bannerbannerbanner
Затмение

Ольга Гуляева
Затмение

Полная версия

Пролог

Толпа народу высыпала из здания на улицу. Встревоженные, но заинтересованные лица знакомых и близких мне людей мелькали в толпе. Атмосфера сдержанной паники витала в воздухе. День был в разгаре, но небо затянуло какими-то неестественно тёмными тучами. Прохладный, но в то же время приятный и освежающий ветер трепал волосы и одежды собравшихся, подгонял мелкие кусочки мусора по асфальтовым дорожкам и ровным газонам территории нашей базы. Создавалось ощущение как перед грозой, а если выразить картину, представшую перед нашими глазами, более художественно – как перед концом света. Некоторые люди были в халатах. У нас на базе ещё давно была введена послеобеденная «сиеста», и, видно, многих разбудила сирена тревоги, которая срабатывала крайне редко, на моей памяти не больше двух раз: в первом случае это была учебная тревога, во втором – крупный пожар в школе.

Прямо перед центральным входом в здание лежал предмет, который и привлекал всеобщее внимание. Мне и самой потребовалось не больше минуты, чтобы заметить его, оценив общую обстановку. Все взгляды были устремлены на эту крупную прямоугольную коробку. Но никто не подходил к ней ближе, чем метров на пять, и из-за отсутствия плотного кольца людей вокруг этой диковины её можно было легко разглядеть. Походила эта штука на огромную микросхему, напичканную мелкими ампулами с тёмно-зелёным веществом, и ясность в предназначение этого механизма вносила только маленькая красная лампочка, мигающая на поверхности. Было тихо, никто не галдел, не возмущался и паники не устраивал, но ветер доносил до моих ушей обрывки фраз мистического содержания: «неужели время пришло?» или «сейчас всё и случится…». При этом ни ужаса, ни отчаяния на лицах людей не наблюдалось, как, впрочем, и никаких других эмоций. У меня же к тому времени к горлу подкатил ком, неприятное предчувствие нарастало. Я прижалась к стоявшему рядом Жану, который всё это время крепко держал меня за руку. Моя подруга Жанна положила руку мне на плечо и прошептала:

– Не бойся, видимо, мы пропустили что-то, пока были на волейбольной площадке, сейчас разберёмся!

Она сделала несколько уверенных шагов вперёд в направлении «неопознанного предмета» и уже было открыла рот, чтобы задать резонный вопрос, но в этот момент центральные двери здания распахнулись и на пороге появился Владислав, бессменный лидер нашей так называемой коммуны. Он сделал упреждающий знак рукой в направлении Жанны, давая понять, что ей не стоит подходить ближе. Из-за его спины появилась черноволосая девушка в латексном обтягивающем костюме с тугим конским хвостом – Карина, правая рука нашего «многоуважаемого» босса. Она отличалась особенной, собачьей преданностью своему «хозяину». Мы давно знали эту девочку, но близко к себе она никого так и не подпустила. По всему было видно, что она решила посвятить свою жизнь Владу, своему спасителю. И хотя таковым он, по сути, являлся для всех нас, мало кто относился к нему с таким придыханием, как Кариночка. Он держал её при себе, и не только потому, что ему было приятно потешить своё самолюбие за счёт её преданности, но и по той причине, что она была ему очень полезна в каких-то его «важных» экспериментах. Карина была необыкновенно одарённой девушкой, особенно в области физики и естественных наук. Впрочем, это мало волновало мою здешнюю семью, которая, кроме меня, состояла из Жана и Жанны. Нас вообще мало интересовала вся эта общественная жизнь нашего закрытого общества. Возможно, именно поэтому только мы втроём и не понимали, что сейчас должно произойти.

Между тем Карина зло сверкнула на Жанку своими чёрными глазами – так, что та невольно отступила, – и со связкой проводов в руках двинулась к мигающему устройству. Подошла и ловко начала подсоединять их к прямоугольному изобретению.

Жан сильно сжал мою руку:

– Рит, эта штуковина вот-вот рванёт.

– Это бомба? – шёпотом спросила я, хотя ответ был очевиден.

– Что, чёрт возьми, здесь происходит! – тихо возмутилась Жанка.

– Это что, массовое самоубийство? – предположила я.

– Как это ни назови, но ничего хорошего данное мероприятие не предвещает. Видимо, нам следовало повнимательнее относиться к собраниям «партии» – все, кроме нас, уже обработаны и ждут, когда их поджарят заживо.

Говоря эти слова, Жан пятился назад, подальше от собрания людей и от бомбы, механизм которой, по-видимому, был запущен – Карина уже подсоединила последний проводок, и наш слух уловил негромкое тиканье.

– Подожди, Жан, там же дети! Нам надо это остановить! – встрепенулась я.

– Уже поздно, механизм запущен. Бежим! Как можно быстрее!

Жан больно дёрнул меня за руку, второй рукой ухватил Жанку за куртку, тем самым выведя её из оцепенения. Мы с ней, видимо, думали об одном и том же: как в размеренной жизни нашего городка, пусть и не самого обыкновенного, могло всё так измениться в считаные минуты? Ещё полчаса назад мы беззаботно играли в волейбол, а сейчас должны бежать сломя голову от бомбы, которая уничтожит всё, что нам было дорого последние несколько лет, людей, с которыми жили бок о бок. Может, это какая-то ошибка, злая шутка, наказание нам за неповиновение всем здешним порядкам? Может, учебная тревога, сообщение о которой мы пропустили, занятые своими личными делами? Но здравый смысл подсказывал, что Жану стоит довериться. Уж он-то со своими знаниями и умениями отличит бутафорию от настоящей бомбы. Влад неоднократно прибегал к помощи Жана, и тот, возможно, знал не меньше Карины, но, в отличие от неё, никогда не повиновался нашему лидеру настолько, поэтому и Влад, в свою очередь, не считал нужным посвящать Жана во все подробности своих дел.

Между тем выражение лиц у присутствующих заставило убедиться в том, что мы здесь ни при чём, никто с нами не играет и наказывать не собирается. Смятение и неуверенность появились на лицах многих людей. Впрочем, некоторые в эту минуту, так же как Влад и Карина, уже стояли скрестив руки и опустив головы, словно ждали чего-то неизбежного.

Я не видела, что происходило дальше, мы втроём рванули с места что есть мочи и бежали не оглядываясь. Пару раз мелькнула мысль о том, что глупо бежать, когда тебя никто не пытается догнать. Хотелось остановиться и сказать: «Хватит, было страшно, но я сдаюсь – в чём подвох?» Но ноги развили немыслимую скорость, дыхание сбивалось, горло пересохло и горело изнутри, бок начало покалывать. Рядом бежала такая же изнемогающая Жанка, мы старались не отрываться друг от друга. Жан давно отпустил мою руку и бежал чуть позади нас, подгоняя и не давая сбавить скорость. Пару раз я всё же оглянулась на Жана и краем глаза заметила, что и среди равнодушной толпы всё же нашлись слабонервные, которые кинулись врассыпную, следуя нашему примеру, но их явно было меньшинство.

Так мы бежали минут пять, не больше, после чего за спиной прогремел взрыв чудовищной силы. Земля под ногами содрогнулась, мы потеряли равновесие и упали на дорогу. Сердце сжалось, маленькая надежда на то, что Жан ошибся и ничего страшного не произойдёт, рассыпалась на мелкие кусочки. Я оглянулась, и сразу пришлось зажмуриться от яркого света, вернее от ослепительного красно-синего пламени, которое надвигалось на нас, обдавая своим жаром. В этот момент я ощутила такую неизбежную близость смерти, что тело моё стало ватным, оцепенение было подобно тому, которое настигает в ночном кошмаре, когда надо бежать от страшного чудовища, а ноги не несут, надо кричать, а голосовые связки тебя не слушаются, производя при этом только жалобный хрип. Я могла лишь смотреть на надвигающуюся лавину, которая уже поглотила сотни людей, а сейчас сожрёт и меня, и Жанку, и Жана. Жан… он больше не заставляет бежать меня изо всех сил. Он присел на колени передо мной, обхватил мои плечи и посмотрел прямо мне в глаза. Его глаза… такие любимые, родные. Он пытался мне что-то сказать. Умом я понимала, о чём он говорит, – что нельзя сдаваться и что-то про озеро, про пламя. Но я думала только о том, что ни при каких условиях – даже под страхом смерти – я не готова отказаться взглянуть в эти глаза ещё раз, увидеть в них любовь, любовь ко мне, а не тревогу и не страх, которыми они были переполнены в эту минуту.

– Что? Что ты говоришь, милый? Я слушаю, я всё сделаю, я не сдаюсь.

– Марго, мы не сдаёмся, слышишь? Через пятьсот метров будет озеро, главное – добежать до него и успеть нырнуть. У нас есть время. Я ошибся, это не обычная бомба, не обычная взрывная волна, посмотри, она надвигается, но медленно. Мы успеем добежать. Жанна, вставай, бежим! Слышишь, подруга? – Жанка всё ещё сидела на земле, но уже успела прийти в себя.

Она вскочила первая и кинулась в сторону озера. Мы поспешили за ней. На этот раз Жан не отпускал мою руку. Озеро находилось чуть левее, что для нас было не очень выгодно, но в окрестностях не наблюдалось никакого другого мало-мальски надёжного укрытия. Мы хорошо знали окрестности, часто гоняли по этим широким полям на велосипедах. А когда между мной и Жаном только завязывались романтические отношения, ходили вечерами пешком до озера и устраивали ночные купания, потом разжигали костёр и могли провести на берегу всю ночь до самого рассвета. Мало кто кроме нас далеко уходил от базы, это всё-таки не приветствовалось, но нам как-то всё сходило с рук. Влад журил нас, как нашаливших подростков, но серьёзно не наказывал никогда, только лишь грозил пальцем и говорил: настанет день, и вы все будете меня слушаться, – при этом подмигивал и отпускал нас с богом.

С новыми силами, неизвестно откуда взявшимися, мы бежали к своей цели. Небо, сгустившееся над нами, всё-таки выдало порцию осадков в виде крупных капель дождя. Капли падали нам на лица, перемешивались с пылью, которая облепила нас, пока мы бежали по просёлочной дороге. Сейчас же нам приходилось преодолевать препятствие в виде высокой травы. Я чувствовала, как она царапает ноги ниже колена, где они не были прикрыты джинсовыми капри. В голове мельком пронеслось: как хорошо, что это случилось во время игры в волейбол, – на ногах были надеты удобные кроссовки. И я тут же горько усмехнулась этой мысли: «Как хорошо, что это случилось…» Но дальше размышлять не пришлось – настал момент, когда взрывная волна стала буквально наступать нам на пятки. Очень велик был соблазн остановиться и сдаться, не хотелось больше ни секунды испытывать этого липкого ужаса перед огненной лавиной, по сравнению с которой наши старания казались совсем напрасными. И тут, подняв голову, я увидела кусты, обрамляющие вожделенное озеро, – прямо перед своим носом.

 

– Прыгаем! – донёсся до меня голос Жана.

И действительно, аккуратно спускаться по крутому склону к озеру не было времени. Оставалось только повиноваться и с разбегу окунуться прямо в заросли каких-то невысоких деревьев. Жгучая боль пронзила все открытые участки тела, ветки исцарапали руки, ноги, лицо. Мы кубарем покатились вниз. Озеро было глубокое уже у самого берега, поэтому мы сразу же погрузились в воду с головой. Я инстинктивно замахала руками и ногами, почувствовав, что захлёбываюсь, поскольку набрать воздуха в лёгкие не успела. Но вынырнуть на поверхность не удалось. Жан, видимо, глубоко нырнул и тянул меня вниз. Я понимала, что нужно было выдержать несколько секунд, пока взрывная волна минует озеро, и невольно подумала, что захлебнуться, видимо, лучше, чем заживо сгореть. Мне стало легко и радостно – ещё и оттого, что я до сих пор чувствовала на своём запястье крепкую ладонь Жана, моего любимого Жана.

ЧАСТЬ 1

Глава 1

Всё случилось за четыре года до взрыва, именно тогда моя жизнь кардинально поменялась. Я была вполне обычной двадцатилетней москвичкой с грандиозными планами на жизнь и, как мне тогда казалось, с грандиозной жизнью как таковой. В восемнадцать лет я поступила на вожделенный факультет журналистики МГУ – правда, на вечернее отделение, но зато прошла по конкурсу сама.

К тому же через пару месяцев я получила предложение работать в одном модном журнале, поэтому учёба по вечерам оказалась скорее даже плюсом. Ещё спустя два-три месяца моими статьями заинтересовался главный редактор журнала – мегагламурный тип, главный московский тусовщик Павел Бой. Для меня это было удивительно, никогда не думала, что Бой при своём статусе так живо интересуется работами практиканток вроде меня. При взгляде на этого человека казалось, что для него занимать пост главного редактора – дело престижа и только. Однако, как потом выяснилось, он вполне соответствовал своей должности: серьёзно подходил к каждой мелочи, засиживался на работе допоздна, шлифуя каждый номер журнала – своего родного детища под названием «БойТаун». Правда, на работу являлся не раньше полудня – начинать рабочий день раньше не позволяла бурная ночная жизнь, которая, впрочем, тоже была неотъемлемой частью его работы.

Весь наш дружный коллектив тайком посмеивался над эпатажным начальством, демонстрировавшим гламурные наряды, – розовые платочки в горошек, фиолетовые лакированные ботиночки, кружева и рюши – и чересчур изысканные манеры. Никто не сомневался, что босс не совсем традиционной ориентации, несмотря на то что у него за плечами долгий, счастливый до поры до времени брак и двое детей. Но при этом коллектив начальника уважал, преклонялся перед его талантами и многогранностью и даже немного побаивался. Никто не смел перечить Павлу или не подчиниться, хотя ни один сотрудник – даже из долгожителей коллектива – не мог припомнить случаев страшных расправ над неугодными подчинёнными. Бой умело и ловко управлял коллективом, наказать провинившегося мог одним взглядом – да так, что тот готов был пойти на всё, чтобы не удостоиться такого наказания никогда более. Я им восхищалась издалека, в глубине души не верила, что он спит с мужчинами, и вообще не верила ничему плохому, что о нём говорили. Для меня он был божеством, идолом моды и всего, чему я на тот момент поклонялась. Его одобрение было для меня выше всяких наград, и я его дождалась.

Бой вызвал меня лично, и я на трясущихся от волнения ногах, в туфлях на высоких шпильках прошла к нему в кабинет. Он пригласил меня присесть на мягкий кожаный диван, сам поднялся из-за стола, сел на другой край дивана и принялся расхваливать мои статьи. Детально разобрал всё, что я успела написать за недолгое время работы в журнале, расспросил меня о всяких мелких подробностях, которые я опустила при написании статей, потом захотел узнать моё мнение по некоторым вопросам. Официальный разговор незаметно перешёл в дружескую беседу. Я поймала себя на мысли, что, общаясь с этим богом моды и гламурной жизни столицы, чувствую себя на равных с ним – и от этого прониклась ещё большим восхищением к Павлу, к его умению располагать к себе людей. Я даже не заметила, как в моей руке появился бокал с мартини, а у Боя – тяжёлый стакан виски со льдом.

Так мы беседовали почти каждый день. Обсуждали последние новости, делились впечатлениями от тусовок: он – от самых модных, я – от тех, на которые мне удавалось прорваться. И однажды ему в голову пришла замечательная идея. Подсознательно я ждала этого больше всего на свете, хотя и относила к области фантастики. Человек, которого я уважала и боготворила как никого другого в этом мире, предложил пойти с ним на самую престижную вечеринку в городе! И при этом сам долго сокрушался, как ему раньше в голову не пришла эта замечательная мысль.

Я собиралась на это мероприятие, задыхаясь от восторга. Голова кругом шла, когда я представляла, сколько знаменитых и интересных людей увижу воочию и, возможно, даже возьму у них интервью! В конце концов, кто сможет отказать спутнице самого Павла Боя?

Вечеринка превзошла мои ожидания. Я чувствовала себя на высоте, в центре внимания у интересных, знаменитых и красивых мужчин. По-дружески удалось потрещать с парой светских львиц о всяких мелочах. Голову распирало от информации, за весь вечер я позволила себе лишь один бокал вина – очень боялась забыть, упустить хоть одну деталь происходящего вокруг меня, услышанного в разговорах. Но самое главное – я ловила на себе одобрительный взгляд Боя. И более того, мне казалось, он смотрел на меня с восхищением.

С того времени мы часто посещали вместе подобные мероприятии, меня захватил круговорот новой жизни – работа, модные вечеринки, между которыми я порой уже не чувствовала грани. И этот ритм мне безумно нравился. Я даже успевала заглядывать в университет на сессии, которые успешно сдавала. Правда, совсем не оставалось времени на личную жизнь, хотя, возможно, я сама не давала возможности ей развиваться. Когда меня кто-то приглашал на ужин – как правило, это был какой-нибудь небезызвестный персонаж шоу-бизнеса или мира моды – я сводила весь разговор к подобию интервью. Такие мужчины были для меня лишь материалом – я выжимала из них как можно больше информации, которую потом на блюдечке преподносила Бою.

Спустя год после первого разговора в кабинете Боя он предложил мне переехать к нему. Это было неожиданно для меня, хотя все сотрудники и многие знакомые приписали нам роман уже давно, позабыв про «нетрадиционную» ориентацию Павла Боя. Я, впрочем, тоже уже давно видела в нём настоящего мужчину без тени «голубизны». Просто он галантен и доброжелателен к женщинам, он обожает их как вид. Его хорошие манеры часто принимают за жеманство, его стремление к прекрасному – за излишнюю женственность. На деле Павел очень мудр как мужчина, он знает подход к женщине, он понимает её. Порой я ловила себя на мысли, что позавидовала бы девушке, которую он захотел бы завоевать. Однажды в задушевной беседе я позволила себе спросить у Павла, почему он не строит серьёзных отношений с женщинами. Интересоваться насчёт мужчин я и не думала – зная Боя так, как знала его я, каждый на моём месте понял бы, насколько абсурден этот вопрос. До глубины души меня поразил его ответ:

– Я сделал несчастной женщину, которую очень любил, – свою жену. Я испортил ей жизнь. Я выбрал свою работу, ночную жизнь и не смог сделать счастливой любимую жену и сохранить полноценную семью. И я бы никогда не хотел этого повторить, если влюблюсь снова. А как сделать женщину счастливой, я ещё не понял.

Я не могла надивиться наглости и изобретательности его бывшей жены, ведь наверняка именно она внушила ему это чувство вины. Я представила, как она жаловалась на свою нелёгкую долю в доме на Рублёвке, который Павел оставил ей и детям после развода, переехав в съёмную квартиру в самом центре города. Она, ровесница Павла, молодая тридцатитрёхлетняя женщина, имеющая всё, что только может пожелать для себя и детей, благодаря экс-мужу «мерзавцу», жалуется на загубленную жизнь!

– Паша, как ты можешь так говорить? – не выдержала я. – Как можно быть настолько мягкотелым и так легко поддаваться на провокации бывшей жены, которая оказалась такой стервой? – Меня понесло, и я не стеснялась в выражениях, расставляя для него все точки над «i».

От моего монолога у Павла даже лицо прояснилось. А в конце я подытожила:

– Ты умеешь делать женщин счастливыми, и для этого тебе даже не нужно прилагать никаких усилий, ты рождён таким. Именно ты сделал меня самой счастливой женщиной на свете! И когда тебе опять полезут в голову эти бредни о твоей безнадежности, вспомни обо мне, если я хоть что-то значу для тебя.

Вот он и вспомнил. Возможно, именно те мои слова и подтолкнули его к этому решению – воссоединиться со мной не только на работе и тусовках, но и дома. Я с радостью и недолго думая приняла его предложение. Это казалось таким естественным развитием событий, мы были очень близки духовно, нам было интересно вместе. С ним иначе и быть не могло, но мне безумно льстило то, что и ему со мной не скучно.

Я думала, что уже имею всё, что только может пожелать молодая амбициозная москвичка, но оказалось, что совместное проживание с Павлом Боем может привнести в мою жизнь ещё больше красок и радостных ощущений. Павел был очень заботлив и нежен, никогда не высказывал претензий, не устраивал сцен ревности. Мы жили душа в душу, на одной волне. Но любила ли я его? Тогда я была уверена, что да, и только по прошествии нескольких лет я поняла: обожала, боготворила, но не любила, нет. Впрочем, это ни капли не омрачало этого периода моей жизни.

Так, казалось бы, играючи мы прожили почти год. Яркий, потрясающий, незабываемый год накануне моего двадцатилетия. Пару раз мы с Павлом отдыхали на экзотических курортах. Раза три в год он уезжал в командировки со своими друзьями модельерами и стилистами. Этих его деловых поездок я ждала, пожалуй, даже больше, чем нашего с ним совместного отдыха, потому что на время отсутствия Павла я негласно оставалась за главную в редакции. Официально это не объявлялось, но сотрудники все понимали и вели себя соответственно: обращались ко мне за советом, прислушивались и даже иногда побаивались! И в эти моменты я чувствовала, что весь мир у моих красивых ног в туфлях от Prada.

За две недели до моего юбилея Павел с сожалением сообщил, что не сможет присутствовать в Москве в день моего рождения, поскольку должен посетить очень важный показ в Милане. Но пообещал, что по возвращении устроит мне фееричный праздник. Я ничуть не обиделась: неделя моды в Милане – это святое! А пока, чтобы я не расстраивалась, он протянул мне ключи от своего шикарного жёлтого кабриолета и торжественно сообщил, что с сегодняшнего дня эта машина оформлена на моё имя. Подарок был как нельзя кстати в начале мая, и я прыгала до потолка от восторга.

На своей новой машине я лично доставила Павла в аэропорт. Мы тепло распрощались на две недели. А через неделю со мной случилось это.

В тот день я поехала в загородный дом одной известной супружеской четы, как обычно, взять интервью и сделать несколько снимков. Для этого дела взяла штатного фотографа нашего журнала. Закончили мы только к вечеру.

Когда на обратном пути пересекли МКАД и ехали по Ленинскому проспекту, уже смеркалось. Мы трещали о чём-то, делились впечатлениями о быте звёзд. Вадик – так звали фотографа – между тем нахваливал новое авто и восхищался моей манерой вождения. Я хвасталась, что в восемнадцать лет сдала на права сама, с первого раза, а до этой шикарной тачки ездила только на восьмерке «Жигулей» и стареньком «Ниссане» с ручной коробкой передач.

За разговорами я не заметила булыжник посреди дороги или, возможно, приняла его за кусок грязи, поскольку погода была слякотная и весь день лил дождь. Правое переднее колесо налетело на камень, и раздался резкий хлопок – камера разлетелась на куски, по асфальту заскрежетало железо диска. На секунду я запаниковала и выпустила руль, затем, схватившись за него с новой силой, притормозила и, облегчённо вздохнув, поспешила успокоить взволнованного Вадика:

– Не беспокойся, всё под контролем, сейчас прижмусь к обочине.

Но этого мне сделать не дали. Тяжеловесная машина (я не разглядела марку) неслась в крайнем правом ряду, и, как оказалось, её водитель не удосужился даже притормозить, невзирая на виражи, которые я выделывала на дороге из-за разорвавшегося колеса. Не сбавил он скорость даже тогда, когда я на аварийке направилась к обочине, вместо этого протаранив мне правый бок, – так, что меня отбросило на противоположную сторону встречной полосы. Впрочем, то, что дело обстояло именно так, я узнала чуть позже.

 

Очнулась. Жива. Я ощупала себя с головы до ног. Цела, кажется. Немного дурно – видимо, сотрясение мозга. Лежу на больничной койке. В палате одна. Я вздохнула с облегчением, попыталась восстановить цепочку событий: до удара всё помню прекрасно. Видимо, в момент удара я отключилась. Я с нетерпением принялась ждать, когда кто-нибудь зайдёт и поведает мне продолжение этой невесёлой истории. Также было интересно расспросить о состоянии автомобиля и фотографа Вадика. Ждать пришлось недолго, зашёл доктор в белом халате:

– Пришла в себя? Ну слава богу. А то уже два часа следователь дежурит в коридоре. Небольшое сотрясение, серьёзных повреждений нет. Рекомендую постельный режим, но из больницы выпишем уже завтра. А дальше как они скажут. – На этом доктор закончил и собрался уходить.

– Кто они? – прохрипела я. В горле пересохло.

Доктор не удостоил меня ответом, а только сделал пригласительный жест человеку в форме, который через несколько секунд присел на стул рядом с моей койкой.

Всё, что рассказал мне этот человек, никак не укладывалось в моей голове. Начал он, как мне показалось, довольно дружелюбно:

– Доброго здоровьица, госпожа Рассказова Маргарита Сергеевна. Рад, что отделались легким испугом. – Я хотела сказать «спасибо», но что-то мне подсказало, что его лучше не перебивать. – Позвольте поведать вам о том, что вы натворили вчера вечером…

После этих слов последовал рассказ, который, казалось, не имеет никакого отношения ко мне. Я слушала про погибшего пассажира жёлтого кабриолета Вадима Семенова, про двух студентов, стоявших на пешеходном переходе и сбитых насмерть тем же жёлтым кабриолетом. Про свёртки кокаина и марихуаны, спрятанные под задним сидением этого злосчастного кабриолета.

По моему телу пробежали мурашки, моё затуманенное сознание начало складывать эти жуткие кусочки в одну цельную картину, историю, в которой я – именно я, Маргарита Рассказова, самая счастливая женщина на земле, – стала главной героиней.

Дальше всё было как в тумане. На следующий день после больницы – следственный изолятор, потом суд. Взволнованное лицо Павла, который приходил ко мне на свидания каждый день, вещал про лучших адвокатов, про то, что не пожалеет никаких денег, сделает всё, что в его силах.

Более всего он негодовал на своих приятелей, которые неизвестно когда, видимо по дороге на очередную тусовку, спрятали в его машине наркотики и чисто случайно про них забыли.

Адвокаты, нанятые Павлом, пытались добиться, чтобы дело о хранении наркотиков рассматривалось отдельно от дела о непредумышленном убийстве трёх человек. Но обвинение беспощадно сваливало всё в одну кучу. Родители погибших студентов оказались большими шишками, вращались в дипломатических кругах, и уж они-то постарались, чтобы обвинение работало на все сто процентов. Впрочем, их негодование было оправдано, и я покорно принимала их нападки в суде и плавилась под испепеляющими взглядами матерей, лишившихся по моей вине своих чад. Родители жертв, а под их напором и обвинение настаивали на пожизненном сроке, но мой адвокат добросовестно бился за мои права. Спасибо Павлу за то, что он оплачивал услуги именно этого специалиста – опытного, уверенного, а главное, неподкупного. Схватка между обвинением и защитой была серьёзная, но я как будто отсутствовала на процессе, не могла сосредоточиться и была полностью погружена в свои мысли. Очнулась я лишь на несколько минут, когда выносили приговор: тринадцать лет женской колонии строгого режима.

Для меня этот срок был равносилен пожизненному заключению. Тринадцать лет! Годы, которые должны были стать лучшими в моей жизни. А может быть, я уже исчерпала свой лимит счастья к своим двадцати годам, думала я, лёжа на жёсткой койке в камере предварительного заключения. Может быть, я слишком упивалась тщеславием, властью, успехом? Слишком упивалась собой и теперь буду за всё это жестоко наказана? Но, собственно, кому было плохо от того, что я была так счастлива? Я ни разу не перешла никому дорогу, не пакостила и не строила козней. Наоборот, была отзывчива к просьбам людей, поддерживала коллег, а в последние месяцы, получив хорошую прибавку к жалованью, помогала родственникам материально, в конце концов, изо всех сил пыталась скрасить жизнь замечательного человека – Павла Боя. Я пыталась успокоить себя, размышляя о том, что большинство людей за всю жизнь не испытывают того калейдоскопа эмоций, который получила я за свой недолгий век. Да, я уже смотрела на свою жизнь как на трагично завершившуюся сказку о прекрасной принцессе. Впереди тринадцать лет колонии строгого режима, которые будут тянуться целую вечность, а когда эта вечность закончится, я выйду из тюрьмы тридцатитрехлетней женщиной, у которой за спиной не будет ничего, кроме горького тюремного опыта и пары-тройки хронических заболеваний. Никто не вспомнит, какой умницей и красавицей была Рита Рассказова тринадцать лет назад, да и я сама вряд ли вспомню. Тринадцать лет – это вся моя сознательная жизнь – с того дня, когда я пошла в первый класс, и до той злополучной аварии. А лично для себя я неоднократно отмечала, что настоящая яркая жизнь началась только два года назад, с поступления на вожделенный факультет журналистики и выхода на работу – в редакцию лучшего модного журнала города. Конечно, в мыслях у меня было и создание семьи, и рождение детей, но я шутя говорила себе, что этому я посвящу свою «следующую» жизнь, лет через пять, когда прежняя мне надоест. Я ощущала себя кошкой с множеством жизней и множеством вариантов того, как можно их прожить. С такими темпами, как у меня, на каждую жизнь мне хватило бы лет пять-семь, и таким образом я бы уложилась в биологический срок, отведённый обычному человеку. Размышляя так, я дивилась, как бездарно некоторые люди проживают всего одну-единственную жизнь, не пытаясь её приумножить и приукрасить. Теперь же мне предстояло долгое существование в заточении, полное страданий и сожалений, вдали от всего, чем я дорожила, мне была уготована жизнь, которую я никак не планировала проживать.

Возможно, было бы легче смириться со своей горькой участью, если б я чувствовала за собой хоть каплю вины за произошедшее тем злополучным вечером на Ленинском проспекте. Но я, вспоминая каждую мелочь, не могла признать, что хоть где-то допустила оплошность, что хоть где-то могла поступить иначе и предотвратить трагедию. Камень на дороге, джип, который протаранил меня и выбросил на пешеходный переход, – они истинные виновники случившегося. А я вовсе не убийца, а жертва, выжившая в этой трагедии. Однако, кроме меня и близких мне людей, так мало кто считал. Эта история бурно обсуждалась в СМИ, а интернет просто кишел различными версиями случившегося. Какие только заголовки не встречались! «Хладнокровное убийство на Ленинском»! «Наркоманская выходка светской львицы»! Надо же, «посмертно» я получила титул «светской львицы». Возможно, до этого было недалеко, однако в действительности стать ею я так и не успела. И вот, сделав мне «подарок» в виде высокого звания, общество в довесок наградило меня сразу двумя ярлыками – не только убийцы, но и наркоманки. Так уж случилось, что я никогда не попадала в компании, где мне могли бы предложить травку. Но обычные сигареты я иногда покуривала, как правило, тонкие женские, – и пары снимков, на которых я была запечатлена с сигаретой в руке, хватило обвинению, чтобы убедить суд в том, что Маргарита Рассказова вела разгульный образ жизни и употребляла наркотики. В понимании прокурора это было очевидно, учитывая места, где я работала и отдыхала, и личностей, с которыми я общалась. Действительно, среди знакомых Павла было немало людей, увлекающихся лёгкими наркотиками, и сказать что-либо в свою защиту по данному вопросу было крайне сложно. Бой, в свою очередь, перетряс всех своих знакомых в поисках того, кто мог оставить наркоту в его машине, но никто так и не сознался. Он даже предлагал кому-то круглую сумму, чтобы тот взял вину на себя, но ничего не вышло. Тогда Павел дал сбивчивые показания о том, что спрятал наркотики сам и забыл про них. Но никто почему-то эти показания даже к делу не подшил, настолько было очевидно, что Бой не раздумывая взял бы на себя вину абсолютно за всё случившееся тем вечером. Возможно, конечно, Павел недостаточно усердно старался убедить суд: он тоже был растерян и подавлен и не мог так решительно рушить и свою жизнь вслед за моей. Но и я не готова была принять от него подобных жертв. Я и без того была безмерно благодарна ему за всё, что он делал для меня, за его поддержку. До самого вынесения приговора Павел вселял в меня уверенность, что мы победим, добьёмся условного срока и очень скоро окажемся дома и забудем эту историю как страшный сон. Я понимала, что эти слова утешения не имеют ничего общего с реальным будущим, но мне так приятно было слушать его версию нашей дальнейшей безоблачной жизни, что я не пыталась его переубедить и делала вид, что верю каждому его слову.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19 
Рейтинг@Mail.ru