулись на траве рядом друг с другом. Кто посмотрит – решит: влюбленная пара. Я закрыл уставшие глаза и оказался в темноте самого себя. Опять полотно синевы и на нем – помаргивающие как игрушки на елке все те же доброжелательные звездочки. Я был спокоен от безнадежности. «Попал к ним в лапы. Что им надо? Что надо от меня этой сексуальной кукле намазанной?»

Неожиданно я услышал в себе ее голос: «Стать твоей женой, милый». Она положила руку на мою грудную клетку, а голову – мне на плечо. Я поднялся и отодвинулся. Она говорила со мной, как верные собачки с хозяином. И меня впервые не хватило на то, чтобы ее оттолкнуть. Она рассмешила меня своими ночными выкрутасами. Сексуальная атака началась вчера вечером. Я терпел, но все равно отключился в сон с тоски и злости.

Она поцеловала меня в щеку и задала неожиданный вопрос: «Ты меня любишь?» Я отодвинулся и сказал: «А это тебе зачем?» И услышал в себе: «Полюби меня. Откройся сердечком», и впилась в меня губами. Я не отодвинулся, но хамить не стал. Слово «люблю» всегда было для меня священно. Я услышал: «Молодец. Еще немного и ты в меня влюбишься». Это меня отрезвило. Наглости в ней был беспредел. Я спросил: «Зачем ты со мной разговариваешь в голове?»

Она преподнялась на локте: «Вот это да. Ты о чем?»

Я сказал: «О том, что ты посылаешь мне в голову».

Она сказала, поглаживая мне грудь: «Маленький мой, да ты больной оказывается. И давно тебе это мерещится?»

Я огрызнулся: «С тех пор как встретился с тобой и вашей компанией».

«Ну и ну-у» протянула она. «Дело плохо. А врачи что говорят?»

«Слушай», сказал я, «оставила бы ты меня в покое. Ты мне не нужна. Это я тебе зачем-то нужен. Но тебе не удастся свести меня с ума».

«Удастся», раздалось у меня в голове.

Я вскочил: «Пошли отсюда».

Она нехотя поднялась: «Как хочешь, милый».

* * *

Когда мы вернулись в квартиру, Эллочка осталась в гостиной а я ушел в комнату, надеясь, что она устала и я ей не нужен. Она начала рассказывать голодной аудитории о том, какая у нас была сексуальная ночь.

Я слышал это из комнаты и удивлялся непреодолимой подлости этой королевы секса.

Каждое утро повторялось как ритуал: Эллочка вела меня в парк «для моего здоровья». Мы укладывались на спинах в высокой траве. Солнце останавливалось прямо над нами и распускалось душем, поливая сквозь листву приютившей нас липы. Я закрывал глаза, игнорируя Эллочкины ласки.

Сегодня перед моими закрытыми глазами поплыли фантастической раскраски деревья, трава, цветы, все ожило и все излучало угрозу. Я им не нравился, Я втерся к ним, в их царство, и они были готовы защищаться.

Почувствовав как я напрягся, Эллочка спросила невинно: «Ты чего-то боишься, милый?»

Обескураженный, я не стал выступать перед ней, гадиной, с обвинением, что она упражняется, пытаясь выбить меня из баланса раз и навсегда. И зависеть от этого постоянного страха, где якобы только она одна могла прийти на помощь.

«Ты опять плохо себя чувствуешь? Опять что-то мерещится?» Она вполне правдоподобно разыгрывала участие.

Кончалось одним и тем же – «Пойдем отсюда», огрызался я как беспомощная крыса в пожаре.

«Конечно, конечно». Она заторопилась, подымаясь с травы и протянув мне руку. Вполне вовремя, потому что у меня закружилась голова.

* * *

Когда мы на сей раз вернулись в квартиру, в гостиной за столом сидела компания с Тригером во главе. Я молча прошел в свою комнату и улегся на наше ложе.

Я даже закрыл за собой дверь, оставив Эллочку в гостиной. Мне так хотелось побыть одному, чтобы никто за мной не наблюдал. Позднее я понял, что никакого такого угла у меня теперь нет.

Из гостиной, как я услышал, Тригер потребовал у Эллочки отчет о моем поведении. Эллочка запела блаженно. «Он такой ненасытный, Всю ночь мне спать не давал. Честное слово, я больше не могу. Ну вы подумайте, какая страсть».

Меня начало тошнить, но раздался дружный хохот и я превратился в комок злости. Сердце заныло и стало страшно, что я умру. Эллочка вошла, присела ко мне на диванчик и сказала заботливо: «Все в порядке, милый. Не надо нервничать. Тригер тобой доволен».

Я мог сказать ей, приказать даже в своем озлоблении: «Уходи. Ты мне противна». Но что толку. Их много. И то, что там Изабелла, холодная и непробиваемая, больше всего унижало меня. Моя беспомощность покрывала меня стыдом. И тогда я почувствовал и решил, произнеся это в себе громко и четко: «Я хочу умереть».

Эллочка смешалась. Она сказала укоризненно: «Разве легче умереть, чем подчиниться? Я хочу, чтобы они начали тебя бояться. Потому что ты – сильный. Никто из них так не силен как ты. И твоя Изабелла это увидит и тебя зауважает. А я буду гордиться, что я – твоя жена. Хотя ты ее и любишь. И вообще, когда динозавр щиплет травку, это смешно. Ты динозавр, милый. Тебе большие дела надо делать. Тригер это понял и завербовал тебя к нам. Деваться тебе некуда. Наши везде. А у тебя – ни копейки даже на автобус чтобы удрать. Тригер тебя открыл и теперь не выпустит. Тригер – он железный. На нем много дел, больших и маленьких. За тебя он хочет миллион. Ты будешь его произведением искусства. Он – твой Пигмалион. И не ярись, устанешь и сдашься. Выбора нет».

«Есть», разозлился я. И заорал так, что через открытое окно меня наверно слышал весь дом: «Я хочу умереть!»

Эллочка, дрянь такая, опечалилась: «Ну хорошо, я доложу. Хотя он, конечно, тебя слышал. Берегись теперь».

Она ушла, прихлопнув дверь. Я улегся обратно и закрыл глаза. Передо мной, все мое внутреннее зрение затопило черное поле.

Где же мой Свет? Удивился я. И тут понял: меня убивают особой изощренной пыткой – пыткой мрака, где не может выжить душа человеческая. Я робот.

Ну конечно, как же я не догадывался? Охотники за душами.

Я услышал в себе голос Тригера: «Не строй безумных догадок. И не вздумай кому-нибудь жаловаться. Тебе все равно никто не поверит. Выходи лучше на чай с водкой. Побеседуем».

Я понял: надо притворяться. Время покажет кто кого. Подождем когда они перестанут запирать меня в квартире. И пошел в гостиную.

К моему удивлению, в ответ на эти мысли, во мне раздался громкий смех команды. Голос Тригера сказал: «Поздравляю. Ты только что сам себя продал. Слышно каждое твое слово. Меня или других, к примеру, ты не услышишь, если на то будет моя воля. Все потому, что я мыслю, а ты маразмируешь. Иди чай пить, придурок».

* * *

За прямоугольным столом без скатерти сидела компания. Почему-то не было Изабеллы и Виктора.

Судя по блеску глаз и румянцу щек все достаточно зарядились спиртным На столе стояли в ожидании начатые бутылки водки. Конечно русские консервы и хлеб. И никакого чая.

Тригер меня представил: «А это наш новый товарищ. Оторвался от наук в Нью-Йорке и теперь не хочет возвращаться домой. И даже решил жениться. Эллочка от него без ума».

Эллочка нахально прижалась к моему плечу: «Он такой милашка».

Я отодвинулся. Компании это не понравилось. В воздухе гудело неудовольствие. Эллочка и глазом не моргнула: «Он стесняется». «A-а», они захихикали. «Смелее, парень. Здесь все свои. А ты гляди».

Гитарист пропел, а остальные подхватили из Окуджавы: «Не обещайте деве юной любови вечной, навсегда».

От запаха водки меня замутило. Но они бросились хохотать и угощать меня: «Выпей, не обижай компанию».

Эллочка взяла полную рюмку, поднесла мне ее к губам и буквально влила внутрь: «Сейчас станет хорошо, милый» проворковала она мне на ушко.

Мне нельзя пить. Я дичаю. Не соображаю сам что делаю. В голове помутнело и мне захотелось перевернуть стол прямо на них на всех, со всем его содержимым. Эллочка завопила в растерянности. Тригер сделал знак Ассу – громиле, который сидел во главе стола напротив Тригера. Асе встал и пошел на меня. Я выскочил из-за стола ему навстречу. Но он не собирался со мной долго разбираться. Обошел, обнял меня со спины, приподнял и хлопнул мной об пол.

Я слышал, отключаясь, как Тригер выговаривал ему: «Аккуратнее, Асе. Соседи слышат. Уже могли вызвать полицию. Кому это надо».

Тот оправдывался: «Я что, я слегка. Хорошо, что ты Дверного не позвал на помощь. Он бы ему все кости переломал».

Эллочка руководила транспортировкой меня в нашу комнату на диван. Было темно. Я падал куда-то вниз, крутясь как щепка в водовороте. Тошнило. Потом я вырубился. Никого и ничего.

* * *

Бог мой, куда меня занесло? Ведь нашелся же темный уголок, населенный чудовищами, и судьбой меня в него вдунуло и прикрыло вход позади.

Я ощущал себя в ловушке. Только чудо могло меня отсюда вывести. Я отупел с отчаяния и страха и только молился. Ни искорки, ни проблеска. Одна тьма. Я уснул. А может бредил.

Пришел волшебный овал, и по его орбите медальон плывущий вниз. Сирень, пропитанная светом. И в медальоне вписаны сияющие мы с моим мальчонкой у меня на руках. С коронами на голове.

Чистота и святость, и обожание друг друга. Это уже было и повторилось. Значит, им не удалось нас умертвить. А мальчик этот – мой сын. Молчание. Ведь слышат, а молчат.

Голос Тригера: «Рука не подымается. Сдайся».

Всхлипывает Эллочка. Я молчу.

Голос Изабеллы (откуда она появилась?): «Я в роли плохого полицейского, из нас двоих, допрашивающих. Спаси ребенка».

В растерянности я теряю дар речи, вернее, мысли. Меня отключают. Я в шоке. Сердце стучит где-то под горлом. Изабелла выступила как палач. Теперь у меня никого нет в стане врага. Я падаю в водовороте. Я надеюсь на смерть. Кажется, они это поняли. Меня отпускают.

* * *

С утра собралась вся компания. С Тригером во главе стола. Мы с Эллочкой на другом конце. Попили, поели и неожиданно Тригер адресовал мне вопрос: «Что будешь делать, герой?»

Я растерялся: «Как это?»

Тригер: «А так».

Я сказал: «Я хочу домой, к сыну».

Тригер: «Заслужить надо».

Я: «Вы привезли меня сюда насильно. Я вам ничем не обязан».

Тригер: «Обязан. Жизнью. Это я тебя до больницы дотащил в Нью-Йорке».

Я: «Этого не помню. В любом случае спасибо. Но мне надо к ребенку».

Тригер: «Ребенка не увидишь, пока не начнешь на нас пахать».

Я: «Лучше умру, чем стану бандитом».

Тригер: «А это пожалуйста».

Я подумал: «Если мне отсюда не вырваться, я не хочу смотреть на его погибель».

К моему удивлению Тригер ответил, как если бы я произнес это вслух: «Посмотришь, ничего. Должен – расплатись».

Я схватил со стола початую бутылку и швырнул ее в Тригера. Абы как, не целясь. Бутылка ударилась о его грудь и облила водкой до ног.

Тригер рванулся ко мне, но на нем повисли «рабы»: «Оставь, Тригер, оставь. Окна открыты, полный двор народа, полицию позовут. Не здесь, подожди».

«А ну, оставьте меня с ним вдвоем», ревел мокрый Тригер. «Я ему покажу как с начальством разговаривать. Уходите».

«Да зачем?» Им не хотелось уйти от водки.

«Я его сейчас убивать буду. Убирайтесь».

Растерянно, они просочились в дверь. Мы остались вдвоем.

«А ну-ка, подь сюда, герой».

Он поставил меня, не сопротивлявшегося, к стенке и нажал двумя большими пальцами мне на горло, под кадык. Остальные пальцы обняли мою шею вокруг.

«Вот так, мальчик, посмотрим какой ты герой». И вдруг нажал сильнее и сильнее. И дальше я не помнил, очнувшись в судорогах на полу. Я не сразу понял где нахожусь, пока он не спросил участливо: «Ну как? Нравится? Вставай-ка. Повторим», и поднял меня с полу, установив обратно вдоль стены.

На этот раз он продлил пытку удушением, нажимая и отпуская мое горло, до звезд перед моими глазами. Я медленно полз вниз спиной по стене. Но он не давал мне упасть. И я потерял сознание, стоя вдоль стены. Мое тело конвульсировало, когда он дал мне прийти в себя. Я опять не мог понять где нахожусь. Мое сердце сжало спазмой, и я рухнул.

* * *

Я очнулся на нашем диванчике и опять не мог понять, откуда мне знакома эта комната. Постепенно, переводя взгляд с предмета на предмет, я вспомнил и застонал. Сердце откликнулось болью.

Впорхнула Эллочка, свеженькая, из мира живых, и залопотала, залопотала. Что нельзя же так раздражать старших по званию. К тому же я всего лишь раб пока. Но она меня любит и ни в коем случае не будет обращать внимание на мои закидоны.

Я попробовал пошевелиться. Левая рука болела у плеча.

Я уснул. На меня, с вершины конуса и вдоль, падали черепа. Они стучали челюстями мне в лицо. Меня наказывали. Я умирал. Я становился одним из них. Я не понимал что происходит.

Утром я проснулся с Эллочкой под боком.

«Ну и..?» спросила она, поглаживая меня по щеке.

«Что ну и?

«Как дальше?» спрашивает.

«Я не знаю что вы со мной делаете».

Эллочка как будто ждала и получила то, что должна была услышать.

«Да ничего никто не делает», объявила она с энтузиазмом. «Ты просто болен, милый. Тебе все кажется. Тебе пытаются помочь. Тригер хороший целитель. Вот увидишь».

Это означало продолжение пытки.

В дверь громко постучали. Кто-то крикнул громко: «Хватит миловаться. Пора столоваться. К завтраку!»

Компания за столом уплетала жареную картошку. Конечно банки консервов и бутылки с злополучной водкой. Встретили как «родного». «Хорошо спалось, воскресший?» – Всеобщий смех. «Эллочка не подвела?» смех еще дружнее.

Эллочка включилась с восторгом.: «Он меня так любит, так любит. У меня уже никаких сил не осталось для секса, так он меня замучил».

Компания обрадовалась подробностям эллочкиной сексуальной деятельности и затянула песню, гримасничая в мой адрес: «И за борт ее бросает в набежавшую волну», или: «Только ночь с ней провозжался, сам наутро бабой стал».

Так они веселились, а я тосковал и с ненавистью поглядывал на Эллочку, не отстававшую от них в выпивке, когда можно будет уйти на покой.

В конце концов я не дождался сигнала «свободен» и ретировался как ни в чем не бывало в нашу с Эллочкой комнату, будто так и надо. Однако минут через пять моего приятного уединения вошел Тригер, красный от выпитого, изображая гнев на меня за непослушание.

«Так не годится», сказал. «Ты своей жизнью больше не командуешь, раб паршивый. Прежде чем удалиться – надо спросить согласие.»

Я сказал спокойно: «Я не раб. И ваших порядков не знаю».

«Узнаешь. Не рекомендую напрашиваться».

«Я извиняюсь», сказал я, чтобы отвязаться.

«А вот это – другой разговор», расцвел Тригер. «Не забывайся».

«Влепить бы ему», подумал я со злостью. И ситуация немедленно изменилась.

«А вот этого не надо. Ты ведь наверно жить хочешь», он стал еще краснее.

Я был потрясен. Неужели он слышит все мои мысли? А как остальные? Как много из них тех, кто слышит?

Тригер отозвался и на эту мысль: «Не беспокойся, на тебя нас хватит. Научись для начала прятаться» послал он мне в мозг.

Я молчал, уничтоженный. Я громко мыслю, вот в чем дело. Превосходная наживка для компании.

В дверь храбро поскреблась Эллочка. А эта? Что она слышит?

И услышал Эллочкин ответ: «Все, милый. Теперь ты мой. Тебе негде спрятаться».

* * *

Эллочка будила меня каждую ночь в три часа.

«Попьем кофе, дорогой», мурлыкала она мне, сонному, всключая свет. И уходила на кухню.

Мы пили кофе. Вместе с кофе я глотал возмущение эллочкиным хамством. Но в перепалку не ввязывался. Дороже обойдется.

«А теперь спи, дорогой. Спи, спи», кудахтала она, подпихивая под меня летнее одеяло, и гасила свет. «Это время учиться».

Я знал: «Сейчас что-нибудь начнется».