Ольга Георгиевна Минина
Волчок
– Ну, что, Сашок, едем завтра в Монрепо! – объявил за обедом дедушка, хитро подмигивая одним глазом. – Вот и бабушка нас отпускает, правда, бабушка?
Бабушка как-то неопределенно пожала плечами: видно было, что у них с дедушкой уже состоялся разговор по этому поводу, и бабушка не особо была рада.
Сашка, молча ковырял вилкой в тарелке. С некоторых пор он не очень любил ездить в загородную усадьбу барона Николаи, расположившуюся недалеко от Выборга на каменистом берегу залива.
Хотя не любить ее было абсолютно не за что. Это было удивительно живописное место с каменными грядами и небольшими заливчиками, мостиками и островками, беседками и уединенной шапелью1.
Павел Николаевич Николаи (настоящее его имя было слишком сложным для запоминания – Пауль Эрнст Георг барон фон Николаи) всегда принимал гостей радушно. Дети целыми днями катались по огромному парку на санках, запряженными маленькими лошадками, лепили снеговиков, играли в снежки и строили ледяную крепость. А в новогоднюю ночь в большой зале усадьбы для детей устраивали елку – с конфетами и пряниками, золотыми орехами и игрушками. То-то было радости, почти не дыша от восторга, развязывать блестящие ленточки, разматывать шуршащую яркую бумагу и потом вдруг найти внутри фаянсовую лошадку с шелковистой гривой или деревянную раскрашенную карету.
Сашка вздохнул. Действительно хорошо было в усадьбе Павла Николаевича… Только вот Волчка он уже там больше не увидит…
Волчок был волчонком-подростком, которого барон Николаи принес как-то с охоты и поселил в своем зверинце. Там в просторных клетках и вольерах уже жило несколько белок, кроликов, рыжехвостая лисичка и пара жизнерадостных хорьков. Волчок несколько дней дичился и скалился, испуганно глядя на людей и не позволяя им приближаться, но, в конце концов, сдался и позволил себя покормить. А потом и осмотреть попавшую в капкан лапу. Сашка, сидя на корточках, наблюдал, как старый лесник Кузьмич наносил мазь и перевязывал лапку, накладывая на нее деревянные дощечки-лубки. Волчок рычал и показывал зубы, но не кусал – понимал, что люди ему помогают. Кузьмич ушел, сделав свое дело, а Сашка еще долго сидел возле клетки, успокаивая Волчка. Тот смотрел на него искоса мокрыми грустными глазами и молчал. Не скулил, не скалился, просто слушал.
С тех пор Сашка старался чаще навещать Волчка. Зимой всегда был рад приглашению погостить в усадьбе дедушкиного друга, а летом ездил на велосипеде почти каждый день в Монрепо, чтобы покормить и пообщаться с волчонком. Волчок привык к нему, уже не скалился, а ждал и втягивал носом воздух, когда Сашка подходил к клетке. А потом крутился на месте и поскуливал от радости в ожидании угощения.
Так продолжалось почти два года. Волчок подрос, шерсть его стала густой и темной, лапы большими и сильными, да и сам он окреп и возмужал – настоящий хозяин леса. Лапа его давно уже зажила, и молодому волку стало тесно и скучно в вольере.
– Надо бы отпускать его на волю – в лес, – сказал как-то дедушка хозяину усадьбы.
– Надо бы, конечно, – согласился тот. – Волку нужно жить на свободе, никак не в клетке. Сашка тогда поплакал с горя, что придется расставаться с товарищем, но понял, что на воле Волчку будет лучше. «Я же не эгоист, дедушка, все понимаю» – сказал он тогда деду.
В следующий свой приезд Сашка уже не застал Волчка, его выпустили без него. Кузьмич рассказал Сашке, как вывез его в лес в деревянной клетке, и когда открыли дверь, Волчок выскочил из нее, покрутился на месте, понюхал воздух вокруг, посмотрел на людей и был таков.
– Даже не оглянулся, окаянный, – сетовал Кузьмич. – Верно говорят: как волка ни корми, он всё в лес смотрит!
– Ну, он ведь к нам и не просился жить, – задумчиво возразил Сашка, – из-за людей он и капкан угодил – не по своей воле.
Но теперь, когда Волчка в усадьбе не было, ехать туда уже не очень хотелось. Ёлка, санки, подарки – все это интересно для малышей, но уже не было так интересно Сашке.