Ольга Ракитянская
Медвежья скрипка
– Ишь ты, – усмехнулась старушка. – А мне, дуре старой, показалось… За что ж ты ее так?
У девочки тоскливо изогнулся ротик. Два часа занятий каждый день – бабушка следит, даже в туалет по счету отпускает. Гаммы, гаммы, гаммы. Пьесы, пьесы, пьесы. Тех-ни-ка. Отчетные концерты. А еще английский – после школы, два раза в неделю. А еще репетитор по математике. И домашка, горы домашки просто. А еще…
– Мама говорит – надо всегда быть первой. Если ты не первая – то ты нуль. А я конкурс… проиграла… Даже места никакого не заняла. Я позорница. Одни проблемы от меня…
Баба Даша вздохнула, посмотрела сочувственно на всхлипывающую девочку.
– Вот оно как, значит. Это мама так говорит?
– И бабушка.
– А папа?
– Папа? А что папа…
У девочки презрительно искривились губы – каким-то странным, совсем не девочкиным выражением. А набрякшие слезами глазки вдруг потеплели. И девочка невольно потерлась щекой о скрипичный футляр.
– Он с нами даже не живет. Мама его выгнала. Он никчемушник. Нуль. Одни проблемы от него.
– Алкаш, наверно, – понимающе кивнула баба Даша.
Девочка удивленно вскинула голову.
– Почему алкаш? Это дядька из третьего подъезда – алкаш. Он пьяный всегда, от него водкой пахнет. И матом он ругается. А папа хороший. Он готовит, знаете, как вкусно! Мама по понедельникам, по средам, по пятницам, – девочка загибала пальцы, вспоминая, – работает всегда. А папа меня тогда из музыкалки встречает и обед мне готовит. Суп с клецками! И борщ! И всякое! И квартиру всю прибирает, после него чисто так! А еще он меня с английского забирает, и мы гуляем! Он про звезды все-все знает! А еще…
У девочки разгорелись глазки, ей так много хотелось рассказать бабе Даше про никчемушного папу…
– Погоди, погоди… Он не работает, что ли?
– Почему, работает. Учителем истории. В школе. Только не в моей.
– Так, может, денег не дает тогда?
– Дает. Бабушка говорит – он нам всю зарплату отдает, потому что теперь по гроб жизни обязан. Только это мало.
У нее снова презрительно искривились губы – тем же странным взрослым выражением.
– Бабушка говорит – в наше время надо зарплату сто тыщ! Или больше. А у него всего сорок. Или пятьдесят. Бабушка говорит – был бы нормальный мужик, мама бы вообще не работала!
– А она хочет не работать? Мама-то твоя?
Девочка задумалась. Вспомнила клинику – светлую, красивую. Мама еще говорит – дорогую. Мама в белом халате, такая строгая, высокая. Она там главный доктор по зубам – сто-ма-то-лог. Все ей говорят уважительно «Надежда Петровна». «А Меренкина в среду принимает? Вы мне точно скажите, девушка, мне только к Меренкиной, только к ней…»
– Да нет… Не хочет, наверно.
– А чего ж тогда бабушка?
– Не знаю.
Девочка дернула плечом. В голове ее неприятно крутились мысли. Как комары – ззз, ззз… И не поймаешь, и не отмахнешься. Все зудят.
Она упрямо мотнула головой.
– И все равно. Бабушка говорит – он раздолбай. Мама на доктора училась, раз-ви-ва-лась – а он все в школе своей. И на кухне с кастрюлями, как не мужик прямо. Хотя они тогда уже женаты были. Мог бы взять с мамы пример.
– Мама, значит, училась. Это хорошо, это правильно. А работал кто в это время? Кто денежку зарабатывал? По дому кто крутился?
– Ну… Папа, наверно.
Девочка опять дернула плечом. Комары в голове все зудели, противные…
– О-хо-хо, – вздохнула баба Даша. – Так чего же он никчемушный тогда?
– Потому что не первый, – наставительно, как взрослая, сказала девочка. – Надо всегда первым быть. Так мама говорит… И еще она говорит – денег вечно не хватает. И все из-за меня. В музыкалку надо, на английский надо, репетитор еще, а летом в лагерь, а потом в другой, и в Турцию еще…
Голос ее становился все тише, все тоскливей.
– А ты-то сама хочешь в лагерь? И в Турцию эту?
– В лагерь все ездят. Бабушка говорит…
– Да уж поняла я, что твоя бабушка говорит, – с досадой махнула рукой баба Даша. – Ты мне про себя скажи – ты сама чего хочешь?
Девочка испуганно заморгала.
– Я… Не знаю…
Баба Даша снова вздохнула, обняла ее, прижала к себе. Девочка уткнулась носом в ее живот, зажмурила глазки покрепче – и вдруг заговорила жарким быстрым шепотом:
– Я с папой в лес хочу. Он все-все про лес знает. И про древних людей, они тут раньше жили. Реки по-своему называли. А потом славяне пришли, и эти люди тоже славянами стали, и свой язык забыли. И он в реках спрятался. Он там на дне живет. Мы с папой его искали. А еще папа… Баб Даш, а ты никому не скажешь?
– Никому, внученька, никому, – гладила баба Даша девочку по голове.
– Он мне Синий камень показывал… На реке. Только камень совсем не синий. Он просто волшебный. Он песни поет. Только мама сказала – это отстой… И лес отстой, и древние люди, и Синий камень тоже. Не-сов-ре-мен-но. Сейчас компьютеры везде, надо про них все знать. И по математике у меня тройка. А мне про лес интересно. А мама говорит – отстой…
– Это, внученька, называется – песня, – вздохнула баба Даша. – Называется – душа. Математика, задачки – это хорошо, конечно. Без них теперь и вправду не проживешь. Да только и без песни – не проживешь тоже. А если и проживешь – перкеле б такую жизнь! Сожрет она тебя, и косточек не оставит.
