Хватит с меня страстей, я насытилась ими с лихвой. Теперь меня вполне устраивает, что меня просто любят, просто обнимают и заботятся обо мне. Хороший человек, который живет обычной жизнью. С правильными приоритетами, здоровым чувством юмора, способный улавливать мое настроение и поднимать его при необходимости. Не гений и не спаситель человечества. Но и не романтичный отчаянный юноша. Он поладил с моими детьми и готов воспитывать их, когда они вернутся. Когда их вернут.
Люди, которых я любила, ушли. Моя первая большая любовь и самая большая ошибка Жан отказался от лечения наследственного заболевания. Он провел свои последние дни с семьей. Я заставила себя принять минимальное участие в его судьбе, так как в свое время уже успела переборщить с этим. На этот раз мое дело было просто предложить помощь. Насколько я знаю, он успел побыть с детьми до их исчезновения. Вероятно, он ушел даже раньше. Потому что не примчался ко мне за объяснениями происходящего. Он всегда так делал. Во всех своих бедах он винил Жданова, а в его отсутствие – меня.
Прошлое разрывало со мной связь, забирая людей, которые когда-то были важной частью моей жизни. Порой мне хотелось ответить ему взаимностью. Оно давило на меня невыносимым грузом. Мне часто снились база, Солнечная, период моих скитаний во время разбушевавшихся стихий.
Стоило ли столько всего пережить, чтобы в тридцать пять лет начать новую жизнь? Спокойную и размеренную. Без надрыва и борьбы за существование.
Даже Жданова я не очень любила вспоминать. Как бы я его не боготворила, за все годы, счастливы вместе мы были очень короткий период. Основную часть времени наши отношения были полны то ненависти, то снисхождения, то борьбы с ним, то с собой. Возможно, тогда это было необходимой долей адреналина для моего крутого нрава, но не сегодня.
Случись сейчас со мной все то, что я пережила, я бы уже, наверное, не выдержала. Но если аналогичный путь придется пройти во имя спасения детей, то я готова. Только бы мне указали направление. Неведение сводило с ума.
Алекс присел за столик напротив меня:
– Давно ждешь? Извини за опоздание.
Я сидела в нашем любимом рыбном ресторанчике. Но настолько погрузилась в собственные мысли, что даже не заметила его задержки.
– Ничего. Я не спешу.
– Заказала что-нибудь?
– Только воду.
Я указала взглядом на пустой стакан с трубочкой, который и не заметила, как выпила.
– Выбери нам что-нибудь на двоих, – попросила я.
– Хорошо, – охотно согласился Алекс.
Глядя на него, я вдруг представила, что мы встретились после того, как я отсидела лет пять-шесть, отказавшись принять предложение Жданова, и вышла по амнистии. Или пусть даже весь срок. Если бы отмотала все положенные тринадцать, то освободилась бы только пару лет назад. За это время я бы вряд ли успела завести и, соответственно, потерять детей.
Но кто сказал, что Алекс бы в таком случае сидел сейчас напротив меня, а воспоминания о тюрьме терзали бы меня меньше, чем мысли о реальных потерях.
Надо смотреть правде глаза – той жизнью, которую я прожила до сегодняшнего дня, я обязана Владиславу Жданову. Со всеми взлетами и падениями, радостями и печалями, восторгами и разочарованиями. Лишь бы только исчезновение детей не было связано с последствиями деятельности его Центра. За такое я ему точно никогда не сказала бы спасибо.
Алекс уже давно сделал заказ и терпеливо ждал, когда я выйду из привычного оцепенения. Я встрепенулась и виновато улыбнулась. Он, конечно же, очень хороший и понимающий и сильный и готов решать все вопросы за двоих – от заказа ужина до поиска моих детей, но он не железный и не святой. Рано или поздно ему надоест моя унылая, хоть, по его словам, и очень красивая, физиономия, и тогда я останусь совсем одна.
Я взяла бокал с белым вином, который официант только что поставил передо мной на белоснежную скатерть, сделала глоток и принялась рассказывать Алексу о событиях сегодняшнего дня.
Это была пустая болтовня: кого видела, что слышала, как отреагировала. Центр помощи матерям был не самым привлекательным местом, но там постоянно что-то происходило. Особенно, когда туда заявлялись безутешные отцы. Приходилось объяснять им, что мы не располагаем никакой информацией о поисках и не несем ответственность за их ход. Мы всего лишь аккумулируем информацию, оказываем психологическую помощь и поддержку. Женщины были в этом плане намного терпеливее. В основной своей массе они вели себя тихо как мышки, со скорбной благодарностью принимая помощь Центра.
Больше для собственного, чем для моего спокойствия, Алекс настоял на усилении охраны в Центре.
Он любил слушать мои рассказы и часто смеялся, когда я описывала ему тот или иной казус. Мне нравилось веселить его, автоматически и у меня поднималось настроение, особенно, если разговор заходил на отвлеченные темы.
Именно такого внимательного и благодарного слушателя мне не хватало, когда я проводила огромную работу по обустройству детдомов. Чего только не происходило в процессе этой деятельности! Но тогда я и подумать не могла, что в моей жизни в ближайшее время появится мужчина. Я была вдовой с тремя детьми и светлой целью. Но все исчезло в один миг. Сейчас у меня остался только мужчина.
Говорят, что беда не приходит одна, а я бы добавила, что и счастье не преподносится в комплекте. Ожидая благополучия по всем фронтам: здоровье, любовь, карьера, деньги, дети, родители – мы забываем жить здесь и сейчас и наслаждаться именно тем, что имеем в данный момент.
Поэтому, демонстрируя перед Алексом приподнятое настроение, я не лукавила. Я действительно радовалась его обществу и ценила каждый миг, проведенный вместе.
В моей жизни случалось столько неожиданных поворотов и непредсказуемых перемен, когда все переворачивалось с ног на голову, что было бы непозволительной роскошью принимать что-то хорошее как должное.
А самым хорошим в наших отношениях являлась взаимность. Я была не просто благодарна Алексу за его заботу и внимание, довольно давно ко мне пришло осознание, что я влюблена в него также как и он в меня.
И для меня это было ровно также неожиданно и удивительно, как, к примеру, для парализованного почувствовать вновь свое тело и совершить марафонский забег.
А с учетом всех обстоятельств, то что происходило между мной и Алексом походило на пир во время чумы.
Правда, не все были в состоянии оценить ее масштабы.
Город жил вполне обычной жизнью. Оправившись после воздействия клонов, он больше не погружался в серость и уныние. Логично, что природные катаклизмы и их последствия нанесли больший внешний урон, чем переживания и страхи, связанные с исчезновением детей.
Опустели детские площадки, кое-какие центры развлечений для самых маленьких, роддома и детские поликлиники. Но все это не бросалось в глаза, если смотреть со стороны.
Люди не отказывались от привычных развлечений – кино, рестораны и бары работали в обычном режиме. И что уж говорить о бездетных, если даже я, мать троих пропавших без вести детей, вела непринужденную беседу на веранде модного общепита, заполненной молодыми успешными людьми, расслабляющимися после рабочего дня.
Кого заботит то, как тошно мне было в глубине души? Сколько вокруг таких же как я – замаскированных под счастье? Быть собой легче всего было в Центре – общепризнанном месте скорби. Возможно, именно поэтому он так притягивал и меня, и других матерей. Оказываясь там, где люди поддавались безудержному веселью, хотелось подойти к каждому, постучать по голове и поинтересоваться – вы вообще в курсе что грядет? С другой стороны, это было глупо, и я это понимала. Я сдерживалась и переубеждала себя ради Алекса, да и ради всех, кто по сути не заслужил страдания. Что бы ни случилось – никто не обязан горевать. Даже если завтра конец света – это не значит, что все должны пасть на колени и поддаться всеобщему отчаянию.
Никто не объявлял официального траура, но он поселился в сердцах людей. Возможно, пока еще неосознанно, но многие изменили модель поведения. Молодежь перестала стремиться к знакомствам и созданию семьи. Больше бессмысленных тусовок и гулянок, или, напротив, утопических философий в пользу одиночества и погружения в себя.
Не нужно большого ума, чтобы, проанализировав простые факты и заглянув в недалекое будущее, догадаться, к чему все идет. Некто не просто заставил нас жить последние два года без детей, но побудил таким образом добровольно отказаться от продолжения рода на Земле. Женщины способны к репродукции, но никто больше не беременеет специально, а если выходит случайно, то сразу идет в больницу или аптеку. Фармакология обогатилась на продаже контрацептивов и абортирующих средств.
Самыми младшими людьми на сегодня являлись двенадцатилетние, которым было уже десять на момент массовых исчезновений. Конечно же, они сразу стали объектом пристального внимания и неуемной заботы. Так вышло, что столь дорогой ценой частично решилась проблема, над которой я только начинала работать – девяносто пять процентов детдомовских детей в возрасте от десяти до пятнадцати-шестнадцати лет разобрали по семьям. А ведь до этого они были абсолютным неликвидом, простите за выражение!
Если задуматься над природой этого явления, то все объяснялось предельно просто. Первым это озвучил Алекс, но я вынужденно с ним согласилась: люди, лишившиеся детей или возможности их иметь в будущем, не хотели лишать себя шанса о ком-то заботиться и иметь полноценную семью. Это именно они первыми потеряли надежду на то, что все образуется и быстренько подсуетились, обеспечив себе тыл в виде тех, кто в благодарность за недолгую заботу поднесет им в старости стакан воды.
Это, конечно же, весьма циничная интерпретация. У многих складывались прекрасные семьи, в которых дети чувствовали себя везунчиками, а приемные родители дарили неподдельную заботу и любовь. И все же, на создание таких очагов людей подталкивали страх и безысходность, а не природное благородство.
Но я не спешила их осуждать. Напротив, как показывало время, они оказались самыми дальновидными. Пройдет еще несколько лет, и их можно будет считать последними людьми, познавшими счастье отцовства и материнства.
Такими темпами через шесть лет на земле не останется несовершеннолетних. И несложно предположить насколько сократится к этому времени население планеты.
– Кто-то заселяет нашими детьми какую-то планету. Это же ясно как день!
Естественно, подобные реплики доносились до моих ушей постоянно, и не обязательно было для этого находиться в стенах Центра.
Я всего лишь тягала гантели в тренажерном зале, и в момент, когда музыка в наушниках затихла, откуда-то слева прогремела эта фраза.
Хорошо, что в последнее время мало кто подходил ко мне в общественных местах, но две барышни в ярко-розовых обтягивающих лосинах, обсуждающие глобальную проблему, бесцеремонно поглядывали в мою сторону.
У меня для таких случаев всегда имелась визитка Центра: я готова поговорить с вами на эту тему, но для этого существует специальное место.
Но пока они не осмеливались подойти ко мне, я делала вид, что не замечаю их.
И все же, сквозь начало следующей мелодии, я продолжала слышать громкие обсуждения.
– А я думаю, что это не кто иной, как наши доблестные спецслужбы!
– Выходит, они сговорились по всему миру?
– Был бы жив Жданов, все дорожки привели бы к нему.
– А чем Вдова хуже? – моя левая сторона уже горела от пронизывающих взглядов, – Она с ним с самого начала. И эта парочка все делала сообща – и зомбировала, и клонировала. Зря, зря ее сняли со счетов.
Я не выдержала, повернула голову и кинула на сплетниц многозначительный взгляд исподлобья.
Они замялись, потоптались на месте и, продолжая поглядывать на меня с осуждением и легким испугом, попятились в сторону.
То-то же. Никогда. Никогда у особ подобного склада не хватит смелости подойти ко мне и высказать свое мнение в лицо.
Очевидно, у них не случилось серьезных потерь. Тут у меня глаз был наметан. Но это вовсе не значило, что им следует закрыть рот и никогда не обсуждать эту тему. Каждый имеет право порассуждать о том, что напрямую касается дальнейшей судьбы человечества. Меня жутко бесило другое: в какой фарс они это превращали, да еще смели обвинять во всем меня.
Хотя, к подобным выпадам у меня уже выработался иммунитет. Во многом благодаря Алексу, с очередной поправкой на то, что без него я бы вообще свихнулась. Гнет был жуткий. Группы людей накинулись на Благотворительный Центр чуть ли не с тем же остервенением, с каким когда-то чуть не разгромили Центр Жданова.
Действительно, ситуация выглядела абсурдной до безобразия. Не покидало чувство, что кто-то намеренно подставил меня, ведь именно я спровоцировала сбор большого количества детей в одном месте. Детские дома нового поколения имели несоизмеримо большие площади, чем старые и вмещали в себя детей из нескольких таких заведений.
В свете трагических событий моя деятельность со стороны походила на сортировку детей по возрастам для удобства их похищения. То время было сущим адом вкупе с переживаниями по поводу моих собственных детей. Впрочем, вероятно именно они отвлекали меня от шквала обрушившихся на мою голову обвинений.
Чуть позже, когда бедствие приобрело мировой масштаб, меня постепенно оставили в покое, но отголоски остались. Даже в Центре от меня время от времени требовали объяснений.
Хотелось ли мне сбежать от всего этого? Да. И я сбегала. Благо, были надежные места. Правда, я не просто прохлаждалась там, но и блуждала в поисках ответов.
Влад оставил мне все «ключи» от базы и Солнечной. База – это место, куда мой будущий муж привез меня спасая от тюрьмы, когда мне было двадцать лет. Мы прожили там десять непростых лет – в ненависти, в страхе, в смирении. А потом, вернувшись туда снова спустя годы, в поисках очередного спасения, мы провели там три счастливых дня после рождения Мити и накануне ухода Влада.
База – это место с особенной энергетикой, способное зацикливать нужным образом все жизненные процессы. Если что-то началось на базе, то чтобы это закончить или найти ответы на мучающие вопросы – нужно туда вернуться.
Я родила там всех своих троих детей! Куда еще мне было податься?
Деревня Солнечная – прародитель базы. Невидимый тыл. Такой же невидимый, как и сама база. Только если последняя была таковой благодаря защитному куполу, то Солнечная оставалась недоступной постороннему взгляду по каким-то неведанным причинам.
Там провёл своё детство мой муж Владислав Жданов. Потому что именно в эту деревню в свое время сослали его отца, Сергея Жданова, который стал основателем научной секретной базы по соседству.
Этот старик живет там по сей день. Правда, на свою печальную радость, он в свои сто пятнадцать лет уже не осознавал потери сына.
Там же жила кормилица Влада, пышущая деревенским здоровьем женщина средних лет, Серафима. Именно она утешала меня в первые, самые тяжёлые дни, после ухода Влада.
В ее же объятиях я оказалась, после того, как безуспешно попыталась найти следы детей на базе или в Солнечной.
Я была ужасно раздосадована тем, что база так жестоко предала меня, встретив удручающей тишиной и пустотой. Перед глазами ясно вставала картина, которую я увидела здесь пятнадцать лет назад, впервые сюда попав. Это был целый город, несколько сотен таких же как и я несправедливо осуждённых с энтузиазмом строили здесь свою новую жизнь.
Представьте себе, что спустя годы вы оказались на заброшенной территории пионерского лагеря, в котором провели все своё счастливое и не очень детство. И в нем настолько пусто и тихо, что призраки прошлого устраивают дикий пляс у вас в голове, лишь бы заглушить эту безнадёжную тишину. И усильте это впечатление в десятки раз. Прийти туда было актом мазохизма, но таким же необходимым мероприятием, как, например, навестить умирающего близкого.
Проведя в Солнечной (на базе не смогла) несколько дней, я вернулась в Москву с чувством выполненного долга и силами бороться дальше.
Сегодня, стоя под тёплыми струями воды в душевой элитного спортивного комплекса, я почувствовала, что силы на исходе.
Мысленно я рассекала ближайшее будущее на отрезки. Вот у меня впереди два месяца, которые я обещаю себе прожить держась достойно и веря в благополучный исход. В глубине души я всегда надеялась, что мне не придётся продлевать этот срок. Но судьба распоряжалась по-другому. Сейчас как раз подошёл к концу очередной такой отрезок.
Я направлялась к машине со спортивной сумкой наперевес. Слегка подсушенные феном волосы спадали на голые плечи.
Июль выдался жарким и воздух был пропитан запахом жженой травы. От этого аромата у меня случился резкий приступ ностальгии. Он лишний раз напомнил мне о жизни на природе и дорогих сердцу местах.
Алекс встретил меня с бокалом вина. На столе ждали морепродукты, которые мы не доели за ранним ужином на веранде ресторана и попросили упаковать с собой. После тренировки наша запасливость оказалась очень кстати.
Алекс любил включить фильм на большом экране домашнего кинотеатра. Я всегда составляла ему компанию, но в глубине души думала, что это фарс. Вся моя жизнь – сплошной блокбастер!
Когда-то давно мой первый наставник на работе мечты в модном глянцевом журнале Павел Бой, посоветовал мне написать книгу. Правда случилось это при определенных обстоятельствах – мне предстояло длительное тюремное заключение. Он советовал мне скоротать время таким образом, считая, что я могла бы оформить все свои статьи и заметки в некое целостное повествование. Я даже приняла эту идею со всем возможным на тот момент энтузиазмом. Но в тот же день сама стала героиней долгой, тянущейся по сей день саги.
И, если бы жизнь не преподнесла мне очередную, мягко говоря, головоломку, именно сейчас было бы впору написать о всех своих приключениях. Этакие мемуары в жанре остросюжетного триллера. Но мое душевное состояние было слишком шатким, чтобы снова пережить все моменты связанные с Владом и детьми.
– Как ты? – Алекс был внимателен к моему состоянию и частенько выводил из задумчивого оцепенения.
– Кажется, что сил больше нет, – честно призналась я, – И не знаю откуда их черпать.
– Хочешь снова съездить в Солнечную? Или на базу? – он помнил, что в прошлый раз это помогло.
– Пока нет. Может, это и хорошая идея, но я просто не хочу никуда уезжать сейчас.
– Жаль. Мы могли бы и вдвоем совершить небольшое путешествие и развеяться.
– Понимаешь, это тот случай, когда от себя не убежишь.
– Понимаю. Поэтому рискну посоветовать тебе еще раз место, где тебе помогут именно с этим. Ужиться с собой.
Алекс не был слишком религиозен, но про Бога не забывал никогда. С уважением относился к институту Церкви и несколько раз ненавязчиво советовал мне помолиться. О благополучии детей и об их возвращении.
Не скажу, чтобы я совсем разуверилась в Боге после случившегося, но по крайней мере твердо решила, что даже если он и существует, то у меня есть весомый повод на него обидеться. И в то же время совсем не хотелось, вступая с ним в диалог, начинать с упреков. Поэтому я старалась соблюдать нейтралитет.
Алекс же на своем опыте убедился, что самые тяжелые моменты жизни ему легче было переживать вместе с Богом. А как известно, люди, которых это общение спасает в моменты глубокой печали, не забывает его и в радости.
Я не имела права пренебрегать его советами, потому что он, как и я, а возможно даже и в большей степени испытал на себе беду.
Больше десяти лет назад он потерял свою семью в авиакатастрофе: жену и двух дочерей. Они просто отправлялись в отпуск, а он должен был присоединиться к ним через пару дней. Но трагедия во Внуковском аэропорту разлучила их навсегда.
– Я схожу в Церковь. Завтра.
Чтобы визит в Божий храм прошел насколько возможно психологически гладко, я отправилась на окраину города, в церковь, которая находилась в районе, где я выросла. В детстве я ходила туда вместе с родителями и старшими сестрами. Тогда, в далеких девяностых, мое общение с Богом на этом и закончилось.
И все же ностальгические чувства должны были как-то сгладить недоверие к этому совершенно бесполезному, на мой взгляд, институту.
Церковный двор находился на окраине природного парка, с которым связаны мои лучшие воспоминания детства. Поэтому, очутившись здесь, я почувствовала, как меня наполняет давно забытое ощущение полной свободы и светлых надежд. Когда я успела его потерять? Когда закружилась в водовороте модной жизни московской тусовки, когда была осуждена за непредумышленное убийство, или когда на долгие годы отправилась в загадочную ссылку без особой надежды на возвращение в родной город?
Погода стояла прекрасная, теплый ветер так нежно трепал мои завитые в локоны волосы, что мне не хотелось с ним расставаться и погружаться под темные, хоть и сулящие приятную прохладу, своды храма.
Остановиться в легком недоумении меня заставил выскочивший из-за угла ребенок. Коренастый бойкий мальчуган, на вид лет десяти. Но я понимала, что ему не меньше двенадцати. Ростом он был как мой Андрюша на момент исчезновения. Поэтому я немного растерялось. Но на смену растерянности пришла привычная зависть – его матери. Ничего постыдного в этом чувстве не было. Оно, пожалуй, не миновало ни одну женщину, чей ребенок был младше десяти два года назад. Мы уже обсуждали эту тему с женщинами в Центре – каждая призналась, что задумывалась о возможности родить раньше, тем самым сохранив в будущем ребенка при себе. Я и сама отчетливо понимала, что если бы не мурыжила Влада пять лет, прежде чем не совсем добровольно все-таки сдаться, а ответила бы сразу взаимностью на его любовь, то Андрюша и Соня появились бы на свет раньше и были бы сейчас со мной.
А вот и она. Объект моей зависти. Которая тут же удвоилась. Моложавая стройная женщина в джинсах и белой свободной рубашке, с длинными прямыми волосами вела за собой еще одного мальчика. Этот был постарше – на вид лет пятнадцать.
– Здравствуйте, – немного настороженно обратилась она ко мне, поймав мой безумный взгляд.
– Здравствуйте, – смягчилась я, – Вы такая счастливая.
И мне хотелось добавить – что вы забыли в этом месте, раз у вас все прекрасно. И тут же осеклась. У нее могли быть еще дети.
– Да, – согласилась женщина, – Адамчику только исполнилось десять, когда все это началось. Я долгое время находилась в панике, пока не поняла, что опасность миновала. Знаю, что ваши дети были младше, Маргарита, – она протянула руку для приветствия, – Меня зовут Ева.
– Интересное сочетание имен у вас с сыном, – заметила я.
– Я назвала сына в честь отца.
– Интересно, – искренне отозвалась я, – Не путаетесь?
– Нет, – женщина поджала губы, сдерживая грустную улыбку, – Он погиб до рождения сына. Точнее, даже до того, как я узнала о беременности.
На меня словно вылили ушат с холодной водой. В качестве укора за то, что я до сих пор не отучилась от привычки судить о людях и о степени их везучести по первому впечатлению.
– Мы приходим сюда помолиться о нем. В основном летом, потому что гостим у моей подруги неподалеку. В остальные месяцы посещаем церковь рядом с домом.
– А ваш муж… – я покосилась в сторону кладбища.
– О, нет, – махнула рукой Ева. У него была вторая родина – в Чечне. Там он погиб и там он похоронен. Но мы туда не ездим, – на лице женщины отразилась боль невосполнимой утраты. Как будто она вспомнила о чем-то более значительном и масштабном, чем просто о смерти любимого, – Никого из близких там не осталось.
Я уже привыкла к этому ощущению, когда незнакомые люди общаются со мной, как с родной, как с членом своей семьи – потому что, благодаря СМИ и глянцу, они уже много лет волей-неволей вовлечены в мою жизнь.
Но эта женщина была довольно деликатна и сдержанна. А вот мне захотелось расспросить ее о том, как много времени у неё ушло на то, чтобы сжиться с мыслью о потере любимого, утихла ли боль после десяти лет разлуки, и если да, то что до сих пор заставляет ее приходить к Богу. А еще было интересно, как скоро она смогла впустить в свою жизнь нового мужчину, и случилось ли это вообще?
Но на подобную бестактность я была не готова и поэтому просто с пониманием кивнула. Казалось, она и ее ребята вот-вот пройдут мимо, оставив меня наедине с моим светлым вымученным намерением.
Почему вымученным? Больше всего я боялась, что вместо того, чтобы молить Бога о милости и благодати, я начну винить его во всех своих несчастьях и несправедливостях, случившихся со мной, по моему же мнению.
Тут у кого-то из моих недавних собеседников запиликал мобильный. Старший мальчик запустил костлявую руку в карман широкой штанины и извлек аппарат:
– Привет, пап, – ответил он ломающимся голосом.
Я уже отвернулась в сторону входа в храм, наблюдая за парнем краем глаза, но не в силах скрыть изумление повернулась к троице случайных прохожих, которые по какой-то неведомой причине решили жестоко пошутить надо мной.
Что уж там говорить, не смотря на все пережитое, именно сейчас я была максимально чувствительна и уязвима. Под броней, которая наросла на меня, оберегая от нападок окружающих и общественного мнения, моя душонка становилось все более и более ранимой и слабой. Тот факт, что незнакомка с такой легкостью примерила на себя мою беду, соврав мне в лицо, испортил мое настроение окончательно. Я едва сдерживала слезы. А внутри уже проклинала себя за то, что позволила Алексу уговорить меня прийти сюда.
Заметив мое замешательство, Ева немного встрепенулась, но тут же вполголоса пояснила:
– У мальчиков разные отцы.
Очередная порция виртуального холодного душа окатила меня с ног до головы.
Такое бывает, дорогая Марго, иногда дети рождаются от разных отцов, – мысленно сказала я себе, – и ты в свои тридцать пять могла бы сразу об этом догадаться.
Но было уже поздно. Обида, хоть и не была настоящей, уже пропитала меня настолько, что из глаз брызнули слезы.
Я стояла на нижней ступеньке у входа в устрашающее меня здание. В облегающем черном пиджаке с коротким рукавом, длинной юбке, на верхний фатиновый слой которой, падали мои невесомые слезы, застывая на сетчатой ткани и переливаясь на солнце словно стразы Сваровски.
– Маргарита! – Ева взмахнула руками, достала из сумочки салфетку и протянула мне, – Мне так жаль. Даже не представляю как вы все это пережили. Извините, если напомнила вам о чем-то.
Женщина явно расценила мои слезы по-своему, и, к счастью, не догадалась, что я разревелась из-за того, что мне показалось, что надо мной решили подшутить.
– Нет-нет, все в порядке. Со мной случается иногда такое. Ни с того ни с сего, – соврала я.
– Это нормально. Вы очень сильная, Маргарита, – Ева заглядывала мне в лицо, как будто в надежде убедиться, что слезы больше не текут, – Мы планируем сейчас зайти в кофейню возле остановки. Вы бывали там? Не хотите к нам присоединиться? – немного смущенно закончила она.
Недолго думая, я согласилась. И позабыв про цель своего приезда сделала несколько шагов прочь от церкви.
Ева удивленно посмотрела на меня:
– Вы зайдите, помолитесь. Мы подождем вас сколько нужно. Подождем прямо в кофейне, чтобы не отвлекать.
– Ой, я не думаю, что мне стоит идти в церковь в таком состоянии. Приду потом, когда возьму себя в руки.
– Для общения с Богом не бывает неподходящего состояния, – сказала Ева, покачав головой, – Идите. Это мы вас сбили с толку. Подождем сколько нужно. Тем более, сегодня очень хороший батюшка на службе.
Служба, в моем понимании, давно закончилась. Но батюшка действительно копошился у алтаря.
Я не знала с чего начать, и в очередной раз пожалела, что нахожусь тут, вместо того, чтобы пить ароматный кофе с новой милой знакомой Евой.
Если не считать ранее упомянутого священника, то в церковном зале никого больше не было. Так мне показалось.
– Могу я вам чем-то помочь? – спросил молодой женский голос.
Я вздрогнула и резко повернула голову вправо – на звук. Пришлось долго фокусировать взгляд, чтобы сложить представление о той, которая окликнула меня. Сначала мне показалось, что за прилавком со свечками и всякой церковной утварью стоит старушка. Обильная седина белым пухом выбивалась из-под косынки. Но голос был молодой. Лицо тоже – не старше тридцати пяти.
Мне сразу вспомнилась моя рано постаревшая подруга Жанна. Хотя даже она взяла себя в руки и в последние годы старалась за собой следить. Но когда в церкви работали ухоженные люди? Ничего не изменилось.
– Да, будьте добры свечи, – решилась я, – И что еще можно сделать? У меня умер муж и пропали дети.
Женщина выложила передо мной восковые оранжевые палочки. Из-под широкого рукава серой бесформенной кофты показалась молодая рука с короткими неухоженными ногтями. Она добавила две записки: за здравие и за упокой.
Я благодарно кивнула и извлекла из маленькой сумочки смятую купюру.
– И еще я бы хотела исповедаться, – услышала я свой собственный голос.
– Сначала записки и свечи, а я сообщу о вас отцу Антонию, – ответила седовласая служительница церкви.
– Хорошо.
До этого женщина не подавала виду, что узнала меня. Но последние слова говорили об обратном.
Что ж! Так даже проще! Не придется слишком долго объяснять кто я и в чем мои грехи.
И все же когда меня проводили к священнику, я не знала с чего начать.
– Меня зовут Маргарита Рассказова.
– Я знаю, – кивнул батюшка.
Оказалось непривычно называть так мужчину, который на вид был не намного старше меня. Светлые волосы аккуратно зачесаны и, кажется, не лишены укладочного средства. От рясы пахло хорошими духами. Нет, все-таки есть священнослужители, которые выглядят вполне ухоженно.
– Меня зовут отец Антоний. Расскажи о своих грехах, Маргарита.
– За всю жизнь? Начиная с детства?
– Это твоя первая исповедь?
– Да. Осуждаете?
– Я? – отец Антоний усмехнулся, – Дитя мое, я сам впервые исповедался семь лет назад, а спустя два года принял сан.
Я оценила попытку священника придать нашей беседе доверительный тон.
– Просто для начала ответь на вопрос, почему ты не делала этого раньше.
– Наверное, я просто устала, как никогда. Жизненные испытания прижали меня к стене. И как самая отъявленная грешница, я пришла к Богу лишь тогда, когда мне стало решительно некуда больше идти.
– Это стандартный путь заплутавших. Мне он тоже знаком. Не нужно начинать с детства. Расскажи в двух словах о грехах своей молодости для начала.
– Я была эгоистична, горда и тщеславна. Да и сейчас, по сути, остаюсь такой же. Пожалуй, именно поэтому я считала и считаю свой приход сюда проявлением лицемерия что ли.
– Но что-то тебя тревожит сейчас особенно сильно?
– То, что я продолжаю жить как ни в чем ни бывало. Муж погиб. Дети пропали. А я наслаждаюсь жизнью. Рядом есть человек, который окружает меня любовью, а я отвечаю ему взаимностью. И радуюсь этому, вижу в этом новый смысл.