Ольга Ракитянская
Медвежья скрипка
Девочка мотнула рогатой головкой – и в тот же миг снова стала обычной девочкой со скрипичным футляром в руках. А рядом с ней стояла, улыбаясь, баба Даша в своем беленьком платочке. Никакая с виду не медведица. Только глаза все блестели зеленовато, лунно.
Навстречу им от избушки шла… Старушка? Женщина? Девочка? Трудно было понять: она будто была все время разной. Или наоборот, все время одинаковой – и старушкой, и женщиной, и девочкой одновременно.
У нее не было на голове платочка, как у бабы Даши. Только волосы сияли золотом, блестели сединой – или, может, серебром?
А если смотреть краем глаза – становилась она роем пчёл, золотым, жужжащим. Но совсем не страшным. Теплым.
– Здравствуй, Мать пчёл, Лесная хозяйка! – баба Даша вышла вперед, обняла золотую и серебряную женщину.
– Здравствуй и ты, Медвежья мать, Дева лесная! С чем пожаловала? Деду твоему охотничьей удачи послать? Или, может, захворал он?
– Дед мой хорошо поживает, – покачала головой баба Даша. – По мне только скучает, а так – хорошо. Внучку названую я тебе привела. Помоги ей, Матушка-заступница! Кроме тебя, некому.
Мать пчёл словно только сейчас заметила девочку. Посмотрела удивленно.
– Такая маленькая! Как же она сюда добралась? Ко мне ведь и большие не все долетают.
– А ты погляди, – улыбнулась довольно баба Даша, – погляди, матушка, что у нее в руках! Играет она. И хорошо играет. Я хоть и не слыхала, а чую. Такие всегда к тебе доберутся. Только вот беда – песню свою потеряла. Надо вернуть.
– Песню? – нахмурилась Мать пчёл. – В таких-то летах – песню потерять? А впрочем, чего у людей теперь не бывает. Дорогу в лес потеряли. Дедов своих – и тех позабыли. Теперь вот у детей песню отнимать стали. Всё им неймётся…
– И не говори, матушка, – вздохнула баба Даша. – Я как увидала – так сердце зашлось. Ее ведь чуть перкеле за собой не увели, не в доме твоем будь помянуты! Так поможешь?
– Трудно помочь, – покачала Мать пчёл золотой головой. – Кто свой путь потерял – должен на полночь идти. И оттуда уже новым путем вернуться.
– Как – на полночь? – баба Даша даже рот рукой прикрыла. – Такая-то маленькая? Уж этого ей не выдержать, тут ей и скрипка не подмога. Неужто нет другого пути?
– Нет, – струнами звенел голос Лесной хозяйки, пчёлами жужжал. – Но ты не бойся, Медвежья мать. Я ей мёда своего дам. С мёдом она и на полночь с тобой поплывет, и оттуда вернется. Только ты уж ее не оставь.
Рассыпались пчёлы, закружились – и вот уже перед девочкой живая чаша из пчёл. Висит перед ней прямо в воздухе. А в чаше – мёд. Такой золотистый, тягучий, и пахнет так вкусно…
– Отведай, внученька, лесного мёда!
Девочка вспомнила папу. Они с ним любили ходить по ярмаркам, присматриваться к мёду, пробовать. Папа всегда с пчеловодами разговаривал, так интересно слушать. А потом уносили домой баночку самого вкусного мёда на свете – липового, цветочного, сказочного аккураевого – белого, как та дорога на небе…
Она осторожно опустила пальчик в живую чашу, лизнула…
…И нет уже девочки – только полосатая рыбка-окунёк плеснула хвостиком по воде, нырнула под корни огромной берёзы. А рядом с ней – большая старая щука, зелёная, золотистая, бурая. Но окуньку совсем не страшно – это же баба Даша! Только теперь она – бабушка-щука.
– Баб Даш, а скрипка?
– Разве не чуешь? Это же зубки твои. За мной плыви, внученька! Вниз по реке, всё вниз!
Плещут волны вокруг – золотые, серебряные. Ласкают рыбий бочок. И так хорошо нестись по воде, рулить послушным хвостиком – вперед, и вниз, и вверх!
…Они снова вынырнули как-то вмиг – в устье широкой реки. И снова встали на берегу – девочка со скрипкой и старушка в беленьком платочке. Даже отряхиваться не пришлось.
Только не было здесь ни луны, ни солнца. Серое хмурое небо, будто в конце ноября. Серые волны перекатываются по отмели. Серые камни вокруг – ни деревца, ни кустика. Только серая пожухлая трава, да и та полегла на землю. Холодно – девочка начала дрожать в своем октябрьском пальтишке. И какие-то бурые, узловатые змеи словно ползут из-под земли, вздымают серую почву.
– Баб Даш, это что?
– Не узнала? Да корни же той березы! Что мы наверху видели.
Баба Даша приобняла девочку за плечи.
– Видишь, внученька – и здесь она, Мать пчёл, нам весточку подает. И здесь мы с тобой не одни.
– Ой, баб Даш! Собачка!
Девочка вырвалась из старушкиных рук и, как была, со скрипкой, бросилась прямо к серой пушистой собаке, выступившей из-за камня. С восторженным писком девочка принялась трепать ее по косматой спине, чесать за ушами, щекотать мохнатую крепкую шею.
– Собачка, собачка, собаченька! Какая ты милая!
Мама любит кошек. И на дух не переносит собак. Они грязные, они опасные. Не трогай, не подходи. А девочке всегда так хотелось. И мамы сейчас рядом нет. А баба Даша, наверное, разрешит. Она ведь сама – медведица!
Огромная собака, похожая на волка, совсем растерялась. Она, как видно, не привыкла к нежностям и не знала теперь, что с ними делать. Постояла немного, словно закаменев… И вдруг плюхнулась на спину, прямо на прибрежную гальку, подставила мягкое пузо, неуверенно взвизгнула – как щенок, будто с трудом вспоминая что-то давно забытое.
