Ольга Руслановна Квирквелия
Историческая наука и теория социальных эстафет М. А. Розова
Позже появились работы, анализирующие текст, несущий отпечаток особенностей мышления автора, в смысловом аспекте. Методика базируется в основном на теории распознавания фреймов М. Минского, которую в целом отличает механистичность подхода. Однако результаты ее применения дают интересные, обнадеживающие выходы информации. Близка к этому направлению и разработка понятия «версия» при анализе текста как смысловой единицы.
Проникновение количественных методов в изучение нарративных источников позволило сформулировать еще ряд теоретико-методологических вопросов, таких, как выявление «единиц счета», соотношение закономерностей различного типа, принципы их интерпретации или, иначе говоря, определения их места в историческом процессе.
Совсем иной пласт теоретико-методологических проблем породило применение методов моделирования в исторической науке. Понятие «модель» по-разному трактуется исследователями, в зависимости как от их специальности, так и от общеметодологических установок. Не вдаваясь в подробное рассмотрение этой дефиниции, я в данной работе буду понимать модель как абстрагированное выражение основной сущности исследуемых явлений и процессов объективного мира. В основе моделирования лежит логическая теория подобия, а модель выступает в качестве приближенного аналога изучаемых явлений и процессов.
Отметим, что к «клиометристам», по мнению Р. У. Фогеля, относятся ученые, которые хотя и редко применяют цифры или математические понятия, но тем не менее ведут свои исследования на основе эксплицитных моделей. «Клиометристы хотят обосновать исследование истории при помощи эксплицитных моделей человеческого поведения. Они убеждены, что на самом деле у историков нет выбора между использованием и неиспользованием поведенческих моделей, поскольку все попытки объяснить историческое поведение – соотнести элементарные факты истории друг с другом, называются ли они „историей идей“, „историческим воображением“ или „историческим моделированием“, – включают тот или иной вид моделей. Реальный выбор заключается в том, будут ли эти модели имплицитными, неясными, неполными и внутренне противоречивыми, как, по мнению клиометристов, часто бывает в традиционном историческом исследовании, или эти модели будут эксплицитными, со всеми ясно выраженными предпосылками, и сформулированными таким образом, чтобы быть предметом строгой эмпирической проверки».
Раньше всех начали применять методы моделирования историки- аграрники, что было обусловлено наличием массовых исторических источников, с одной стороны, и с другой – обилием в них цифрового материала. Аналогичные причины определили применение методов моделирования в социально-экономической в целом и историко-социологической областях. Значительно менее ощутимо их проникновение в изучение исторических процессов достатистического периода и проблем историко-культурных и социально-политических. Это легко объяснимое явление. Отсутствие массовых источников порождает «заколдованный круг: с одной стороны, именно ввиду отсутствие сведений источников моделирование могло бы иметь познавательную значимость.., а с другой стороны, отсутствие сведений источников обуславливает гипотетичность моделирования». Именно эта двойственность ситуации породила, по всей вероятности, дискуссию вокруг опыта имитационного моделирования, предпринятого А. С. Гусейновой, Ю. Н. Павловским и В. А. Устиновым. Наиболее жесткую позицию занял И. Д. Ковальченко. Он, в целом скептически оценивая возможность применения имитационного моделирования в истории, оговаривает определенную, хотя и небольшую познавательную значимость имитационно-альтернативных моделей, полностью отвергая модели имитационно-контрафактические. На прямо противоположных позициях стоит Н. Н. Моисеев, утверждающий, что «имитация – это основной инструмент системного анализа… это путь к реконструкции: логика связей позволяет заполнить недостающие связи…».
Попробуем проанализировать некоторые положения этой дискуссии. Прежде всего определим, каковы условия, обеспечивающие применимость того или иного метода в историческом исследовании. Одно из них, накладываемое на применяемые методы, состоит в том, что между традиционными и новыми методами должна прослеживаться тесная гносеологическая связь, что неоднократно отмечалось исследователями. «Потребность в использовании определенной методики и теоретических построений в некоторой области знаний и оценка эффективности такого использования познавательных средств должны быть поставлены в связь с состоянием и задачами этой области знания, а не привноситься извне».
Другим условием, определяющим возможность использования новых методов, в том числе моделирования, является обеспечение достаточного уровня теоретизации исторической науки. В докладе М. А. Розова «Проблемы теоретизации гуманитарного знания, прочитанном на проходившем в марте 1984 г. в г. Суздале школе-семинаре «Моделирование в гуманитарных науках: предпосылки, проблемы и перспективы», отмечалось, что существует и достаточно распространена тенденция подмены теоретизации науки ее математизацией. Методологическая необоснованность такого подхода, равно как и необходимость обусловленности применения математических методов традиционными подходами, особенно очевидна и наглядно проявляется в разработках о применении методов моделирования, одним из основных достоинств которых является относительная доступность и легкость соблюдения этих условий.
Интересным моментом дискуссии является полемика по поводу применимости отдельных типов моделей. Она начинается с самого понятия имитационного моделирования. Здесь можно различить три мнения (хотя они в большинстве случаев присутствуют в дискуссии лишь имплицитно): 1 – любая модель есть имитация, поэтому понятие «имитационное моделирование» тавтологично (большинство историков традиционного направления); 2 – имитация есть точная копия, которая в истории недостижима, т.е. имитационное моделирование неприменимо в исторической науке (К. В. Хвостова); 3 – имитация – не точная, а лишь приближенная, обобщенная копия изучаемого явления или процесса и тем самым вполне применима в исторических исследованиях (В. А. Устинов). Здесь кажется важным то, что оценка идет по форме модели, в то время как само понятие отражает цель ее создания. Действительно, по цели своего создания модели могут как быть имитационными, так и не быть, при этом, хотя создание точной копии исторического явления или процесса невозможно, но цель такая поставлена быть может. Тогда оценкой качества моделирования выступает степень адекватности отображения в ней изучаемого явления или процесса.
Далее возможна классификация уже самих имитационных моделей. И. Д. Ковальченко различает модели альтернативные и контрфактические. Последняя дефиниция представляется некорректной, т. к. любое моделирование базируется на фактах и тем самым контрфактическим быть не может. Следуя же принципу различения моделей по цели их создания, видимо, можно говорить о моделях структурных, т. е. тех, в которых по имеющимся элементам воссоздается структура изучаемого явления или процесса, и элементных, в которых структура известна и стоит задача реконструкции ряда элементов. Понятие структурного моделирования используется, в частности, К. В. Хвостовой.
Следовательно, область применения таких моделей – изучение тех явлений или процессов, которые заведомо обладают достаточно жесткой структурой, хотя бы некоторые характеристики которой известны исследователю. Иное дело, безусловно, когда знания о структуре изучаемого явления или процесса отсутствуют или само явление не представляется жестко структурированным. Тогда построения подобного рода действительно гиполептичны, также, впрочем, как и построение моделей имитационно-элементных. Таким образом, наличие жесткой структуры у изучаемого явления или процесса – необходимое, как представляется, условие успешного моделирования.
В дискуссии внимание ее участников было сконцентрировано также на гипотетичности результатов моделирования. При этом, видимо, подразумевается, что гипотетичность построений при неполноте источников характерна только (или прежде всего) для имитационного моделирования и не свойственна традиционным методам. Но чем же тогда можно объяснить наличие основанных на одних и тех же источниках конкурирующих, а иногда и просто взаимоисключающих концепций, созданных в рамках традиционных методов? Случаи неоднозначности получаемых результатов наверняка хорошо известны каждому исследователю истории достатистического периода. Следовательно, гипотетичность реконструкций в истории данного периода характерна как для имитационного моделирования, так и для традиционного анализа. Однако существенное различие все же есть: степень гипотетичности модели вычисляема. Измеряемость, а следовательно, и контролируемость степени гипотетичности дает этому методу значительные преимущества. К. В. Хвостова отмечает, что «проверка постулатов теоретической концепции с помощью данных источников – специфическая форма эмпирической проверки в исторической науке. Более того, возможности эмпирической верификации в истории расширяются благодаря применения математических методов. В этом случае можно восстановить утраченную историческую информацию… И эта восстановленная информация или может быть использована в целях верификации, или же, благодаря получению дополнительной информации, другие содержащиеся в исторических источниках сведения приобретают новую свидетельскую ценность и дают возможность верифицировать сделанные выводы».
Участники дискуссии постоянно обращаются за примерами к анализу исторического процесса и постоянно сталкиваются с тем, что его структура изучена весьма слабо, в силу чего и уровень теоретизации данного направления достаточно низок. И тем не менее параллельно с ходом дискуссии появляются новые конкретно-исторические исследования в этом направлении, причем в плане историко-культурных и историко-социальных исследований разработки касаются трех основных вопросов: 1 – атрибуция текстов, выявления авторского стиля; 2 – модели поведения отдельных лиц и коллективов в социально-политической истории; 3 – реконструктивные модели концепций историков и исторических персонажей.
Интересные наблюдения можно сделать при сопоставлении исторических работ с применением методов моделирования отечественных и зарубежных авторов. Совпадая в целом по направлениям, они существенно различаются по целям создания моделей. Если западные историки видят в модели интерпретируемый результат, то отечественные ученые оценивают ее как инструмент в ходе дальнейшего исследования. В то же время западными историками поднимаются вопросы, связанные с методологическими проблемами моделирования в истории: о необходимости совмещения логических концепций и моделей, построения теоретической базы и качественной модели явления, формирования и проверки гипотез, о специфике моделирования в исторических исследованиях.
Все исследователи, высказывавшиеся по этому поводу, согласны в том, что модели математической должна предшествовать модель качественная. Более того, указывается на чрезвычайно важную роль последней не только в процессе моделирования, но и в историческом исследовании вообще. В то же время сложилась парадоксальная ситуация: существуют работы, посвященные анализу традиционных методов исследования, посвященные методам математического моделирования (как в исторических исследованиях, так и вне связи с ними), историография же проблем качественного моделирования поразительно скудна. В этом контексте представляется весьма уместным следующее ироничное замечание: «Создание АСУ обычно начинается с того, что приобретается машина и создается для нее обслуживающий штат. А остальное? Остальное приложится. Была бы машина! „Тогда пойдет уж музыка не так, у нас запляшут лес и горы!“ Ну и что же? Машина есть, программисты работают, рулоны бумаги текут, а лес и горы не пляшут! Надо прямо смотреть в глаза фактам и признать, что применение математических методов не полезно, а вредно до тех пор, пока явление не освоено на гуманитарном уровне».
Однако какие же основные теоретико-методологические проблемы выявились в ходе применения математических методов в исторических исследованиях? Базовыми являются три: 1 – что именно считать, т.е. что является единицей измерения исторического процесса; 2- какова структура исторического процесса; 3 – что такое закономерности в истории, какова их типология и принципы соотношения. Естественно при этом, что первая проблема является исходной. К ее анализу мы и обратимся в следующем параграфе.
2. «Единицы счета» в исторической науке – проблемы измеряемости и сопоставимости
Выявление «единиц счета» в историческом исследовании нуждается в большой осторожности. Поскольку почти все исторические события и ситуации не являются в строгом смысле повторяющимися и могут в некоторых случаях характеризоваться как уникальные, выявление оснований, на которых эти события или последовательности событий рассматриваются как обладающие общими признаками «класса», требует тщательной критической оценки. В противном случае количественный исторический анализ может оказаться просто более систематизированным способом делать ошибочные выводы.
Поэтому прежде, чем перейти к анализу «единиц счета» в историческом исследовании, отмечу, что в определенном смысле эта проблема на сей день не рассматривается как актуальная. Дело в том, что из сделанного мною обзора 275 статей, посвященных применению комплексных, в том числе и математических методов в исторической науке, в 49 рассматривались социологические параметры, в 50 – экономические, в 74 – археологические, в 60 – текстовые. 11 статей были посвящены историографии, 26 – теории и методологии, причем основной упор делался именно на проблемах математического характера. И только в 5 статьях рассматривается собственно исторический процесс. Выше я уже пыталась показать, почему это происходит. Сейчас повторю лишь некоторые моменты.
В социально-экономических работах измеряемые параметры даны наглядно объем производства, величина налога, цена на продукцию и пр. При этом и единицы измерения вроде бы очевидны – рубли, гектары, миллионы тонн. Правда, здесь есть свои тонкости и нюансы, но чисто внешне и измеряемость, и единицы измерения в этой области исторической науки представляются очевидными.
В исследованиях по археологии эта очевидность еще более зрима. Ведь перед археологом есть вполне конкретный материальный предмет – амфора, наконечник стрелы, бусы и пр. Есть и линейка или штангенциркуль. Так почему бы не измерить? Конечно, это я упрощаю – в погребениях основной массив состоит из признаков не измеряемых – поза погребенного, устройство могилы и т. п. – но ведь математики умеют работать и с качественными признаками… Вопрос в другом – какой исторический процесс при этом изучается и измеряется? Иногда исследователи пытаются ответить на него, но это получается, как правило, чисто механическое сопоставление – изменение в наборе украшений с изменением этнического состава населения; структуры могильника с социальной (или имущественной) структурой общества и пр. Но ведь все же генеральное направление поиска лежит в иной плоскости – какие именно исторические процессы отражены в процессе эволюции, например, форм керамики? И отражены ли вообще какие-либо… Но археологически изучаются прежде всего эпохи, слабо документированные или вообще не документированные письменными источниками, поэтому корректное решение поставленного вопроса требует разработки некоего нового подхода. Некоторое время назад я в качестве эксперимента попробовала соотнести вещественные комплексы из выселенных квартир в домах, идущих на снос или капитальный ремонт, и социально-демографические характеристики их бывших владельцев. Эксперимент носил чисто прикидочный характер, но его результаты поразили меня в одном: соотносимость вещественных комплексов и социально-демографических характеристик настолько зыбка и туманна, что для выведения ее на уровень если не корректных интерпретаций, то хотя бы грамотного формирования гипотетики требует тщательного и продолжительноготруда. А пока археологи измеряют амфоры.
Представительность в выборке статей, основанных на анализе текстов, тоже достаточно понятна и выше ее причины уже рассматривались. В принципе, в основе – та же «очевидность» единиц измерения – буква, слово, предложение. В рамках данной работы представляется интересным то обстоятельство, что при изучении текстов на содержательном уровне единицей измерения часто служит либо описание события в целом, либо упоминание о его субъекте, объекте, указание на обстоятельства времени или места. Иначе говоря, в основании в той или иной степени присутствует событие или, точнее, некое действие, акт деятельности.
Достаточно много статей построено на анализе социологических параметров. Не вдаваясь сейчас в тонкости методологических проблем социологии и демографии, отмечу, что условно социологические характеристики можно разделить на объективные и субъективные. К первым относятся пол, возраст, профессия, образование и т. п. Они являются непосредственным следствием неких событий – рождения, завершения образования, вступления в брак – и фиксируются в соответствующих документах. Вторые же представляют собой мнения и представления людей по определенным вопросам. Сопоставление характеристик первой и второй групп позволяет выявить закономерности их соотношения, т. е. каким социальным группам какие пристрастия свойственны. Конечно, и здесь я, с одной стороны, упрощаю, а с другой – опираюсь лишь на один тип социологического исследования.
В реальном социологическом обследовании присутствуют и вопросы типа «Сколько книг Вы прочли в течение последнего месяца?» или «Кто из современных художников Вам нравится?» – такого рода вопросы, вернее, ответы на них предполагают два варианта – отражение реальных событий (количество прочитанных книг, знакомство с творчеством художника и его оценка) и отражение общезначимых установок (сколько книг должен прочитать «хороший человек», творчество какого художника должно ему нравиться) вне зависимости от того, насколько сам анкетируемый им следует. Эта ориентация на нормативную систему данного общества весьма важна для нашего исследования, и я к ней еще вернусь в следующих главах. Пока же отмечу, что и в социологическом исследовании базовой «единицей счета» является событие.
Теперь обратимся к тем пяти работам, которые посвящены непосредственно изучению исторического процесса. Две из них – В. М. Сергеева и В. Л. Цымбурского и А. Н. Баранова – рассматривают детерминанты наступления события в виде представления о целях, задачах, интересе и пр. противоборствующих сторон в конфликте. Они убедительно показывают, что эти детерминанты входят в нормативную систему общества.
З. В. Гришина и В. П. Пушков основывают свои выводы на анализе читательских запросов (требований), т. е. тоже неких актов деятельности.
Таким образом, для изучения исторического процесса выбирается либо событие, действие, акт деятельности, либо его детерминанты. (Одна неназванная здесь статья – моя, но ее основное содержание будет изложено в последней главе данной работы).
Особый интерес вызывает уже упоминавшаяся монография А. С. Гусейновой, Ю. Н. Павловского и В. А. Устинова. В ней анализируется целый комплекс показателей – и экономические (динамика казны), и социальные (численность определенных слоев населения), и демографические, однако общая структура подвязана опять-таки к событийной канве – Никиеву миру, сицилийской экспедиции и пр.
Все это заставляет нас обратиться к анализу понятия «историческое событие» и его соотношению с базовыми понятиями исторической науки.
Глава 2. ИСТОРИЧСКИЙ ФАКТ И КОНКРЕТНО-ИСТОРИЧЕСКАЯ ЗАКОНОМЕРНОСТЬ
РЕФЛЕКСИЯ ИСТОРИКОВ
С тех пор, как к сер. XIX в. был в основном собран базовый фактический материал и должен был начаться следующий этап развития науки – этап осмысления и обобщения собранного – историческая наука, как это ни парадоксально, существенно не изменилась. Конечно, время от времени вводятся новые виды источников – например, кино- и фотоматериалы, – применяются новые методы исследования – статистико-математические, геофизические и др. – но задачи, форма и глубина их постановки остаются прежними – сугубо повествовательными, информационными. Правда, в к. XIX – н. XX вв. мощный толчок к развитию отечественной исторической науки дал исторический материализм, заставивший историков обратить свое внимание на такие темы, как изучение классов и классовой борьбы, общественно-экономических формаций и т. п. Однако сменилась, по существу, только содержательная интерпретация, глубина же осмысления и обобщения фактического материала остались, увы, на прежнем уровне. Исторический материализм присутствовал в конкретных исследованиях преимущественно набором цитат и общих мест.
Как представляется, причина такого положения – в глубоком разрыве между конкретным, фактологическим уровнем исторического исследования и его общеметодологическим основанием. Отсутствие между ними переходного этапа – конкретно-исторической методологии в развернутом виде – и приводит к торможению, а вернее, препятствует поступательному развитию исторической науки. Конечно, нельзя сказать, что проблемы конкретно-исторической методологии совершенно не затрагиваются в работах отечественных историков и философов, но практически ни для одной из ставящихся проблем не достигнуто однозначного решения.
Среди направлений теоретико-методологических исследований в исторической науке можно выделить два наиболее дискуссионных и наиболее значимых. Из работ по теоретико-методологическим проблемам, опубликованных в СССР за последние 30 лет его существования, более одной шестой части посвящено разработке вопросов о конкретно-исторических закономерностях и о «квантах» исторического исследования – исторических фактах (см., например, далеко не полную библиографию по философским и методологическим проблемам за 1956 – 1981 гг. конце книги). Интересно, что эти два вопроса расположены как бы на противоположных полюсах исторической науки, фиксируя нерешенность проблем как атомарного, элементарного уровня исследования, так и теоретико-обобщающего.
