Ольга Тарасевич
Ожерелье Атона

– Номер осмотрел? – спросил Джамаль.

Уборщик кивнул:

– Да. Скорпионы, три штуки. Один заполз под простыню, и постоялец раздавил его. Два затаились возле кровати. И еще парочку нашел в общем коридоре. В остальных номерах чисто. Насекомые были очень большими. Таких специально разводят, чтобы делать сувениры для туристов.

Джамаль насторожился. Шансы, чтобы скорпион вот так вдруг попал в гостиничный номер, ничтожно малы. Ядовитые насекомые часто заползают в деревенские дома, но в городах их почти нет. Тем более таких, особо крупных, специально откармливаемых для усиления роста. Высушенных скорпионов в коробочках со стеклянными крышками можно приобрести в Хургаде на каждом углу. В том числе и сувенирных лавках отеля, где еще продаются и насыпанный в бутылочки разноцветный песок, и парфюмерия, фигурки богов, прочие мелочи. Но, может быть, Попов решил привезти домой живых скорпионов, и они расползлись по номеру?

Однако беглый осмотр комнаты не выявил никаких подтверждений энтомологических пристрастий покойного. Отсутствовал даже сосуд, из которого, предположительно, могли удрать насекомые.

И тогда начальник службы безопасности принял единственно возможное в этой ситуации решение: опросить в первую очередь русских постояльцев отеля. Земляки, как правило, легко находят друг с другом общий язык.

А начальнику службы безопасности «Aton’s hotel» было просто необходимо получить полную информацию об этом происшествии. В противном случае репутация отеля пострадает, уж конкуренты постараются объяснить произошедшую трагедию нерадивостью персонала «Aton’s hotel».

Уставившись в подготовленный сотрудниками службы размещения список гостей, приехавших из России, Джамаль потянулся к телефонному аппарату…

Девушка, значившаяся в списке как Лика Вронская, едва появившись в кабинете, забросала его вопросами на беглом английском:

– А почему вас интересует Виктор Попов? С ним что-то случилось? Вы полицейский? Следователь?

– Угомонись, – одернул ее спутник, тоже на английском. – Ты же слова человеку сказать не даешь!

– Так он же ничего не объясняет! Откуда мы знаем, зачем ему информация?!

Джамаль мысленно чертыхнулся. Какая активная туристка… И сразу же заговорила о полиции. Нет, к полицейским обращаться рано. Владелец гостиницы открытым текстом сказал: никакой полиции до результатов внутреннего расследования. Если в смерти Попова виноват персонал, то Джамалю предстоит сделать все для того, чтобы правда о произошедшем никому не стала известна. Конкуренция в их бизнесе жесткая.

– С Виктором Поповым, – нехотя начал начальник службы безопасности, – произошел несчастный случай. Он погиб. Мы проводим собственное расследование. У меня к вам большая просьба: пусть содержание этой беседы останется между нами.

И он коротко изложил хронику произошедших событий.

– Ну и дела! – присвистнул Паша. – Теперь ни за что спать не лягу, пока номер не осмотрю. Не повезло мужику. Как обидно-то, правда?

– Знаете, с Виктором мы не общались, – задумчиво произнесла Лика, явно вспоминая подробности разговоров с покойным. – Но он, честно говоря, сразу показался мне подозрительным…

Паша счел нужным пояснить:

– Понимаете, моя девушка пишет детективы. Творческая личность. Ей все кажутся безумно подозрительными.

Лика вспыхнула от возмущения и обиженно заговорила:

– Виктор всегда держался особняком от нашей русской группки. Сам к общению не стремился. На вопросы отвечал приветливо, но не более того. А еще я заметила, что он ни разу не появлялся на консультациях с гидом. Все приходили, расспрашивали об экскурсиях – а его не было.

Паша недоуменно пожал плечами:

– А если не интересовали человека пирамиды? Если он приехал просто на солнышке поваляться после напряженной работы? Ты такой мысли не допускаешь?

– А часто ты видел его на пляже? Я лично – только один раз. Причем он, кажется, сразу же обгорел и ушел в номер. Во всяком случае, на пляже он пробыл совсем немного времени…

Джамаль потер виски. Час от часу не легче. Чем же он тогда занимался, этот Виктор Попов? Разве что отсыпался в своем номере. Впрочем, есть ведь и такие туристы. Приезжают – и дрыхнут сутками напролет. Каждому свое.

Тяжело вздохнув, начальник службы безопасности поинтересовался:

– А вы не помните, может, у него были конфликты? С гостями отеля или обслуживающим персоналом?

Паша отрицательно покачал головой, а Лика уверенно заявила:

– Никаких конфликтов у него быть не могло. Я в этом не сомневаюсь. Он такой был весь… Ну не знаю, хоть к ране его прикладывай… Вежливый, предупредительный и вместе с тем… В русском языке есть такое слово – никакой.

– Не понял, – заметил Джамаль.

Лика на секунду задумалась, подбирая английские синонимы.

– Понимаете, человек, о котором сложно сказать что-то определенное. Обычно все просто. Один человек – хороший, второй – не очень, третий – вообще отвратительный. А вот какой Виктор – и сказать сложно.

– Теперь понял. Вы правы. Его вещи… Среди них не обнаружилось ничего личного. Никаких записных книжек, фотографий, книг. Он вам не рассказывал, чем занимается?

Лика и Паша только недоуменно пожали плечами.

И все же Джамаль узнал ответ на этот вопрос, сняв трубку зазвонившего телефона.

– За стенкой бюро, на котором стоит телевизор, мы нашли чехол. В нем оказалась винтовка с оптическим прицелом, – доложил сотрудник службы безопасности, получивший задание повторно осмотреть номер.

– Вам что-то сообщили, да? – поинтересовалась Лика. – Вы даже как-то повеселели сразу.

Джамаль уклончиво заметил:

– Не знаю, хорошие ли вы пишете книги, но в проницательности вам не откажешь.

Он сам уловил в своем голосе призывно-обволакивающие нотки. Симпатичная девушка. Если бы не дела и не парень рядом с ней…

– Объяснитесь. Вы ведь хотите, чтобы мы молчали про этот разговор!

– Шантажистка! – взорвался Паша. Вскочив с кресла, он схватил свою спутницу за руку. – Пошли загорать! Вы спросили все, что хотели?

– У него в номере нашли винтовку, – сдался Джамаль. – Но мне кажется, что ваши глаза тоже могут попасть прямо в цель. Хорошего вам отдыха в «Aton’s hotel».

– Ничего себе охрана в отеле! – воскликнула Лика. – Хотя чего еще ожидать?! Я обратила внимание: никто через ворота, установленные у входа в главный корпус, не ходит. Туристов много, все торопятся. А охранник никак не реагирует на нарушения. Тут не то что винтовку – бомбу в ваш отель пронести можно!

Выпроводив постояльцев, Джамаль разыскал телефон знакомых тележурналистов. Те сделали все в лучшем виде. Просто жертва бандитских разборок среди русских. И – ни малейшего упоминания о нерадивости сотрудников «Aton’s hotel».

С остальными русскими, отдыхающими в гостинице, Джамаль даже не встречался. Необходимости больше не было. К тому же чем меньше разговоров – тем лучше для репутации отеля.

В идеале, конечно, хотелось бы вообще избежать общения с прессой. Но Джамаль понимал: все равно информация уйдет, кто-то из сотрудников отеля проболтается знакомым или родне. Слухи дойдут до конкурентов, а уж они-то тогда такое раздуют! Гость умер! А персонал «Aton’s hotel» по этому поводу молчок!

Лучше уж задействовать знакомых телевизионщиков. Тем более что репутация русских известна. Что взять с бандитов?!

Глава третья

Вернувшись в номер, Вадим Карпов первым делом впился взглядом в загоревшее лицо супруги, выискивая на нем следы возможной измены. Света смущенно потупилась, и это Вадиму совершенно не понравилось.

– Что произошло? – бдительно поинтересовался он. – К тебе опять клеились арабы? Может, купим паранджу?

Она слабо улыбнулась, но голубые глаза смотрели встревоженно.

– Вадим, мне кажется, в нашем номере кто-то был, – тихо сказала Света.

– Почему? Что-то пропало?

– Нет, но запах…

– Какой запах?

– Не наш… Чужой, понимаешь?

Вадим облегченно вздохнул. Обоняние у жены и правда феноменальное, Света без проблем могла угадать название туалетной воды, которой пользуются окружающие. Но в номере же каждый день убирают, причем разные люди.

– Нет, – она продолжала настаивать на верности своего мнения, – запах чужой. Правда. Ребятам, убирающим номер, такая парфюмерия не по карману. Парфюм на бесспиртовой основе, очень легкий, едва уловимый. Похож на унисекс «One» от «Celvin Klein», но я не уверена.

– Так тебе есть чем заняться! Обнюхивай постояльцев! – пошутил Вадим, любуясь изящной фигуркой жены. Какая же она все-таки красавица!

– Бесполезно, – разочарованно протянула Света. – У тебя с собой сколько флаконов туалетной воды?

– Не помню.

– А я помню – два. А у меня пять.

– Слушай, не дури мне голову! – не выдержал Вадим. – Пошли лучше пообедаем. Кстати, я взял напрокат автомобиль, купил карту. Завтра вечером отправимся в Луксор.

– Уже завтра? – Света вздрогнула. – Ты же хотел потом, после общей экскурсии.

Да, он так и планировал: вначале осмотреть окрестности днем, прикинуть место предполагаемых раскопок, а потом вернуться туда ночью. Но экскурсия в Луксор только в субботу, а сегодня всего лишь понедельник.

– Понимаешь, не терпится, – признался Вадим. – Какой отдых, когда знаешь, что где-то рядом, возможно, зарыто сокровище.

– Мне нужно переодеться к ужину. Я быстро.

– Ясно. Значит, у меня минимум полтора часа времени.

Вадим достал из пакета, с которым он расставался разве что ночью, тетрадь в темно-коричневом переплете. И погрузился в чтение…

«Поломка оборудования в штабе командования оказалась совершенно незначительной. Я быстро поменял сгоревшие предохранители, проверил показания приборов. Датчики работали четко, как часы.

Полные губы переводчика Аль-Фарида под тонкой ниткой усиков расплылись в одобрительной улыбке:

– Молодец, быстро управился. Теперь, если проблемы возникнут, мы только тебя всегда вызывать станем. Пошли прогуляемся по Каиру. Машина за нами еще через два часа приедет.

Степень моей радости описанию не поддавалась! Студенческий восторг при известии о заболевшем преподавателе не идет ни в какое сравнение с перспективами увидеть нечто большее, чем раскаленная бескрайняя пустыня и экран электронно-лучевой трубки. Пески сводили нас, русских солдат, с ума. Так хотелось увидеть лесную опушку, речку. Хоть березку. Хотя бы ее веточку. Лишь один листочек! Кругом расстилалась пустыня, и иногда возникало впечатление, что песок приближается, приближается, засыпает целиком и полностью…

Стараясь не упускать из виду светлую, прилипшую к спине рубашку Аль-Фарида, я упивался звуками шумной улицы. Трещала арабская речь спешащих прохожих, отчаянно сигналили проносящиеся мимо автомобили (кстати, в большинстве своем советского производства).

А как заманчиво щекотали ноздри запахи жареного мяса и пряностей! Старцы с морщинистыми лицами, в длинных серых халатах, с платками на головах, дремлющие в тени навесов лавочек, казалось, перенеслись на площадь Тахрир со страниц восточных сказок.

– Дай фунты, дай пиастры! – набросившиеся, как саранча, чумазые мальчишки дергали меня за рукав. – В лавку, зайди в нашу лавку, получишь подарок!

– Лаа, шокрэн, – пробормотал я. – Нет, спасибо!

Аль-Фарид рассмеялся:

– Олег, по-моему, переводчик тебе не нужен. Ты уже сам говоришь по-арабски.

„По-китайски научишься говорить, прежде чем объяснишь египетским солдатам, как пользоваться нашей техникой“, – подумал я.

Но такие рассуждения лучше оставлять при себе. Египтяне обидчивы, как дети. Наш человек на аналогичное замечание плюнул бы и забыл. С египтянином можно испортить отношения из-за любой ерунды. Так что лучше помалкивать на темы, которые могут задеть самолюбие восточных людей.

– Что ты остановился? „Нил-Хилтон“ не видел?

– Да откуда у нас в Союзе „Хилтон“?! Не видел никогда таких гостиниц, – сказал я и тут же пожалел. Получается, вроде как недоволен своей великой социалистической родиной, находящейся на верном пути исторического развития.

А впрочем, чего скрывать, да – был недоволен, злился… Понятно, за что воюют египтяне – за Синайский полуостров, дельту и русло Нила, за те же пирамиды. Но что делаем здесь мы? Почему я должен париться в душном кунге, пеленгуя израильские самолеты? Мы стали заложниками высокой политической игры. Мы были просто пушечным мясом. И не стоит говорить о том, что рассуждать – не дело солдата. Мне кажется, те приказы, в которых нет логики, – они обсуждаются! Как же наивен я был, явившись в военкомат по собственному желанию…

У сверкающего здания отеля отчаянно потел швейцар в темно-синем костюме, в надвинутой на лоб фуражке с золотой окантовкой. В двух шагах от него, на повозке с понурым осликом, брызгалось оранжевое пятно апельсинов, сложенных высокой горкой.

У меня невольно вырвалось:

– Понимаешь, Аль-Фарид, я попытался представить лошадку у гостиницы „Москва“ – и у меня ничего не получилось.

– Каир вообще город контрастов. Когда-то на площади Тахрир было болото. Его осушили по приказу хедива Исмаила. Здесь даже своеобразную имитацию Парижа пытались строить. Там дальше уцелело несколько зданий в европейском стиле и мост Каср-эль-Нил. Хотя Восток всегда останется Востоком, и его дух не изменит никакая архитектура. Знаешь, а мне нравится наша жизнь – спокойная, неторопливая, размеренная. – Он бросил взгляд на часы и добавил: – У нас еще есть время. Покурим кальян?

Вспомнив о том, что, к сожалению, должен достойно представлять Советскую армию, я уточнил:

– Это же не наркотики?

– Ароматизированный табак. Пошли же, сам убедишься…

Он уверенно рассек шумящую толпу, увлекая меня за собой. Мы спешили вдоль настырных продавцов сладостей, колоритных сувенирных лавок, чередующихся со строгими фасадами административных учреждений и остовами каких-то недостроенных зданий.

Я думал, мы расположимся на открытой террасе одного из многочисленных кафе. Однако Аль-Фарид толкнул незаметную дверь серого трехэтажного дома, из окон которого свешивалось сохнущее на веревках белье.

– Это жилой дом, а на первом этаже закусочная, – пояснил он, видя мою нерешительность. – Настоящее заведение для своих. Туристов здесь нет.

Я бы лично предпочел местечко попрезентабельнее душного, прокуренного полутемного зала с не очень чистыми столиками. Недружелюбный хозяин у стойки обжег мою славянскую физиономию подозрительным взглядом черных глаз. Только ради Аль-Фарида, старавшегося мне угодить, я изгнал мысли о том, чьи губы раньше касались деревянной трубочки мундштука. Может, предполагалось, что мундштуки кальянов одноразовые? Однако на моем явственно виднелись следы зубов…

– А почему здесь так много людей? – удивился я. – Сейчас полдень, самое время работать.

– Жарко, – флегматично пояснил Аль-Фарид, выпустив сизое облачко дыма. – У большинства горожан свои лавки. Они открывают их рано утром и ближе к вечеру, когда солнце уже печет не так сильно. Мужчины пережидают солнцепек в том числе и здесь, за кальяном.

– А женщины в Египте вообще есть? Их почти не видно на улицах. А если и появляются, то закутанные с ног до головы, и невольно возникает такое впечатление, что они все время норовят побыстрее спрятаться.

Аль-Фарид тяжело вздохнул:

– Наше общество в этом плане традиционно. Место женщины – дома, рядом с детьми. Отец рассказывал, что женился, не видя даже лица своей невесты. Мою будущую мать осмотрела бабушка и сказала отцу, что девушка ему вполне подходит.

Я аж подавился яблочным дымом:

– А если бы он решил, что придерживается другого мнения?

– Наверное, он был бы несчастлив, – заключил Аль-Фарид. – Но, ты знаешь, постепенно Европа все же оказывает влияние и на Египет. В Каирском университете появляется все больше женщин. Они получают образование, устраиваются на работу. Кстати, вот и одна из таких студенток. Сейчас я вас познакомлю…

Заинтригованный, я наблюдал за прорисовывающейся в сером мареве фигурой. Волосы невысокой девушки скрывал платок, а ее глаза… Огромные карие миндалевидные глаза с такими густыми ресницами, что, когда они взметнулись, мне показалось, это черные бабочки трепещут крылышками. Я погиб сразу же, как их увидел.

– Амира, принцесса моя, это Олег. Он из Советского Союза. Можешь попрактиковать свой русский. У этого-то парня, в отличие от меня, нет акцента.

Она присела на соседний стул и с любопытством меня оглядела.

– Как же я буду с ним разговаривать, если он все время молчит?

Какой нежный голос. Так и слушал бы его до бесконечности.

– Я… Я не молчу. Здравствуйте!

– Аль-Фарид, ты уверен, что он русский? Все-таки он не очень хорошо разговаривает.

Переводчик всплеснул пухлыми ладошками:

– Амира, да он дар речи утратил. Как и любой мужчина, который на тебя только посмотрит. Он просто онемел, вот и все.

– О-не-мел, – повторила она. – Больше не говорит. Понятно. Вы солдат, да? Мы бесконечно благодарны советским солдатам!

Я начал рассказывать ей обо всем. О Москве и наших зимах. О том, что мне понравился Каир и не понравился кальян. Да, в общем, о сотне разных мелочей, которые приходят на ум мужчине, желающему произвести впечатление на симпатичную девушку. Только про исправно пишущую „в Москву“ письма Машу я промолчал. Как можно говорить о том, что позабыл в считаные секунды?

– Ты еще приедешь? – спросила Амира, когда Аль-Фарид выразительно щелкнул пальцами по циферблату. – Мне понравилось с тобой говорить.

– Не знаю. – Я с надеждой посмотрел на переводчика. – Может быть.

– Да приедет он, Амира, приедет. – Аль-Фарид хитро подмигнул. – Но мне кажется, ты спрашиваешь не только потому, что хочешь изучать русский язык!

Девушка вспыхнула и протянула узкую ладошку.

И лишь по отдернутому после прикосновения моих губ запястью, пахнущему сандаловым маслом, я понял: Амира рассчитывала просто на прощальное рукопожатие.

Я же соображал все хуже и хуже. Голова превратилась в роящийся улей нежных непристойностей.

– Ты это, поаккуратнее, – сказал Аль-Фарид, когда мы уже тряслись в кузове мчавшегося в часть грузовика. – Она хоть и студентка и довольно свободно общается с людьми, но у нас очень консервативное общество. Догадываешься, о чем я?

– Конечно. Я только одного не могу понять. Почему ты, познакомившись с такой девушкой, не женился на ней?

Аль-Фарид рассмеялся:

– Куда мне! У меня уже есть две жены. Во-первых, жениться дорого. Надо привести отцу будущей жены двадцать верблюдов или дать денег, за которые можно этих верблюдов купить. Если даришь подарок одной жене – надо дарить такой же подарок и другой. Во-вторых, зачем мне еще третья жена, с двумя бы разобраться!

– Ругаются между собой? – саркастически поинтересовался я. У меня просто в голове не укладывалось – две жены!

– Нет, почти не ругаются. Разве что по мелочам повздорят. Можно сказать, они подруги. Я бы не смог жениться на второй без согласия первой. Вдвоем им проще заниматься домом и детьми. Три дня я сплю на половине первой жены. Три дня – на половине второй. А еще один день у меня выходной.

– При общении с Амирой выходные не потребуются!

Переводчик пожал плечами:

– Я тебя предупредил. Она, кстати, из богатой, влиятельной семьи. Амира с родителями долгое время жила в Европе. Поэтому совершенно не похожа на типичную египтянку. Но ты держи себя в руках. В наших традициях уважительное отношение к женщине…

Я всегда любил технику. Микросхемы, транзисторы, резисторы и все эти маленькие светло-серые гаечки и красно-зеленые проводки представлялись мне неким организмом, изучив который можно совершить чудо. И вспыхивает экран телевизора, и подает голос радиоприемник, оживает рация, а в телефонной трубке раздаются гудки. Эта любовь была взаимной. Приборы и механизмы в штабе командования ломались в полном соответствии с моими планами: часто и по мелочам. Правда, остатки рассудка, видимо, все же сохранились в моем задурманенном любовью сознании. Я никогда не ломал, чтобы потом починить, устройства оперативной передачи информации и управления личным составом.

Аль-Фарид все понял после третьей поломки внутреннего телефона в кабинете высокого начальника. И я понял, что он понял, и мы оба сделали вид, как будто это в порядке вещей. Ему тоже до смерти надоело торчать в пустыне, а прогулки по Каиру – хоть какое-то, да развлечение. Он тактично отворачивался, когда я просил знакомого пацаненка из лавки:

– Сбегай за Амирой. Вот тебе твой бакшиш.

После первой же встречи мне захотелось сделать ей подарок.

– Кошку, купи кошку, – неожиданно заболботал по-русски пожилой египтянин, пока я рассматривал выставленные в его лавочке фигурки.

От кошки – довольно противной, на мой взгляд, – на статуэтке осталась лишь тощая морда. Тело же было вполне человеческим. Руки, ноги, балахон – все как полагается.

– Кошка – это карашо, – не унимался продавец.

Купил я эту кошку. На самом деле мне очень понравился камень, из которого ее изготовили, – светло-розовый, чуть теплый на ощупь, он, как мне казалось, наилучшим образом отражал колышущуюся во мне нежность.

А хорошенькое смуглое личико Амиры вмиг побледнело.

– Анубис, – прошептала она. – Бог с головой шакала, проводник в царстве мертвых…

– Не расстраивайся! Я же не знал. – Амира так испугалась, что я никак не мог решить, что лучше: утешать или оправдываться. – Пошли, поколотим лавочника. А хочешь, я отсеку его противную башку? Ты мне посоветуешь, где изловить шакала, и мы превратим мерзкого дедка в этого вашего Анубиса!

Ее реснички, трепещущие крылышки черных бабочек, стали влажными от слез.

– Предсказание, – прошептала Амира. – Когда я только родилась, в наш дом пришла женщина и сказала: „Ваша дочь зацветет, как фруктовый сад. Но на этих деревьях никогда не появятся плоды. Все будет у девочки: здоровье, красота, любовь. Но Анубис заберет ее в царство мертвых“. Знаешь, у нас дома никогда не было статуэток Анубиса. Есть Хефри, жук-скарабей. Ты как-то говорил, что тебе жук не нравится. А мы любим Хефри. Для нас это символ жизни, солнца, возрождения. Жук живет всего две недели, зато после его смерти с первым лучом солнца на землю выходят пятьдесят маленьких скарабеев… Да, а еще у нас дома есть Хорахти, его изображают с соколиной головой и солнечным диском. Есть львица Сехмет. А вот теперь появился и Анубис.

– Выброси! Да я сам это сделаю!

Я попытался выхватить злополучную „кошку“, но Амира ловко спрятала статуэтку за спину.

– Это ничего не изменит, – грустно сказала она. – А мне будет приятно, что в моем доме будет твой подарок. Пойдем!

– Куда?

– Ко мне домой. Я приглашаю тебя в гости.

Я замялся. Как-то неудобно общаться с ее родными. Что им говорить?

– А это ничего, что у меня нет двадцати верблюдов?

Амира рассмеялась:

– Ты не понял! Я не приглашаю тебя знакомиться с родителями. Я живу не с ними. Так что сватовство отменяется.

Оставалось лишь ахнуть:

– Ты живешь одна? Мне рассказывали, что у вас это невозможно. Незамужняя девушка, по вашим правилам, не может себе этого позволить.

– Не может. Поэтому я живу со старшим братом и сестрой. Они тоже студенты. Папа купил нам квартиру в Каире. А родители остались в Луксоре. Пойдем, у нас мало времени.

Мне почему-то казалось, что Амира непременно должна жить в царском дворце. А где еще обитают принцессы, прячущие волосы за тугим хеджабом, скрывающие гибкое стройное тело под просторным платьем до пят? При каждом едва уловимом движении с рук Амиры осыпались браслеты и, споткнувшись о запястье, звонко дзинькали. Даже тонкие щиколотки девушки обвивали золотые цепочки. Красавица принцесса! Она бы идеально вписалась в роскошный интерьер под полукруглыми дворцовыми сводами….

Однако в сопровождении заунывной песни таксиста мы добрались до острова Гезира, ощетинившегося кварталами высоких современных зданий. В доме моей принцессы имелся даже лифт, что после спартанских условий солдатского быта показалось мне высшим проявлением цивилизации.

Ее небольшая комната, с голубой лентой Нила за окном, оказалась забитой стопками книг русских классиков – Толстой, Достоевский, Лермонтов.

Лично на меня вся эта писанина всегда навевала тоску. Дневник я начал вести лишь потому, что мне захотелось как-то отметить вехи довольно необычного периода собственной жизни. Это формула, чертеж, схема происходящих со мной событий. Но читать про какого-нибудь мающегося от лени субъекта вроде Обломова мне казалось довольно малоинтересным.

А у нее – такой интерес к чужой культуре…

– Амира, а почему ты решила выучить именно русский язык?

Карие звезды померкли за облаками печали.

– Та женщина… Которая сказала, что Анубис заберет меня в царство мертвых молодой… Она сказала, что моя любовь придет из далекой снежной сильной страны. Это же Россия.

– Сначала я убью лавочника, всучившего мне „кошку“. А потом отыщу эту тетку-предсказательницу и скажу ей пару приятных слов.

– А я бы ей сказала спасибо. – Амира поднялась с тахты. – Подожди меня здесь, хорошо? – Она скрылась за дверью и прокричала из соседней комнаты:

– Ты только подумай, как бы мы с тобой общались, если бы я не говорила по-русски. Ты же арабского не знаешь?

– Всего пару слов! Спасибо, пожалуйста. Да, еще мне египетские солдаты объяснили, что у вас слова „красивая“ и „любимая“ объединены в одном – „хабиби“. Знаешь, что-то в этом есть. Любимые не могут быть некрасивыми, правда?

Она вернулась, и эти минуты я запомнил до мельчайших подробностей.

Водопад черных волос. Полупрозрачный красный костюм со сверкающими нитями бус. Звенящие монетки повязанного на бедрах платка. Гибкие пластичные движения завораживающего танца. Манящая улыбка, лукавый взгляд, и все это так прекрасно и неожиданно, что я взмыл высоко вверх, над этим миром, над Вселенной…

– Этот танец наши женщины танцуют для своих любимых мужчин, – услышал я ее нежный голос.

– Подари мне свою любовь. У нас мало времени.

Последняя фраза заставила меня похолодеть.

– Амира, опять ты говоришь об этом! Вначале я не понял, что ты имеешь в виду, а теперь догадываюсь… Послушай, выброси ты эту гадалку из головы.

– Она права, Олег.

– Глупости. Ты будешь жить долго. Я закончу службу и вернусь за тобой. Да, это будет непросто, но я найду выход. Потому что очень хочу быть рядом.

– Олег, я рядом, я совсем близко. Неужели ты не видишь?..

Какие-то мои объяснения. Ее губы, сладкие как мед. Ее серьезные глаза, тень на лице от длинных ресниц. Ее смуглая кожа. И все уже не важно…

– Почему ты опоздал? – набросился на меня Аль-Фарид. – Мы тебя уже час ждем.

Я ответил, что заблудился, и почти не соврал. Мысленно я действительно блуждал по лабиринту советской системы. О женитьбе во время службы не может быть и речи, хорош солдат. А после ее окончания кто меня пустит в Египет? Здесь – Амира, там – родители. А где выход?

Со мной никогда раньше такого не было. Я не подозревал, что могу заниматься этим так много, так долго. Моя принцесса сводила меня с ума. Мы набрасывались друг на друга, как изголодавшиеся животные. Но, сколько бы времени я ни ласкал ее гибкое тело, мне всегда казалось, что прошла буквально минута, а тоска по Амире сделалась лишь сильнее.

Месяц ее каникул иссушил оставшуюся от меня половину. Я понимал, что живой лишь тогда, когда меня согревали лучи любимых карих солнышек.

– Отец обо всем узнал, – сказала Амира после первого жадного глотка поцелуев. – Оказывается, он платил соседям, чтобы они шпионили за нами.

– Да ты что! И что он сказал?

– Что убьет тебя.

Спокойно-безмятежный тон. А я подскочил на постели!

– Жаль. Мне кажется, что у нас все так хорошо началось! Слушай, давай я поговорю с ним…

– А я, – мои объяснения ее мало интересовали, – я ему сказала, что если он тебя хоть пальцем тронет, то я убью себя. Вот видишь? – Она отвела с запястья браслеты, обнажившие бурую корку длинного шрама, и продолжила: – Когда я сделала это, он понял, что я не шучу. Позвал врача, а потом не разговаривал со мной неделю. А перед самым отъездом обнял меня и сказал: „Иншала…“

– Все в воле Аллаха?

– Да. Он пообещал, что не будет нам мешать. Более того, отец сказал, что даст мне большое приданое. Чтобы у нас было много денег и ты мог подкупить своих начальников.

– Это вряд ли. Не тот случай.

– Ты просто не понимаешь, о каком сокровище идет речь!

Она была хорошей рассказчицей, моя восточная девочка. Мы быстро оказались в событиях полувековой давности…

…Говард Картер указал рукой на полуразрушенные лачуги у гробницы Рамзеса VI и решительно сказал:

– Саад, я думаю, надо начать раскопки именно здесь.

Руководивший рабочими египтянин недоуменно пожал плечами:

– Мистер Картер, пять лет назад здесь уже проводились работы, но мы ничего не обнаружили. Мне все чаще начинает казаться, что поиски гробницы Тутанхамона никогда не увенчаются успехом. Возможно, он вообще покоится не в Долине царей…

– Никто не верит в успех! – с отчаянием воскликнул археолог, поправляя очки с круглыми стеклами. – Даже лорд Карнарвон^[30]! Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы убедить его профинансировать работы. Он сказал, что это мой последний шанс… Но, Саад, ты ведь помнишь – в 1917 году мы не сносили хижины рабочих, они привлекали туристов, и я решил сохранить этот островок живой истории.

Саад молчал. Разрешение на проведение археологических раскопок в Долине царей его друг, неугомонный англичанин, приехавший в Египет для того, чтобы сделать пару набросков, и заболевший историей, получил лишь после того, как долгие годы под руководством прежнего владельца концессии Дэвиса рабочие только тем и занимались, что раскапывали груды щебня. Под многими из них обнаружены гробницы – в большинстве своем подчистую разграбленные много веков назад. Здесь больше ничего нет. Гробница Тутанхамона – лишь плод воображения Говарда. Только боль многих лет безуспешных поисков. Это мираж…

– Хорошо, – сказал египтянин. – Завтра рабочие разберут лачуги и снимут верхний слой камня.

Говард Картер провел рукой по разделенным на прямой пробор темным волосам и счастливо улыбнулся. По его лицу было видно: археолог не сомневается в успехе. „Мне должно повезти!“ – читалось в горящих надеждой глазах.

Через три дня рабочие обнаружили первую ступеньку лестницы, однако Саад все еще в глубине души сочувствовал Картеру. Мало ли куда может привести эта лестница: в ложную гробницу или неоконченную постройку. Так уже было бесчисленное количество раз.

Но когда Говард, опустившись на колени перед замурованным входом, дрожащими руками стер пыль, Саад увидел оттиск печати с изображением Анубиса. Под ним угадывались фигурки девяти связанных пленников. Так отмечали только царские погребения!

Оттолкнув рабочих, Картер схватил молоток и принялся остервенело крушить каменную плиту.

– Что же ты стоишь? Помогай! – крикнул он Сааду.

Тот последовал его примеру, и камень, поддавшись их ударам, треснул и начал осыпаться.

Картер просунул в образовавшийся пролом электрический фонарь, и Саад, замирая от любопытства, привстал на цыпочки. Желтое пятно света прыгало по грудам перемешанного с песком щебня.