Ольга Гуляева
Афрофикшн
Еще какое-то время мы плыли по течению. Для меня стало очевидно, что я изначально поддалась внутренним компромиссам, чего делать, скорее всего, не стоило. Настал день, когда произошло событие, которое развеяло сомнения по этому поводу.
Это был один из последних ясных сухих дней прошлой осени, и я выбежала на утреннюю воскресную пробежку. Не то чтобы я была на короткой ноге со спортом, просто прочитала где-то, что физическая активность помогает справляться со стрессом. Не где-то конечно, а на странице фитнес-блогера, которая обещала развеять тоску с помощью комплекса физических упражнений, который можно было у нее приобрести вкупе с кураторством. Но я не была готова к какому-либо воздействию на меня извне, да и денег лишних не было, и решила, что пробежка не хуже должна справиться со стрессом и поднять настроение. Кровь так же разгоняется, да и вообще уже пора выходить из затянувшейся депрессии.
В ушах у меня звучала аудиокнига, и я не сразу заметила бритоголовую троицу, которая направлялась ко мне. Они как-будто выросли из-под земли. Так неожиданно, что я резко остановилась и даже попятилась. Огляделась. В парке больше никого. Это определит исход, с уверенностью подумала я. Глядя на лица этих троих, я почему-то ясно понимала, что к чему. Непоколебимые всадники возмездия. Как это я так безошибочно просчитала, что отдуваться за всю эту историю придется мне? Они меня убьют прям здесь или покалечат. Если б появились случайные прохожие (желательно не старушенции или забулдыги), то меня, возможно, просто напугали б. Но поскольку никого – точно убьют.
Секунды тянулись, мне хотелось, чтобы они уже сделали что-то пока моя смиренность не сменилась паникой. Убить мог бы и один. Втроем – точно чтобы напугать. Я шла на попятную. Уже не готова была принять смерть достойно, коленки начали неметь от страха.
Не дожидаясь пока я упаду сама, самый высокий из лысой троицы подсек мне ногу, и я плашмя повалилась на спину, удар смягчило покрывало из пожухлой листвы. Красивое и мягкое. Каждый ребенок, да и взрослый, я уверена, мечтает зарыться в золотистых листьях. Только не при таких обстоятельствах. Кстати, листва послужит неплохой маскировкой. Найдут меня не сразу. Даже если они подумают, что покончили со мной, не заметив слабенький пульс, вряд ли кто-то обнаружит меня и окажет помощь. Наверху тоже было красиво. Половина листвы еще держалась на своих законных местах на фоне бирюзового неба. Прекрасный день, чтобы умереть.
– Привет тебе от Луизы, – прокомментировал свое действие лысый.
Точно, так и звали ту официантку.
Я молчала.
Удар. В бок. По ноге. Еще один по бедру. Потом выше. Захотелось перевернуться, пока не дошли до лица. Не дали.
– Сестре моей, значит, по лицу, а свою рожу решила спрятать? – послышался второй голос.
У меня мелькнула мысль сдать им Макса. Крикнуть – это все он! Он же тут, в пяти минутах, безмятежно спит дома. Пусть с ним разбираются. У него даже есть шансы их побороть. Они вроде без оружия. Я имею полное право отвести их к Максу, хотя бы чтобы он меня защитил.
Но он им был ни к чему. Они пришли за мной. И вот он – удар ботинком по лицу. Вкус крови. Небо потеряло свою ясность.
Тот что посередине расстегнул ремень. Тут я уже не выдержала и булькающим от крови голосом выговорила:
– Не надо.
– Серый, правда, хорош, – новый голос вступился за меня. Неужели? На вид все трое готовы были распять и пытать меня до смерти.
– Сука, – удар в низ живота вышиб из меня остатки сознания.
Из больницы я вернулась в пустую квартиру.
Очнувшись и немного придя в себя, я первым делом попросила Макса съехать до моей выписки. В больницу тоже попросила не являться.
«Сделаем вид, что мы никогда не встречались. Что два года назад я ответила твердым отказом на твое предложение выпить в том баре».
Не будет Макса – не будет живого напоминания о всей этой истории. Да, останется неизданная книга и удаленный аккаунт в Инстаграм, но зато образуется пространство для новой жизни.
Иногда мне кажется, что я злюсь на него не столько из-за того, что он ударил ее, а потому что был настолько глуп, что не просчитал возможные последствия. Но тут и ко мне много вопросов. Что я делала с ним столько времени, не видя долгосрочных перспектив? Да, в моей жизни было немало необдуманных и дурацких поступков, но не могу же я всегда и во всем винить только себя.
Октябрь 20*1
***
Сколько бы раз я ни начинала новую жизнь, она мало отличалась от предыдущей. Жизнь без Макса не стала лучше. Вскрылись старые раны, просочилось подзабытое одиночество. Макс с лихвой заполнял собой пустоту, которая часто делала меня несчастной. С его появлением в прошлом остались неудачные романы и безответные влюбленности. За два года он доказал, что не отречется от меня, пока я сама об этом не попрошу. И мне было спокойно, и ничего больше не хотелось. Хотелось только состояться как писатель, начать зарабатывать любимым делом.
Вот уже год я живу свою новую жизнь и даже начала немного писать. Этот зуд продрался сквозь дебри отрешения. В мою жизнь вернулись тексты. Сначала я начала брать небольшие заказы: рекламные слоганы, посты в соцсетях, лендинги.
Недавно отредактировала и переименовала «Восход» и снова отправила его по издательствам. Текст, конечно, узнаваем, но в редакциях, как и везде, текучка, может, кто-то свежим взглядом посмотрит на роман и не вспомнит скандал годичной давности вокруг имени Кира Найт. Тем более, на этот раз я подписалась своим настоящим именем. Как будто была уверена, что в моей жизни больше не случится ничего, способного его очернить.
Как минимум, я больше не связываюсь с мужчинами, если не вижу в них потенциала для долгих и серьезных отношений. Макс был скорее отдушиной. Больше я не пойду на компромиссы. Все или ничего. Пока ничего. Случайные, ни к чему не обязывающие встречи в барах по пятницам. А для души – общение с коллегами и клиентами, но их едва ли можно рассматривать как потенциальных партнеров. В любом случае, я не готова впустить в жизнь еще хотя бы одного мужчину, который привнесет в нее хаос.
Я достаточно быстро оправилась от тех событий благодаря позитивному мышлению. Уверена, что все плохое происходившее со мной до сегодняшнего дня – лишь стечение обстоятельств. Сама по себе моя личность не притягивает неприятности, нет никакой кармы, судьбы, тем более порчи, а значит, рано или поздно мне повезет. Что-то хорошее обязательно случится – в карьере, творчестве или личной жизни. Поэтому нет никакого смысла зацикливаться на негативе прошлого. Иногда энтузиазм начинает пошатываться, но тогда я выпиваю вина и ложусь спать. Мне давно стало понятно, что никакие физические нагрузки не снимают стресс так эффективно, как бокал вина. На этом и успокоилась.
Люблю иногда проводить время в обществе Линды – раскрепощенной метиски с идеальной фигурой и нигерийскими корнями. Меня с ней познакомила Яна, которая когда-то работала у нас секретарем, но потом открыла свою небольшую компанию по организации праздников. Яна была полной противоположностью Линды – кроткой и скромной, но именно она с открытым ртом слушала истории о похождениях Линды.
Линда – вольная художница и модель. На пару лет старше меня, но ее упругая кожа цвета кофе с молоком, кажется, заморозила свою обладательницу в двадцатипятилетнем возрасте.
В компании девчонок меня радует отсутствие запретных тем. Все мои одноклассницы и сокурсницы давно повзрослели и считали моветоном обсуждать парней и подробности личной или сексуальной жизни.
С Линдой же мы погружались в то подростковое время, когда ничего на свете не было интереснее, чем обсудить любовные приключения и постельные дела. Можно было не заморачиваться на счет того, как не показаться посредственной пустышкой, а просто наслаждаться девчачьей болтовней.
– До сих пор удивляюсь, как же ты остановилась на Роберте, при таком количестве воздыхателей? – вздыхает Яна, которая потеряла девственность со своим действующим мужем. Иногда мне кажется, что Яна только из рассказов Линды черпает информацию о мире мужчин.
Линда закатывает свои черные глаза, как бы давая нам, ссыкухам, понять, что ответ лежит на поверхности. Отодвигает пустой бокал из-под пива, кладет свои загорелые локти на стол и говорит:
– Существует только один значимый критерий выбора. Роберт идеально владеет языком. Он подарил мне лучший кунилингус в моей жизни, и это определило его дальнейшую судьбу. И мою. Мужчине можно многое простить, кроме дилетантства в этом вопросе. Недопустимо связываться с мужчиной, если он путает клитор с коленкой.
Яна вмиг погрустнела, а я попыталась сгладить заявление Линды, чтобы поддержать Яну:
– Всегда можно направить, если что-то не так.
– А если он даже не пытается? – чуть не плача спрашивает Яна.
– Тогда сесть ему на лицо! – безапелляционно заявляет Линда.
– Поговорить. Попросить или намекнуть – сглаживаю я. Если он не эгоист, то не откажет.
– И как я пойму, умеет он или нет?
– Детка, тут ты зришь в корень. Ты ничего не поймешь, если не с чем сравнивать. Я бы одолжила тебе Роба, но зная тебя…
Яна морщится и вжимает голову в плечи, всем своим видом давая понять, что этот вариант не подходит.
– Так и знала, – Линда разочарованно ловит ртом трубочку своего коктейля.
– В интернете много видео, – со знанием дела говорю я.
– Все, что творится в интернете – по мнению Никиты – разврат, – вздыхает Яна.
– Мы в старших классах практиковались с девочками, – вступает Линда. – Никто не почувствует тебя лучше, чем обладательница клитора и вагины. Зато когда у нас начались отношения с мужчинами, мы уже обладали жесткими критериями оценки их умений.
Общество Линды – как крепкий алкоголь. Сначала им упиваешься, чувствуя себя смелой и развязной, а потом тошно до треска в голове, и думаешь – с ней никогда больше. А потом все по-новой.
– Серьезная конкуренция. Должно быть, немало было разочарований? – предположила я. И добавила: – Мы с девочками практиковали только поцелуи в засос.
– А я на помидоре тренировалась, – подытожила Яна со скорбным видом.
– Растереби уже своего Ники, а то скоро пойдешь в разнос. Невозможно долго прожить с человеком, который не удовлетворяет таких естественных потребностей.
После того как Линда отправляется к своему чемпиону по оральным ласкам Роберту, а Яна к консерватору Никите, в разнос ухожу я.
Мне редко кто нравится в барах, но сегодня концентрация одиноких привлекательных мужчин зашкаливает. Один из них просит бармена обновить мне бокал с вином. Я улыбаюсь в ответ, смотрю на его губы, язык и прикидываю насколько умело он способен их использовать.
***
От хандры меня всегда уберегала уверенность в том, что то положение вещей, которое есть сейчас – временное. Что я точно не буду до конца жизни торговать картонными упаковками и писать в стол. Грело ощущение чего-то значимого и глобального там, на горизонте. Но годы летят слишком быстро, а ничего не происходит. После тридцати это ощущается особенно остро. Восемь лет работы в упаковочной компании пролетели незаметно. А за стенами офиса только выходные и вечера, большую часть которых я провожу на диване перед телевизором с бокалом вина или за письменным столом перед компьютером. Что заставило меня пойти на этот компромис и довольствоваться столь малым?
Работа над книгой придает значимости моему существованию. Да, я должна ходить в офис, чтобы обеспечивать себе постоянный доход, но жизнь не вертится вокруг того, чтобы есть, спать, исправно платить коммуналку и выпивать по пятницам в барах, а по выходным иногда ходить по музеям и на бранчи с друзьями. Должно быть что-то еще. Поэтому я пишу книгу. Я выше будничных мелочей. Пока писательство не кормит меня, но когда-нибудь все изменится. Я не просто начну зарабатывать на книгах, но стану значимой фигурой в литературной тусовке. А это значит – приглашения, интервью, выступления, автограф-сессии. Вот тогда-то и заживу. Очень хочется жить, но не получается. Все вокруг оказывается пустым. Или эта пустота внутри меня?
В меланхоличном состоянии меня застает Линда.
– Алло! Кирюнчик! Как догуляла вчера?
– Привет. Уехала сразу после вас, – соврала я.
– Значит, выспалась! – заключила она. – Отлично!
Ну допустим.
– Я видела, ты снова ведешь блог и берешь заказы?
Я правда завела блог. Совершенно безличностный. Для общения с единомышленниками из писательской среды и для поиска клиентов. Я больше не вкладывала деньги в собственное продвижение, не пыталась стать заметной общественности всеми возможными способами. Но по поисковику мелкие заказчики иногда находят меня.
– Да, вернулась к работе с текстами наконец.
– Поздравляю тебя! Я всегда говорила, что твой талант зарывать нельзя!
Линда, правда, не читала моих текстов, ну ладно.
– Спасибо.
– Слушай, я тут сейчас пью кофе с одним человеком…
Я посмотрела на время. Одиннадцать. А она уже на встрече. Как так умудряется? Всегда в движении, всегда общается с кем-то.
– Он депутат от нашего северного округа. Так вот у него очень интересная биография, – Линда отвлекается на секунду. – А да. Путь. У него интересный путь. Он был предпринимателем, госслужащим, даже мастером спорта… Ага, да… – она благодарит подсказчика. – В общем, он хочет написать книгу, и ему нужен этот, как называется…
– Райтер, – подсказываю я.
– Точно. Он сам не справится. Сочинения в школе плохо писал, – прыснула она.
– Понятно.
– Но он хочет, чтобы авторство оставалось за ним.
– Естественно.
– Может быть, в книге будут упомянуты другие деятели. С ними тоже нужно будет проводить интервью. Я сразу подумала о тебе. Ты бы взялась? Сколько это может стоить?
Вот оно. Крупный текстовый проект. Общение с успешными интересными людьми. Дополнительный заработок. А по итогу, свое дело, может быть, даже агентство. Свободный график.
– Ты знаешь. Мне интересно. Я бы попробовала. Правда, опыта такого у меня пока нет, поэтому цена будет ниже рынка. Но в любом случае нужно провести собеседование, чтобы понять, сработаемся ли мы.
В теории я представляю, как работают райтеры, или, как их чаще называют, гострайтеры – от английского «ghost». Приведение, эфемерное существо, которое никто не видит. Оно незримо присутствует за плечом того, кто называет себя автором книги, но именно оно, это приведение, обращает мысли автора в литературную форму.
Я слышала, что если автор оказывается незаурядной личностью с богатым жизненным опытом и историей успеха, то работа может получиться очень увлекательной. Конечно, я уже предвижу и громадную ответственность и стресс – все-таки это работа с людьми – но загораюсь идеей.
Вечером того же дня я встречаюсь с депутатом в его офисе. Его зовут Роман Корасев, и он сходу начинает рассказывать мне почему и как давно работает без выходных. Я слушаю его местами путаную речь, но идея стать настоящим гострайтером настолько поглотила меня за последние часы, что даже если бы он говорил по-китайски, я бы убедила себя, что мне все понятно и с этим материалом можно работать.
В целом он славный малый. Много инициативы, свежих мыслей, рвения. Я бы даже проголосовала за него. Окончательно меня убеждает аванс, который падает на мою карту до того, как я успеваю распрощаться с депутатом.
Зайдя домой я сбрасываю туфли и сумку на ходу, кидаю ключи на комод у входной двери и сажусь за ноутбук. Нужно набросать план, идеи, как-то систематизировать все, что он сегодня мне наговорил.
Чтобы заработать такую сумму, мне обычно нужно написать четыре или пять статей или других небольших текстов. И с каждым клиентом нужно все обговорить, установить контакт, каждому угодить. Это настолько выматывает, что полученные копейки за работу не приносят удовлетворения.
Конечно же, я тревожусь, что не смогу на должном уровне реализовать задумку Романа, но нужно пробовать, нужно отработать аванс и получить следующий.
Я уже два часа не отрываюсь от компьютера, и в какой-то момент мне становится жарко. Я накидываю пальто, достаю из верхнего ящика комода сигареты, беру телефон, ключи и выхожу во двор.
Очень теплый октябрьский вечер. Судя по количеству машин во дворе, многие решили провести выходные загородом. Я занимаю одну из лавочек напротив детской площадки и с удовольствием закуриваю. Вдруг откуда ни возьмись появляется не в меру активная детвора лет четырех-пяти в сопровождении мамочек, косящихся на меня с явным неодобрением. Дети начинают кругами бегать около меня, врываясь в дымовое облако от сигареты. Мамочки не выдерживают и бросают в мою сторону что-то насчет детской площадки. Я закипаю. Хочется сказать им, что этот двор не только для тех, кто обзавелся потомством и решил выгуливать его круглосуточно, к тому же горки и качели совсем в другой стороне. Но я молча встаю и отсаживаюсь на самую дальнюю лавочку. На задворки, туда, где привыкла отсиживаться по жизни.
Дети давно не вызывают у меня трепета. Они раздражают не меньше, чем я их мам со своей сигаретой. Беспардонные и шумные. Совершенно не приспособленные для общественных мест. Эти мамочки, выводя своих чад в свет, перекладывают с себя ответственность на тех, кто не подписывался на умиления их отпрысками.
Исключения составляют моя племянница и дети некоторых подруг. Когда-то я относилась к рождению этих маленьких людей, как к великому таинству и привыкла относиться к ним по-особенному. Нет, мне не стыдно. Я знаю, что никто не любит чужих детей.
Своих я не завела и хотя бы поэтому имею право курить где и когда захочу. Разве это слишком высокая цена за то, что меня, возможно, никто и никогда не назовет мамой? От этой мысли я смачно затягиваюсь, беря свое.
Был период, когда я очень хотела ребенка. В двадцать родила моя лучшая подруга. Параллельно начали залетать однокурсницы. Такие молоденькие хорошенькие, немного растерянные, но невероятно гордые своим статусом. На зачеты и экзамены приходили с симпатичными округлившимися животиками, брали академки. Я смотрела на них завороженно, как на инопланетян. С одной стороны восхищаясь их героизмом, с другой – немного жалея за предстоящую несвободу. А как же клубы, вечеринки, романтические приключения? Будучи сама еще ребенком, я одновременно видела особое очарование в статусе молоденькой мамы.
Хорошо, что тогда я не поддалась на импульс. Да и подходящих отношений не случилось. А потом повзрослела, осознала всю степень ответственности и порадовалась тому, что сохранила свою свободу. Кто бы что ни говорил, дети навсегда отщипывают часть тебя. Я наблюдала за этим со стороны. Иногда с ужасом, иногда с завистью. Но в итоге отпустила ситуацию. Время еще есть. Тем более материнство привлекало меня все меньше и меньше. После того, что случилось год назад, моя двоюродная сестра Катя больше не просила меня посидеть с ее дочкой. Да и виделись мы всего пару раз на обязательных семейных встречах. Я не испытывала досады по поводу того, что наше общение сходит на нет. Куда больше меня расстраивало то, как запустила себя молодая женщина. В свои двадцать пять она превратилась в старушечку, зацикленную на своем здоровье, здоровье своего ребенка и несчастного мужа, который еще не устал потакать ее строгому режиму. Все устроилось так, как будто в семье родилась не здоровая малышка, а ребенок-инвалид, который требует особого внимания и перекройки всей жизни, которая была до.
Я прекрасно понимаю, что кто-то заполняет детьми пустоту, и в моей жизни этой пустоты было предостаточно. Но что-то подсказывало мне, что заполнить ее детским плачем – далеко не лучшая идея.
Хорошо, что именно сейчас, в период душевного онемения и ощущения какой-то безысходности, Линда свела меня с серьезным клиентом. Новое направление деятельности связанное с текстами увлекло и поглотило меня.
***
Так получилось, что после размена квартиры мои родители остались жить в том же доме, где я выросла. Просто из четырехкомнатной квартиры они переехали в двушку тремя этажами ниже. А разницы хватило мне на квартиру в Солнцево. Я не особенно поддерживала их решение, но и спорить не стала, раз уж они так привязаны к прошлому. Ну и у меня была возможность возвращаться в по-настоящему отчий дом. От Солнцево до Ленинского я добиралась за пятнадцать минут. Видимо, родителям было важно сохранить ликвидную недвижимость ближе к центру в исторически элитном месте, хотя мы могли переехать в один район.
И с одной стороны приятно вдыхать вместе с запахом подъезда детские воспоминания. С другой – есть у меня сентиментальная черта, которая мешает жить. Например, каждый раз, проезжая на старом гремящем лифте мимо второго этажа я вспоминаю нашу соседку Антонину Федоровну, которая почти до восьмидесяти лет занималась автострахованием. Я начала оформлять у нее полисы ОСАГО еще когда жила тут. И закончила пару лет назад, когда позвонила мама и сказала, что Антонину Федоровну сбила машина.
Теперь я часто вспоминаю ее темные круглые глаза, пятикратно увеличенные линзами очков в грубой оправе. И каждый раз у меня ком в горле, каждый раз щекочет в носу, а глаза застилает мутная пелена. Ее знали все в округе, она страховала весь район. Таким успехом пожилая женщина была обязана сарафанному радио, ведь на первый взгляд производила впечатление городской сумасшедшей. Но на самом деле, в прошлом преподаватель математики в ВУЗе, она сохранила яснейший ум до последних дней.
Каждый раз, когда я заходила к Антонине Федоровне оформить полис, она предлагала мне чашку чая, и мы минут десять обсуждали последние новости и общих знакомых. С ней я не чувствовала разницы в возрасте. Умная такая задорная девчонка в старушечьем обличии. Очень жаль.
Почти всегда, возвращаясь в родной район, я натыкаюсь на Оксану, соседку с верхнего этажа. Она вышла замуж и родила дочь, когда я закончила школу. И с тех пор она не менялась. Звучит неплохо. Но на самом деле, глядя на нее, кажется, что время остановилось. Над ней невластны не только годы, но и мода, тренды. Ей чуждо всякое желание перемен, экспериментов над внешностью и стилем. Который год гладко зачёсанные назад и заплетенные в тугую косу несвежие волосы, синие чуть расклешенные джинсы (еще с тех времен, когда мода на клеш не попыталась раза три вернуться), красная приталенная куртка, черные ботинки. В зависимости от сезона одежда незначительно варьировалась. И вроде мне не должно быть до нее никакого дела, но каждый раз хочется залезть к ней в голову, чтобы разведать, что делает ее такой спокойной и уравновешенной (ее губы никогда не покидает легкая улыбка, она не выглядит несчастной, отнюдь!), только вот у меня почему-то всегда портится настроение при виде ее.
Может быть, на каком-то слое подсознания именно из-за нее у меня сформировалось стойкое отторжение к браку. Мне заплетут тугую косу, выдадут униформу замужней женщины (минимальный набор), распишут обязанности, в которые будут входить бесконечные походы в детский сад/школу и обратно, прогулки с собакой до ближайшей Пятерочки.
Консервативные родители и консервативное окружение сделали из меня очень сдержанного ребенка, убежденного в том, что в юном возрасте нет и не может быть ничего привлекательного. Вот повзрослею, тогда и заживу. Так я и сдерживала себя до семнадцати лет. А потом оказалось, что многие возможности упущены, что внутренний стержень нужно было начать закалять раньше, учиться разговаривать с людьми, не только с ровесниками, но и со взрослыми, как с равными, не ждать, а брать, не зажиматься в углу, извиняясь за собственное существование, а идти напролом с высоко задранным подбородком.
Так, привыкнув довольствоваться малым, я оказалась не в лучшем ВУЗе, так я пропустила самые яркие московские тусовки и уступила кому-то лучших кавалеров. А кто дышал полной грудью? Балованные дети, привыкшие получать самое лучшее. Те, кого не ограничивали в карманных расходах, одевали во все самое модное (пусть и с рынка, тогда это было очень хорошо), кого возили по секциям, проталкивая в солисты или ведущие танцоры. Девочки с хорошей пластикой, спортивной закалкой и поставленным вокалом увереннее входили во взрослую жизнь. Я же росла как сорняк. Но ни разу не упрекнула своих родителей в этом. Опять же элемент воспитания, единственный, о котором я ни разу не пожалела. Нет смысла винить кого-то кроме себя. Это я усвоила рано.
Словом, нечастые посещения родного дома не то чтоб разжигали во мне костер приятных воспоминаний. Легкая ностальгия, кусочек памяти, который не очень хочется ворошить, но и выкинуть жалко.
С семейным обедом тоже дела обстояли неоднозначно. С одной стороны приятно, когда тебя встречают накрытым столом, кормят любимыми с детства блюдами, с другой – взамен от единственной дочери ждут подробного недельного отчета. Или двухнедельного, или месячного, если я пропадаю совсем уж надолго. Но если уж пропала, будь добра обоснуй, что не зря. Что провела это время с умом.
Особенно легко было приезжать к родителям после дальних командировок и рассказывать про страны, в которых они никогда не были, да и я не побывала бы, если б не работа. Но если я месяцами сидела в городе и каждый день ездила в офис, то мне хотелось кричать: каких новостей и достижений вы от меня ждете? Я работаю в упаковочной компании! И так изо всех сил стараюсь подходить к своей работе творчески! Большего из нее не выжать.
К моим писательским успехам родители не проявляли особого интереса. Просто не верили в мой талант. Я не обижалась, ведь толком еще никого не удалось убедить. Но сегодня мне хотелось поделиться новостью о том, что возможно совсем скоро тексты начнут приносить мне хорошие деньги. Я увлеченно рассказала им про своего первого клиента, и только под конец прикусила язык. Интересно, правило неразглашения распространяется на самых близких лиц? На всякий случай попросила родителей никому ничего не рассказывать.
Сегодня из отчего дома я вышла с чувством выполненного долга. Я не молчала, уткнувшись в тарелку, выдала хорошие новости и теперь могу отправиться туда, где меня будут не просто слушать и оценивать, туда, где завяжется живой диалог.
– Дети эгоистичны, требовательны, поверхностны. Я сожалею о многих вещах в своей жизни, но не о том, что у меня нет и, возможно, не будет детей.
– Вот это я удачно зашла, – восхитилась я репликой Линды, небрежно наматывающей стеклянную лапшу на палочки.
– Привет, дорогая! Садись, мы уже все заказали.
На столе было ассорти из роллов. После обеда у родителей я походила по магазинам торгового центра, так что успела немного проголодаться к ужину с подругами.
– Так чем вам детишки не угодили? – поинтересовалась я, устраиваясь на диване рядом с Яной. Мы с ней, как правило, сидели напротив Линды, потому что именно та устраивала основное шоу.
– Да Янчик ноет, что Никитос никак не заделает ей ребеночка. Вот скажи, Кир, велика беда?
– Нашла кого спросить, – фыркнула я и рассказала, как меня раздосадовал вчерашний случай на детской площадке.
– Коровы! – в сердцах поддержала меня Линда. – Если бы вы знали, как меня раздражает обожание, с которым каждый родитель относится к своему чаду. Хочется поскорее уйти, когда начинается подобный спектакль.
– Я уже молчу о том, как «удачно» погуляла с племяшкой в прошлом году.
– Ой, не говори. Это мрак.
– Ребенок тут, конечно, не при чем…
– Да еще как при чем! Тебя приняли за мамашку, а этот образ «женщина с коляской» для многих, как красная тряпка для быка. Потому что именно они зачастую сами всех задирают, поучают. Вот вчерашняя история. Далеко ходить не надо!
– Ой, девочки, ну не могут же все вокруг просто так говорить, что дети это счастье, смысл жизни? – подала тоненький голосок Яна.
– Смысл жизни это свобода! Осознание, что я в любой момент могу изменить свою жизнь делает меня счастливой. Я могу менять работу, переезжать из одной страны в другую, путешествовать. Могу менять мужиков, если надо, не зацикливаясь на одном, только потому что он отец, – убедительно проговорила Линда.
– Матери-одиночки тоже не жалуются, – возразила Яна.
– Опять же, выбора нет. Или ты готова еще и одна остаться с этим грузом и ответственностью?
– Нет, но мы так давно с Никитой. Он меня не бросит.
– Он не бросит. А ты? Так и будешь довольствоваться малым? Он научился тебя удовлетворять?
Яна покраснела и поперхнулась комком риса.
Я не выдержала и рассмеялась.
– Линда, хватит. Давайте поедим спокойно.
– Запивай, слабачка, – посоветовала Линда Яне. – Мохито нетронутый стоит, а я уже третий Космополитен допиваю.
Яна впилась в трубочку, увязшую во льдах мятного напитка. Мне девочки заказали мой любимый Апероль. Но вскоре я перешла на Лонг Айленд. Легкого освежающего напитка с горчинкой стало недостаточно, чтобы поддерживать темы поднимаемые за столом.
– Сходите на свинг-вечеринку, – предложила Линда.
– На что только не готовы пойти люди ради сохранения семьи. Если тут вообще уместно понятие семья? – покачала я головой.
– Но нам не надо ничего сохранять, у нас все хорошо, – возразила Яна.
– А я и не говорила про сохранение. Это про добавить красок в устоявшуюся семейную жизнь. Сексуальную жизнь. Мы вот с Робертом сходим, – Линда непринужденно поднесла треугольник бокала к пухлым губам.
– Ты не боишься, что Роберта растерзают за его умения? – спросила я.
– Ну в буквальном смысле не растерзают, зато обзавидуются мне точно. – А вдруг Яна бросит Никитоса после такого умопомрачительного опыта?
– Ну, Роберта я к ней не подпущу. Это перебор даже для меня. Не будем друг друга смущать.
– Куда уж там! – продолжала веселиться я. – Просто зайдете вместе и договоритесь встретиться на выходе через час.
– Пойдем с нами.
Настала моя очередь поперхнуться.
– В качестве кого? У меня и так сейчас каждый раз первый. Освежать нечего.
– Да и стесняться не перед кем.
– Ну уж нет. Пойдемте в караоке, а? Еще не слишком поздно.
***
Титанических трудов мне стоило вспомнить, куда мы отправились после караоке. Какое-то людное танцевальное место. Откуда столько народу в ночь с воскресенья на понедельник? Целующаяся с кем-то в темном углу Яна, рыдающая потом от чувства вины. Наблюдающая за всем этим Линда, величественно восседающая за барной стойкой и угощающаяся фирменными коктейлями от заведения. Со мной, она кажется тоже делилась, когда я ненадолго покидала танцпол.
Этим утром я открыла глаза только чтобы натыкать сообщение секретарю: заболела, не приду. Прекрасно. Высплюсь и поработаю над книгой депутата. Но тревожный прерывистый алкосон не приносил облегчения. Пришлось перестать себя мучить и уткнуться в телефон.
В инстаграм поступил новый запрос на переписку. От пользователя @edich_event. «Здравствуйте. Вы пишите книги на заказ?»
