Ольга Погодина-Кузмина
Золото Умальты
© Погодина-Кузмина О., 2024
© ООО «Лира», 2024
© АО «ТПО «СДФ», фото на обложке: кадр из фильма «Золото Умальты», 2024
Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.
Об авторе
Ольга Погодина-Кузмина – писатель, драматург, сценарист. Член Союза писателей Санкт-Петербурга.
Автор романов «Уран», «Холоп», трилогии «Новые русские». Автор сценариев к фильмам «Герой», «Две женщины», «Не чужие», «Облепиховое лето», «Золото Умальты» и др., а также пьес «Толстого нет», «Сухобезводное», «Глиняная яма». Публиковалась в сборниках прозы и драматургии, в журналах «Знамя», «Урал», «Дружба народов».
Работала с режиссерами Александром Галибиным, Верой Глаголевой, Геннадием Тростянецким, Андреем Богатыревым.
Дважды финалист премии «Национальный бестселлер». Лауреат драматургических премий «Новая драма», «Евразия», кинопремий «Серебряная ладья», «Золотой Феникс», «Золотой жасмин» (Тегеран).
От автора
В июле 2021 года большая вода поднялась по реке Бурее, затапливая окрестные поселки. Причиной наводнения стали ливни, которые прошли на севере Хабаровского края, – последний раз такое количество осадков в области выпадало более сорока лет назад.
Весь Верхнебуреинский район вышел на борьбу с паводком – оповещали местных жителей, обходя каждый двор, вывозили людей из района возможного затопления.
Глава Верхнебуреинского района Алексей Маслов лично занимался эвакуацией людей и осмотром местности. Тогда поднявшиеся воды реки Умальты вынесли на берег колесо от телеги, которое пролежало на дне более ста лет.
История о пропавшем обозе с золотом и загадочной гибели участников ограбления, которую рассказал Алексей Михайлович, стала основой этой книги и сценария фильма «Золото Умальты».
В процессе работы над этой историей мне пришлось погрузиться в исследование архивных материалов, изучить местные легенды и слухи, которые добавили романтики реальным событиям, имевшим место в окрестностях Хабаровска весной 1917 года. К историческим персонажам присоединились вымышленные герои, и постепенно из авантюрного сюжета возник образ переломной эпохи между двумя революциями – Февральской и Октябрьской. Причины катастрофы государства и глубину трагедий человеческих судеб мы до сих пор не осмыслили, подменяя честный разговор о них рьяной полемикой белых и красных, построивших вокруг 1917 года каждый свою мифологию.
Эта книга, разумеется, не претендует на разрешение концептуальных споров. Задача автора – лишь выхватить из закоулков времени лица, характеры, судьбы людей, благодаря которым наша история совершала поворот, и увидеть отражение тех событий в сегодняшнем дне.
За помощь в работе над книгой я хочу поблагодарить и ее вдохновителя Алексея Маслова, и весь коллектив киностудии «Лендок», включая генерального директора Алексея Тельнова и заместителя генерального директора Елену Дементову. Хочу дружески отметить и режиссера Андрея Богатырева, который сразу увлекся нашими идеями и принял самое горячее участие в разработке сценария и создании нескольких сюжетных линий. Губернатору Хабаровского края Михаилу Дегтяреву говорю спасибо за личную поддержку нашего кинопроекта.
Литературные резиденции Ассоциации союзов писателей и издателей (АСПИР), предоставившие мне возможность творческой работы над книгой в осеннем Пятигорске, также хочу отметить в предисловии, упомянув лично Кристину Ботулу, а также сотрудников Государственного музея-заповедника М.Ю. Лермонтова (г. Пятигорск).
Отдельная благодарность филологу и переводчику Ольге Вишняковой за работу редактора и помощь в подборе архивных материалов, этнографических исследований и газетных статей, которые я использовала в работе.
Хотя имена героев изменены, а тайна знаменитого ограбления Нимано-Буреинской золотопромышленной компании рассказана нами так, как мы представляем ее из сегодняшнего дня, – эта книга приоткроет для читателя загадки прошлого, которых еще немало хранит история русского Дальнего Востока.
Глава первая. Обоз
Everett Collection / shutterstock.com
– Сказки все, трепотня одна! – кучер Кузьма махнул рукавицей и подстегнул лошадок.
К вечеру мороз прихватывал, сыростью тянуло от промоины во льду.
Десятник Киприан, сидевший рядом с кучером на козлах, повыше поднял ворот толстого бараньего тулупа и неодобрительно глянул на охальника Кузьму. Он огладил рыжую бороду и упрямо продолжил свои рассуждения – о разном, в основном про божественные откровения.
– Грядет конь бледный, и на нем всадник, а за ним адская сила и власть – умерщвлять мечом и гладом, и мором, и зверями земными. В монастырях-то давно слух идет: сбывается пророчество! А главный-то старец, молитвенник, знаешь, что сказывал?..
Кузьма только сплюнул в сторону, долгим и смачным плевком выражая отношение к пророчествам вообще и отдельно к Киприану, верящему в них.
– Да ты слушай, баранья башка! – толкнул его в бок Киприан. – «Меня не будет, и России не будет!» Так сказывал!
– Куда ж она денется, Россия-то? В океян, что ли, провалится? – оскалил кривые зубы Кузьма.
Киприан даже тулуп распахнул от возмущения, да быстро запахнул – мороз стоял трескучий.
– Да ты разумей – про-ро-чество!.. Божье слово молвил батюшка, чудотворец! А князь Юсупов вынул пистолет, да и стрельнул ему в самое сердце![1]
Тяжелый обоз медленно полз по льду замерзшей реки Умальты. Словно мрачные стражи, стояли по берегам громадные темные ели; иней на скалах блестел в предзакатных лучах.
Охотный человек Егор Чагин ехал верхом на гнедой лошади рядом с груженым обозом. Лицо его со впалыми щеками, небольшими умными глазами и давними шрамами – следами тяжелого труда и борьбы за существование – выдавало аскета, целиком посвятившего себя опасной и суровой работе таежного проводника. Плотнее надвинув на брови башлык, он то и дело оглядывал заросшие лесом берега реки. Чувство тревоги, не отпускавшее его с тех пор, как их отряд выехал в сопровождении обоза из Софийска в Хабаровск, постепенно сменилось ощущением роковой неизбежности.
Не привыкший сожалеть о принятых решениях, Чагин уже почти не сомневался, что совершил ошибку, когда взялся сопроводить первый в новом 1917 году спешный обоз, груженый золотом с приисков заводчика Булыгина.
Грабежей давненько не было, но голодные волки рыскали в тайге, да и лихих людей – беглых каторжников и дезертиров – хватало в здешних местах. Февраль выдался ледяным, с метелями и морозом, люди отощали за зиму, и охотников тащиться трое суток по зимнику набралось всего-то пять человек, и это добавляло мрачности и без того неулыбчивому Чагину.
Да и надежны ли эти люди?
Вон кучер Кузьма – случись чего, спрячется за кибитку, помощи не жди. Десятник Киприан – болтун, раззява, да и стар уже. Одна надежда на молодых солдат Назара и Прошку. Конопатый Назар, едущий верхом с другой стороны обоза на серой в яблочко лошадке, веселый охальник с кудрявым чубом, вроде и не мерз – голой рукой все лез в карман да щелкал на ходу подсолнечное семя. А Прошка спал в тарантасе. Там же, на проклятых мешках, дремал и чагинский пес Гром, крупная овчарка серой масти.
Таким числом впору дрова перевозить, а не золота сорок пудов. Эх, Булыгин, Булыгин, нет на тебе креста…
Словно почувствовав, что хозяин думает о нем, Гром пошевелился под попоной, высунул морду, глянул на Чагина, зевнул и убрался обратно.
Киприан меж тем продолжал – как рассказывают страшную сказку малым детям на ночь:
– Терзали его изверги, били, а он за них молитву возносил: «Владыка Святый и Истинный, не суди да не мсти живущим за кровь нашу». Мученическую кончину принял святой человек Григорий Ефимыч!
Кузьма взмахнул кнутом.
– Это Гришка, Распутин-то святой? Об нем и говорить – только рот поганить. Секту завел, девок порол, да баб придворных в бане щупал… И царицу пользовал!..
Киприан зашелся в крике, даже замахнулся на крепкого жилистого Кузьму.
– Врешь, иуда! Всё листовки сионские!.. Старец молитвой святую Русь спасал! Царь наш, заступник, помазанник божий!.. И царицу, гнида, не трожь!..
Кузьма чувствительно ткнул его в бок. Оба сцепились, чуть не свалившись с обоза. Назар, подмигнув, громким голосом затянул свои любимые похабные куплетцы, коих все они в дороге наслушались немало.
Николашкина жена
Деликатно сложена!
Тиснешь в груди да в бока —
Тает, как морожено!
– Тьфу на тебя, похабник!.. Сказано в пророчестве: «И возрыдают племена земные»! Бога забыли, коммунизма какая-то вместо веры-то православной! Погибнет Россия от вас, как есть погибнет! – не унимался Киприан, отставший, впрочем, от Кузьмы.
Кучер тоже поуспокоился, перестал толкать десятника, но не оставил насмешек.
– Спихнут твово Николашку, да гузном в яму!.. И царицу туда же, шпиёнку немецкую! Шпиёнка и есть!.. – и показал Киприану кукиш.
Тот лишь скорбно покачал головой.
– Сказано тебе: без царя погибнет Россия! Все по грехам нашим… На все божья воля!
– Значит, и Распутина твово по божьей воле убили? И Россия по божьей воле пропадет? Так? Что замолк, святоша? Или ты лучше Бога знаешь, чему быть, а чему нет?
Веселый Назар, отплевываясь подсолнечной шелухой, подстегнул лошадку, прерывая политический спор.
– Эх, шас бы пунчу, кишки согреть!
– Чего это? – встрепенулся Кузьма.
– Водка горячая. С приправой на меду. Не хужей, чем у царей! – пояснил Назар, мечтательно зажмурив глаза.
Киприан кивнул понимающе, смягчаясь.
– А… «Ра́кица» по-нашему. Доброе дело.
Кузьма тоже обнаружил интерес и знание предмета.
– У нас оно «Голбешная», анисовка исчо. С анисовым-то маслом шибче идет.
Затем снова насмешливо – Киприану:
– Царь-то, сказывают, почище нашего хлещет!..
Назар затянул на весь лес новую частушку.
Царь купил своей Сашухе
Золотые серьги в ухи.
Русских немцам продала,
Да недорого взяла!
Чагин цыкнул на Назара, натянул поводья своей гнедой.
У поворота реки намело большой сугроб. Чагин осмотрелся по сторонам – в лесу было тихо.
– Объезжаем, что ли? – спросил Кузьма.
– Объезжай по левой, – велел Чагин. И добавил: – Прошку разбуди, Киприан.
Кузьма начал неторопливо объезжать снежный завал. Заспанный Прохор соскочил с тарантаса, держа в руке ружье.
Из-за поворота показалось упавшее на дорогу дерево.
– Сто-о-й! – разнеслось по обозу.
Лохматый мерин, издав недовольное ржание, встал. Гром вскочил, не сводя глаз с хозяина.
Перед деревом на льду недвижно лежал человек, припорошенный снегом.
Тут уж и Кузьма перекрестился.
– Мертвяк лежал! Глянь!
– Недобрый знак, Егор Степаныч, – тихо сказал Назар Чагину, спешился и вместе с Прохором решительно направился к мертвому.
Чагин подъехал к лежащему дереву, упавшему откуда-то сюда, на лед замерзшей реки. «Плохо дело», – подумалось ему. Гром молча стоял рядом.
Назар склонился к покойнику, крикнул Чагину.
– Мертвый! Одет чудно́. Егор Степаныч, у него карабин под рукой.
Прохор, вглядываясь в лицо мертвеца, вдруг воскликнул:
– Да я его знаю! Это ж бес настоящий! Салтан, татарин, он с каторги сбежал.
Назар нагнулся, протянул было руку, чтобы взять из рук покойника карабин. Звук выстрела грохотом разнесся по лесу. Назар отлетел, упал, окрашивая кровью снег, только шапка покатилась с кудрявой головы.
Мертвый человек возле дерева оказался куда как живым. И он был не один.
Из-под завалов раздались выстрелы, полетела граната и взорвалась позади обоза, ранив серую в яблоках лошадку.
Киприан и Прохор начали беспорядочно палить в сторону завала, откуда выскочили, показалось было, мохнатые звери, но это были люди в страшных масках. На одном была медвежья шкура с оскаленной мордой, на другом – оленья, прямо с рогами наброшенная на голову, на третьем – наряд из черных перьев, а голова и лицо были замотаны черным платком.
Чагин приметил и четвертого, тот прятался за деревом. Он был в черном плаще, лицо закрывала жуткая маска из древесной коры с просверленными в ней дырками для глаз. Разбойники издавали вопли, рычание и другие устрашающие звуки.
– Бесы! Господи, спаси! – завопил Киприан, бросив наземь винтовку, побежал к лесу и тут же получил пулю в плечо.
– Шаманы, Егор Степаныч! Всех убьют! – захрипел в последней агонии окровавленный Назар.
От следующего выстрела рухнула в снег гнедая лошадь. Чагин перекатился за нее, занял позицию. Подполз испуганный Гром, приученный прятаться от выстрела, не лаять и не кидаться без приказа.
«Шаманы» бежали к обозу. Чагин подстрелил Салтана. Тот завизжал и покатился по снегу.
Киприан и Кузьма спрятались за обозом. Дрожащими руками раненый десятник перезаряжал винтовку. Чагин крикнул:
– Стреляй, дубина!
Разбойники меж тем спокойно обходили обоз.
Чагин снова выстрелил и откатился, укрылся за ледяным холмиком. Он видел, как Киприан поднялся и нацелил винтовку на бандитов, но кучер Кузьма весело оглянулся вокруг и с новым выражением лица, безумным и разбойничьим, заорал в ухо старому солдату, стреляя в упор.
– Распутину, поганцу, поклон передай!
По кивку Чагина Гром рванул и повис на рукаве одного из убийц, «оленя», не давая тому выстрелить. Чагин поднялся, всадил пулю в бандита, свистнул Грому и снова залег рядом с ледяной промоиной.
Он видел, как разбойники подошли к обозу и предатель кучер радостно выскочил им навстречу, кланяясь.
– Вот вам, черти-государи, полная телега золота… Принимайте!
Бандит в брезентовом плаще и маске из древесной коры хладнокровно всадил в грудь Кузьмы несколько пуль. И брезгливо, по-барски отпихнул сапогом тело кучера, который еще долго корчился, хрипел, тянул искривленные предсмертной мукой пальцы к золотому обозу.
– Господи, твоя воля!.. Изверги, изверги! Что ж мы наделали, изверги! – скорбно закричал вдруг один из бандитов и упал на колени, срывая маску.
Чагин не разглядел его лица, показалось только, что молодой и сильно бледный, с тонкими светлыми волосами – никакой не тунгус[2]. Их барственный предводитель в брезентовом плаще, проходя мимо него, молча ткнул прикладом пистолета по затылку. Молодой упал, откатился на несколько метров по заснеженному льду.
Чагин прицелился из своего укрытия, намереваясь снять предводителя, но случай спас бандита – в секунду выстрела он наклонился, отдергивая рогожу на тарантасе.
Разбойники, перезаряжая ружья, двинулись в сторону укрытия, где скрывался Чагин.
Егор вскочил на ноги и, петляя, побежал к берегу, под прикрытие леса. Здешние места Чагин знал хорошо, один бы смог добраться до жилья и вызвать подмогу на поимку бандитов. Главное уйти с открытого пространства, а там…
Гром бежал впереди, словно разгадав план хозяина и указывая дорогу.
Позади звучали выстрелы, одна из пуль обожгла бок. Чагин упал, начал было отползать и тут провалился в ледяную промоину. Карабин, как распорка, удерживал его какое-то время на поверхности, но течение затягивало под лед. Гром бегал вокруг полыньи, рычал, готовый защитить хозяина. Следующая пуля попала по карабину. Силы стремительно уходили, а с ними и жизнь.
«Теперь все», – подумалось Чагину. Промаялся на свете сорок шесть годков, а вроде и жить не начинал, все откладывал. И в тюрьме посидел, и трудником в монастырях побывал, и отшельником провел две долгие зимы на дальней сибирской заимке. Не нажил ни семьи, ни богатства, хотя водил по тайге обозы пушного товара, китайской контрабанды и неучтенного казною золота с дальневосточных приисков.
«Господи, прости», – он мысленно перекрестился, из последних сил держась за карабин.
Бандиты подходили к полынье. На их глазах смельчак-проводник вскрикнул и ушел под лед, увлекаемый течением реки.
Предводитель в древесной маске прицелился, чтобы прикончить рычащую собаку, но молодой сообщник повис у него на руке.
– Не надо! Не стреляй! Собаку не трогай!..
Тот все же выстрелил, промахнулся, чертыхнулся с досады – пса и дух простыл.
Предводитель бандитов обернулся к обозу.
Темный, коричневатый золотой песок тонкой струей вытекал из пробитого кожаного мешка, смешиваясь с окрашенным кровью снегом.
Глупец кучер лежал, раскинув руки, и его мертвые глаза бессмысленно таращились на убийцу. Предводитель снял маску, натиравшую виски. Зачерпнул снега, бросил на лицо покойника и каблуком сапога впечатал в мертвые глазницы. Взял под уздцы притихшего лохматого мерина.
Подсадив на козлы раненого Салтана, разбойники потащили обоз вверх по течению реки. Не замечая, что с берега, из тени громадных елей, за ними наблюдает чей-то внимательный взгляд.
Глава вторая. Тунгусы
Everett Collection / shutterstock.com
В голове шумело, в висках пульсировала кровь, где-то вдалеке, словно сквозь толщу воды, слышались звуки глухих ударов.
Чагин с трудом разлепил глаза, коротко, чуть слышно застонал. Его ослепил свет: пламя костра полыхало, отражаясь в воде. Отдаленно, как сквозь сон, он слышал глухие удары бубна, бессвязное бормотание, вой.
Что это, ад? Значит, это не сказки? Адское пекло жарит, а ноги ледяные… И черти воют бесовскими голосами.
Вдруг на его веки легла чья-то мягкая и теплая ладонь. Женская.
Значит, не ад.
Над ним склонилось лицо молодой тунгуски. Раскосые темные глаза смотрели с внимательным любопытством, в их блеске Чагину почудились забота и нежность.
– Я живой? – спросил невнятно.
Девушка усмехнулась.
– Ты живой.
На поляне был разведен костер. Вокруг костра в странном танце двигались темные фигуры в масках и цветных лохмотьях, с бубнами и колотушками в руках. Колокольчики звенели все пронзительней.
Чагин понял, что лежит весь голый, с ног до головы обмазанный каким-то жиром, ноги его и руки привязаны к оглоблям нарт широкими кожаными ремнями. Мальчуган лет одиннадцати, тоже раскосый и смуглый, как раз проверял и сильней затягивал узлы. На поясе мальчугана красовался внушительных размеров нож в нарядных ножнах, расшитых бисером и шелком. Лицо подростка было хмурым и сосредоточенным.
Чагин с трудом повернул голову, стараясь справиться с охватившими его ужасом и тоской. Услышал негромкий голос присевшей рядом девушки с нежным взглядом.
– Ты русских убил?
Чагин покачал головой, хрипло и еле слышно, тяжело ворочая распухшим языком, проговорил, закрывая глаза.
– Напали. Бандиты. Кучер в сговоре…
Девушка негромко, но резко приказала:
– Глаза открой!
Мальчик с ножом закончил его привязывать и важно промолвил, медленно выговаривая русские слова.
– Терпи, крещеный. Бог терпел… Я тоже крещеный, – достал из-за пазухи, показал Чагину кипарисовый крестик на груди. – Я Панта, по-вашему – Пантелей.
Девушка улыбнулась.
– Я Малуша, сестра. Терпи, охотник.
Из темноты, словно из пламени костра, вдруг появился старик с сухим лицом, похожим на пергамент, сплошь испещренным морщинами. Его голову покрывала кожаная шапка с черными перьями, в руке тлел масляный факел. Старик что-то гортанно выкрикнул и бросился к Чагину, вскинув нож. Тот зажмурился от ужаса. Но ничего не произошло. Старик-шаман продолжал бормотать непонятные слова, то ли заклинания, то ли молитвы. В костре потрескивали дрова. Боль отпустила. Чагин приподнял веки – значит, это еще не смерть?
Девушка вдруг улыбнулась Чагину. Ее круглое румяное лицо казалось добрым и прекрасным. А говорили, среди тунгусок не бывает красавиц.
Она цокнула губами, и Чагин почувствовал, что его колено лижет шершавый язык.
– Гром, Громушка…
Малуша погладила пса.
– Твоя собака – гирку, наполовину волк. Смерть ее испугалась. Ты Добро-человек, – быстро проговорила Малуша, после чего внезапно отвернулась, словно смутившись.
Старый шаман вдруг выхватил из-за пояса нож, блеснувший в огне факела. «Все!» – понял Чагин и со всей мочи заорал:
– А-а-а!..
Малуша сжала руками его голову.
– Не кричи, Добро-человек.
Панта удерживал руки Чагина.
– Бог хотел, чтоб ты не умер. Значит, ты нужен здесь. Терпи. Шаман будет пуля из груди вынимать.
Шаман взмахнул ножом, запел свою молитву снова. Нож вонзился под ребра, словно протыкая Чагина насквозь, до самых пяток.
Чагин опять закричал и потерял сознание.
Потом его качало, словно в лодке на волнах, вокруг было лето, тепло разливалось по всему телу.
– Пей, Добро-человек, – шептал женский голос, и он глотал теплое целебное питье.
«Колдунья, – подумал он. – Ничего. Все-таки жив».
Рассвело. Он лежал на повозке, накрытый мягкими шкурами, а повозка ехала по заснеженной дороге, на упряжи оленей звенели бубенцы.
Рядом сидела Малуша, на ее лице играли отблески солнечного света. Гром труси́л сбоку от нарт, весело поглядывая на хозяина.
Старый шаман путешествовал на монгольской мохнатой лошади. Говорил, обращаясь к Чагину:
– Меж двух миров живешь. И тьма тебя зовет, и свет не отпускает. Тебе надо к русским, про мертвых людей сказать.
Малуша наклонилась и вместе с Пантой помогла Чагину вдеть руки в рукава оленьей шубы, натянуть на голову просушенный у костра его старый башлык. Проговорила негромко:
– Эвены за оленем идут. Твою собаку я возьму. Она хозяина слышит, ход в темный мир стережет.
– Гром с тобой не пойдет.
– Он с Пантой пойдет, – улыбнулась Малуша. – А ты потом приходи. Когда снег вода станет.
Маленький Панта со взрослым, серьезным выражением лица кивнул, снял с шеи свой кипарисовый крестик и надел на шею Чагина. Медный крест Чагина на веревочном гайтане взял себе.
Чагин прикрыл глаза. Возражать не было сил.
Он догадался, что тунгусы везут его к Половинке, охотничьей заимке, стоявшей на почтовом тракте на полпути торговых обозов из губернского города в Софийск.
Хорошо. Значит, он сообщит… Обоз. Бандиты. Охрана жидкая… Догнать. Их еще можно догнать.
Сладкая дремота давила на затылок, склеивала веки. Чувствуя на лице уже по-весеннему теплый солнечный луч, мелькающий сквозь ветки деревьев, Чагин успокоился и задремал под мерный звон бубенцов оленьей упряжи и скрип полозьев по снегу.
Пес залаял, и Чагин в полусне услышал запах дыма и конского навоза – человеческое жилье.
