– Простите, Николай! Я знаю о Вашей трагедии… Ляпнул, просто не подумав… Не ожидал, что Вы храните вещи… э-э-э…
– Нерождённого ребёнка? – Николай глянул с некоторым вызовом, но без истерики в глазах и голосе, – храню. Рука не поднимается, знаете ли, выбросить.
Я ещё раз глянул в сторону кроватки: крошечная колыбелька, почти кукольная, до верху заполненная игрушками, пакетами с памперсами, свёртками, видимо – с одеждой для новорожденного. На секунду у меня потемнело в глазах. «Если бы не его ноги, я бы дал сто процентов, что он – стрелок. Не поднялась рука выбросить кроватку и памперсы – легко поднимется рука со стволом, легко нажмёт курок и ничего не дрогнет внутри, кроме зародившегося в душе чувства успокоения. Обманчивого чувства, которое приходит с отмщением. Ложного чувства удовлетворения, которое со временем трансформируется в другие чувства: в злость, в боль, в ненависть. Месть может свести человека с ума, гораздо быстрее, нежели само желание этой мести. И далее развитие событий может стать совершенно непредсказуемым. Надо было как-то выравнивать разговор.
– Мы хотим задать Вам несколько вопросов. Вы можете не отвечать на них, но, если Вы что-то знаете и поможете нам, то… – я замялся: «То что? Что, блин? Чего ты хочешь от парня, кретин?! Чтобы он сейчас сдал тебе стрелка? Чтобы он, раскаявшись, схватился за голову и сознался в том, что это он, это именно он нанял киллера, который тщательно выполнил заказ, тем самым, уравновесив весы справедливости. Не правосудия, нет, – именно, справедливости! Ты непередаваемый козлище, Сергеев!»
– То что?.. – будто услышав мои мысли, парень отвернулся к окну и занял привычную ему позу созерцания: голова чуть склонена набок, два пальца правой руки легко похлопывают по губам. Какой-то знакомый жест… Что-то он значит… – То вам легче будет поймать убийцу Куприянова?
– Вы в курсе? – я практически не удивился.
– Конечно! Со вчерашнего дня во всех новостных лентах новость номер один, – улыбнулся Николай, – Вы по этому поводу и пришли? ОМОН подтянули… Может, обыщете квартиру? Ну, там, на предмет оружия, посторонних лиц, патронов… – Новиков не шутил. – Ищите! Тут места немного. Ордер не нужен. Действуйте, ребята! А я пока, может, чай приготовлю? Или кофе?
Бывал я и в более дурацких ситуациях. Только вот из этой выхода не видел. Даже, если Новиков тридцать три раза нанял киллера, он не то, что не сознается в этом, он сделает всё возможное, чтобы увести следствие в такие дебри, из которых выбраться смогут только киношные опера с собаками, накачанные амбалы, бывшие спецназовцы и модельные девушки во главе следствия.
– Кем Вы работаете? – вопрос для поддержания разговора. По идее, он вправе сейчас в отместку за мою беспросветную глупость, ответить, что работает тренером по стрельбе. Но Новиков был гуманен:
– Дизайн, вёрстка… Со мной сотрудничают несколько журналов, несколько кино- и видеостудий: видео-монтаж, клипы, ролики… Вэб-дизайн, создание сайтов, модератор, администратор… Музыка – сведение, мастеринг… Короче говоря – всё, что можно делать за компом, не покидая этого помещения.
Он не сказал: «квартиры», «дома»… Для него это было просто помещение. Домом и квартирой оно перестало быть тогда, когда нелепо оборвалась жизнь двух близких ему людей: Александры Жилиной и их нерождённого ребёнка.
– Ко мне придут журналисты? – вдруг спросил Новиков. – Они ведь, придут?
Чёрт! А ведь они придут! Выгляни в окно, Сергеев – наверняка они уже там. Как сливали писакам информацию, так и сливают. Не просто же так они нарисовались на месте убийства раньше, чем туда подъехали оперативники. И здесь они нарисуются, хрен сотрёшь… Не встанешь же кордоном – ещё больше подогреешь интерес. Прямо в точку! Раз менты пришли (да ещё с ОМОНом, криминалистами, с оружием, с прокурорскими), значит, в точку! Думай, Сергеев, думай! Выворачивайся из ситуации!
– Придут, Николай. Думаю, что уже пришли.
– Что им говорить? – Новиков продолжал невозмутимо смотреть в окно и похлопывать себя пальцами по губам. – В интересах, так сказать, следствия?
Думай, Сергеев, соображай! То, что скажет сейчас Новиков журналистам, то и будет основной версией!
– А ничего не говорите особенного. Скажите, что считаете, что «собаке – собачья смерть»… и всё в таком духе…
– А Вы тоже так считаете? – Николай оторвал взгляд от окна и внимательно посмотрел мне в глаза. Первый раз он смотрел мне прямо в глаза, и я отчётливо видел в них смесь боли и затаённой радости. Скрыть и то, и другое у него не было ни силы, ни желания.
– Что считаю? – включать «дурака» мне никогда толком не удавалось.
– Вы тоже считаете, что Куприянов заслужил смерть? – в голосе Новикова сочилась нескрываемая радость. Нет, не радость – торжество. Его голос был торжественен, как на советском параде времён неначатых ненужных войн.
– Смерть не заслуживает никто. Смерть – это… – я даже поперхнулся от его взгляда – жёсткого, злого, цепкого, просто ослеплённого ненавистью.
– Смерть – это просто конец жизни, и всё, – его взор потух, голос стал равнодушным, спокойным и ровным, – Для любого – это ни больше, ни меньше – просто конец жизни. Разница лишь в том, какая это была жизнь, была она нужна кому-нибудь или нет. Тогда и со смертью всё будет понятно. И вообще, ребята! Давайте без философии. Оружие искать будете? Нет? Тогда я, с вашего позволения, поработаю. У меня заказов много – деньги нужны…
Слово «заказов» прозвучало с издёвкой. А вот вопрос с деньгами засел у меня в голове достаточно прочно. Мы попрощались – говорить, и, правда, было не о чем – пожали Николаю крепкую ладонь, и вывалились на улицу. Воздух снаружи показался каким-то пыльным и душным, по сравнению с квартирой Новикова. Мы отошли к соседнему подъезду, присели на скамеечку, издали наблюдая, как орда корреспондентов с камерами наперевес, начинает штурм сенсации.
– Ну, что скажешь? – хихикнул Сашка.
– Чего лыбишься?! – возмутился, было, я, но вдруг и сам заржал, как конь, – Киллера пришли брать! Вопросов-то назадавали! Что забыли спросить-то?
– Ну, про протезы, например. Куда он их прячет, как одевает, как бегает по крышам и чердакам… Куда тренироваться ездит, на какое стрельбище – ну, чтоб навыки не растерять…
Мы смеялись до слёз. И было неясно – это вчерашний хмель выходит, или рождается внутри, где-то глубоко, может быть даже в самой душе – какое-то незнакомое чувство, не поддающееся пока ни описанию, ни осознанию.
Перед тем, как разбежаться по домам (надо всё же привести себя в порядок и попробовать хоть немного отдохнуть до понедельника – суббота потеряна безвозвратно), мы договорились разделить обязанности: Сашка встречается с девушкой Куприянова, я – с родителями. Дело до понедельника не ждало, решились, несмотря на внешний вид и отчётливый запах перегара, побеседовать с родственниками как можно быстрей. Хотя для меня, в принципе, и так уже всё было ясно.
На Таврической меня ждал неприятный сюрприз. В квартире никого не оказалось. Консьерж поведал мне, что около трёх часов дня, в подъезд буквально ворвались Куприяновы-старшие и, первым делом, бросились к нему с расспросами. Консьерж передал Куприянову визитку оперативника, который составлял протокол, и телефон дежурной части – с кем связаться. В аэропорту его почему-то не встретили – то ли прошёл «зелёным» коридором, то ли проспали, как всегда, по обычному раздолбайству. Куприянов тут же, не поднимаясь в квартиру, позвонил по указанному на визитке телефону и быстро уехал вместе с супругой. Я рванул за ними в местное отделение. Там уже тоже никого не было. Жене Куприянова стало плохо с сердцем, её срочно увезли в Военно-медицинскую академию. Муж, разумеется, отправился сопровождать жену. Чертыхнувшись и поскулив о том, что на выходные не оставляют ни одной дежурной машины, я побрёл в Академию пешком. Знать, где упасть… В холле отделения я нашёл убитого горем старика. Это и был Вячеслав Арсеньевич Куприянов, отец Арсения. Величественный высокий статный мужчина, даже сейчас внушающий уважение, в горе и бессилии.
– Здравствуйте, Вячеслав Арсеньевич! Я – майор Сергеев, следователь городской прокуратуры. Как супруга? – вежливо поинтересовался я.
– Супруга умерла, – тихо прошептал Куприянов. – Она умерла. Они ничего не смогли сделать. Обширный инфаркт, и они ничего не смогли сделать, – старик растягивал слова, как будто заучивал наизусть речь на чужом языке. Он слегка покачивался из стороны в сторону, и было понятно, что сейчас ему задавать вопросы бессмысленно. Либо ему сделали успокаивающий укол, либо он пребывал в такой прострации, что совершенно неизвестно, сможет ли он сам выйти из этого состояния.
Я суетливо извинился, что-то пробормотал и направился к заведующему отделением. Его не оказалось на месте – нельзя было ожидать, что весь персонал больницы, включая главврача, и все зав. отделениями, без исключения, выйдут на субботник. Пообщаться мне пришлось с перепуганным кардиологом, который, видимо и пытался оказать Куприяновой посильную помощь. Врач был нервозен, у него излишне тряслись руки – то ли от испуга за неудачно проведённую реанимацию, то ли по той же причине, что и у меня – пятница, работа, нервы… Врач достаточно бойко объяснил мне положение дел. Куприянову привезли довольно быстро, но видимо сказались и перелёт, и резкая смена климата… Ну и, разумеется, сообщение, которое супруги получили во время отдыха. Всю дорогу женщина держалась достойно, принимала успокоительные. Приехав в город, Куприяновы побывали в милиции и, чёрт бы побрал эти формальности, – в морге, на опознании. Прямо оттуда женщину увезли на «скорой» в реанимацию ближайшей больницы, где она и умерла, не приходя в сознание.
Дело опутывалось каким-то мерзким душком. Выползали старые подробности и прежние преступления. Они наслаивались друг на друга, обволакивали новые события старым налётом, путали карты и сбивали с толку. Я решил, что на сегодня вполне хватит. По горячим следам мы никого не возьмём – не тот случай. Стоило расслабиться. Последнее, что я сделал в этот «распрекрасный» субботний вечер – позвонил Сашке, узнать, какие новости с девушкой Куприянова. Новостей не было никаких. Девушка находилась в шоковом состоянии, Сашка не сумел за два часа вывести её из состояния буйной истерики, а уж о том, чтобы допросить – и речи не шло. Всё, что он смог вытянуть из рыдающей девицы не проливало свет ни на вчерашнее убийство, ни на события полуторагодичной давности. Я уже твёрдо связал эти преступления в одно целое и разубедить меня в том, что это именно так и есть – не смог бы даже сам господь бог, вмешайся он в правосудие. Я взял паузу на воскресенье. Мне надо было разложить всё по полочкам – хотя бы в собственной голове, не говоря уж о бумаге. А бумаги ещё будут – их потребуют уже в понедельник, на ковре у начальства. И что в анамнезе? Труп молодого парня – резонансное преступление, так как замешаны известные люди. Киллер, от которого остался только пшик – ни гильзы, ни единого свидетеля, ни отпечатков, никаких следов. Даже путей отхода – и тех толком не нашли. Имеем девушку погибшего, бьющуюся в истерике, от которой только и удалось выяснить, что она была в курсе аварии, знала о показаниях свидетелей, сама на месте преступления не присутствовала, свидетельских показаний не давала. Отстаивает правоту парня. ДТП, совершённое им и повлекшее смерть человека, считает несчастным случаем и никак не связывает убийство жениха с тем старым «происшествием». К неприятностям добавляется смерть матери убитого. Это, само по себе к делу никак не относится, но я не забывал, что есть такие людишки, которых не зря называют акулами пера – я их называю шакалами – так вот они поднимут (уже, скорее всего, подняли) шум просто до небес. Это, в свою очередь, тоже к делу не относится, но вазелина при вызове к начальству понадобится ровно в два раза больше. Всё. Отключаю телефон. Ванна. Спать. Никаких новостей по ТВ…
Сколько приятных слов сказал мне Сашка по дороге в прокуратуру! Аж зубы сводило. И ведь, пакость такая, ничего не рассказывал, только страшно матерился за выключенный всё воскресенье телефон.
– Мне надо было подумать! – вяло оправдывался я.
– Философ, твою мать! Ну да ладно!.. Это не моё, это твоё начальство сейчас тебя иметь будет.
– А ты на хрен туда прёшься, вуайерист? Свечку подержать?
Сашка замолкал ненадолго, потом снова начинал ругать меня последними, предпоследними и самыми последними словами. К тому моменту, когда мы въехали во двор прокуратуры, я уже знал о себе всё, и очень себя не любил.
Дежурный посмотрел на меня с соболезнованием и почти шёпотом отправил сразу к Снегирёву на совещание. Полковник не был излишне зол. Скорее, его вид можно было назвать сокрушённым. Он не кричал, не возмущался, не обзывал нас, по своему обыкновению, долбоёбами и бездельниками. Но для тех, кто знал Снегирёва – это и было самое страшное. Хотя куда страшней оказалось для меня известие о том, что вчера вечером покончил с собой профессор Куприянов. После этой новости, мне уже практически нечего было говорить. Все мои поползновения объясниться и соврать об испорченном телефоне – никого даже не волновали. События развивались по неожиданному сценарию. В деле уже набралось три трупа, правда, два из них к делу имели отношения косвенные. Тем не менее, осталось ещё подружке Куприянова что-нибудь сделать с собой… Словно читая мои мысли, Снегирёв бросил в мою сторону:
– Если кому-то вдруг захочется всё же пообщаться с подругой Куприянова – Оксаной Ровник, ищите её в психиатрической больнице имени товарища Степанова-Скворцова.
Сашка, которого допустили на совещание в виде исключения, подхватился:
– Как в «Скворечнике»?! Я её оставил дома во вполне приличном состоянии!…
– «Скорую» надо было вызвать! Если бы не её сестра, которая вовремя подоспела, был бы у нас ещё один труп. Та вызвала бригаду, а врачи решили, что в таком шоковом состоянии ей самое место в психушке. И, в общем-то, были правы. Или бы она руки на себя наложила, или от непрекращающейся нарастающей истерики, у неё сердце бы не выдержало. Подведём итоги, – неожиданно мирно приказал Снегирёв, – что мы имеем?
Что мы имели, мы знали и так. И Снегирёв тоже знал. И слушать это всё «что имеем» ещё раз – было верхом мазохизма. Снегирёв распустил совещание, отправив нас «работать, а не фиги пинать». Мы буквально бросились врассыпную «не пинать фиги». Засели с Сашкой вдвоём у меня в кабинете.
– Рассказывай! – велел я ему.
– О Куприянове? Застрелился. Персональное оружие, подарочное, зарегистрированное. Сомнений нет – квартира была закрыта, шторы опущены. Записки, правда, гад, не оставил – ну да что ему писать было?.. И кому?
– М-да, – только и выдавил я, – Набираем обороты. А с девицей-то можно поговорить? С этой, Куприяновской?
– Не, – Сашка затянулся моей сигаретой. Старая дурная его привычка – всегда стрелять сигареты, – я только что звонил в больницу… Говорил с лечащим врачом. Там какое-то… короче, помутнение рассудка. Вполне возможно, что временное. Врач обещал, что как только она начнёт адекватить, он с нами свяжется. Я только не понимаю, на кой чёрт она тебе сдалась? Её первой можно вычеркнуть из списка подозреваемых… если ты к этому…
По сути, всё было понятно и без девицы. Она ничем не смогла бы помочь следствию. Сашкина группа монотонно обходила дома по Таврической. Уже не по первому разу. Никто ничего не видел. Ничего никто не знает. Нашли бомжей, освоивших чердак, соседствующий с местом лёжки стрелка. Клянутся на поллитре, что ни сном – ни духом. Никого не видели, весь день собирали бутылки, на чердак не поднимались – оказии не было.
– Почту Куприянова проверили? – спросил я на всякий случай.
– Конечно! – правда, не сразу, не в день убийства, а уже после самоубийства старшего Куприянова. Но проверили все три компьютера – у них, у каждого свой был. Письма необычные есть. У меня на флешке всё снято… Включайся! – Сашка извлёк из недр своей старенькой многокарманной жилетки допотопную флешку.
Письма были. Одно было обращено профессору. В нём было всего три слова: «СУД ВЫНЕС ПРИГОВОР». Почта матери была пустой. Кроме специфических и личных писем в ней ничего необычного найдено не было. Письмо же самому Куприянову вообще больше не оставляло сомнений: «ВАС ОЖИДАЮТ В КОМНАТЕ МАТЕРИ И РЕБЁНКА!»
Итак, мотив был утверждён. То, что им послужило ДТП полуторагодичной давности – в этом сомневаться было нелепо. Письма были лишь подтверждением версии. К сожалению, это практически ничего не давало. По-прежнему, единственным подозреваемым в преступлении был Николай Новиков. Но с доказательной базой!… Швах! И алиби у него – выше всяких похвал! Его контакты с киллером, если такие и имели место быть – найти будет практически нереально. С его компьютерными способностями, уничтожить бесследно все остатки переписки со стрелком – раз плюнуть. Потом, они могли общаться очно, по телефону, по реальной почте, наконец. Пришлось выписать ордер на обыск и отправить к Новикову бригаду из местного убойного, чтобы не светить прокуратуру. Ничего криминального, разумеется, не нашли – ни писем, ни следов пребывания посторонних. В квартире Новикова убиралась приходящая домработница. Её отыскали. Расспросили. Она утверждала, что за последние три месяца в квартире Николая посторонних не было. «Я бы заметила. Я всё замечаю. Вот месяца три с половиной назад к нему приходила девушка. Молодая такая, симпатичная. Оставалась на ночь. Ну, так что ж – дело молодое. Не всю же оставшуюся жизнь ему по Александре горевать – сила мужская своё берёт!..». У Новикова изъяли компьютер, больше всё равно негде было смотреть и нечего. Машину отвезли сразу к Евграфычу. Я не сильно доверял нашим спецам. Евграфыч копался в компьютере достаточно долго. Ему удалось восстановить все «убитые» файлы, все переписки, уничтоженные хозяином. Даже глупые болталки в чатах на совершенно отвлечённые темы были восстановлены и изучены. Ни-че-го! Единственным моментом, за который можно было зацепиться, я счёл фразу, написанную Новиковым (естественно, под ником) на одном из форумов известной социальной сети. Фраза была двусмысленна и звучала так: «КОГДА ОНО ВОЗНИКЛО, МНЕ ПОКАЗАЛОСЬ, ЧТО ЭТО БЫЛО АБСОЛЮТНОЕ ЗЛО, НО КОГДА ОНО ПОБЕДИЛО ЗЛО, Я ПОНЯЛ, ЧТО ЭТО ЕСТЬ САМА СПРАВЕДЛИВОСТЬ». Сама по себе фраза могла означать всё, что угодно. Но у меня в сознании она была накрепко привязана к убийству Куприянова, да и запостил он её именно в блоге обсуждения этого самого убийства. Круг смыкался. Только, это почему-то был не круг, а какое-то разорванное кольцо, внутрь которого легко попадали различные персонажи и так же свободно выбирались из него наружу. «Я – не я буду!» – моё кредо подстёгивало мыслительную деятельность. Я отправил Сашку поднимать все связи Новикова, прежде всего связи военные. Должен же был кто-то из сослуживцев остаться в кругу его друзей, знакомых, близких… Распечатки телефонных звонков, списки курсантов школы снайперов, списки действующих тренеров… Их связи с Новиковым… Их телефонные переговоры… Их безобидные электронные письма: «Как дела, старик? Как ноги? По-прежнему болят твои фантомы?..» Меня интересовало всё, потому что я точно знал, кто нанял стрелка. Я ждал. Круг должен был сомкнуться.
Круг не сомкнулся. Он разорвался, как позорная тряпка, как грелка на фестивале силачей. Меня обдало сначала жаром, а потом холодом, когда уже во вторник я вошёл в кабинет Снегирёва.
– У нас труп, – вежливо заметил полковник так, как будто извинялся передо мной. Его тон не сулил ничего хорошего, – убийство в посёлке Тарховка.
– Кто? – только и мог я спросить. Почему-то чутьё подсказало мне, что это не просто убийство, а убийство с прелюдией. И прелюдией к этой пьесе абсурда был пятничный труп.
– Молодой парень. Сын известного актёра, ну и там, всяко-разно… Депутат он, короче говоря, больше, чем артист… Как говорится, плохой танцор, хороший депутат….
– Опять стрелок?
– Нет. Парень умер от передозировки героина.
– Мы тут при чём? – от возмущения у меня даже голос сел.
– Ну, можно сказать, что и не при чём, если не брать в расчёт одно обстоятельство. Парень был прикован наручниками к собственной кровати. И героин ему ввели уже после того, как наручники были одеты. Второе обстоятельство: парень не сидел на игле. Это был его первый и последний укол. Добровольный или нет – это мы определить уже не сможем. Эксперты отработали. Всё, что они смогли – выяснили, что за несколько минут до смерти парень имел половой контакт, – полковник брезгливо поморщился – оральный контакт. Укол был сделан ему до акта. Потом ему сделали минет, и потом он отправился к праотцам. Так сказать – тридцать три удовольствия.
– Shershe la femme! – выпалил я, но был резко перебит полковником.
– Рано радуешься. Во всём доме не было найдено ни одного отпечатка. Ни е-ди-но-го! Ни хозяев дачи, ни самого покойного… э-э-э… Кировского Эдуарда Николаевича… кстати – сына хозяев дома. Домработница, садовник, рабочий по дому, повариха… Толпа народу… Приходили почти каждый день, а повар – так тот толкался в доме с утра до вечера, и в день убийства тоже. Дом вытерт снизу доверху, как будто прошёл взвод солдат в перчатках с одной единственной целью – уничтожить все отпечатки. Из следов – только остатки слюны на члене героя.
– Ну так…
– Не нукай! Эксперты уже закончили. Слюна принадлежит мужчине.
– О как! Ну и что? Всяко бывает!…
– Не бывает! За Кировским не наблюдались отклонения в сексуальной ориентации. Он был вполне гетеросексуальным молодым человеком…
– Но киллер-то мог иметь такие отклонения! – меня вдруг понесло. – Почему нельзя считать, что киллер был просто переодет в хорошенькую девушку – парик, косметика, каблуки, все дела… Отсюда и секс – не обычный, а оральный!..
Полковник внимательно посмотрел на меня. Судя по всему, такая мысль не приходила ему в голову. А мысль была вполне здравой. Парень знакомится в клубе с хорошенькой девушкой, привозит её к себе на фазенду. Позволяет шалунье пристегнуть себя наручниками к кровати, поддаётся на уговоры ввести себе дозу героина… Может быть, наркотик вводили ему под видом какого-нибудь стимулятора, либо в момент уже максимального возбуждения, когда он не мог отказаться… Он позволяет ввести себе дозу, потом получает вожделенный минет, не подозревая, что его партнёром по хорошему сексу является мужчина… И, получив сексуальное удовлетворение, благополучно отправляется к праотцам. Почему – нет?
– Возьмём, как версию! – полковник что-то старательно строчил в блокноте, – Тут у меня и вправду не сходилось. Далее киллер спокойно вытирает все имеющиеся отпечатки…
– Это ж сколько времени ему надо, чтобы так убрать за собой? – я был поражён.
– Тихо, тихо! Дело происходит вечером в воскресенье. Повар уже ушёл. Ушёл ещё до того, как Кировский приехал в коттедж. На понедельник у него взят выходной. Как и у домработницы. Как и у садовника. Их всех, к чертям собачьим, не должно было быть в понедельник! Вот объясни мне – почему?! Почему вся обслуга вдруг взяла выходной в один и тот же день?!
– Ну, может быть… – я лихорадочно соображал, – может, Кировский заранее знал, что приедет не один, а с девушкой, и намеревался провести с ней не ночь с воскресенья на понедельник, а ещё и целый день… в любовных утехах…
– Про любовные утехи – это вы мастера соображать… Тогда ответь мне ещё на один глупый вопрос: а как же тогда версия, что он познакомился с «девушкой» в клубе вечером воскресенья? Если он не был раньше с ней знаком, откуда такие далеко идущие на два дня планы?! Откуда Сергеев?!
– Значит, он был знаком с ней раньше.
– Ага! И не смог понять, что перед ним – переодетый мужик?! Вот скажи мне, Сергеев, ты сможешь отличить бабу от переодетого мужика?
– Ну, за один не очень трезвый вечер – наверно, нет. А за пару раз – вероятно. Хотя, гарантии не дам…
– Гарантии он не даст… Ладно, с этим… голубым… будем думать. Лучше другое я тебе расскажу… Почему есть основания соединить эти дела в одно.
– А да, действительно! А почему это, во-первых, мы этим занимаемся? А, во-вторых, почему это вдруг решено, что эти дела должны быть объединены? – возмутился я.
– Может ты в моё кресло сядешь? – рявкнул полковник так, что у меня в ушах зазвенело. – И будешь решать вместо меня и вышестоящего начальства, какие дела объединять, а какие на хер посылать?! Не, Сергеев?! Не хочешь?
– Никак нет, – я вытянулся по стойке смирно, – прошу прощения!..
– Прощения он просит… – буркнул Снегирёв уже вполне нормальным голосом, – есть основания для объединения дел. Кировский проходил год назад по делу о ДТП со смертельным исходом в качестве свидетеля. Суд был, но дело было отправлено на доследование. В итоге, его закрыли за отсутствием состава… Хотя, какое отсутствие – труп женщины и её собаки. Сбиты на тротуаре. Машина найдена. Принадлежит Кировскому. Не смогли доказать, что он был за рулём… – полковник понизил голос, – или не захотели… Эх, похоже, Сергеев, лезем мы в такое дерьмо, что потом не расхлебать будет трём поколениям!
– А я дерьмо расхлёбывать вообще-то, если честно, не хочу! Особенно, чужое дерьмо.
– Органы правопорядка у нас едины! Так что дерьмо у нас общее, – полковник снова поморщился, – хотя, конечно, надо бы всё это поднять и передать в службу собственной безопасности, пусть они там расхлёбывают. Но наше-то дело – убийство. Вот нам его и раскрывать. Подробности о ДТП узнаешь из архивных документов, они уже полным набором у секретаря. А сейчас – выезжай на место, труп ещё не увезли. Его нашла домработница только сегодня утром. Похоже, наш киллер. Охотник, мать его. Отправитель правосудия! Иди, Сергеев. Иди! Работай! Не тороплю, но результаты к вечеру жду. В Тарховке капитан Смирнов тебя ждёт, из местных следователей…
Вот так, «не торопясь» я и вывалился из кабинета начальства. Утро. Вторник. Хорошее начало хорошего дня.
Коттедж не поразил меня величием. Видали и круче, но всё же хороший вкус и дорогой интерьер бросались в глаза. Начиная с ворот и заканчивая флюгером на крыше, дом был выдержан в едином стиле и производил впечатление добротной непоказной роскоши. Его собратья, громоздившиеся по обе стороны Приморского шоссе, плохо гармонировали с небольшим изящным домом. Они кричали, вопили о богатстве их обладателей. А заодно и о криминальном происхождении этого богатства. Огромные здания, построенные с ужасающим вкусом – богато, золочёно, наворочено – так и тыкали в глаза хамский новорусский кич. Особняк, в который мне необходимо было попасть, определённо выбивался из этого «города братков» – типичная дача интеллигентных людей. Дорого, стильно. Внутри обстановка ничем не отличалась от внешней. О многом может рассказать следователю место обитания жертвы или преступника. Дом может быть свидетелем – как защиты, так и обвинения. В красивой спальне на красивой кровати лежал вполне себе красивый труп. Было похоже, что смерть молодой парень принял в полном экстазе, что по сути, так и было. Кроме полового удовлетворения – доза героина. Смерть пришла к нему в подходящий момент. Хотя, опять-таки, я не верил в то, что смерть может быть закономерна, целительна, спокойна и справедлива. Смерть молодого парня – это всегда неправильно, нехорошо это… Руки парня – Кировского… э-э-э… Эдуарда Николаевича – были действительно прикованы наручниками к металлической спинке огромной кровати. Парень полусидел, облокотившись на саму спинку. Его глаза были открыты (ох уж эти эксперты – всегда за ними всё доделывать!), а само лицо излучало такую благостность, что вполне можно было заключить, что парень просто умер от счастья. Тем не менее, не дождавшиеся меня, уехавшие эксперты оставили предварительное заключение: всё, что смогли определить на месте. С ними работали следователи сестрорецкого районного отделения. Чуть позже подъехал Сашка. Теперь, похоже, ему есть смысл полностью подключиться к этому делу. Я набрал номер Снегирёва.
– Иван Петрович! Сергеев беспокоит! Тут местные районные протоколом-описью занимаются. Эксперты уже уехали, заключение обещали максимально быстро, основные данные уже оставили. Да, подтверждают, что слюна мужская. Хотя, как они это без экспертизы?.. На члене – остатки помады… Ясно, что это ни о чём не говорит, но мы же версию не отвергаем… Я вот о чём хотел Вас попросить: нельзя нам Александрова к группе подключить? Он по предыдущему эпизоду полностью в курсе, разрабатывает основного подозреваемого. Если эти дела официально объединены, то подозреваемый может быть одним и тем же. Ну или их – группа… Мстители, блин… Ку-ку, Гриня, – сказал я еле слышно, и полковник, не расслышав меня, переспросил. – Да нет, ничего, Иван Петрович! Я Вас прошу: свяжитесь с Центральным РУВД, пусть они Александрова в качестве исключения, откомандируют к нам в помощь. Иначе мы запаримся бумажки писать в трёх экземплярах и в три инстанции!.. А так, писанины меньше, дела больше!… Спасибо, Иван Петрович!
Я подмигнул Сашке. Тот с интересом вслушивался в мою беседу с полковником:
– Ну, теперь поподробней. Раз уж ты меня сюда выдернул, будь добр!..
– Будь бобр! – перебил его я, – сейчас всё объясню, что смогу.
Пока районные опера кропали протоколы и возились со свидетелями, мы вышли с Сашкой на уютную террасу, спускающуюся в ухоженный несовременный сад. Присели на крылечке, проигнорировав винтажные кресла-качалки, и закурили. В нескольких словах я рассказал напарнику основные данные по убийству. Совершенно закономерный вопрос об объединении дел Сашка задал сразу, без раздумий, чем ещё раз порадовал меня: я не ошибся, подключив его к делу.
– А вот об этом, друг ты мой, Сашка, нам предстоит узнать из архива дела годичной давности. И замешан в этом деле господин Кировский…
– Наш сегодняшний сладострастный наркоман? Любопытно! Что-то мне это напоминает… Ну что – пусть местные собирают информация по свидетелям и самому преступлению… Всё равно дело перекинут в вашу контору. А нам возни поменьше будет. И им хорошо – на них глухарь не повиснет, и нам волокиты бумажной меньше, – Сашка просто читал мои мысли, – А мы пока займёмся архивом…
В районной прокуратуре мы проторчали до поздней ночи, изучая дело. Кроме нескольких томов предварительного следствия, переписки между сестрорецким райотделом и прокуратурой на предмет жалоб, было ещё постановление суда об отправке дела на доследование и определение суда о возобновлении. Честно говоря, такого мутного дела мне давно не приходилось встречать.
Молодой актёр Кировский, он же Эдуард Кайровский по сценическому псевдониму, засветился в нескольких детективных сериалах на вторых, и даже первых ролях. Получил приличные гонорары и приобрёл себе в автосалоне (название салона почему-то в деле отсутствует) автомобиль, чёрт бы их побрал – эту золотую молодёжь! – новенький «Porsche Boxster», спортивный кабриолет нового поколения – редкую и супер-манерную машину. Далее с этим авто происходят странные вещи. Эдик, будучи парнем широкой души и безграничных понтов, отправляется на свадьбу приятеля (не друга, а именно, приятеля). «Porsche» предполагается преподнести молодым в качестве свадебного подарка. Чем оправдана такая щедрость – в деле ни слова. Само собой разумеющееся явление. Машина, стоимостью более двух лимонов вдруг преподносится в качестве свадебного подарка. Странно, что следователя Прокофьева, занимающегося этим делом, этот вопрос не заинтересовал ничуть. Ну, оставим это на его профессиональной совести. Далее с машиной начинают происходить редкостные чудеса. Свадьба отмечается в одном из новых частных клубов в Разливе. На праздновании присутствует не менее пятидесяти человек. Тут опять становится непонятным, почему из присутствующих было опрошено не более половины. Ещё один минус следаку! Нам надоело считать эти минусы где-то на третьем томе. Решили воспринимать действительность такой, какой она выглядела глазами Прокофьева. В разгар веселья, кто-то, предположительно, сам Кировский, он же Кайровский, сел за руль кабриолета и двинулся по направлению к городу. На пассажирском сидении устроился приятель хозяина авто – Александр Петров, он же – жених. То ли ребята решили обкатать «подарок», то ли просто немалое количество выпитого толкнуло парней на приключения. Через пару километров Петров попросил Кировского остановиться по банальной причине – отлить, вышел из машины, добрёл до ближайших кустов, а, когда вернулся на место, где его высадил Кировский, машины там уже не было. Жених, будучи изрядно пьяным, не сильно вникая в ситуацию, побрёл в сторону брошенного празднества. Шёл он туда, совершенно не спеша. По дороге заглянул в маленькое кафе и выпил там кофе, сопроводив кофейную церемонию доброй порцией коньяка. Когда он вернулся в ресторан, Кировский был уже там. О машине разговор почему-то не возник. Жених не стал предъявлять претензий по поводу того, что Кировский «бросил друга в бидэ» посреди дороги. Мало того, он даже не поинтересовался, где же находится в данный момент его недешёвый презент. Он начисто забыл и о машине, и о короткой авто-прогулке. Веселье продолжилось. Никому в голову не пришло следить за временем, свадьба разгулялась нешуточно. Чуть раньше, в районе посёлка Ольгино было зафиксировано ДТП. Плохо управляемая машина, она же «Porsche Boxter», выскочила на тротуар и сбила прогуливающуюся там «гражданку Никитину Веру Сергеевну с собакой». И женщина, и собака скончались на месте. Позже их нашли случайные прохожие в нескольких десятков метров от аварии, куда их отбросило сильнейшим ударом машины. «Porsche» с места аварии исчез. Через час-полтора он был замечен постовыми патрульными на том же Приморском шоссе, но двигался он уже в направлении от города. Сотрудники ГИБДД, уже имея ориентировку на автомобиль после ДТП, начали преследование. Машина, имея под капотом лошадиных сил в несколько раз больше, нежели патрульный Форд, оторвалась от погони. Остановлена она была лишь на посту в Зеленогорске, куда, естественно тоже пришла ориентировка и сообщение о преследовании. Зеленогорские гаишники выставили кордон из собственных машин, но «Porsche» совершено мирно остановился, даже не пытаясь объехать выставленный заслон, и, тем более – протаранить его. За рулём находился некий Аристов Анатолий Евгеньевич, который рассказал совсем уж фантастическую историю. Он предложил сотрудникам ГАИ более чем странную версию происходящего. По его словам, ему позвонили (кто и когда – следствие умалчивает – ох уж этот Прокофьев!) и попросили перегнать машину из Лахты, где она и находилась, припаркованная около местного кафе «Лисий нос», в противоположном от города направлении, до посёлка Рощино. Там его должны были встретить двое товарищей на Гелендвагене. Соответственно, до рощинских товарищей машина не дошла, благодаря посту ГАИ. Аристов не отпирался, что это не его машина, и у него нет на руках никакой доверенности. Документы на саму машину спокойно лежали в бардачке и, естественно, были оформлены на имя Кировского. То, что машина сильно повреждена, Аристова нисколько не удивило и не насторожило. В его обязанности, как оказалось, и входит перегонка машин с места ДТП. Например, хозяин попал в аварию, едет в карете «скорой помощи» за этой самой помощью, а машина остаётся брошенной на дороге на радость тем, кто не побрезгует ни колёсами, ни начинкой авто. Для этого существует «служба» Аристова, который дает рекламу везде и всюду и грамотно выполняет свои обязанности. К слову сказать, сам он садится за руль крайне редко. Обычно он подключает к перегонке машины кого-нибудь из своих подчинённых. Оказывается, он – не одиночка. На него работает целый штат, включающий непьющих водителей, службу эвакуации и сервис по ремонту. Кстати, этот сервис находится именно в Рощино. Ещё минус следствию. Непонятно, принадлежит этот сервис самому Аристову, или он просто пользуется его услугами. В этот раз он сел за руль сам, потому что именно в этот момент отдыхал с компанией в нескольких километрах от места стоянки разбитого авто. Кто звонил ему – он не в курсе. Человек не представился, просто попросил о помощи, объяснив, как найти машину и что с ней сделать. Номер на телефоне, естественно, высветился. Следователь Прокофьев пробил этот номер и выяснил, что принадлежит он кафе, находящемуся рядом с рестораном, в котором проходила свадьба. Плюс следствию – Прокофьев даже посетил это кафе, поинтересовался, кто мог звонить с телефона забегаловки. Бармен в день приезда следователя работал тот же самый, что и в день свадьбы, но, даже сильно напрягаясь, он не смог вспомнить никого из тех, кто пользовался телефоном. Предъявленные ему фотографии Кировского и Петрова память бармену не вернули, он никого не узнал. Фоторобот делать было бессмысленно. Счастливый жених – Александр Петров – на допросе указал на другое кафе, куда он забрёл в промежутке между «отлить» и «вернуться на свадьбу», подкинув в топку «чуть-чуть коньяка». Тут следствие совершенно забуксовало. Белый день, катящийся к белой ночи. Полным полно народу вокруг. Водитель с пассажиром «теряют» машину (немалой, опять-таки вспомнил я, стоимости!) среди чиста поля, и ломятся продолжать банкет. Кто сидел за рулём после Кировского и до Аристова – для следствия так и осталось загадкой. Худо-бедно, свадебные гости подтвердили, что и Кировский, и Петров вернулись буквально через тридцать-сорок минут после отъезда.