Ольга Лукас
Тринадцатая редакция. Неубедимый

Неудивительно, что эти добряки до сих пор не вышли на след Алисы и Анны-Лизы, несмотря на регулярные перебои с защитой.

– Ты поняла, для какого смысла мы это делаем? – попробовала зайти с другой стороны Анна-Лиза.

– Чтоб мужики не пялились. Очень полезно! – отвечала Алиса.

– Чтоб мунги тебя не съели! – Анна-Лиза провела по горлу ребром ладони, показывая, что сделают с ней мунги, после того, как поймают, и перед тем, как съедят.

– Эти зайки разве кого-то убивают? – удивилась Алиса, – Они же пушистые добряшки.

Анна-Лиза глубоко вздохнула, заказала ещё один салат и два сэндвича, и прочитала лекцию о свирепых Бойцах, разукрасив свой рассказ воспоминаниями о личных встречах с этими опасными тварями.

У Алисы засияли глаза. Так значит, помимо игры в шпионов – найди-подпиши-обмани – можно ещё в войнушку поиграть? Как не хватало ей в детстве этих простых радостей! А всё из-за братца-зануды! Но уж теперь, да, теперь она наверстает упущенное!

– Всё, конец обеда, а то лопнут обе щёки, – отправляя в рот последнюю ложку салата, сказала Анна-Лиза, – Сено лошадью не ходит. Нам нужны настоящие Бойцы. И мы к ним поедем. Надо только вспомнить, в какой парковке стоит наша алчная ханума.

– Хищная хохлома! – поправила Алиса.

Анна-Лиза потребовала счет и задумалась. Хорошие Бойцы в Париже – но слишком самоуверенные. Неплохие Бойцы в Гамбурге – но с ними не поиграешь. Ровно шесть часов они будут гонять шемобора по городу, после чего пригласят коллег из соседних квадратов и устроят настоящую облаву. Нечестную. Интересные Бойцы в Лондоне, но там всегда столько шемоборов ошивается – можно затеряться в толпе! Решено – Санкт-Петербург. Тамошние Бойцы стоят всех разом. И может быть там, при встрече с настоящей смертельной опасностью, Алиса научится ставить защиту? Вот уж действительно – выкинуть из лодки на глубину. А так – она плещется на мелководье и в любой момент может сжульничать и опереться руками о дно. Ну а если не научится… Всякое бывает – опасная у шемоборов профессия. Может быть, проще найти нового ученика, чем воспитать этого? Хотя будет жалко затраченных усилий.

Солнце скрылось за домами, закончился танец пылинок, но Наташа забыла опустить жалюзи в приёмной – до того ли было после летучки? Воспользовавшись случаем, Виталик и Лёва присели на подоконник, чтобы обсудить новую книгу Йозефа Бржижковского, которая ещё не поступила в продажу, но уже прибыла на склад питерского филиала.

Лёва болтал ногами и иногда одобрительно ударял пяткой по батарее парового отопления. Виталик сгруппировался, обхватил колени руками, но рассказ свой сопровождал такой бурной жестикуляцией, что правая его нога то и дело сползала с подоконника на пол. Он возвращался в исходное положение, но потом, забывшись, вновь начинал размахивать руками, и ситуация повторялась.

– Да сядь ты как-нибудь поудобнее! – не выдержал Лёва и ударил пяткой по батарее так, что по всему дому пронёсся гул, – Ну, дальше. Пока не вижу, чем тут восхищаться. Уже полно было и фильмов, и рассказов о том, что земля – это реалити-шоу для иных цивилизаций. Тут что-то новое сказано?

– Тут под это подведена научная база. Фантастическая, но научная. И совсем не пахнет антиутопией, что приятно. Ну, ты знаешь, что свет звёзд идёт до Земли миллиарды лет. Чем они дальше от нас – тем дольше.

– Ну, знаю. Дальше.

– А дальше так. Инопланетная телестудия, вооруженная мощным телескопом, просто приближается на нужное расстояние к Земле и передаёт в прямой эфир отражение того, в чём нуждаются зрители. Причём, лавируя в пространстве, она, эта студия, сперва может заснять современный концерт на стадионе, потом, отлетев чуть подальше – бои гладиаторов, а потом, возвращаясь домой, зацепить какое-нибудь извержение первобытного вулкана. Таким образом, любой неповторимый, уникальный эпизод человеческой истории можно увидеть на инопланетных экранах в прямом эфире бесчисленное количество раз. Главное, высчитать расстояние, на котором надо ловить свет именно этого эпизода.

– И в этом сюжет? – презрительно спросил Лёва и снова стукнул пяткой по батарее.

– Нет. Сюжет в том, что главный герой выходит на контакт с этими инопланетянами и каким-то образом втирается к ним в доверие. Так, что они сажают его в свою студию и оставляют на приколе, чтобы он мог бесконечно наблюдать отражение самого счастливого и победоносного момента своей жизни. В тот момент ему казалось, что он – король мира, потом всё пошло не так, ну, как обычно бывает, и он скатился в обыватели. А теперь вот он сидит в этой студии, смотрит, смотрит, смотрит и наполняется силами.

– А потом? – уже с интересом спросил Лёва.

– А потом инопланетяне возвращаются – им же работать надо. Герой лежит на полу без сознания. Они заглядывают в телескоп – ничего не видят. Смотрят настройки, меняют направление, меняют курс – и не понимают. Всё в порядке, телескоп исправен. Но куда пропал эпизод, ради которого этот человек здесь оставался? Этого победоносного момента просто не существует!

– Ну и куда он пропал?

– Я думаю, стёрся от бесконечной перемотки туда-сюда. Как песня на магнитной плёнке.

– А может, не было никакого эпизода. А этот человек решил обмануть простодушных инопланетян, чтоб пошпионить за кем-то в прошлом. Но то, что он увидел, снесло ему крышу.

– Может и так. Финал-то открытый.

– Что, старика Бржижковского торопили со сдачей текста, и он не успел финал закрыть?

– Если он так сделал – значит, так надо. Будет необходимо – он сядет и всё заново перепишет, и сроки сдачи ему – не указ.

– Ну да, я забыл. Ты же у нас – фанат, – протянул Лёва, – Ну что, может, по кофе?

– А вы, значит, решили вместо работы посидеть, ножками поболтать, да? И языками почесать? – из кухонного закутка выглянул Константин Петрович.

– Ага! – выпрыгнули на середину приёмной сёстры Гусевы, скрывавшиеся до поры за стеллажом с подшивками старых документов, – Попался, вредитель!

– Что за тон, я не понимаю вообще! – смерил их неприветливым взглядом коммерческий директор, – Вы с кем сейчас разговариваете?

– С тобой, вредитель! – ответила Галина, – Мальчики тут новый шедевр обсуждают, а шедевр у нас на складе пылится.

– Короче, когда книгу в продажу пускаем? – конкретизировала Марина, – Магазины спрашивают уже.

– Я скажу, когда! Момент ещё не настал.

– Настал, настал! Москва уже неделю торгует! – спрыгнул с подоконника Виталик, и тут же припал на левую ногу – отсидел.

– Мне Москва – не указ! – не глядя на него, отвечал Константин Петрович, – Я сам чувствую, когда наш рынок готов к той или иной книге!

– Чем чувствуешь-то? – ухмыльнулась Галина, – Сердцем? Или чем другим?

– У меня всё просчитано! Когда совпадут все нужные показатели – тогда я дам отмашку.

– Астролог! Чернокнижник! Алхимик! На костёр его, на костёр! – заулюлюкали боевые старушки.

– На костёр мы его всегда успеем, – рассудительно сказал Лёва, ударил пяткой мимо батареи и взвыл, – А вот что будем делать с книжкой, в которой про всех нас написано?

Константин Петрович сразу посерьёзнел и выставил защиту. Сёстры Гусевы, как почетный караул, встали по обе стороны от входной двери.

– Кто-нибудь успел уже полистать этот пасквиль? – спросил Виталик, выбираясь на середину приёмной – нога его уже отошла.

– Я вот сейчас читаю, – отозвалась со своего места Наташа, – Я там какая-то маленькая девочка на побегушках! А ты, Виталик, бабник и трепло гороховое. А Константин Петрович – жадина и всех несправедливо мучает. А Лёва…

– Я понял. Ты сейчас решила нам всем высказать то, что наболело. Со ссылкой, якобы, на литературный источник, – перебил её Лёва.

Наташа замолчала и снова уткнулась в книгу.

Воцарилась тишина. Где-то во дворе плакала чайка, заблудившаяся среди жестяных серых крыш. И тут дверь в коридор приоткрылась, и в приёмную проскользнул Шурик.

– Тут факс мне должны были… С поправками к корректуре, – пробормотал он, – Эй, а что это вы?

– Да вот. Думаем, как поступить с книгой, в которой про нас написано, – пояснила Наташа.

– А может ты, Лёва, сделаешь ей антирекламу? – предложил Константин Петрович.

– Антиреклама сейчас работает лучше, чем реклама, – отозвался тот, – Хочешь, чтоб эту книгу наверняка прочитали – давай, вперёд.

– Но нам же не обязательно с самой книгой что-то делать, – задумчиво сказал Шурик.

– Привет. Ты помнишь, что Кастор сказал? – с нажимом спросил Лёва.

– Привет. Помню. Он сказал, что тему исполнения желаний не стоит так афишировать. Но раз её уже афишируют, то я вижу только один выход…

– Переквалифицироваться в экстрасенсы? – мрачно спросил Виталик.

– Нет, – покачал головой Шурик, – Спрятать дерево в лесу. Довести ситуацию до абсурда. Забросать людей историями про исполнение желаний. Чтобы это уже в анекдот превратилось, чтобы никто даже не задумался – а вдруг такое бывает?

– Вот – сразу видно, хороший работник! – не удержался Цианид, – И обратите внимание – он вышел в приёмную, чтобы забрать факс. То есть – его сюда привёл служебный долг!

«Хороший работник» склонил голову. О том, что после летучки коммерческий директор – по какой-то незначительной причине – назвал его «Саша – сто рублей убытка» – он решил не напоминать.

– Решено! – подытожил Константин Петрович, – Распускаем слухи. Чем нелепее – тем лучше. Ответственные…Да вот, Лёва и Шурик.

– Есть! – козырнул Шурик. Ответственный – так ответственный.

– Разведчика, значит, кидают на передовую, – покачал головой Лёва, – А кто пойдёт в разведку к букинистическому деду?

– А в эту разведку пойду я! – отрезал коммерческий директор, – Вам ничего доверить нельзя.

– Вот тебе раз! – оторвавшись от книги, воскликнула Наташа, – Вы нам опять не доверяете?

– Ты же говорил, что тебе легче живётся и дышится? – напомнила Галина.

– Живётся – да. Дышится – да! Но я всё равно доверяю только себе.

– Точно, точно. Пусть Нострадамус к дедуле шкандыбает. А пока он ходит – мы тут выпьем, закусим, покурим, потанцуем, – потянулась Марина.

– Что это за разговоры? – грозно уставился на неё Цианид, – И что за отношение к делу? Ротозеи беспомощные! Сидят и в ус не дуют. Я как всегда больше всех переживаю, как будто мне больше всех надо!

– То, что ты больше всех переживаешь, говорит только о том, что ты больше всех переживаешь! – заявил Лёва, – А за переживание денег не платят.

Константин Петрович задумался.

– Штрафовать бы вас за то, что вы бесплатно мне нервы треплете, – неуверенно произнёс он, – Ладно, проехали. Я пойду, потому что я уже подготовился. Желаний невыполнимых у нас много, я посмотрел. Составил список. И знаете, какую закономерность нашел?

– Что за великим тобой никаких невыполненных желаний не числится? – предположила Галина.

– Почему же, числится. И великим свойственно ошибаться. А закономерность в том, что люди эти – для которых рак на горе должен свистнуть – хотят всего и сразу. У них и так всё хорошо. Им очень многое дано. Но им надо больше.

– Это, по-моему, в природе человека, – заметил Лёва.

– Нет, – вмешался Виталик, – В природе человека – совсем другое. Знаете, почему у человека две руки и две головы и жизнь относительно длинная, а у осьминога ногорук восемь, зато живёт он очень мало?

– Потому что природа любит, когда в ней царит разнообразие? – предположил Лёва.

– И это тоже. Но главное – потому что осьминог должен быстро-быстро схватить добычу, схватить любовь всей своей жизни, схватить в охапку детей, схватить задремавшую жену рыбака – и проделать с ними то, что ему велит инстинкт. Пока жизнь не закончилась. А человек может не спешить. Потому что, как сказано в условии задачи, у него только две хватательных конечности, а не восемь. Зато жизнь – длиннее. Сначала он, не торопясь, должен вцепиться в то из своих стремлений, которое к нему ближе. Рано или поздно он им насытится. И тогда – хвать следующее. И так – пока не перехватает всё, что ему полагается. Жизни на это как раз хватит, всё ведь с умом отмерено. Если же человек двумя своими коротенькими ручонками за раз попытается захапать всё и сразу – уронит, потеряет, надорвётся и останется ни с чем. А жизнь впереди ещё дли-инная. Впору в петлю, или в бутылку, или в другой скоростной экспресс, без остановок мчащийся к станции «Смерть».

– Помчусь и я, – подвёл итог коммерческий директор, – А вы тут без меня не шалите.

Константин Петрович вышел из особнячка Тринадцатой редакции и быстрым шагом двинулся в сторону Невского. Троллейбусы шли косяком – видимо, выше по течению рассосалась огромная пробка. Первый же троллейбус домчал его до Малой Морской улицы, где снова угодил в пробку. Зато высадил торопливого пассажира аккурат напротив нужного дома.

Константин Петрович спустился на несколько ступенек вниз, ещё раз сверился с адресом, написанным на клетчатом листке, отворил тяжелую деревянную дверь и вошел в полуподвальное помещение. Дверь за его спиной бесшумно закрылась. Ни бренчания колокольчика, возвещающего продавца о том, что пришел покупатель, ни даже лёгкого щелчка.

В букинистической лавке пахло, как в библиотеке, которую Костя часто посещал в средних классах школы. Запах старых книг не спутаешь с запахом новых – кажется, что с годами они набираются мудрости, и, например, «Евгений Онегин» 1964 года выпуска знает о жизни несравнимо больше, чем «Евгений Онегин», только вчера вышедший из-под типографского пресса.

В глубине помещения, чуть наискосок от входной двери, располагался тёмного дерева широкий длинный прилавок, очень похожий на те, какие Костя видел в старых фильмах. За таким прилавком легко представить аптекаря-алхимика, смешивающего зелья по рецептам брата Лоренцо. Но сейчас там не было никого. В углу подразумевалась скрипучая лестница, ведущая на второй этаж, но лестницы почему-то не было, на её месте высился массивный стеллаж с книгами, макушкой упирающийся в потолок. Пол был устлан желтовато-серым линолеумом. Всё свободное пространство занимали книжные шкафы разного вида. Здесь были застеклённые витрины с мигающими огоньками сигнализации – мимо этих витрин Константин Петрович прошел, не дыша, и не глядя на шедевры, что были выставлены там. Были и обычные книжные полки, какие в Костином детстве имела в своём доме любая семья. Здесь и книги стояли знакомые – вот Жюль Верн, на которого в библиотеке записывались за полгода. А вот – Дюма. Как кипарисы, возвышались длинные узкие шкафчики, изготовленные, видимо, по специальному заказу. Константин Петрович подошел к одному из таких шкафчиков и с удивлением и каким-то детским восторгом обнаружил, что весь он – от пола до потолка – заставлен томиками «Золотого телёнка» разных лет выпуска.

Под потолком зажужжала лампа дневного света. Константин Петрович задрал голову вверх и тут же услышал голос, словно усиленный многократным эхо:

– Вот и я!

Коммерческий директор оторопело поглядел в сторону прилавка. На месте продавца, как ни в чём не бывало, сидел крепкий старик с надменным лицом и густой седой шевелюрой и вязал носок. Приглядевшись, Константин Петрович заметил, что старик облачен в коричневый – под цвет прилавка – махровый халат.

– Здравствуйте. Вы в первый раз здесь, – скорее утвердительно, чем вопросительно произнёс хозяин.

– Здравствуйте, – учтиво ответил посетитель, – Сразу признаюсь, что ничего покупать не буду. Я, понимаете, работаю в издательстве. И пришел сюда… ну, в некотором роде, как в музей.

– Да, пожалуйста, смотрите. Если что-то интересно – спрашивайте меня, – ничуть не рассердился владелец букинистической лавки и вернулся к своему вязанию. А Цианид выиграл несколько минут на то, чтобы собраться с мыслями.

Старичок, должно быть, тот ещё жук. И действовать с ним с наскока не получится. Лучше для начала рассказать про себя побольше правды, да потихоньку выспрашивать о нём. Глядишь, что-нибудь и наклюнется.

– Я смотрю, у вас не очень много покупателей, – откашлявшись, произнёс Константин Петрович и подошел к прилавку, – Вы уж простите мою прямоту – а не убыточное ли это дело?

Старик отложил вязание в сторону и внимательно посмотрел на любопытного посетителя.

– Не убыточное, – ответил он, завершив осмотр, – Знающие люди готовы платить за ценные книги хорошие деньги. А я умею достать всё, что когда-либо было напечатано. Даже уцелевшие экземпляры из полностью уничтоженных тиражей.

– Это ваш собственный бизнес? – уже с искренним интересом продолжал коммерческий директор, – Вы не подумайте, я не из налоговой…

– Вы из издательства, я помню, – спокойно сказал старик, – Да, это целиком и полностью моя собственность.

– Хорошо, когда есть своё дело. Ни от кого не зависишь, как я…

Константин Петрович внезапно почувствовал себя маленьким, бедным и очень одиноким галерным рабом.

– Ну-ну, – похлопал его по руке букинист. Прикосновение этой маленькой сухой кисти было лёгким, почти невесомым, – Какие ваши годы? Я ведь тоже не сразу… Пришлось хлебнуть всякого.

Он откинулся на спинку кожаного кресла, достал откуда-то из-под прилавка стакан в блестящем подстаканнике, помешал ложечкой чёрный крепкий чай, отпил немного, прокашлялся и продолжал:

– Да, было всякое. Я служил переводчиком и вдобавок работал в музее. Денег не хватало, конечно, зато доводилось прочесть такие книги, какие не всякий мог себе позволить. Но однажды я понял, что жизнь моя должна измениться. Вышел из своего музея и купил лотерейный билет. Первый попавшийся, не помню даже, как он выглядел. Купил и сразу поверил, что главный выигрыш – мой. Никогда не верил в лотереи, а тут вдруг – как молния в погожий день.

– Ох! – выдохнул Костя.

– И мой билет выиграл, действительно выиграл. Вам, молодой человек, и не представить эту сумму, особенно сейчас. Я тоже не могу её уже представить, я и тогда не мог, мне было довольно, что этих денег хватит на то, что я задумал. Я оставил мою комнату в коммуналке племяннице из Казахстана, которую никогда не видел. Ушел из музея. Арендовал подвал на Малой Морской – вот этот самый, в котором мы с вами разговариваем. Перетащил сюда все свои книги и накупил других. Что-то за бесценок отдали соседи. Что-то я приносил с блошиного рынка на Удельной. Потом в этом самом доме, на третьем этаже, умерла старушка, чья-то почтенная вдова, и необразованные алчные наследники вынесли на помойку всю её ценнейшую библиотеку. Что за книги там были! Кое-какие даже с автографами. Вот представьте… Впрочем, да, вы не большой специалист. Вместе с дворовыми мальчишками мы перетащили их сюда, ко мне, пока не начался ливень. Помню, тучи ходили у нас над головой, но я верил, что такие шедевры не должны пропасть; мы бегали вперёд-назад и успели-таки спасти всё. Я, конечно, непедагогично напоил свою команду хорошим портвейном. И с тех пор мальчишки – а они уже выросли – за меня горой. Иногда привозят мне из своих командировок интересные экземпляры. Да, а потом как-то пошло дело. Наверное, потому, что я очень в него верил. А когда веришь в то, чем занимаешься, – не может не пойти. Так сейчас говорят, да?

– Да уж, – кивнул Константин Петрович, вспомнив историю своего собеседника. – Если вы верите в своё дело…

– Абсолютно. То есть на все сто процентов.

– А живёте вы где?

– Тут и живу.

Посетитель с недоумением оглядел книжные полки и представил старика запрыгивающим с подушкой в руках на самый широкий книжный шкаф.

– Ну не здесь, конечно. Там, за дверью, – хозяин указал в дальний тёмный угол помещения. – Там у меня в маленькой комнатке жилище оборудовано. Всё есть – диван, письменный стол. И даже печка. Я мёрзну очень, мне без печки нельзя, хоть у меня там отопление центральное проведено.

– Как же так – вы живёте в подвале, в сырости! Хоть бы комнатку на первом этаже нашли!

– Нашел, если бы хотел. Тем более что книги прекрасно поглощают влагу – особенно старые. Так что ревматизм мне не грозит. Но дело не в ревматизме. А в том, что я должен быть здесь. Здесь, рядом с книгами. Их же нельзя надолго оставлять одних – они как живые. Впрочем, вам, современным издателям, важно лишь, чтобы они приносили деньги, верно ведь?

– Бывают разные издатели, – с жаром ответил уязвлённый коммерческий директор и подумал про себя: «Вернусь – велю тут же пускать в продажу нового Бржижковского!»

– Бросьте, молодой человек, все на один покрой. Я заметил, что современная книга, внешне совсем не меняясь, переживает ряд удивительных превращений. Для автора она – любимое дитя, или целый мир, или отдельное живое существо. Для издателя – брошенное в землю зерно. Из которого, при хорошем уходе, может вырасти ветвистое дерево, увешанное золотыми монетами. А может не вырасти ничего. Для магазина книга – прямоугольный раскрашенный предмет из бумаги и картона, который занимает столько-то места на полке, стоит столько-то, приносит столько-то прибыли и ничем не отличается от других подобных предметов. Для читателя книга – снова целый мир или живое существо. Но если автор хорошо знает этот мир, это существо, потому что знакомился с ним постепенно, видел его проступающие контуры с каждым днём всё явственнее, то читатель падает в него, как Алиса в кроличью нору. Наверное, из всех участников этой цепочки больше всех повезло читателю.

– Вы прекрасно осведомлены! – воскликнул Константин Петрович.

– Чтобы понять историю, необходимо пристально вглядываться в современность, – непонятно сказал старик и снова отхлебнул чаю.

Посетитель притих и ещё раз с удовольствием вдохнул запах старых книг. Те, что стояли над головой у букиниста, почему-то пахли печеньем. Казалось, сейчас он возьмёт, не глядя, первый попавшийся томик, обмакнёт в чай и съест. Но этого, конечно, не произошло.

Повисло молчание. Хозяина оно, казалось, совсем не тяготило – здесь, в полуподвале, окруженный своими книгами, он привык молчать. Но деятельный ум коммерческого директора Тринадцатой редакции приказывал ему приступить к делу, ради которого тот сюда пришел. Цианид поглядел вокруг, отыскивая тему для разговора. Опустил руки в карманы. И вытащил – лотерейный билет! Он уж и забыл про него. На прошлой неделе или ещё раньше он получил его на сдачу, как ни пытался взывать к совести кассира, не имеющего права так нагло втюхивать покупателю то, что ему не нужно.

– Мне никогда не везёт в лотерею, – сказал он вслух и повертел в руках блестящий прямоугольник. – Зачем только они мне этот билет подсунули? Вот вы – верите, что я могу хоть что-то выиграть?

Букинист испытующе поглядел на посетителя. Потом взял у него из рук билет, рассмотрел со всех сторон и вернул обратно со словами:

– Верю. Вам должна улыбнуться большая удача. Вот, возьмите монетку и сотрите поскорее защитный слой.

Дрожащей рукой Константин Петрович вцепился в тёплый блестящий пятак ещё советских времён и начал неумело скрести по поверхности билета. Постепенно проступили буквы «Главный выигрыш».

– Главный выигрыш, здесь написано – главный выигрыш! – воскликнул Цианид. Глаза его загорелись.

– Видите, как славно, – фольклорно улыбнулся старик и потянулся к вязанью. – Теперь бегите за своим выигрышем, да поскорее. Пока везение вас не покинуло.

– Да, да! Спасибо вам! – уже с порога крикнул Константин Петрович.

Открылась беззвучно дверь, выпуская его на шумную улицу, пахнущую ветром и бензином. Солнце едва пробивалось из-за туч, по всем признакам намечался небольшой дождь – должно быть, осень всё же вспомнила о своих прямых обязанностях.

Таксист был слишком похож на «синтетического человека», приносившего еду, и потому Дмитрий Олегович не особенно рассчитывал на то, что его в самом деле выпустят в большой мир на поиски загадочного «целого». Но автомобиль въехал в город, и водитель вежливо поинтересовался, куда пассажир держит путь.

Пассажир попросил остановиться на обочине и дать ему время на размышление.

Итак, исходить надо из того, что есть. А есть у него загадка, которую он по дороге почти что выучил наизусть, но так и не смог разгадать.

Э, да ладно, что он теряет? Эрикссон же сказал, что искать можно сколько угодно, а значит, можно ошибаться и пробовать. Надо только начать. Но начинать тоже надо с чего-то. А в голове на разные лады крутилась одна лишь фраза: «Только лошадь и змея – вот и вся его семья».

Так ничего и не придумав, Дмитрий Олегович сказал водителю:

– Едем в центр. Я скажу, когда остановиться.

Он усмехнулся – слишком уж напомнил себе персонажа Савелия Краморова из «Джентльменов удачи», восклицавшего «Кто ж его посадит? Он же памятник!»

Ладно, это к делу отношения не имеет. Самое непонятное – вторая часть, которая «бывает больше целого». С неё и начнём. Больше целого… А не постамент ли памятника имеется в виду? «Чижик-пыжик» на Фонтанке, к примеру? Его постамент – вся набережная, а сама птичка – крошечная. Такси притормозило на светофоре. Из соседнего авто выглянула брюнетка с такими глазами, что Дмитрий Олегович на какое-то время позабыл и о чижике, и о загадке учителя. Брюнетка напомнила ему красавицу Лауру из фильма «Маленькие трагедии». «Жил на свете рыцарь бедный…» – промурлыкал он про себя. Да уж, не надо было Гуану искать кого-то, кто лучше Лауры, – тогда бы и Каменный гость остался на своём месте. «Жил на свете всадник медный…» – переиначивая слова, тихонечко пропел Дмитрий Олегович. Любил Александр Сергеевич памятники оживлять.

А что, если? Допустим, композиция из Петра, коня и змеи – это первая часть. Ага, ну, допустим. А постамент – то бишь Гром-камень, он же осколок скалы, – вторая. Скала – некая абстрактная, скала вообще – может быть больше памятника, да простит Пётр Алексеевич такие дерзкие мысли. А значит, может найтись такая скала, которая будет превосходить размерами целый памятник вместе с постаментом (ещё раз простите, ваше императорское величество). Искомое – собственно, «Медный всадник» – получило это название в честь одноимённой поэмы Пушкина, которая, как раз названа в честь памятника. Осталось только понять, что там внутри… И тут – молнией осенила отгадка. Конечно! Отец рассказывал, как один его приятель участвовал в реставрации всадника ещё в семидесятых. И внутрь, в саму статую, реставраторы поместили капсулу со своими именами и свежую газету. А в газете может быть опубликован фрагмент поэмы «Медный всадник»? Да запросто. В честь окончания реставрации великого шедевра Фальконе. И тогда сходится абсолютно всё! Ай да Маркин!

– На Сенатскую, к Петру, – распорядился он.

– Вас подождать? – предупредительно спросил синтетический таксист. – Всё оплачено.

– Ну подождите, – неуверенно отвечал пассажир.

Он вышел на улицу и удовлетворённо отметил, что солнце, ещё днём блестевшее на небе, как пошлый масленичный блин, скрылось за тучами. Шемобор торопливо зашагал вперёд, чтобы найти новые подтверждения своей догадки.

Всё пространство вокруг Медного всадника было огорожено. Тут и там можно было увидеть то человека с видеокамерой, то гражданку с мегафоном, то группу людей, устанавливающих свет или тянущих провод. На большом грузовом фургоне лаконично значилось «Ленфильм», и подсвеченный нарисованными софитами силуэт Медного всадника чернел на нём, как тень от памятника.

Но теней никаких не было – солнце скрылось окончательно и начал накрапывать дождь.

– Я верил, я верил, что дождь будет скоро! – крикнул в мегафон высокий бородач в ярко-желтой ветровке. – Ну-ка, приготовились. Мне нужны Борис и китайцы!

Дождь усилился.

«Верил, значит? Он верил – и дождь пошел», – отметил про себя Дмитрий Олегович. Сейчас, когда разгадка была почти у него в руках, он готов был притягивать за уши любые факты. То, что осенью дождь в Санкт-Петербурге идёт довольно часто, его не смутило.

Он выставил защиту и затесался в толпу статистов.

Дождь полил ручьём. Над техникой уже были растянуты тенты, массовка побежала к автобусу. Высокий худой блондин в узких чёрных подтяжках и в белой рубашке, заправленной в джинсы, спрятался под зонтиком летнего кафе. Самого кафе поблизости не было – видимо, зонтик служил декорацией.

Но бородачу в желтой ветровке было не до зонтика. Он уже мячиком скакал по другую сторону памятника, внушая какому-то Борису, что тот должен обогащать роль, а не бубнить по тексту.

Дмитрий Олегович обогнул памятник и подошел поближе.

– Мотор! – махнул рукой обладатель желтой ветровки.

Подвижный толстяк с очень знакомым лицом повернулся в сторону противоположную той, куда указывал своей рукой бронзовый Пётр, и озабоченно пробормотал: «Теперь пора…»

– Китайцы побежали! – выкрикнула желтая ветровка.

Словно из-под земли выскочила группа китайцев в разноцветных футболках. Они бежали, спотыкались, пытаясь на ходу раскрыть разноцветные же складные зонты. Зрелище было настолько нелепым и комичным, что даже Дмитрий Олегович не удержался от смеха. Однако, остальным участникам было не смешно. Вероятно, дубль этот снимали не в первый раз.

– Стоп машина! – крикнула желтая ветровка, – Всё не так. Не верю. Лизанька, милая, объясните мне, ну откуда вы понабрали этаких бесперспективных культяпок?

От группы, скрывавшейся под тентом, отделилась женщина в кожаной куртке комиссара.

– Это студенты. Китайские студенты. Они учатся в университете. Моя подруга им преподаёт. Прислала их бесплатно, обещала практику зачесть.

– Бесплатно, значит. То-то я вижу, они так и работают, как им заплатили. Никак! Вяло! Безынициативно! Не обогащают свои роли!

– Порфирий Сигизмундович, вы сами говорили об экономии. Вот мы и сэкономили на массовке.

– На мне! На мне вы сэкономили! – возопил Порфирий Сигизмундович. – На моих несчастных нервах. Так, ладно, этих уже обратно не родишь, придётся работать с тем, что есть.

Режиссёр подошел к разноцветным китайцам и начал им что-то внушать, размахивая руками.

– Боря, коньяку выпьете? – спросила Лизанька у подвижного толстяка – и тут Дмитрий Олегович узнал его, и снял защиту. Ему, циничному шемобору, не знающему страха, не ведающему жалости, лишенному радости испытывать многие простые человеческие чувства, вдруг захотелось, чтобы этот человек, которого он прежде видел лишь на экране телевизора, обратил на него внимание, подошел к нему и они бы по-дружески поговорили о пустяках. Но знаменитый артист не заметил его – видимо, он думал над тем, как обогатить роль.

Порфирий Сигизмундович вернулся от китайцев и объявил очередной дубль.

На этот раз бесплатные студенты бежали сносно, зато Борису было велено «не пороть отсебятины и идти по сценарию».

Борис делал шаг и на все лады твердил «Теперь пора…»

Студенты всё бегали и бегали, они так наловчились раскрывать на бегу зонты, что это уже больше походило на современный танец, а не на стихийное бегство от дождя. Но Порфирий был недоволен.

– Это что ещё за цирк китайских фонариков? Не надо вот этого автоматизма!