Ольга Минская
Зачем нам эта любовь?

Галит

Что-то изменилось после разговора с Вардой. Весь вечер она присматривалась к пациентам и психологам, которые работали вместе с ней. Нет, никто ни с кем не флиртовал. Это вообще было место с очень слабым флиртом и сильно развитым эго – супервайзеры, как она, не позволяли себе легкости в отношениях с начинающими психологами, которые делали у них стаж. А те были сосредоточены или напуганы.

Где и кто последний раз говорил ей комплименты? Дежурные комплименты друзей семьи не в счет. Она не могла вспомнить. Но, посмотрев на себя в зеркало, осталась довольна. Высокая, загоревшая, ухоженная. Все в порядке. Даже любовник у нее был еще совсем недавно. Она надеялась, что Давид вернется домой, как всегда, поздно, и она успеет побыть одна, додумать, что же сломалось в ее благополучии. Но он, оказывается, вернулся рано и тоже не в настроении. Сидел во дворике, не работал. Коротко сказал, что устал. Что уже поел. Чтобы она оставила его в покое. Она и не настаивала. Больше не было потребности проговаривать ему свои мысли и чувства. И тут-то пришло осознание потери. Не в первый раз. Просто раньше она предпочитала не трогать этот ящик Пандоры и делать вид, что никаких проблем нет. Сегодня же не получилось. Пришлось признаться себе, что они потеряли друг друга. Ее глаза больше не светились, когда она думала о нем. По правде, ей было все равно, дома он или нет. Он больше ее не беспокоил, не волновал, не вдохновлял. Главное, чтобы в нужные моменты он был рядом, а гостям можно было показывать его рабочий кабинет и понимающе качать головой, когда заходила речь о много работающих мужьях.

Таня

На часах 23:00. Она только закончила перевод и теперь решила послать Давиду смс. – Она не могла перезвонить раньше; мама сломала руку; мальчики и работа полностью заняли ее день. Она думает о нем. Устала и сейчас пойдет спать. – И остановила себя, чтобы не написать лишнего. Все-таки она была девочкой из интеллигентной семьи.

Давид

Надо просто встать с кресла, закрыть этот день и выспаться перед завтрашней пустотой. Телефон издал урчащий звук. Наверно, это сообщение от Мейрав – напоминание, что завтра с утра он должен быть у клиента в 8:30. Он еще посидел несколько минут. Все, все завершилось. Встал, взял телефон и направился в дом. Открывая дверь, бросил взгляд на экран – Tanya. Прочитал ее сообщение и не понял. Еще раз прочитал. И безумное количество адреналина выбросилось в кровь. Ему хотелось закружить Галит. Сделать что-нибудь необычное. Жена с профессионально-фальшивой эмпатией остановила его взглядом. Вулкан бушевал в груди. Он разбросал все вещи в поиске футболки для бега, переоделся и поехал бегать в парк.

Галит

Она проснулась в деловом настроении. Все-таки она профессионал – собралась, проговорила себе всякие правильные фразы. Перед ней лежал список того, что надо было успеть сегодня. Покрасить и подстричь волосы, купить всем подарки, заказать в магазине рыбу для гефилте фиш, позвать садовника. Попросить женщину, которая приходила у них убирать, помыть все шкафы и убрать зимние вещи. Она напомнила Давиду заехать к Анат за большой кастрюлей для рыбы. Давид кивнул и выскочил из дома. Она сделала легкую гимнастику, которую всегда делала в дни, когда не ходила в бассейн. Налила кофе, набрала номер Варды (та не ответила). Потом заехал Матан за ботинками – он собирался с друзьями в пеший поход. Пока она искала в шкафу ботинки, наткнулась на папку с документами, которую сама засунула подальше от глаз сто лет тому назад. Матан ушел, а она смотрела на папку, точно зная, что найдет в ней.

Она не хотела этого видеть, но все-таки открыла – договор об условиях развода, тот, который они так и не подписали пятнадцать лет назад. Уже обговорили все детали, согласились и не подписали. Давид остался. Первые годы она хранила эти бумаги, чтобы, если вдруг эта тема поднимется снова, можно было бы сразу подписать. И не тянуть все это, и не проходить снова через боль, унижение, слезы. Тогда его решение уйти застало ее неподготовленной. Да и поводов не было. Она спрашивала его пару раз, почему он все-таки не ушел, но он нашел фразу: «Я понял, что жены лучше, чем ты, мне не найти». Ложь была очевидна, но легка. К тому же она тоже не была готова остаться одна. Они оба сделали вид, что все прошло. А что прошло? Чему было проходить? Его не ждала другая женщина. Просто однажды утром он налил себе виски и сказал, что уходит от нее. Она собиралась в бассейн. «Почему?» – спросила она. «Я не хочу так жить», – ответил Давид. Он нашел свои краски и понял, что совсем перестал рисовать. Он только работает, пусть и очень успешно. Нет, у него нет любовницы, но он не понимает, почему бы ей не появиться. Он больше не любит Галит. Не надо драмы, ведь она тоже больше не любит его. Он не слепой и не дурак. К этому она не была готова. В их кругу почти не разводились. Появлялись какие-то связи на стороне. Знали ли о них? Непонятно. Но все вели себя очень пристойно. А потом от ее лучшей подруги ушел муж. Встретил на конференции другую. Не сильно моложе – пара лет значения не имеет. Года три, как выяснилось потом, они тайно встречались. А потом оба развелись и стали счастливы. Подруга злилась, создавала проблемы с разделом имущества, злословила и была невыносима. Но ее муж не собирался судиться с ней за несколько сот тысяч долларов. Сказал – пусть забирает все, что ей позволяет совесть. Она сникла и взяла половину. После развода он подарил ей новую машину и ушел. Галит подозревала, что в мужских кулуарах тихо восхищались его смелостью. Но она не была готова стать женщиной, от которой ушел муж. Как она всем объяснит – какими словами? Что надоела ему эта сытая жизнь? Что он больше не хочет ее видеть? Не хочет ее вообще.

Тогда она подавила все реакции и сказала, что он волен уйти и делать все, что захочет. Но легко это ему не будет. Дети, собака и дом останутся с ней. Она ничего не хотела менять. Он может уехать прямо сейчас. И ушла плавать. Он подготовил контракт о разделе имущества: оставлял ей дом. Почему он тогда не ушел? Самое обидное – она окончательно поняла, что он больше не любит ее. После этого все стало пристойно, и безвкусно, и, как говорили многие вокруг, как у всех. Потом у него появилась женщина. Галит сделала вид, что не замечает. Потом другая. Он соблюдал приличия, открыто нигде с ними не появлялся. По ресторанам не ходил. А потом у нее появился любовник. И все окончательно успокоилось.

Таня

Почему воспоминания не отпускают ее? Почему все время она пытается просчитать, как бы сложилась ее жизнь, если бы она не уехала? Или уехала в Штаты. Или сразу же развелась бы со Славиком. Как случилось, что вот уже двадцать лет она рядом с человеком, с которым никогда не собиралась быть вместе? Что у них общие дети? Его родители благополучно забыли о том, что брак был фиктивный. Если бы ей заранее рассказали, что именно так она будет жить через двадцать лет, она бы не поверила. А теперь они вполне благополучная пара c семейными праздниками, родственниками, днями рождения, свадьбами. Чужое стало своим. Как это получилось? А где же ее? Было ли когда-нибудь ее? Не может же быть, что у нее никогда не было своего представления о том, какой должна стать ее жизнь. Ее муж, ее дом. Только детей она была готова принять такими, какие они есть. Ей все время казалось, что временный период эмиграции скоро кончится – и начнется ее настоящая взрослая жизнь. Она встретит мужчину, в которого влюбится, и он станет ее мужем. Они купят квартиру, будут вместе ужинать, ходить на море в шабат. А продолжались съемные квартиры, Славик и ожидание того дня, когда начнется ее жизнь. А потом, после нескольких неудавшихся романов, то есть, наверно, удавшихся, но не закончившихся браком, она родила от Славика двух мальчиков. И пришлось ходить в детские садики на все праздники, разучить ханукальные песни и научиться готовить ашкеназные традиционные блюда. Она поняла, что это и есть ее жизнь. И стоя во время сирен в дни Катастрофы и памяти, она точно знала, что вот это то, что у нее есть. Ее дом, ее дети, ее муж Славик – который никому, кроме своей карьеры, не принадлежал. У них все было благополучно. Она продолжала переводить, и ей это нравилось. Нравилась свобода. Она была востребована, ее ценили, ей вовремя платили. Славик преподавал, писал статьи и консультировал какой-то стартап. Так и жили. Душевной близости не было, но ее ведь не было никогда. Да и кто может ею похвастаться? У скольких она есть? А все остальное выглядело почти так, как у всех. Ее подружки разводились, влюблялись, снова выходили замуж, рожали детей, страдали – словом, жили. А она заморозилась. Никаких страстей. И вдруг Давид.

Она даже не понимала, что запало ей в душу в этом пожилом адвокате. Он был милый, хорошо ей улыбался, не пытался кокетничать и производить впечатление. Наверно, то, как по-детски он не смог скрыть от нее, что она ему очень понравилась. Это длилось какую-то секунду, когда он посмотрел на нее и потерял ход мысли. Так наивно, откровенно и совершенно незащищенно. Как поворачивал голову, как прижимал ее к себе. Так ее мальчики, встречая ее после целого дня разлуки, говорили, что она самая красивая, нюхали ее руки и восторгались, как хорошо она пахнет. А потом она ушла, а он не пытался взять ее телефон. Через несколько недель она позвонила поблагодарить его. Да, он очень помог ей с Шехтером. Ну и еще – она иногда думала про него. Про взгляд, по которому становится понятно, что человек потерялся в твоей улыбке. И она была очень одинока в этот период. Устроенная одинокая замужняя женщина. Когда он предложил встретиться в кафе, она с радостью согласилась. Потому что понимала: жизнь испаряется прямо на глазах. А другой не будет. Каждый прошедший день – ушел навсегда. Слишком часто – мимо нее. И совершенно неизвестно, что придет завтра. И даже выбора особого нет. Тогда она решила: пусть будет все, что только может произойти, и она не будет играть, не будет молчать, не будет скрывать. На море с ним было необыкновенно. Время остановилось, и ей хотелось, чтобы каждая минута тянулась долго-долго. Чтобы его руки обнимали ее. Держали ее. Ее так давно никто не держал в объятиях. Последний раз, наверно, папа, когда она была маленькой, а он еще любил маму, и они все были вместе. В его руках она чувствовала себя дельфином – гладким, сильным, упругим животным, в любой момент готовым радостно умчаться в море. Навстречу счастью.

Давид

Он бежал, и улыбка не сходила с его лица. О чем бы он ни думал – улыбался. Потому что все время, непрерывно, думал только о Тане. О том, что через каких-то пару часов увидит ее. Ночью он послал Мейрав мейл с просьбой отменить все его встречи на сегодня. Пусть на них пойдут Эйнат – она его партнер по офису, опытная, умная адвокатесса, на нее вполне можно положиться – и Михаль, которая тоже не первый год в бизнесе. А у него выходной. Сейчас пробежка, потом он искупается в море (вода должна быть уже теплой), а потом поедет завтракать в «Манта Рей», чтобы волны шуршали под ногами и ветер брызгал солеными каплями в лицо. С Таней. Он уже ее пригласил. Когда, разгоряченный от бега, он бросился в воду, он задал себе вопрос – почему он был таким идиотом: любить море, жить в семи минутах езды от него и никогда не ходить на пляж? Зачем он так жил? Он плыл быстро, легко. Потом лег на спину и закрыл глаза. И позволил волнам баюкать себя. Вот оно. Как просто.

Когда он ждал ее в ресторане, вдруг понял, что уже давным-давно не испытывал такого волнения перед встречей с женщиной. Нет, он не был монахом. Особенно после того, как не ушел от Галит. Нужно же было как-то доказать себе, что он мужчина. Женщины всегда привлекали его внимание – красивые, умные, мягкие, трогательные. С ними было беззаботно. И в его душе играла музыка, когда он ехал на очередное свидание. Марш. Звук фанфар – музыка победителя. Сегодня же это был трепет. Как будто бабочка щекотала его крыльями. Какой бред, подумал он. Романтический бред. И было замечательно, что он приехал раньше и можно было просто смотреть на воду, на солнце – и никуда не спешить. Женщина, которая превращала его дни в радость, вот-вот придет. И она вскоре пришла.

Они завтракали долго-долго. Он рассказал ей, что хотел стать художником. И что у него была умная собака, боксер. Собака внимательно смотрела на него, виляла хвостом и делала что хотела. И еще она обожала детей: мальчики ложились на ковер, а она, ухватившись за ковер зубами, возила их по полу. Потом они возили ее. И в доме были смех и ожидание счастья. Таня смеялась и заодно рассказала, что всегда хотела собаку, но сначала родители говорили, что у них нет сил за ней ухаживать, а потом разошлись. Она осталась с мамой, папа иногда приходил – там детей не делили. «Как не делили?» – спросил Давид. Так, дети – всегда с мамой. Потом был Израиль – общежитие университета, квартира с соседкой. Словом, она так и не решилась завести собаку. И как-то долго было непонятно – уедет ли она к мужу в Америку, останутся ли они в Тель-Авиве. А может быть, разведутся. Давид сказал, что не понимает. Таня сказала – она тоже. Это какой-то странный брак, они вообще не собирались быть вместе. Просто не случилось развестись. В Америке у него, конечно, были другие женщины, некоторых она встречала. С Гейл все было очень серьезно. Но она отказалась переехать сюда. А он не хотел оставаться в Штатах – родители его уже были в Израиле, и брат сдал врачебный экзамен. Его ждала работа в Тель-Авивском университете, а у мамы все предпочитали говорить на родном языке, читать внукам русские книжки и есть по шабат на завтрак вареную картошку с селедкой. Славик вернулся в Израиль один, и они снова не развелись. А потом ей сказали, что она в группе риска, и если она хочет иметь детей, то ей надо родить ребенка сейчас. И она родила. А потом второго, чтобы ему не было так одиноко, как ей. Славик остался с ней. До сих пор он с ней, но она толком не знает почему. Давид сказал – он умрет, если не сможет обнять ее прямо сейчас. «Я тоже» – и посмотрела ему в глаза. Он спросил: «Сколько времени у тебя есть?» – «В 16:00 я должна забрать мальчиков домой». – «Три часа. Оставим твою машину здесь, я потом верну тебя сюда». И они доехали до ближайшей гостиницы на тель-авивской набережной. Давид зашел первым, а потом позвонил и сказал, в какой номер подняться.

Галит

Седер Песах всегда проходил у них. Собиралось человек двадцать – двадцать пять. Надо привести дом в порядок. Обустроить двор. Придут дети – приготовить каждому любимое блюдо. Может быть, Матан будет с девушкой. Уже совсем взрослый.

После праздника они собирались с Давидом поехать в Тоскану. У них установился некоторый обычай в поездках. С утра он обязательно работал часа два (отрабатывал свой хлеб – иначе просто не мог). Она отсыпалась, нежилась, медленно вставала. Они неторопливо завтракали и выходили на прогулку. Заходили в музеи, галереи, просто гуляли. Давид читал все, что ему удавалось найти про данное место. Если ей было интересно – рассказывал. Когда она уставала – он был способен идти целый день без перерыва, как бедуин по пустыне, – они останавливались: пили кофе, сок, чем-то перекусывали. Гуляли еще около часа. Возвращались в гостиницу – дневной сон был приятным дополнением в отпускном расписании. Раньше они любили друг друга, болтали, смеялись, делились впечатлениями. Теперь они возвращались в номер и ложились отдыхать. После сна Давид снова работал – недолго, может быть, час-полтора. Она сидела на балконе с бокалом вина или сока. Вечером шопинг, ужин, концерт или снова прогулка. Дни были размеренными. Общение с Давидом – приятным и неутомительным. Они уже из-за всего отругались. Ничего уже не могло спровоцировать взаимное недовольство. Как единый механизм, они крайне редко сбивались с налаженного хода. Может, Варда прилетит к ней во Флоренцию, и она останется с ней еще на пару дней. А Давид вернется к своей работе. Это было бы просто замечательно.

Сейчас у нее никого нет. Но это ее совсем не беспокоит. Предыдущий любовник (слово, весьма приблизительно описывающее их отношения) уехал на год в Штаты – преподавать. В сентябре он вернется, и если она захочет, то все может продолжиться. Они периодически разговаривают по скайпу. Оба понимают, что страсти между ними нет. С другой стороны, эти отношения легко будоражат их устоявшиеся жизни. Господи, почему она об этом думает? Потому что ей скучно. Хочется, чтобы драйв никуда не уходил. А разговоры о ботоксе, диетах и успехах детей не в состоянии вывести ее из этой сытой спячки.

Таня

В гостинице она совсем не знала, как себя вести. Что делать, о чем говорить. Но потом вспомнила, что решила ничего не скрывать, и сказала Давиду, как неловко себя чувствует. Он смотрел на нее преданно и нежно и сказал, что если она не хочет, чтобы что-то произошло дальше, то он будет счастлив просто посидеть напротив нее. И сел на стул. Она осталась стоять посреди номера. Ей стало смешно – ее смущение, его. Тоже мне, любовники. Как первоклассник на прогулке, которому повезло держать за руку девочку, в которую он тайно влюблен. «Обними меня», – попросила Таня. И его рука обожгла ее плечо. А потом жаркое море качало их на своих волнах, поднимая, бросая и баюкая. Когда они включили телефоны, выяснилось, что Давид пропустил двадцать три звонка, а Таня опаздывает забрать детей.

Ураган дел подхватил их и мотал до позднего вечера. Только уложив детей спать, она вдруг спросила себя: что это было? Но не успела ответить – позвонил Давид. Он тоже закончил наиболее спешные дела. Он сказал ей, как бесконечно счастлив, что она вошла в его жизнь. Какой замечательный день она подарила ему. Она сидела не двигаясь, как древняя египетская кошка, смотрящая через суету в вечность, и мурлыкала от нежности, которая, едва рождаясь, заполняла все внутри. Потом он рассказывал о том, как прошел его день в непрерывных мыслях и воспоминаниях о ней, о том, что теперь он постоянно думает, когда они смогут увидеться в следующий раз. Почему она молчит? Таня ответила, что не хочет пропустить ни одного слова. Что она счастлива и что ей очень страшно. «Почему страшно?» – спросил Давид. Она не знает, просто страшно. Страшно от счастья. Давид хотел немедленно приехать к ней, чтобы прогнать страх. Но нужно было закончить перевод – она обещала переслать его рано утром. Она повесила трубку и быстро, всего за пару часов, закончила статью. Все было легко. Все получалось.

Ночь была еще прохладной. Она накинула свитер, налила себе вина и, сидя на балконе, тихо радовалась своему одиночеству среди спящего города. Вот она – та точка, в которой хорошо, полноценно и умиротворенно быть совершенно одной. Она не могла вспомнить, когда так чувствовала себя в последний раз. Всегда хотелось куда-то успеть, убежать, спрятаться, выжить – сегодня можно любоваться луной и знать, что это прекрасно. Что эти минуты она запомнит. Что, наверно, завтра позвонит Давид. Странное ощущение: вот она, ее настоящая жизнь. Человек, встречи с которым она ждала много лет. Наверно, поэтому все предыдущие годы она не разводилась со Славиком – потому что другой, настоящий, еще не пришел. Кстати, надо будет сказать Славику, что она уходит от него.

Давид

Он не мог уснуть. Ворочался в кровати, сидел во дворе, курил сигару – сна не было, усталости не было. Мысли о работе вызывали стойкое неприятие. Он не помнил, когда еще так сильно не хотел работать. Работа – это его убежище, его козырная карта. Работа – это он сам. Но он остался – а работа, точнее, любовь к ней, уходила от него. Он думал о Тане, о ее прохладных руках. О счастье, которое ворочалось и замирало около сердца, как только он вспоминал ее улыбку. Пришла кошка и легла ему на колени. Так они просидели пару часов. Ему казалось, что он размышляет о чем-то очень важном, только никак не мог уловить этих мыслей. Под утро ему удалось заснуть. И в новый день он вошел бодрым, радостным, уверенным в том, что все теперь будет как нужно.

Он попросил Мейрав освободить ему два утра в неделю (почти полдня), чтобы ходить на море, видеть Таню – и еще для чего-то, что он не мог определить словами. Еще он попросил составить точный график встреч, подачи документов, судов, переговоров на ближайшие три месяца и вообще. «Что вообще?» – спросила Мейрав. Он не знал, что ответить. Сказал, что устал и хочет меньше работать. Испугался услышанного и тут же поправил себя – немножко меньше. «Но ты же уезжаешь в отпуск, вот и отдохнешь». – «Когда?» – «Через пару недель». И он вспомнил. Что уже куплены билеты и заказаны гостиницы, что все рабочие «долги» закрыты, расписание полностью построено под его поездку. И невозможно освободить два утра. Жизнь давно распланирована на месяцы вперед. А через десять дней наступит Песах. И у них дома будет Седер, и гости, и хлопоты. Обычная жизнь, из которой он вчера случайно выпал. Сначала он потребовал отменить… ну хоть что-нибудь отменить. А потом понял – отменить нечего. Не бросать же своих клиентов, которых он ведет последние восемь лет. Не скажет же он Галит, что не хочет с ней ехать. А хочет быть рядом с другой женщиной. Быть так близко, чтобы можно было приехать на полчаса поглядеть на нее. Он поклялся себе, что сразу после праздников все поменяет. Попросил Мейрав построить новое расписание после праздников. Но это могло получиться только с июня. А потом непрерывно звенели рабочий телефон, мобильный, скайп. Приходили сообщения по ватсап, смс, мейлы…

В обед он позвонил Тане, чтобы сказать… Что сказать? Что он перестроил свое расписание, чтобы видеться с ней, что он, как выяснилось, через десять дней уезжает на неделю. Что он очень скучает, но, наверно, сегодня не сможет приехать к ней. Она тихо сказала, что ей жаль. Что после Песаха она уезжает на две недели, что, как только начнутся каникулы в школе, ей будет гораздо сложнее найти время. Что сегодня она свободна. Совершенно свободна. И очень жаль, что они не смогут так долго увидеться. А потом добавила подошла ее очередь в кассу и она перезвонит. Но когда она перезвонила ему, он был на скайпе со своим клиентом. А когда освободился, она везла старшего к другу, младшего на кружок, потом забирала одного и кормила другого. Купала и укладывала спать обоих. Выходя из офиса поздно вечером, он, отчаявшись, снова набрал ее номер – она помолчала в трубку и сказала, что все поняла: теперь всегда будет так. А вчера был сон, счастливое совпадение, насмешка судьбы – больше они так и не смогут найти время, чтобы встретиться. И Давид тут же приехал к ней. Всего пятнадцать минут без пробок. Они тихо сидели в его машине, и он обещал ей, что все устроит, что все изменит, что они всегда будут вместе. Пусть она только немного подождет – только месяц после Песаха, две недели после ее возвращения.

– Как ты будешь жить, когда я уеду? – спросила Таня.

– Я буду страдать. – Он улыбнулся. – Может быть, это будет приятно. Я не помню, как это – страдать из-за женщины. Я буду скучать. Каждую свободную минуту я буду ходить на море и думать о тебе. Я смогу тебе позвонить?

– Конечно. Я буду на конференции, а потом у подруги в Бостоне.

– Почему ты уезжаешь так далеко?

– Я не знала, что встречу тебя, – мягко улыбаясь, ответила она.

Он говорил ей, что это ерунда. Что больше они не расстанутся так надолго. А потом вдруг позвонила Галит и спросила, где он вообще. На встрече, а что? Надо проехать через Варду (она жила близко) и забрать у нее кастрюлю для чолнта. Обязательно сегодня? – спросил он. А ему трудно? – спросила Галит. И добавила, что, как всегда, все снова на ней. И вообще, что это за встречи по ночам? Он поспешил ее прервать – сказал, что заедет за кастрюлей. И погрустнел. Таня притихла. А потом он стал прощаться и спросил, может ли он обнять ее прямо у ее дома. Конечно, может. Он прижал ее к себе.

– Господи, что это за духи?

– «Obsession», Кельвин Кляйн.

– Да, это точно, – заметил он. Иначе нельзя описать то, что с ним происходит.

И поехал к Варде. А потом, уже мрачный, вернулся домой. Он думал, как все теперь сможет организовать? Как все утрясти и впихнуть в двадцать четыре часа? Галит, поджав губы, тихо, но четко заметила, что его работа перешла все допустимые рамки. И он вдруг зло оборвал ее: благодаря его работе они едут в Италию в самый праздник, без всякой на то причины, спустя только два месяца после того, как все ездили кататься на лыжах. И эта работа обеспечивает ей бассейн, массажи и возможность работать на полставки. И она никогда не возражала раньше, так что, собственно, произошло? Не успела взять кастрюлю у Варды? Могла бы съездить с утра сама.