Ольга Тарасевич
Оберег Святого Лазаря
© Тарасевич О. И., 2012
© «Издательство «Эксмо», 2012
* * *
Все события и персонажи выдуманы автором. Любые совпадения случайны и непреднамеренны.
Пролог
Кипр, Ларнака. За 6 месяцев до съемок проекта «Ясновидящие»
Let’s get some food, honey. I don’t want you to die from starvation[1].
– Я не хочу есть, – пробормотала Саша, поднимая голову от груди собаки.
Овчарка слабо застонала, и это заставило девушку сразу же забыть о стоящей перед ней плохо говорящей по-английски горничной.
Если Ральф стонет – значит, он все еще жив!
Сердце собаки бьется еле-еле, дыхание медленное. Кажется, силы буквально на глазах покидают бедного песика. Он, обычно молотящий по полу хвостом при приближении хозяйки, уже даже не может вильнуть своей пушистой метелочкой. Местный ветеринар, пытавшийся две недели вытащить Ральфа с того света, сдался и посоветовал усыпить животное. Он уверял: «Возраст, ничего не поделаешь. Счет идет уже не на дни, на часы».
Тем не менее, собака жива. Она даже постанывает. Конечно, вряд ли стон можно считать признаком выздоровления. Но как же все-таки хочется, чтобы Ральф выкарабкался!
Только бы врач ошибся! Ведь они же бывают – врачебные ошибки…
– Ральфик, любимый, не оставляй меня, – Саша снова примостилась на подстилке рядом с недвигающимся телом. – Я тебя очень-очень люблю. Тебя мне подарила мамочка. Мама ушла, и ты уходишь, и я этого не вынесу, не вынесу. Живи, собачка моя, живи, пожалуйста!
– Just dog… You will kill yourself![2] – воскликнула горничная, поправляя темно-синее форменное платье.
В ее карих глазах читалось явное недоумение.
Горничная стояла довольно далеко. Однако Саше казалось, что она буквально слышит все ее мысли; слышит так явственно, как будто они звучали вслух, причем по-русски.
«Так переживать из-за какой-то собаки?! Находясь здесь, в Ларнаке, на роскошной вилле? Да ведь тут все к услугам молодой хозяйки! Если бы я так жила – уж я бы не грустила! Кстати, русская девчонка ведь прехорошенькая – с длинными русыми волосами, огромными голубыми глазами. Правда, в них столько грусти – и это в двадцать-то лет!»
Горничная была совершенно права.
Огромный роскошный особняк, утопающий в тени прибрежных пальм, отделан со вкусом. Этот дом и прежде не могли назвать аскетично оформленным, однако отец Саши после покупки виллы пригласил дизайнера из Италии, превратившего дом в настоящий дворец. Теперь здесь возле мраморных колонн и арок журчат фонтаны, античные скульптуры отражаются в венецианских зеркалах, старинная дорогая мебель, кажется, одним своим видом успокаивает и помогает забыть о городской суете. У причала на собственном пляже пришвартована яхта. Стоит только Саше сказать слово – и ее умчат в морскую даль, бирюзово-синюю, с легкой белой пеной колышущихся волн. Впрочем, девушка не пользуется яхтой, как и не проявляет никакого интереса к дорогому красному спортивному автомобилю, купленному специально для нее. Она не ходит в магазины, не сидит в многочисленных кафешках на набережной. Даже пока собака не заболела, Саша из дома выходила разве что для того, чтобы посетить службу в церкви. Теперь же, когда Ральф слег, она вообще круглыми сутками сидит рядом с псом, спит возле его подстилки.
«Подумаешь – какая-то собака! У Саши есть все для радости и счастья. Да стоит ей только захотеть – у нее появится дюжина щенков, куда лучше дряхлого старого пса. Что ж, если она предпочитает лить слезы – это ее дело. Хорошо, что, по крайней мере, другие хозяева виллы – не такие зануды!»
Недоуменно хмыкнув, горничная удалилась, унося с собой свои звонкие глупые мысли.
Тишину гостиной теперь нарушало разве что едва слышное дыхание собаки.
Саша машинально проводила взглядом точеную фигурку служанки с сексуальными бедрами и тоненькой талией и снова грустно зашептала:
– Мой хороший Ральфик, моя собачечка… Я тебя не покину, я все время буду рядом с тобой. И тогда ты не умрешь. Я буду передавать тебе силы, и ты поправишься, окрепнешь. Иначе…
Она закусила губу, из глаз полились слезы.
Не думать про иначе.
Не позволять себе скатываться в бездну отчаяния.
Не позволять.
Не… не получается ничего. Потому что вот падение уже началось, несмотря на все попытки удержаться на краю пропасти. И это значит лишь одно: будет больно…
Люди видят только внешние картинки. Судя по кадрам этого фильма – да, для счастливой жизни есть все: молодость, красота, достаток. Но ведь это ошибочное впечатление. Похожая на рай вилла – на самом деле все круги ада, вместе взятые.
– Нет, нет! – пробормотала Саша, пытаясь прогнать возникающий в сознании образ отца. – Не хочу про него думать!
…Когда-то папа был целым миром.
Добрым улыбающимся великаном, щедрым волшебником.
– Это тебе, моя принцесса, – говорил он, протягивая куклу.
Мамочка притворно хмурила брови:
– Витя, ты разбалуешь дочь!
А он смеялся, подхватывал на руки; и синее солнечное небо вдруг то приближалось, то отдалялось; и ветерок, поднимая платье к самой голове, щекотал колени.
Мама беспокоилась:
– Ты слишком высоко ее подбрасываешь! Не приведи господь, уронишь!
Впрочем, еще до школы стало понятно: с семьей что-то не в порядке, отношения между родителями совсем не такие, как у родителей соседских ребятишек.
«А почему папа Васи живет с мамой Васи и Васей, а наш только в гости к нам приходит?» – интересовалась Саша, недоуменно округляя глаза.
Мама отводит взгляд:
«Наш папа много работает, ему надо отдыхать».
«Но почему он не может спать у нас дома? Обещаю, не буду просить, чтобы он играл со мной!»
Отвлечь ребенка от болезненных вопросов несложно.
Но потом, когда он все-таки становится немного старше, мучительная правда, как тяжелые грозовые тучи, заслоняет свет. Не вырваться из этой темноты…
«Итак, у моего папы несколько жен. Его дети от других женщин и я – все мы ходим в одну и ту же школу, это лучшая частная школа в Москве. Мои одноклассницы мне завидуют – из-за тряпок, игрушек, путешествий. Отец – состоятельный человек, он хорошо нас обеспечивает. Но я откуда-то точно знаю: как бы сильно ни восхищались девочки моими платьями и сапожками, все это не является самым главным, – думает Саша, раздраженно наблюдая за мамой. В последнее время настроение у той отвратительное, она может весь день провести в постели, вставая только затем, чтобы достать из бара очередную бутылку коньяка. – Большинство мужчин живут с одной женой. Но наш отец очень богат, поэтому он может себе позволить все, что заблагорассудится. Он покупает людей точно так же, как вещи. Ему все равно, что моя мама страдает, что мне тоже очень больно… Как-то к маме приходила подруга, и я подслушала, о чем они разговаривают. «По крайней мере, он вас содержит. А мой муж как поступил?! Сделал мне ребенка, ушел в запой, потерял работу. Сейчас я и за маму, и за папу вынуждена выкладываться, и деньги зарабатывать, и по дому все делать. Одной ребенка тяжело поднимать», – жаловалась мамина подруга. «Я всей душой тебе сочувствую. Я понимаю, бывают ситуации и похуже нашей, – плакала мама. – Но ты пойми, от того, что кому-то еще хуже, мне лично легче не становится. Я ведь люблю его… Витя ничего не говорил мне о других женщинах, не предупреждал, что есть другие дети. Я хотела простого тихого счастья, как у всех, – семья, муж, дети. А что получилось?! Какой-то вертеп… Причем дернешься из этого гарема – потеряешь ребенка, Витя угрожает, что если в моей жизни появятся другие мужчины, то он заберет Сашку. Но я не представляю себя с другим мужчиной, я настолько люблю его…»
От таких мыслей ни спрятаться, ни отвлечься невозможно.
Девочки смеются над новым мультиком, обсуждают мальчишек – однако все это воспринимается заоблачно далеким и недоступным.
Кажется, никогда не получится так беззаботно хихикать. Ведь все вокруг знают: у Саши Ремизовой отец – как султан, назаводил себе много женщин, много детей.
Саша – не как все, ей не повезло, она изгой.
У всех папы как папы, а у Саши – какой-то рабовладелец…
Глухое постоянное отчаяние мешало жить, давило, отравляло все вокруг…
И чем взрослее становилась Саша – тем сильнее мучила боль.
Если бы только родители были официально разведены, как у многих одноклассников!
Но ведь ни у кого в целой школе не имелось такой странной семьи!
Легче становилось, только когда она оскорбляла маму…
– Ты что, не могла мне отца нормального найти? Я не хочу быть в этой золотой клетке! Это не жизнь! Зачем ты вообще меня рожала?
Злые обидные фразы выскальзывают прямо из глубины души. Выпускаешь шипящих змей – и приходит облегчение.
Мама тоже срывается на крик:
– Что ты знаешь о жизни?! Соплячка! Одета, накормлена, каждое лето на море ездишь – так скажи спасибо. Как бы отец себя ни вел со мной, тебе его упрекнуть не в чем!
После таких разговоров мама всегда, рыдая, пьет коньяк.
Так ей и надо!
А может, это вообще она во всем виновата?! Ведь если бы она была иной – возможно, тогда отец не стал бы интересоваться другими женщинами?!
– Ты ошибаешься… Ты ведешь себя неправильно… Услышав после одной из ссор с матерью голос бабушки, Саша похолодела.
Бабуля умерла полгода назад.
Умерла как-то неожиданно, во сне, ничем не хворая. Отец, узнав печальную новость, сразу же прислал своего секретаря. Симпатичная девушка легко и незаметно решила все организационные вопросы. Холмик земли, появившийся на кладбище, казался чем-то странным, нелепым, не имеющим к всегда такой улыбчивой бабушке никакого отношения.
Саша помотала головой и прошептала:
– Бабуля, а почему я тебя слышу? Ты же умерла…
– Смерти нет, девочка моя. Просто потом, когда земной путь заканчивается, душа человека уходит к Богу.
– Но ты не ушла? Почему?
– Не ушла, потому что я буду охранять вас с мамой. Ты маму не обижай. Ей очень тяжело, и она в опасности. Чем ругаться, сходи лучше в церковь, помолись, попроси у Бога прощения и защиты…
Саша слушала мягкий бабушкин голос, и по ее щекам лились слезы.
Бабуля сто раз права: она вела себя с мамой просто отвратительно! Нельзя было ее упрекать, нельзя было говорить таких обидных слов. Маме и так одиноко, она страдает. А тут еще дочь, родная кровиночка, вместо поддержки только мучения доставляет!
После того дня все изменилось.
Куда-то исчезла разрывавшая Сашино сердце боль. И вдруг теплым летним ливнем хлынуло пьянящее солнечное счастье.
Как же все-таки прекрасна жизнь! В ней столько красоты, столько интересного, столько возможностей!
Обиды закрывают душу черными плотными непроницаемыми шторами. И темные силы начинают оплетать человека коконом, нашептывая: «Все плохо, ничего не изменишь, зачем прилагать усилия?..»
Но Бог не бросает в беде ни одного человечка, ни единой заблудшей овечки. Он протягивает руку помощи. Надо просто взяться за нее и выйти к свету. Рядом со светом и любовью все меняется. Не может не измениться…
На мамином лице теперь – постоянно улыбка.
– Сашка, а я уже боялась, твой переходный возраст никогда не закончится. Доченька моя, я так тебя люблю. И папа нас тоже по-своему любит, – объясняет мама, обнимая Сашу. – Просто он – особенный человек, у него много энергии, много сил. Он придумал бизнес, который дал работу тысячам людей. И он говорит, что не может оставаться долго с одной женщиной… Но он заботится о своих детях, он общается и с тобой, и с твоими братьями и сестрами. Какой бы напряженный у него ни был график, ваше здоровье и ваши проблемы для него – на первом месте. Ты не переживай, что у нас такая особенная семья. Это, наоборот, даже хорошо. Совсем не обязательно быть похожей на кого-то. Но очень важно найти свой путь, свое предназначение. Ты напрасно обижаешься на отца.
Саша опускает голову мамочке на плечо и тоже улыбается:
– Я понимаю, мам. Все-таки он – мой папа, и если бы вы не встретились, я бы вообще не родилась. Какая же я была дурочка, когда думала, что хочу умереть.
– И я так думала иногда, – мама кивает головой. – Тоже дурочка.
– Мама… а ко мне… ты только не удивляйся. – Саша на минуту затаивает дыхание, а потом решительно выдыхает: – Ко мне бабушка приходит. Часто. Я с ней разговариваю, как с живой.
На мамином лице застывает недоумение:
– Знаешь, твой отец мне рассказывал что-то подобное. Однажды он признался, что рядом с ним постоянно находится его покойный отец – помогает ему принимать решения, предупреждает об опасности… Но я подумала, что Витя просто фантазирует. Наверное, тебе передались его способности.
Саша пожала плечами:
– Не знаю, мам. Я просто слышу бабушкин голос.
– И видишь ее?
– Не вижу. Но чувствую, что она рядом.
– С ума сойти можно! У меня аж мурашки по спине побежали. Ну, скажи тогда, что я ее люблю, скучаю по ней.
– Она знает. И еще она говорит, ты в опасности. И мы обе понимаем, о чем идет речь.
Мама, резко встав с дивана, рассерженно нахмурилась:
– Не надо тут ничего придумывать! У меня нет никаких проблем с алкоголем. Все иногда выпивают рюмочку-другую!
Саша сглотнула подступивший к горлу комок.
Неужели мама не видит, что она выпивает в день уже больше половины бутылки коньяка, иногда и целую бутылку! Отец, приходя в гости, брезгливо отворачивается, не позволяет маме даже поцеловать себя в щеку.
Впрочем, мама все-таки периодически пыталась взять себя в руки. Во время одного из таких светлых периодов дома и появился Ральф, с хулиганским взглядом, толстыми лапами и мягкой шерсткой на круглом щенячьем животике.
– Это собака-троглодит! Ты зачем пульт от телевизора слопал? Знала бы, что ты такой противный, – никогда тебя не купила бы! – возмущалась мама.
С Ральфом действительно пришлось нелегко. Он сожрал в квартире все – обои, двери, паркет, погрыз углы шкафов, столы и стулья.
Когда он перестал уничтожать мебель – начались болезни, потом собаку уже надо было водить по выставкам. Ральф очень быстро собрал много престижных наград и заинтересовал потенциальных невест как производитель потомства.
Содержать крупную породистую собаку – большой труд. И эти многочисленные хлопоты постепенно свели на нет мамино пристрастие к спиртному.
Она вообще не употребляла алкоголь уже несколько лет, бросила курить, стала регулярно ходить в спортзал.
Что произошло в тот день между ней и отцом? Каких обидных слов они наговорили друг другу?
Опустевшая бутылка коньяка, возможно, была свидетелем ссоры. Но только это – безмолвный свидетель…
Вернувшись в тот день из школы, Саша удивилась. Мамы нет дома, Ральф нервно поскуливает, намекая на то, что хочет в туалет, да еще и эта пустая бутылка и два бокала на столике.
«Только бы мама опять не взялась за старое, – с тревогой думала Саша, пристегивая к ошейнику поводок. – Надо с ней серьезно поговорить, и…»
– Крепись, солнышко, – вдруг раздался бабушкин голос.
Ральф протяжно завыл, а Саша…
Она уже почему-то отчетливо знала: вон те люди у подъезда столпились возле тела мамочки. А мамочка не живая больше. Она бежала, рядом проносились машины; вдруг – истошный скрип тормозов, удар, вспышка боли. И чернота.
«Бред какой-то!» – Саша покрутила головой, пытаясь избавиться от навязчивых видений. И решила, что ни за что к тем людям подходить не будет. Мало ли чего они там собрались. А у нее – овчарка (на поводке, но без намордника), и кто-нибудь обязательно начнет по этому поводу возмущаться, и…
– А вон и дочь ее! Бедная девочка! – истошно закричала женщина. – Горе-то какое, соседку прямо на моих глазах машина сбила!
Все стало как в тумане.
Воспоминания разорвались на мелкие смутные клочки: милиционер, похороны, мрачный отец, какие-то его лживые объяснения.
Происходящие события практически не осознаются.
Есть только боль, весь мир становится вечной болью. Горят выплаканные глаза, не хватает воздуха, и сотрясающий тело ледяной озноб, кажется, никогда не закончится. А если вдруг возникают желания – то только уйти, в смерть или безумие; да куда угодно, лишь бы забыться.
– Дочка, так нельзя. У тебя вся жизнь впереди.
Когда в сознании вдруг зазвучал мамин голос, Саше сразу стало легче. Как будто бы в ее изнемогшей душе и истерзанном теле включили свет.
– Мамочка, родненькая. Что он наговорил тебе? Это из-за него ты бросилась под машину?
Саша засыпала маму вопросами, но обо всем произошедшем та говорить отказалась. Сказала только:
– Еще не время, когда я посчитаю нужным – ты все узнаешь.
Спорить с мамочкой не хотелось.
Присутствие рядом ее и бабушки – это было таким невообразимым счастьем, чудом, самым бесценным подарком.
Это ничего, что отец увез из Москвы на Кипр; что даже школьных подружек нет рядом.
Ведь мама и бабушка все время близко, с ними можно разговаривать – и это все меняет.
Если бы только еще и Ральф не болел…
Ведь эта собака – единственное, что осталось от мамы. Мама выбрала его смешным толстолапым щенком, она так любила его, возилась с ним, выставляла, водила к кинологу…
– …Ральф, поправляйся. Ты здоров, здоров мой песик, – прошептала Саша и вздрогнула.
Дыхание собаки прервалось.
А сердце – она запустила пальцы в длинную шерсть – и сердце больше не бьется.
Ральф умер?
Нет!
Нет!
НЕТ!!!
Она вскочила на ноги, заметалась по комнате.
Телефон, ветеринар – скорее – срочно делать хоть что-нибудь, ведь Ральфик не может, не должен умереть!
– Саша, тебе надо пойти в «музей». И взять там оберег с мраморными рыбками! Это уникальная вещь. Она поможет Ральфу вернуться.
Девушка машинально переспросила у бабушки:
– Оберег? Что это?
Переспросила вслух, а не мысленно, как обычно.
– Такое мраморное неприметное ожерелье. Ты найдешь его на стеклянной полочке с мелкими предметами.
Завертев головой, Саша махнула рукой зазвучавшему в сознании бабушкиному голосу:
– Бабуля, потом. Ральфик умер! Мне надо связаться с ветеринаром, может, он что-нибудь вколет собаке для стимулирования сердечной деятельности! Господи, я совсем ничего не соображаю! Где телефон?! Бабуля, подскажи, куда я мобильник свой засунула?
– Ты не хочешь спасти Ральфа! – с горечью произнесла бабушка. – Ты сейчас не в себе и просто не понимаешь, что на самом деле я хочу помочь!
Не теряя времени на мысли-ответы, Саша со всех ног полетела в «музей» – так отец называл особую комнату на вилле, битком набитую антиквариатом.
Да ради Ральфика она готова горы свернуть!
Если бабушка распорядилась принести мраморное ожерелье – значит, его надо отыскать во что бы то ни стало.
Бабулечка просто так никогда ничего не говорит.
Сколько раз уже пришлось убеждаться – ее советы всегда помогают избежать неприятностей…
Бабушка опять оказалась права: найти ожерелье не составило никакого труда.
Бело-розоватое, оно находилось в стеклянной витрине рядом с намного более яркими предметами – золотым портсигаром, отделанным изумрудами, и потемневшим серебристым ножом для разрезания страниц.
«Даже странно, что отец купил такую неброскую вещь для своей коллекции. Должно быть, это ожерелье – старинное и дорогое, – подумала Саша. Отключив сигнализацию, она осторожно открыла дверцу из защитного стекла. – Отец всегда выбирает только самые дорогие и редкие вещи, и…»
Изумленная, она замерла.
Стоило только коснуться мраморных камешков – и на душе стало так спокойно, как бывало разве что до горькой разлуки с бабушкой и мамой, до потери Ральфика, который всегда чувствовал печали хозяйки, утыкался в колени острой мордочкой…
Улыбаясь непонятно чему, не ощущая своего тела, Саша вернулась к остывающей собаке.
Словно ведомая какой-то силой, неотвратимой, мощной и полной любви, она упала на колени и, сжимая в руках ожерелье с мраморными рыбками, зашептала молитву.
Глаза Саши закрылись, по щекам потекли слезы.
Девушка всеми фибрами своей души невероятно ярко чувствовала: жизнь – это огромное счастье, и любовь Бога ко всем его созданиям безмерна. Для любви этой нет никакой разницы: о человеке речь идет или о самой маленькой травинке. Только с человека, созданного по образу и подобию Божьему, спрос, конечно, выше.
Господь любит нас.
Он любит этот мир и заботится о нем!
– Пусть моя собачечка будет живой. Пусть мой Ральф вернется ко мне. Боже, смилуйся над нами, пожалуйста, и…
Она вдруг умолкла. И замерла. Потому что почувствовала, как теплый шершавый язык облизывает ее залитые слезами щеки.
Осторожно, дрожа всем телом, Саша приоткрыла глаза.
И последним, что она увидела перед обмороком, была довольная веселая морда восхитительно живого Ральфа…
Глава 1
Около 30 года нашей эры, Вифания, Лазарь[3]
Скоро весна.
Уже солнце смачивает лоб едким потом; уже хочется сбросить не только симлу[4], но и кеттонет[5]. В голубом небе нет ни облачка. Скрыться бы сейчас в тени, отдохнуть в живительной прохладе. Вот только…
– Лазарь! Лазарь, будь внимательнее!
Тонкий голосок Марии врывается в мысли Лазаря, разгоняет их, как стремительный ветер.
Юноша смотрит на кусты винограда и чувствует, как к щекам приливает кровь.
Сестра совершенно права: задумавшись, он оставил множество побегов, которые надо удалить. Если позволить кусту растить все его многочисленные тонкие веточки – хорошего урожая не видать.
Виноградник, доставшийся в наследство от отца, старейшины Вифании, огромен. А есть еще и оливковая роща, и там тоже приходится работать.
«Впрочем, нет, дело не в том, что с утра до поздней ночи я с сестрами пропадаю то на винограднике, то в саду, – обламывая молодые светло-зеленые веточки, думает Лазарь. – Я хотел бы работать и еще тяжелее, и еще больше. Просто не таких занятий просит душа моя. Виноград, оливки – это мирское, земное дело, а я хотел бы отдать себя служению Богу. Хотел бы вместе с Учителем ходить по разным городам, проповедовать новое учение, нести людям свет слова Божьего. Хотел бы тоже стать апостолом…»
Лазарь коснулся висящего на груди оберега с тремя рыбками[6] и улыбнулся.
«Есть ли между вами такой человек, который, когда сын его попросит хлеба, подал бы ему камень? И когда попросит рыбы, подал бы ему змею?» – спрашивал Иисус у жителей Вифании. Те переговаривались друг с другом, шептались – но вслух сказать никто ничего не решился. А меж тем значение у этой притчи очень простое. Бог, Отец наш Небесный, все дает нам: и пищу, и веру. Обман, змея – это от Диавола…
«Этот оберег с рыбками подарил мне сам Иисус, – Лазарь снова дотронулся до чуть прохладных камней. – Может, поэтому мне так спокойно становится, когда я прикасаюсь к нему… Конечно, я очень бы хотел оставить дом и всегда быть рядом с Учителем. Вот только сестры… Родители наши умерли, я теперь – единственный мужчина в семье. И, хоть Марфа и Мария старше меня, я должен заботиться о них. Учитель, как мне кажется, понимает без слов все эти мои стремления. И я чувствую, что он одобряет такое мое решение – не оставлять Марфу и Марию».
Лазарь обернулся, посмотрел на сестер, работавших в соседнем ряду, и улыбнулся.
Они такие разные! Марфа, самая старшая из них троих, отличается яркой красотой. Ее волосы, убранные теперь под покрывало, чернее самой темной ночи. А глаза – темно-синие, как предгрозовое небо; роковые, глубокие. Когда в субботу надевает сестра халифот[7], во всем селении не сыскать девушки красивее.
Младшая сестра, Мария, – совсем другая. У нее белокурые локоны, нежный румянец, застенчивый взгляд. Мария, худенькая и невысокая, кажется совсем ребенком. Но к ней, как и к Марфе, сватались уже многие. Только обе они, и Мария, и Марфа, непреклонны. Не хотят выходить замуж, говорят: «Учитель – вот семья наша…»
Странно все это.
И непонятно.
А только тревоги никакой на сердце нет. Наоборот – в душе царят лишь радость и покой. А еще есть осознание того, что все происходящее – очень важно и правильно.
Знакомство с Иисусом перевернуло всю жизнь, показало истинный свет и настоящую радость.
Страшно, если бы этого не произошло. Но ведь сколько людей еще страдает во мраке неведения и злобы…
Дай Бог, чтобы у всех неверующих открылись глаза. Дай Бог, чтобы как можно скорее почувствовали они милость и благодать Божью.
Дай Бог, чтобы в каждое сердце однажды вошла любовь!
Несколько лет назад Иисус постучался в дом их семьи в Вифании. Он не успел сказать ни слова, просто смотрел на застывших у порога хозяев, растерянных и изумленных, – Лазаря, и Марфу, и Марию. Иисус даже еще не обратился с просьбой о ночлеге – но почему-то сразу стало понятно, какая великая милость оказывается их семье…
– Лазарь, ты слышишь меня? – Мария притянула к себе веточку винограда, а потом отпустила ее, и гибкая лоза легонько хлестнула юношу по плечу. – С тобой разговариваю, а ты – как глухой Иосиф, что просит милостыню у нас в селении! Вот, возьми, брат, попей! Денек-то сегодня выдался жаркий!
Лазарь послушно сделал глоток теплой воды из протянутого сестрой глиняного стакана и едва устоял на ногах. Лицо девушки почему-то сразу стало исчезать в непонятно откуда взявшемся тумане.
Лазарь покрутил головой по сторонам, облизнул пересохшие губы и пробормотал:
– Да, сегодня жарко. Давайте закончим наши ряды и вернемся в дом, чтобы переждать зной.
Мария легонько кивнула в знак согласия и вздохнула:
– Марфа сегодня ходила на рынок. Люди рассказывают: опять Его хотели схватить. Он проповедовал в Иерусалимском храме. А еще исцелил слепого в субботу. Фарисеи были недовольны и собирались схватить его. Ученики вывели Иисуса из города. Опять Он скрывается, опять эти скитания…
– Глупые люди, – простонал Лазарь, чувствуя, как от сочувствия к Учителю все его внутренности сжимаются в тугой болезненный комок. – Я не понимаю, откуда в них столько злобы! Он – свет, Он – любовь. Все то, что Он говорит и делает, – правильно. Почему многие не верят словам Его?! Он же – Мессия, Его приход предсказал Иоанн Креститель, в Его жилах течет кровь Давидова рода. Но нет, не верят. Смеются: «Сын плотника из Назарета? Да разве может из Назарета прийти хоть что-нибудь хорошее!»
Мария едва заметно пожала плечами:
– Не все хотят идти к свету. Но не это самое страшное. Я боюсь, случится что-то очень плохое, непоправимое. С Ним. Слышала, Учитель говорил апостолам: «Скоро меня с вами не будет».
– И я слышал такие слова.
– Но почему Иисуса не будет с нами? Он же может исцелить любого! А помнишь, что рассказывали люди о свадьбе? Той самой, где Иисус превратил воду в вино? И Он ходил по воде, и накормил пять тысяч человек тремя рыбками и пятью хлебами – и все ели досыта, а потом еще набралось двенадцать коробов остатков той трапезы… И вот, с такой-то силой, дарованной Отцом Небесным, – и чтобы Иисуса не стало?
– Поверить в это невозможно, – кивнул юноша, и облако черных кудрей на мгновение закрыло его лицо.
– Невозможно. Но ведь мы знаем – Он всегда все предугадывает, никогда не ошибается. Значит, это правда. Это – страшная правда?!
Лазарь вздохнул:
– Спрашивать Его напрямую бесполезно. Никогда не говорит Он прямо, рассказывает свои дивные притчи. А как понять их – не объясняет. И записывать ничего не велит. Я видел, кто-то из апостолов пытался – а Он заметил и велел больше не писать. И еще, сестра, знаешь, что я тебе скажу. Помнишь, апостолы рассказывали – пришли они как-то с Иисусом в бедное селение и остановились на ночлег. Хозяин дома был рад, но не имелось у него ни крошки хлеба. Так все и легли спать голодными. Апостолы не понимали: коли есть у Иисуса такой редкий дар, то почему нельзя достать немного хлеба на ужин?! Учитель только улыбнулся и ничего им не сказал. Силы-то у Него великие имеются, это все знают. Но для себя Он, кажется, не хочет их использовать.
– Вот вы где! – между виноградных листьев показалось личико Марфы, раскрасневшееся и улыбающееся. – Кто-то работает, а кто-то просто болтает, и…
Она вдруг встревоженно нахмурилась, подошла к Лазарю, прикоснулась ладонью к его лбу и дернула Марию за руку:
– Сестра, да у него же жар! Смотри, пот с лица так и льется!
– Просто солнце слишком яркое. Но я Марии как раз предлагал вернуться в дом, и…
– Ты заболел, Лазарь, – Марфа подняла с земли плащ брата. – Пойдем скорее, надо звать врача.
– Тогда вы идите в дом, а я сразу побегу к доктору, – решила Мария, в тот же миг исчезая между зелеными ветками.
Лазарь покорно поплелся вслед за Марфой.
Голова и правда начинала болеть все сильнее, ноги еле двигались, а в глазах плясали темные мушки.
В прохладной комнате юноше сначала стало чуть легче.
«Может, и не надо врача? Врач берет дорого, – думал он, сворачиваясь клубочком на постели. – Теперь конец зимы, однако солнце светит уже ярко. Я не покрыл головы, напекло. Отлежусь, и все пройдет…»
Но в то же мгновение разгоряченное тело Лазаря затряслось от сильнейшего озноба. А еще он закашлялся и с ужасом увидел, что на ладони остался сгусток темной крови.
– Марфа, принеси попить, – простонал юноша, пытаясь сообразить, как бы половчее спрятать окровавленную руку. Не хватало еще, чтобы сестра испугалась! – Воды!
Как спешила к нему Мафра, Лазарь уже не видел – черная пелена опустилась на весь мир, и ничего в нем различить было уже невозможно.
Не видел он и доктора, растерянно ощупывающего его лоб.
Потом, через целую вечность вдруг раздался рядом голос Марии, которая, должно быть, разговаривала с Марфой:
– Надо дать знать Иисусу. Пошлем ему весточку. Учитель любит нашего брата и называет его своим другом. Верю я, что как только узнает Иисус о болезни Лазаря, наш брат сразу же сделается здоров.
«Значит, и правда все будет хорошо, – промелькнуло в голове Лазаря. – Не оставит Господь меня в беде, верую – не оставит…»
* * *
Как интересно, что меня ждет!
Гнилой труп?
Или множественные ножевые ранения?
Я бы все-таки предпочла первый вариант: да, вони больше, зато писанины меньше. Пока множественные раны измеришь, опишешь – с ума сойти можно! Некоторые наши судмедэксперты – люди, в принципе, ко всему привычные, – так до конца к виду и запаху сгнивших тканей и не адаптировались. А меня вот особо не мутит. Быстренько отключаю собственную физиологию и думаю только о том, как решить поставленную передо мной задачу. Вскрытие для судмедэксперта – как шахматная партия с преступником и смертью. Любые эмоции в этой игре только мешают. Я люблю выигрывать и умею становиться бесстрастной.
– Давай, проезжай скорее, – шепчу еле ползущей впереди «девятке». – На газ нажми, и побыстрее!
Такой же грязно-серый автомобиль только что загородил выезд моей машинке. Я полчаса то истошно сигналила, то металась по двору, разыскивая наглого хозяина тачки, – и вот итог: опаздываю на работу. А на нашу работу лучше приходить вовремя. Ровно в восемь утра начальник отдела танатологии Валера начинает распределять привезенные на вскрытия в морг трупы конкретным экспертам. Опоздавшим вечно самое сложное и муторное достается: сгоревшие тела, нашинкованные в капусту фрагменты. Но никто из наших особенно не возмущается. Правила известны, Валера суров, но справедлив. Так что без обид.
