Ольга Мицкевич
Сжигая мечты
6.
На перекрестке я медлю. Ночь теплая и очень-очень тихая. Подумав, я поворачиваю в строну Колки4. Мне хочется оказаться у моря, ощутить мощь его стихии. Высоко в небе, смягчая черноту ночи, весит половинка луны. На выезде из города я прибавляю скорость, шоссе с двух сторон обступают тени высоких сосен и лохматых елей. Они – единственные свидетели нашего бегства, остальной город давно спит.
Белая ткань таинственно мерцает в темноте салона. Пышные юбки путаются в ногах. Меня все еще слегка потряхивает от собственной дерзости. И да, я осознаю последствия: это конец, финал, последний сожжённый мост – украденного платья ни мама, ни сестра мне не простят. С другой стороны, разве можно украсть то, что и так принадлежит мне?
На соседнем сиденье молчит Глеб. В эту поездку он пригласил себя сам, и я еще не решила, что я чувствую по этому поводу. Он выглядит расслабленным. Абсолютно спокойным, словно все так и было запланировано. Словно он там, где хочет быть. Блики лунного света мягкими тенями ложатся на его лицо и Глеб кажется гораздо моложе, чем он есть, совсем еще мальчишкой.
В тишине между нами нет неловкости, и это приятно. Я думаю о том, что совсем не помню, как мы познакомились. Образ Глеба тонкой нитью тянется сквозь все мои воспоминания, плохие и хорошие. Пусть мы никогда не были особо близки, но я всегда могла положиться на него. Глеб казался мне идеальным воплощением старшего брата: надежный, терпеливый, спокойный к ребяческим выходкам Стаса. Воплощением всего того, чем я так и не сумела стать для Линды. Грустно, что даже теперь я не могу сказать в какой момент образовалась та трещинка, что в последствии разделила пропастью нас с сестрой.
От всех этих мыслей у меня горит лицо и, полностью опустив стекло, я впускаю в салон ночной воздух.
– Ну и сцену ты устроила, – нарушает молчание Глеб. – Сплетен на несколько лет вперед хватит. Мама была… ну, ты знаешь мою маму.
– Да. Извини… – зачем-то говорю я.
– Не стоит, – мой взгляд устремлен на дорогу, но, по мягкому звучанию его голоса, я знаю, что Глеб улыбается. – Мне понравилось.
– Уж не сомневаюсь!
Долгое время я не могла понять, чем не угодила Марии, маме Стаса и Глеба. В моем присутствии она всегда держалась подчёркнуто вежливо, а в разговорах предпочитала нейтральные темы. В отличие от большинства ее соседей, Мария питала отвращение к сплетням. У меня ушел почти год чтобы понять – дело вовсе не во мне. Просто она мама-медведица и любая девушка будет недостаточно хороша для ее мальчиков, особенно – для Стаса. Я рада, что теперь это забота Линды, не моя.
Двадцать минут спустя мы сворачиваем на Р131, черной лентой бегущую вдоль побережья Рижского залива. Далеко впереди вспыхнули и погасли красным стоп-огни какой-то машины, высоко над лесом серебрится луна. Глеб включает радио и меняет каналы, пока из динамика не начинает звучать джингл SWH Rock5.
– Не знала, что она тут еще ловит.
– Не всегда. Но сегодня мне, похоже, везет. – Глеб усмехается и этот звук отзывается дрожью у меня в животе. – В Колке будет заправка. Останови там, надо кофе купить. И спички.
Мне не надо кофе, нервы и без того потрескивают, словно электрические провода. Адреналин в крови пьянит и будоражит, и прямо сейчас мне кажется, что я еще неделю не смогу спать. Пальцы на руле подрагивают, сердце стучит слишком быстро, слишком громко, но чувства, переполняющие меня, прекрасны. Еще никогда я не ощущала себя столь живой, а мир вокруг – таким реальным. Но я послушно соглашаюсь, и, когда впереди показывается яркая вывеска автозаправки, сбрасываю скорость.
– Я быстро, – обещает Глеб, – а ты пока машину заправь.
За моей спиной мерно гудит насос колонки, качающий бензин из подземного резервуара. Сквозь большое прямоугольное окно я наблюдаю, как Глеб платит за кофе, бензин, пакет зефира, жидкость для розжига и спички. Молодой кассир что-то говорит ему с улыбкой, ловко складывая товары в пакет. Помещение маленького магазинчика залито белым, нестерпимо-ярким светом, отчего тьма кругом кажется еще гуще.
Заметив меня, кассир удивленно вздергивает брови. Потом переводит взгляд на Глеба и обратно на меня. Я отворачиваюсь, но его любопытство продолжает жечь даже сквозь оконное стекло и дистанцию в несколько метров. Теплый ночной ветер треплет волосы и путается в белом атласе. За дорожным полотном, за могучими стволами сосен – совсем рядом – шумят волны, накатываясь на белый песок. Пахнет лесом и солью.
Отворяется дверь и на миг в тишину ночи выплескиваются звуки музыки и гул работающего кондиционера.
– Готова? – спрашивает Глеб, закидывая на заднее сиденье пакет с покупками. – Поехали, уже через пару часов рассвет.
Мы проносимся мимо спящих одноэтажных домиков на ровных, зеленых газонах, мимо школы и мимо церкви, красным шпилем взмывающей к темному небу. В этот час дорога пустынна. У меня нет четкого плана, я просто еду. Несусь на встречу неизвестности и морю, терпкому ночному ветру. Ощущение неопределенности окрыляет.
7.
На мысе Колка ветрено. Всегда.
С того места где я стою, видно, как пляж расходится в обе стороны бледной полосой, пока не растворяется, сливаясь с темнотой. Ветер бьет в спину, раздувая легкую ткань огромным, мерцающим облаком. Шумят волны. На стыке Рижского залива и Балтийского моря, рассекая воду, вдаль стрелой уходит узкая лента песка. Свету близлежащих городов сюда не добраться, поэтому звезды на темном полотне неба невероятно яркие.
– Ты сейчас на приведение похожа, – тихо шепчет Глеб.
Я не отвечаю. Я и сама ощущаю себя призраком, клочком тумана осенним утром, крошечной песчинкой в множестве ей подобных. Стоя лицом к воде, я закрываю глаза и в который раз провожу ладонями по прохладной ткани, запутываюсь пальцами в легком облаке юбок. Я все еще не до конца понимаю зачем вообще надела это мое чужое платье, но мне нравится, как оно ощущаться на теле.
– Итак, – вновь подает голос Глеб, – каков план?
– Разведи костер, – оборачиваюсь я. Волосы отбрасывает назад, и они лентами вьются на ветру. – И побольше.
– Ты уверенна?
Я смотрю на него, не зная как объяснить. Такое прекрасное, это платье хранит всю горечь моих несбывшихся надежд. Мне не отпустить прошлое, пока я не избавлюсь от его груза. Пока не сожгу последний мост, буквально.
– Ты знал, что почти девять столетий назад вдоль побережья Курземе6 высаживались викинги? В свое время даже использовали Рою7 как порт.
Глеб молчит, засунув руки глубоко в карманы джинсов, но я и не жду ответа.
– У викингов был обычай сжигать умерших на костре вместе со всем имуществом. Они верили, что огонь очищает, что он живой. – Я зарываюсь пальцами в мягкую ткань юбок и приподнимаю так, что становятся видны босые ноги почти до колен. – Это платье – оно мертвое. При всей своей удивительной красоте, оно будто якорь с тяжелой цепью, приковавший меня к обидам прошлого. Мне необходимо от него избавится. Помоги мне, пожалуйста.
Глеб медлит, но я уверенна – он не откажет. Слишком далеко мы уже зашли. В лесу за его спиной ухает птица и, сорвавшись с ветки, уносится прочь. Вздрогнув от неожиданности, мы оба вскидываем головы, следим за ее полетом.
– Линде будет нечего надеть, а узнает она об этом только утром, – мягко произносит Глеб, предлагая мне последний шанс отступить. – Она будет в ярости.
– Она это заслужила, – тихо отзываюсь я. Мне это не свойственно, но порой необходимо быть мелочной. Не прощать. – Мы обе.
Коротко кивнув, Глеб разворачивается и уходит собирать сухие ветки для костра. Я бреду вдоль кромки воды, оставляя отпечатки ступней на сыром песке. Высоко в небе серебрится полумесяц, почти не отражаясь в неспокойных морских водах. Впервые за сутки мне дышится легко и свободно, и, глядя сейчас на море, я думаю о том, что давно пришла пора смириться. Принять как данность, что, по непонятным мне причинам, Линда для мамы всегда будет важней и ближе. Семью не выбирают, да и люди не меняются. А жизнь – она огромная, как море у моих ног. Порой оно гладкое, как зеркало, и на его поверхности плещутся солнечные блики, а порой оно гудит и воет, швыряя на берег темные, бурлящие воды, ломает и смывает деревья, а то и целые города. Для меня море прекрасно в любых проявлениях; и ласковое, и безжалостное, и равнодушное.
Такова его природа.
Мысленно оглядываясь назад, я понимаю, что моей самой главной ошибкой в отношениях с сестрой было то, что я ожидала взаимности, некоего понимания. Линда же ко мне равнодушна, как равнодушно море ко всем людским бедам. И, на самом деле, это не важно – в моей душе есть и всегда будет место для родителей и сестры.
Такова моя природа.
А Стас… Где-то в самом начале мы оступились. Ошиблись, выстраивая отношения, а не все ошибки можно исправить. Не все нужно. Некоторые – это уроки: их стоит выучить, запомнить и двигаться дальше.
Когда Глеб зовет и я оборачиваюсь, то едва могу различить его силуэт за бледными скелетами выброшенных на берег деревьев. Я иду к нему, загребая ногами холодный песок. Пока я бродила вдоль берега, он успел набрать веток и сложить костер в кольце камней. В воздухе чувствуется едкий запах жидкости для розжига.
– Чтоб наверняка, – дергает плечом он. Потом достает из заднего кармана коробок спичек и смотрит на меня. – Готова?
– Можно я? – я протягиваю руку ладонью вверх, и Глеб кладет на нее коробок. Прикосновения его пальцев вновь ощущается чересчур остро, и я поспешно отдергиваю руку. – Спасибо.
Присев на корточки и чиркнув спичкой, я наблюдаю, как на кончике с шипением вспыхивает пламя. Потом подношу спичку к бумаге в центре сложенного костра и наблюдаю, как огонь медленно пожирает сперва мятые комки газеты, потом перекидывается на сухое дерево, и вот уже ночь озаряется оранжево-желтыми бликами. Трещит и щелкает валежник. Делается жарко и мы оба отступаем. Глеб садится на гладкий, выбеленный солью ствол дерева и смотрит на меня сквозь пламя и искры.
