Ольга Козырева
Дневник Аси Лазаревой. В поисках простой любви. Часть первая
Хитрый план
Я проснулась за двадцать минут до будильника. Всю ночь мне снились какие-то младенцы мужского пола. Видимо, это дети, которых я могла бы родить, если бы была умной женщиной и правильно вышла бы замуж с первого раза. Когда сон развеялся, в голове вихрь мыслей внезапно утрамбовался в план. Ура, я знаю, что делать с Эллочкой! Хотя ей, может, и не понравится этот вариант. Ладно, обсудим…
У нас с Эллочкой заведено встречаться на Курской у «Атриума». Я жду в машине уже полчаса. Успела накраситься и причесаться, спеть с радио любимую песню, и теперь меня одолевают мысли о совершенствовании и личностном росте (начиталась нашего журнала). «Надо все-таки детей, пока они дети, прямо заставлять чем-то заниматься, музыкой или спортом», – думалось мне. Все от печали о моем не сложившемся музыкальном образовании. «И почему я не заставляю Даню? Это все потому, что я ленивая безответственная мать, плохой директор и никудышная женщина».
Хлопнула дверца, Эллочка плавно усаживалась прямо на мою косметичку. В последнюю секунду выхватив свое сокровище из-под этой роскошной женщины, я посмотрела на Эллочку повнимательнее. Она была удивительно спокойна.
– Я подумала, что я ему предложу, чтоб он мне платил меньше, а я буду ходить два раза в неделю, но буду делать всю свою работу, обложки, мероприятия, но не буду ничего высиживать и писать дебильные отчеты. Как ты считаешь, получится?
– Ты не поверишь, – я ошарашенно уставилась на Эллин гордый профиль, – мне пришла в голову ровно та же мысль, я думала, как тебе сказать, прикинь?
Гора немного подсвалилась с моих плеч, но не вся. Частично осыпалась. Надо еще утвердить этот вопрос с издателем.
Приехали. Напряженно и молчаливо выпили кофе. Я готовлюсь к схватке за PR-директора очень ответственно. Разговор может быть тяжелый, и любой исход нужно встретить с гордо поднятой головой. Возможно, нам с Эллочкой вдвоем придется оч-чень гордо и оч-чень независимо удалиться из офиса на кладбище, так и не оставив следа в издательском деле. Для того чтобы гордо поднятая голова смотрелась максимально выигрышно, я накрасила губы поярче, попышнее взбила кудри и надела шпильки повыше. С обувью не угадала. Издатель изволил гулять.
«Гулять» – самая большая честь. И обычно удостаивается ее только Зина Борисовна. Еще ни разу за полгода я не видела, чтобы его «выгуливал» кто-то другой. «Вот тебе и раз», – подумала я, но со шпилек не слезла, прям в них и пошла ковылять по колдобинам промзоны. Всё ради PR-директора, плевать на туфли.
Как ни странно, все прошло тихо. Издатель после продолжительного припадка, эмоционально изнасиловав весь офис, был в прекрасном настроении. Спокойный, умиротворенный, философски настроенный. Только запах «Корвалола» в коридорах напоминал теперь о недавней буре. Плохо только, что после столь пристального внимания к «жопо-часам» PR-директора он ничего про них не слушал. Благодушно повторял: «Ну да, ну да, ну да». На мой логически обоснованный со всех сторон вывод о том, что такого сотрудника никак нельзя терять, он молвил: «Все так, люди – как дикобразы, порознь холодно, а вместе колко». «Круто, шикарная метафора, – восхитилась я, – где я ее слышала? И означает ли это, что вместе с Эллочкой делать журнал все-таки лучше?». Определенно, означает. Ура, какой он душка.
Все пункты хитрого плана по сохранению гордой грузинской женщины в компании тоже медленно плыли мимо сознания Эдуарда, удостаиваясь снисходительных кивков. «Ну, вот же, вот! Точно душка!» – я тихо радовалась, полагая, что теперь работа наладится – и мы все будем довольны друг другом. Договорились, что я пришлю ему письмо, а он одобрит. Прогулка окончилась. Теперь надо было как-то оправдать вопиющий факт «гуляния» перед Зиной Борисовной. Никто и никогда! Слышите? Никто и никогда не смеет гулять с Ним, кроме Нее!
Я помню, как-то издатель доверительно сообщил мне: «В офисе говорят, что мой заместитель (это Зина и есть) увольняет девушек, с которыми я танцевал на корпоративах». Я убеждена, что если такие позорные факты и имели место, то о них необходимо стыдливо молчать. Но Эдуард, похоже, гордится этим. Или мне кажется? Сейчас не до чужих морально-этических проблем. Факт нарушения приоритета Зины Борисовны на выгуливание издателя уже известен всему офису. Это читается во взглядах всех встречных. Одни светятся любопытством, в других читается вопрос: «Ты дура?». У третьих вопросов нет, они демонстрируют полную уверенность в том, что я дура – и точка. Пусть думают, что хотят, а я верю в то, что все люди хорошие. Блин, ну почему здесь нельзя просто работать?
Спустя час моя вера была благосклонно подтверждена реальностью. Зина Борисовна казалась очень довольной. Она тоже поговорила с Эдуардом. На мое письмо босс ответил «ок», это значит, что вопрос согласован. Можно жить дальше, делать хорошие обложки. Зина предложила сходить в ресторан и отметить нашу победу. Так и сделали.
Сырная тарелка, Пино Гриджио. Зина Борисовна взяла на горячее ризотто с грибами, а мы с Эллочкой по оливье. Дешево и сердито. А главное, можно наесться и вспомнить подзабытый вкус, Новый год был давно и еще не скоро наступит снова. Вино только для Зины, Эллочка не любит сухое, а я за рулем, мне еще всех везти по домам. Мы с Эллой были воодушевлены, всех любили и всеми восхищались. Какая Зина молодец, что поддержала нас! Какой невиданный компромисс со стороны босса (обменял часть тотального контроля на деньги, душка, душка)! Зина сказала, что обычно Эдуард так не делает, потому что любит ощущение власти, но настораживающая откровенность затерялась в бликах нашей победы.
Меня затягивает «туда»
все глубже…
Я была счастлива целых два дня. А на третий Зина Борисовна пропела: «Лазарева, там нам надо перекредитоваться. Тебе надо будет договор займа от журнала подписать, платить Эдуард сам будет, не парься, надо же ему денег на ваш журнал зарабатывать». Помнится, ко мне недавно уже подкатывала девица из бухгалтерии со странным предложением. Я ее, конечно, послала, но через неделю девица опять сидела у моего стола со сладкой улыбкой. Я снова сказала свое твердое «нет». А сейчас растерялась. Одно дело послать девицу, а другое – отказать самой Зине Борисовне, только что сделавшей доброе дело для нас с журналом. Она же помогла Эллочку отстоять! Я заерзала и объяснила Зине Борисовне все неблагоприятные последствия подписи таких документов. Она как-то странно на меня посмотрела. Не нравится мне все это…
На следующий день намечено грандиозное событие: вывод издателя в свет. Если кто-то думает, что хорошо быть жителем столицы (столько культурных событий, бери и ходи), то это не совсем так. Музеи, театры, мероприятия, – все для нас? Так, да не так. Жители Москвы – рабы графика, трафика и усталости. Если не брать в расчет гламурных содержанов и содержанок (для которых туса – их хлеб), то посещение светских и культурных событий позволяют себе не многие. Поход в театр во вторник означает, что уже в начале недели человек не выспится, а значит, будет напрочь выбит из рабочего режима. В конце же недели все москвичи уже выжаты до капли. Но нет – впереди домашние дела: стирки, уборки, Ашаны… Так что правило вырисовывается простое: если культурная жизнь мешает графику – то ну ее к лешему, эту культурную жизнь.
И все же одновременно со следованием графику жители столицы… сопротивляются графику. Из принципа или из модного нынче нонконформизма они упорно сопротивляются «графику-трафику» и «ходють и ходють» окультуриваться. Вот и в этот раз Эллочка аккредитовала себя, меня и издателя на телевизионную премию. «Там будут ВСЕ!», – многозначительно сказала она.
Я и в дожурнальную эпоху своей жизни бывала на таких премиях и закрытых вечеринках. Но раньше мы с Никой ходили себя показать, людей посмотреть, а в идеале и познакомиться с кем-то стоящим. С этим, как известно, ничего не получилось. То есть знакомиться-то мы знакомились, но раз мы обе пока все так же разведены и даже не отягощены серьезными отношениями, то все мимо. Куда, кстати пропала моя Ника? Дусю я слышу почти каждый день, а Нику не слышала уже две недели. Ну, это же можно исправить прямо сейчас, где телефон?
Конечно, все немного пропавшие подружки обычно оказываются немного подвлюбившимися. У Ники роман, все прекрасно, но есть небольшой минус – он женат. Они вместе работают, и все на работе знают, что у них роман, но чувствам не прикажешь, поэтому вот…
– Молчи, – сказала мне Ника, – я сама все знаю, подождем. Обещал развестись в течение года.
– Ладно, подождем, что нам стоит год подождать, – согласилась я.
Что тут скажешь, я расстроилась. Ничего хорошего от таких историй ожидать нельзя, тем более там дети… Их лучше вообще не начинать, такие истории.
Выход в свет
Новое платье куплено, прическа в туалете офиса сделана. Все вроде хорошо, только прежней радости нет, все-таки придавливает необходимость немедленного прорыва в издательском бизнесе. И издатель! Надо, чтобы Ему понравилось, это тоже придавливает. Непонятно, потяну ли эту функцию, ее вообще возможно потянуть? Может и невозможно, но надо. Он всю неделю радовался и предвкушал, как дитя, никак нельзя, чтоб действо его разочаровало, мы только что отстояли Эллочку. Плюс надо на обложку пригласить кого-то очень умного, симпатичного и известного. И познакомить как можно больше звезд с нашим шедевром полиграфии. Этого потребовал Эдуард. Как я все это сделаю? Я должна с журналом в руках кидаться на людей? Или может надо призывно им подмигивать? Господи, куда я вляпалась? Даже неохота никуда идти, хочется домой к Дане и маме. Уютно и спокойно. Но надо ломиться в гущу событий. Давай, Лазарева, ты сможешь.
Слава Богу, все действительно оказалось не так страшно. Когда мы пришли и сняли пальто, то издатель напутствовал нас фразой: «Ну ладно, девушки, работайте», – и исчез в толпе.
– Смотри, Позднер, давай подойдем, Урагант только что зашел в зал, – ткнула меня в бок Эллочка.
Своим обширным бюстом она прокладывала себе дорогу в толпе журналистов и селебритис с неумолимостью ледокола. «Неизвестно кого» она незаметно отодвигала, не прекращая улыбаться. Глазами показывала мне на особо приметных персонажей: светских охотниц, затянутых, сделанных, зашлифованных самым стойким макияжем, с татуированными бровями, неподвижно зафиксированными ботоксом. Все блондинки, как одна, и все с бровями серого, в природе не встречающегося цвета и зорким взглядом, оценивающим периметр.
Эллочка продолжала двигаться и мигать на странных людей, пребывавших «в образе», но еще не до конца определившихся, в каком именно. Со знакомыми фотографами обнималась и перекидывалась парой слов. Опытные фотографы на мероприятии – важные люди. По тому, кого они фотографируют, все остальные ориентируются. Эллочка дружит с лучшими.
Когда контакт с Позднером был установлен, мы с Эллочкой начали озираться в поисках издателя. Надо было успеть их познакомить, пока гуру эфира не ушел в зал. Мы обе шарили глазами по фойе. Вправо, влево – издатель исчез! Не в смысле растворился в водовороте тусовки, а натурально исчез. Испарился. И нигде, нигде не маячили его… оранжевые штаны. Да, вы правильно поняли. Оранжевые.
Пытаясь сохранить остатки светского вида, скользя по мраморному полу шпильками с грациозностью молодой козы на льду, я пронеслась по залам и заглядывала в закоулки, одновременно тыча во все кнопки на двух телефонах. Абонент не абонент. Эллочка замешкалась на старте, так как не могла определиться: то ли удерживать Познера силой и не давать ему уйти в зал, то ли бежать за боссом. Сообразив, что кидаться под ноги телеведущему в толпе журналистов и прочих звезд будет… хм… неуместно, она бросила добычу и погналась за мной.
– Это уже какое-то служебное помещение, – с телефонной трубкой у уха я влетела по гладкому полу, как на коньках, в какой-то другой интерьер и чуть кубарем не свалилась с каблуков, так как к другому интерьеру прилагался другой пол. Щербатый и шершавый древний паркет. Роскошь и блеск кончились, тут царил советский шик в неизменном с поствоенных лет виде. Вдобавок сюда свалили всю лишнюю мебель и утварь, мешавшую приему, и помещение превратилось в помесь столовки, кладовки и коморки для швабр.
– Тут его не может быть, – я развернулась на сто восемьдесят градусов, как Земля вокруг оси, воткнув одну шпильку в пол, но тут мне привиделось нечто оранжевое в пыльном облачке, – ой, Эдуард, ты здесь? Почему?
– Я тут посижу, – криво улыбнулся издатель, не отводя взгляда от планшета.
– Эдуард Витальевич, пойдемте, я познакомлю вас с Познером, – пропела Эллочка, спринтерски преодолевшая дистанцию.
– Нет-нет, девушки, идите сами, – бормотал бизнесмен. Мы с Эллой ошарашенно смотрели на него.
Издатель сидел, закинув ногу на ногу, в какой-то нарочито расслабленной позе. Поза эта, видимо, должна была сообщать: «Я весь такой свободный и клевый парень, мечтал приехать сюда именно за тем, чтобы поковыряться тут в планшете». Фальшь была настолько очевидной, что нам с Эллочкой стало неловко за босса. Не за то, что он тут сидит. Каждый хоть раз в жизни плохо чувствовал себя в толпе. А за то, что врет на пустом месте. Глупо!
Мы не стали настаивать и ушли. Познер был упущен. Началась церемония, которая Эдуарда тоже не заинтересовала. И лишь когда толпа из фойе всосалась в зал, он вызвал водителя, выбрался из своего угла и уехал. И этот человек материт меня по телефону за то, что я не фокусник и не могу сделать то, за что он не намерен платить (а именно – за профессиональное продвижение журнала). Хотя, возможно, хороший директор как раз должен быть фокусником? И в этом суть работы?
Домой я добралась в два часа ночи. Я не то чтобы устала, нет, когда мы с Никой ездили по ночным клубам всю ночь и танцевали, я, пожалуй, больше уставала. Я приехала домой опустошенная и без надежд. В этом мире продвинуть журнал без бюджета – даже с Эллочкой – невозможно. Или почти невозможно? Да, теперь я точно знаю: издатель мне не помощник, он балласт.
Хорошая новость: мне не пришлось кидаться на людей с журналом в руках, они охотно знакомились с изданием сами, брали, листали, искренне интересовались, охотно оставляли контакты. Оказалось, что сам факт того, что ты можешь содействовать появлению человека на страницах издания, прямо-таки волшебно действует на всех. Даже на очень известных людей. Вот она – сила слова печатного. Плохая новость: все это только про работу, и ничего про любовь. Хотя, может, это тоже хорошая новость? Действительно, мне надо во все вникнуть, наладить все процессы, ничего страшного, если пока я буду посвящать все время новой работе и ребенку. Сплошные хорошие новости.
Битва за сроки
Следующее утро за чашкой кофе у Зины Борисовны прошло в обсуждении вчерашней метаморфозы.
– Как странно, Зина, – с заботливой интонацией излагала Эллочка, – ему, наверно, не понравилось, он не захотел ни к кому подходить, хотя я со всеми договорилась, что подойдет наш издатель, меня люди спрашивали, где он, почему не идет? Зина, там были такие люди, вай мэ, почему он не стал общаться?
Зина Борисовна слушала с живейшим интересом.
– Конечно, – неожиданно зло сказало идеально причесанное и накрашенное Второе Лицо, – это вам не менеджеров в офисе матюками гонять, никто ему там в ноги не упал, никто знать его не знает. А вы видели, как он вырядился? В оранжевые брюки и зеленый свитер. Семафор! Ему какой-то психолог сказал, что «не зажатые» личности не избегают ярких цветов, так он сразу побежал и накупил красных и оранжевых штанов. Еще сидят на нем по-идиотски, почти до подбородка их натягивает. Я ему сказала, что это смешно, но он ответил, что я ничего не понимаю.
На этой фразе я удовлетворенно хрюкнула. Заподозрить Второе Лицо в том, что оно не понимает, как должны сидеть брюки на человеке, никак нельзя. На Зине все сидит идеально, как и на подопечном Второго Лица – Славике. Но это как раз потому, что Славиком Зина Борисовна занималась лично. Сопровождала того во время шопинга и давала рекомендации, что брать и как носить. А до этого, конечно, Славик выглядел, как пугало. Ну, что с него взять, мальчик из Ростова, «колхозник». А вот поди ж ты: благодаря Зине человеком стал. «А этот…», – Зина Борисовна брезгливо поморщилась при воспоминании о штанах издателя. Раздался телефонный звонок, и в следующую же секунду она щебетала в трубку:
– Доброе утро, Эдуард, как вчера прошло? Тебе понравилось? Да, ты шикарно выглядел, да, да, тебе очень идет этот цвет, ты сразу такой брутальный, такой мааачо, я могу предстааавить, такой красавец, еще и бизнесмееен, все девушки, наверное, были твои.
Сижу, слушаю. Прикольно тут у них. Оценив водопад приятностей, излившихся на стеснительного издателя, я решила приступить к главному. У меня есть дело к Зине. Требуется как-то обуздать редакционные процессы и загнать их в рамки сроков. Если я не могу даже этого, то что я вообще могу? Надо выйти поработать в выходные, иначе никак не успеть. В прошлый раз охрана нас не пустила, хотя я писала письма начальнику безопасников, просила и лично, и официально на бумаге – и тот соглашался и устно, и письменно… В итоге сонные творческие сотрудники, притащившие себя на работу к девяти и полагавшие, что они совершили подвиг, отбывали часть подвига в предбаннике. А поскольку предбанник был маленький, то те, кто прибыл совершать подвиг с опозданием, топтались на улице под дождичком.
Нас пустили через час звонков и просьб, но пытались выгнать в шесть. К этому моменту мы еще не успели свершить подвиг, то есть доверстать очередной номер. Снова вышла стычка со службой безопасности. Час пришлось притворяться глухими и приросшими к компам, а час умолять дать нам еще часик, итого три часа. Увлекательно, но хлопотно. По этой причине я решила на сей раз подстраховаться и просить помощи у Зины Борисовны, чтобы нас пустили сразу и разрешили работать допоздна. И Зина Борисовна снова решительно и доблестно пришла на помощь, вызвала того же начальника безопасников и велела не препятствовать желающей трудиться в выходные редакции. Ура, она волшебная женщина! Милая, добрая!
– Я не понимаю, – сделав внушение начальнику охраны, Зина развернула кресло в мою сторону, – у тебя была такая работа, а ты все бросила и ушла делать какой-то журнал. Я не понимаю.
– Ну, я ж не сразу ушла, я убедилась в том, что Эдуард его реально собрался издавать. К тому же это так интересно – сделать что-то самой.
Понимания во взгляде Зины Борисовны не прибавилось.
– Мой отец всегда говорил: «Думай о вечном». Человек, должен стремиться сделать этот мир лучше, а тут такое дело – целый журнал.
По виду Зины Борисовны я поняла, что сморозила глупость. Интерес в ее глазах померк. Но через мгновение снова вспыхнул.
– Ну, надо, значит, Лазарева, все подписать. Должен же Эдуард как-то деньги на твой журнал зарабатывать.
«Договорилась, – подумала я про себя, – хочешь думать о вечном – плати». Блин, отказывать, человеку, который только что так любезно тебе помог, неудобно. И каждый раз все неудобнее. Кажется, покидать офис на Арбате было очень глупо. И теперь мне придется жить, то есть работать по их правилам.
В тяжких думах я смылась в редакцию, открыла почту, а там… «Что нам дало вчерашнее мероприятие? Сколько на него было потрачено часов? Какой это дало эффект? Каков финансовый результат?». Теперь я понимаю выражение «Как обухом по голове». Сижу, думаю. Что это все значит? Офис, кофемашины, испуганные люди, даже вопли и матюки, – это все мелочи… Тут очень сильно что-то не так. Я попала не просто в Зазеркалье. В этом Зазеркалье все зеркала кривые… и треснувшие.
Чудо: нормальная сдача —
это реально!
Девять часов, а я еще в постели, Боже, какой кайф! Вот что значит суббота в жизни человека! В будний день я встаю в полшестого. Школа и пробки, будьте любезны. «Ничего страшного не случится, если я посплю еще пять… нет, десять минут», – подумала я и закрыла глаза. Через пять минут я их открыла и подпрыгнула. Десять! А я в десять должна уже быть в редакции. Сдача номера! Я же хотела еще успеть в магазин заехать, поесть купить в редакцию и домой. Пока я бегала в поисках колготок по квартире, вспомнила, что «мои люди» должны были уже зайти. А вдруг не зашли?! Вдруг снова топчутся на улице?
В одной колготине я поскакала по квартире в поисках телефона, не нашла. Пошла искать трубку городского, зацепилась за Данину гирю и чуть не растянулась. С нехорошим чувством я набрала номер, трубка пискнула на прощание и разрядилась. Я стала трясти Даню, чтоб он набрал меня со своего. Разбудить Даню – это в принципе подвиг, разбудить Даню в субботу почти невозможно. Он просто сунул голову под подушку – и все.
Тут где-то запиликал мой телефон. Оказывается, я не так плоха. Телефон лежал в сумочке, он отправился туда первым, чтоб ехать на работу. Звонил новый выпускающий редактор. Бодро отчиталась, что они зашли, все на месте и все по плану. Уфф, хороший выпускающий редактор – это действительно круто. Эта новая Арина – просто компьютер какой-то. Она ничего не забывает. Неземную нашу Машу с глазищами пришлось убеждать, что это не ее работа. Она вся такая творческая, вся в облаках и стихах. Расстались полюбовно, обещали давать ей что-то на аутсорс, комментарии брать, например.
В тот момент я поняла, как это трудно – увольнять людей. Я раньше этого не делала никогда. И лучше бы так оставалось. Это самая противная часть моей работы. Как сказать человеку: «Извините, вы нам не подходите»? Нормальному человеку это неприятно делать. Я даже не помню, как мы говорили с Машей. Помню только, как была счастлива, когда выяснилось, что хоть что-то мы можем ей предложить.
Я натянула вторую колготину и… Этим утром никак нельзя спокойно выйти на работу. Стрелка! Правильно, организм требует не ходить на работу в субботу и тайно от меня рвет колготки. Я порылась везде, целых и чистых колготок нет! Я попыталась найти носки под джинсы. Носков тоже нет. Не успела постирать на неделе, сама виновата. Решила позаимствовать носки у Дани. Не нашла! Ситуация накаляется. Интересно, бывали случаи, чтоб директор не пришел на работу, потому что у него кончились и носки, и колготки одновременно? У него, то есть у нее, и у сына тоже. Думаю, что нет. Нормальные директора не скачут, как заполошные, по комнате в одной колготине. У них, наверное, есть домработница, как у Зины Борисовны. Она все настирывает и наглаживает среди недели, поэтому в выходные Зина просыпается в чистой квартире, завтракает, садится в такси и катит в салон красоты. А в будни она просто открывает гардеробную, а там все по полочкам. Я с отвращением посмотрела в недра своего шкафа и быстро его прикрыла, чтобы не расстраиваться.
Они кончились, караул! Пятнадцать минут поисков не дали результатов. Как неудобно, люди там работают, а я не могу тупо из дома выйти. Я клянусь, я сделаю это сегодня же после работы, я куплю носки, колготки, все постираю, приготовлю, уберу. Бог сжалился надо мной и послал мне пару чистых, однопарственных, пересохших носков за шториной на батарее. Кстати, я недавно покупала Дане носки. Странно, что и у него не нашлось ни одной пары. Но нельзя сказать, чтобы у него совсем не было носков. Они были, я нашла десять штук. Но все разные. Такое ощущение, что они в паре договариваются между собой, один уезжает путешествовать, а другой остается дома, типа они тут, в строю.
Когда я, наконец, погрузилась в машину, то чувствовала себя безнадежной во всех своих проявлениях. Мой бывший муж не раз сообщал мне, что я из себя ничего не представляю «ни как женщина, ни как хозяйка, ни как сотрудник». Может, он был прав? Я просто-напросто овца? Но тут я вспомнила, что надо принимать себя такой, какая есть, и стараться испытывать счастье при любой возможности. Этого я начиталась в нашем журнале. Поэтому, я вскинула глаза на зеркало, подкрасила ресницы, сказала своему отражению: «Овца так овца», – включила музыку погромче и помчалась. Зато я привезла в редакцию батон колбасы и хлеба. Что было как нельзя кстати. Ничто так не поднимает самооценку, как благодарные тебе накормленные подчиненные.
Вернулась я не поздно, «всего» в десять вечера. И в большом воодушевлении. Сегодня я увидела, что такое нормальная (ну, ладно, почти нормальная) сдача номера. Прошлый номер Арина перехватила у Маши за две недели до дедлайна – и мы отправляли макет в типографию почти с недельным опозданием. И ночью. Это был треш. Мы не успевали катастрофически, чтобы верстать в четыре руки, а не в две, мне пришлось привезти из области глубоко беременную жену дизайнера, которая, к счастью, оказалась тоже дизайнером и помогла быстрее доверстать несверстанное. Дальнейшая задержка с выходом грозила штрафами от сетей. Если мы не выкладывались ночью, то типография не успевала нас сунуть в имевшееся «окно» – и мы бы не успевали в срок. В общем, в три ночи я отвезла чету дизайнеров домой, а в четыре высадила Арину в Бутово.
В этот раз мы отправляемся в типографию тютелька в тютельку. Эта Арина – просто автомат Калашникова, так у нее все четко: корректор, дизайнер, второй редактор и даже Валя, – все при деле, она их организовала. В кои-то веки все вовремя присылалось, отсылалось, распечатывалось, читалось, выправлялось и, как паззл, складывалось в образ будущего журнала в толстенной папке, набитой файлами с выведенной на печать версткой. Это было настолько захватывающе, что каждый получал удовольствие от работы, а не просто уставал. Валя радостно прыгает по редакции, я тоже радуюсь, но тихо. Собственно говоря, я в первый раз вижу подобие адекватной редакционной деятельности. До этого все наши дедлайн-метания походили на выступление бестолковых клоунов, и главным клоуном была, конечно, я. Ну, откуда мне знать, как все должно быть? Я же никогда не работала в редакциях. Я в них даже не бывала. А в десять вечера я попала домой с сумками, набитыми едой, носками и колготками. Кажется, мне нравится делать журнал!