bannerbannerbanner
В поисках рая

Ольга Геннадьевна Шпакович
В поисках рая

Полная версия

Глава 8

После того, как занятия закончились, жизнь для Максима потеряла смысл. Он привык три раза в неделю посещать Лилию. Вечером, накануне каждого посещения, он засыпал в радостном предвкушении, утром просыпался счастливым оттого, что сегодня во время сеанса он узнает что-то новое о мире, о себе, о людях, откроет в своей душе неведомые океаны, темные бездны подсознания, куда так хочется, зажмурившись, нырнуть… После каждого сеанса он чувствовал себя более уверенным, более сильным, более спокойным. В душе воцарялись счастье и умиротворение. И вдруг – такой облом!

Первое время Максим бодрился, настраивал себя на негатив по отношению к Лилии, к Виринее, к неведомой Княгине, проще говоря, проклинал всю эту компанию на чем свет стоит. Он пытался с головой уйти в дискотечную жизнь. Однако жизнь эта – еще недавно такая желанная, недосягаемая, стала приедаться. Дальше – хуже. С беспокойством Максим заметил, что в его душе происходят как будто духовные ломки от отмены занятий, подобно тому как наркомана корежит без дозы. Мозг требовал гипнотических сеансов, как допинга.

У Максима появился страх одиночества. Он стремился всегда находиться в обществе – дискотечников, Эрики, сестры, бабушки. Не помогло. Больше того, люди стали раздражать его. Хотелось укрыться в своей тоске, как в скорлупе. Тогда он перестал ходить в дискоклуб, к Эрике, к друзьям. После школы сидел дома, закрывшись в своей комнате.

– Макс, что ты целыми днями делаешь у себя? – как-то раз спросила Женя.

– Сплю, – равнодушно ответил он.

Она удивленно взглянула на него. А он действительно спал. Ему снились красочные, яркие сны. Во сне он жил – то парил над землей в виде орла, и, словно наяву, радостно переживал ощущение полета – простор бескрайних небес, упругую воздушную струю под распростертыми крыльями, чувство безграничной свободы… То он представлял себя царем: его окружала восточная роскошь дворца, мановением руки он посылал безропотные полки в бой, на смерть, вокруг него увивались одалиски – все похожие на Ингу, чувственные, с жаркими обнаженными телами… Да, вот это была настоящая жизнь. А проснувшись, он готов был выть от тоски и безысходности. Однако целые сутки не проспишь. Тогда Максим пошел на хитрость: он стал вытаскивать у бабушки снотворные таблетки, выпивал несколько – и спал, спал, спал. Разумеется, бабушка забеспокоилась. Пришлось соврать, что у него бессонница: всю ночь глаз не может сомкнуть, а днем, понятное дело, сонливость. Бабушка заявила, что это на нервной почве и стала давать ему успокоительные. То, что количество таблеток уменьшилось, она не заметила.

И однажды, проснувшись, как обычно, в дурном настроении, он подумал: «А не выпить ли мне столько снотворного, чтобы заснуть и уже никогда-никогда не просыпаться?» И эта мысль показалась ему необычайно соблазнительной! Дома как раз никого не было – бабушка и Женя ушли в кино. Максим вытащил аптечку, выгреб оттуда все снотворные таблетки, и, запивая водой, проглотил около десятка. Бумажки выбросил в мусорное ведро, вернулся в свою комнату, накрылся с головой пледом, свернулся калачиком – и почувствовал себя таким беззащитным в этом огромном мире, словно он птенец – слабый, голый и слепой, вернувшийся калачиком в хрупкой скорлупе – его защите. Максим закрыл глаза – и провалился в сон.

…Проснулся он оттого, что бабушка трясла его за плечо и встревожено повторяла:

– Максим, ты выпил все таблетки?

– Что? – пролепетал он заплетающимся языком.

– Ты что – выпил все таблетки? Снотворные! Я в мусорном ведре нашла пустые упаковки!

– Ну, выпил, – промямлил Максим, решив, что отпираться бесполезно. Тоже – конспиратор: если бы он уничтожил бумажки, бабушка решила бы, что он уже лег спать – и не потревожила бы его. Тогда он уже наверняка не проснулся бы. А так – приходится врать, изворачиваться, при этом так хочется спать… Язык еле шевелится во рту и веки тяжелые.

– У меня бессонница, – лепетал он. Вспыхнул электрический свет, бабушка наклонилась над ним. Рядом стояла, сжавшись от страха, Женя и переводила недоумевающий взгляд с брата на бабушку.

– Все ясно! – заявила бабушка дрожащим голосом. – Он отравился! Максимушка, зачем ты сделал это? Разве тебе плохо живется?! А как же мы с Женей?

Женя все поняла и заплакала.

– Не реветь! – взяла себя в руки бабушка. – Неси тазик и чайник с кипяченой водой. Будешь ему желудок промывать. А я вызову скорую.

Женя вытерла слезы, убежала, тут же вернулась, поставила около кровати тазик и налила из чайника воды в стакан.

– Пей!

– Не буду! И вообще – оставьте меня в покое! Дайте помереть спокойно!

– Да ты что?! – закричала Женя и опять заплакала. – Макс, что случилось?

Видеть слезы любимых людей было, конечно, невыносимо, и Максим размяк – выпил воды, склонился над тазом. Скоро приехала скорая, его подхватили подмышки и, поскольку ноги заплетались и не слушались, поволокли в машину.

Не прошло и часа, а он уже лежал под капельницей.

Пробуждение было страшным. Никакое похмелье не шло в сравнение с тем, что он ощущал после отравления. Он застонал и отвернулся. Неужели жив останется? Тем не менее пробуждение состоялось. Возле его постели кто-то вполголоса разговаривал:

– Кажись, очнулся.

– Оклемается, молодой еще.

– Говорят, самоубийца.

– Да ну! Токсикоман.

– Это еще что?

– Это который таблетками догоняется. Что поделаешь – сухой закон, водяры не достанешь, вот ихний брат и жрет дурь всякую.

– Эт точно – не достанешь. Я, Михалыч, за ней, за родимой, за два часа очередь занимаю. Ну, в час окошко в нашем магазине открывается, так я в одиннадцать уже на посту. А иначе бесполезно – уже за полчаса народу столько собирается, что становится ясно – на всех не хватит. Ну, и как водится – без драки никак. Хоть и милиция дежурит, разнимает, все равно все перемашутся. После того, как мне зуб выбили, решил плюнуть на это дело и перейти на технический спирт. Благо шофером работаю, этого добра у нас навалом.

– Да ты везучий, Колян. Технический спирт – это по-джентльменски.

– Ага… Только вот я сюда из-за него и попал.

– Ишь ты… Перепил поди.

– Спирт бодяжный попался.

– А! Ну, все равно, тебе позавидовать можно. Я вообще всякую дрянь жру. Раньше, пока тройной одеколон еще продавали, его употреблял. А как и одеколон из магазинов пропал – перешел на стеклоочиститель.

– Ну, эт ты, Михалыч, слишком.

– Да прям! До сих пор с рук сходило – у меня, вишь ли, желудок луженый. Но, видно, и желудок не выдержал, раз я сюда угодил.

Максим повернулся, чтобы посмотреть на этих отъявленных алкоголиков. На двух соседних кроватях сидели два мужика лет пятидесяти в трико и майках.

– Что, оклемался? – спросил один из них, широко улыбаясь. – Мы, сынок, переживали за тебя. Жалко, если б помер, молодой еще. Жить да жить.

– Ты это – таблетками-то сильно не увлекайся, надо догнаться – лучше пей, оно как-то здоровее.

Максим перевел взгляд – и ахнул:

– Ой! Негр! Иностранец!

В самом деле, на кровати, которая стояла чуть поодаль, лежал под капельницей человек с темно-коричневой кожей. Мужики загоготали.

– Да нет, это не негр, – просмеявшись, сказал один, – это тоже потравленный – краски напился, морилки.

Два дня Максим пролежал в токсикологическом отделении с жертвами сухого закона.

И вот он дома. Еще слаб, лежит на своем диване, закутавшись в уютный клетчатый плед. Рядом бабушка. Читает нотации:

– Ну, и что на тебя нашло? Голодаешь? Работой тебя изнуряют? Может быть, дома у тебя нет?

– Ай, бабушка, если бы все было так просто…

– Видишь вот эту бумажку? Это в больнице мне дали, направление в психушку.

– Почему в психушку?

– Потому что в нашем обществе считается, что тот, кто недоволен жизнью – тот психически ненормальный. И вот что я сделаю с этой бумажкой, – бабушка разорвала ее. – Вот. Я схожу в школу, скажу Тамаре Юрьевне, что ты чего-то наелся, провалялся с расстройством желудка. А ты, дорогой мой, знай: ты должен быть мужественным! Никакие неприятности не должны сломить тебя! А как мы жили, вернее, выживали, во время войны? Было голодное время, мы просыпались уже уставшие в пять утра, работали на станках под открытым небом в лютый мороз. Целый день, до самой ночи. Когда смеркалось, при свете фонарей. Голодали… Но этот труд доставлял такую радость! Домой не хотелось уходить, хотя падали с ног от усталости. Работали – и пели. И я все время думала, что вот этот снаряд, и следующий, и сотый, и тысячный – попадет в фашистов! И приблизит победу! И это придавало мне силы. А ты?

– А что я?

– А то – ты сыт, хорошо одет, работа у тебя одна – в магазин за хлебом сходить.

– Ай, бабушка! Как ты не понимаешь! Что голод, что труд, когда в вашей жизни был смысл – победить! Вы все были вместе – один народ! А сейчас каждый сам по себе, человек человеку – волк, товарищ и брат. Каждый стремится занять свое, или чужое, место под солнцем. И ради этого места друг друга сожрать готовы! И это – смысл жизни?

– Нет, не это.

– А – что?

– Ну, не знаю… Раз родился, значит, живи – вот и весь смысл. Короче! Дела у тебя нет, вот и забиваешь голову всякой ерундой! Думал бы больше об учебе, а не о смысле жизни!

Бабушка вышла. Осталась Женя.

– Макс, что все-таки случилось? Зачем ты?..

– Понимаешь, раз смысл в жизни – всех локтями растолкать, и место занять под солнцем, да поуютнее, поудобнее, то я готов принять такие правила игры, А что делать, раз я в этом мире родился? Можно, конечно, плюнуть на все, и отшельником стать, но ведь хочется благами цивилизации попользоваться – есть повкуснее, одеваться получше, не пешком ходить, а на машине ездить. Ну, и так далее.

– Ну, вот! Так зачем травиться?

– Затем – не получается…

– Что – не получается?

– Место занять не получается. Вот я и решил: пройду ступени посвящения, хозяином жизни стану.

 

– Какие ступени?

– Ну, учение святой Виринеи.

– Виринея? А! Помню – она еще голая выступала.

– Ну, так вот. Я тебе ничего не говорил, а сам к ним заниматься ходил. Сначала они со мной бесплатно занимались, а потом денег потребовали. А у меня таких денег нет. Они и перестали со мной заниматься. Вот я и…

– Так вот в чем дело! Ты попал в секту!

– В какую еще секту…

– Макс, плюнь ты на них! Денег захотели… Ишь, вымогатели!

– Так ведь помогает! Сценарий для «Патефона» помнишь? Это после занятий я его смог написать!

– Ты бы его и так написал!

– Нет! Ни за что! И другие… достижения…

– Макс, я тебя умоляю! Не ходи к ним!

– Не буду… Все равно денег нет…

На самом деле, вернувшись из больницы домой, он твердо решил, что ходить на занятия будет. В конце концов, он прошел первую ступень на пути к сверхчеловеку, он почти победитель над этой жизнью, над своей судьбой. Он своего добьется любыми путями. Надо только четко представлять цель. Чего он хочет? Совершенствоваться дальше, так? Что ему для этого надо? Деньги! И он их получит! Хоть из-под земли достанет!

* * *

Из-под земли-то из-под земли… Да клады только в сказках бывают. А надо реально что-то делать. Однако сумма уж сильно неподъемная. Вот тогда и возникла одна идейка, вызрела, как ядовитый плод.

…Тетя Поля – бабушкина приятельница – работала сторожихой в магазине. Это маленький деревянный магазин недалеко от реки. Максим как-то был там. Дрянненький, Богом забытый магазинишко, полки с товаром, обгаженные мухами. Никаких посетителей. Сонное царство. Казалось, распахни среди ночи двери, никто не зайдет, ничего не украдет. Да и что красть? Типичная картина для восемьдесят восьмого года – мешки с крупой, банки с консервами… Естественно, никакой сигнализации для охраны такого «богатства», только сторожиха тетя Поля. И Максим, задумчиво бродя около бревенчатого здания магазина, все чаще размышлял: не ограбить ли магазин? Ведь залезть туда – легче легкого, и пусть с товарами – большой привет, но деньги в кассе вполне могут быть. Конечно, не сразу он пришел к этой мысли. Сначала он честно пытался копить деньги, прикидывал, сколько накопит, если откажется от завтраков, хотел что-нибудь продать, например, гитару… Но эта мысль – украсть – преследовала его даже во сне. Сначала он думал так: «Я же не всерьез хочу украсть. Я просто выразился фигурально – денег нет – хоть кради… А деньги нужны до зарезу! Я должен пройти вторую ступень! Иначе я просто не знаю, как жить… Для чего жить? Нет, правда, для чего? Для того, чтобы стоять в длинной очереди, как бабушка, за водкой, сахаром, черным хозяйственным мылом? А потом напиться – и забыться, как Михалыч и Колян из больницы? Когда им посоветовали закодироваться, они сказали: а зачем? Выпить – одна радость в жизни. Только я-то жить хочу! И хочу хорошо жить! А – как? Вот на этих самых ступенях мне и расскажут… если деньги найду. И я найду! Хоть украду, а достану! Нет, я не собираюсь воровать, я просто рассуждаю… Но вот сделать-то это не так уж сложно».

Как-то раз он зашел в магазин к тете Поле, как будто выполняя просьбу бабушки, высмотрел там все, а потом разработал план. Ну, какая из тети Поли сторожиха? Старая, наверно, глухая. Дрыхнет поди ночью в своей кандейке и не слышит ничего. Сигнализации нет. Одна защита – замок на дверях. Замок сбил – и бери, чего душа просит… А можно и не сбивать, а по трубе. Спрыгни – не услышит.

За магазином плотно мостились друг к другу сарайки, относящиеся к близлежащим деревянным домам. А дома-то без заборов – уйти легче, затеряться во дворах. Поначалу вся эта разведка забавляла его, переносила в мир приключенческих романов. Он чувствовал себя кем-то вроде Робин Гуда. Наконец план был готов! Ночью, когда и те три фонаря, которые есть в окрестности магазина, не светят, они с Кириллом, Пашкой и Юркой (а как же иначе: без сообщников в таком деле нельзя), заберутся по сарайкам на крышу магазина, пролезут в трубу и очутятся в каком-то помещении. Если оно окажется запертым, заранее припасенными инструментами взломают замок, спустятся в торговый зал, взломают кассу – и уйдут, разбив окно. Сразу затеряются во двориках, а там и до дома – рукой подать. Так что пока сторожиха, услышав звон стекла, доберется до зала на своих старых ногах, пока поймет, что к чему – они будем далеко.

Осталось придумать, как уговорить Кирилла, Юрку и Павла, как их уломать. Максим стал постепенно внедрять в их головы мысль: что такое, в сущности, воровство? Это – когда берешь чужое. А почему оно чужое? Ведь нас учат, что все принадлежит народу. А народ – это и я в том числе. Значит, это и мне принадлежит. А наше государство не обеднеет, если я возьму немного. Ну очень мне надо! В конце концов, я отработаю, когда вырасту. Получается, что я возьму взаймы. И вообще, что я себя извожу придумыванием оправданий? Кто придумал, что красть – плохо? Такой же человек, как и я, придумал для своего удобства, чтобы я у него его добро не растащил… Он приводил и другие доводы, чтобы звучало подоходчивее. Он говорил, что законы выдумали люди для своего успокоения, и что у него свои законы, чтобы ему было хорошо. И вообще, у каждого – своя правда.

Первым сдался Кирилл. Он сказал: «Молодец, Макс! Чем больше тебя знаю, тем больше уважаю. Был такой правильный, скучный, просто ботаник какой-то, а на самом деле – мужик что надо! Я – с тобой!» Павел сомневался: «Ишь, как у тебя все гладко выходит! А ведь накажут…» На что Максим ему говорил, что Павла удерживает только страх, но что в этом плане нет слабых мест. Тот не сдавался: «А если какая-нибудь неожиданность? Как у Достоевского? Все продумал Раскольников, а вошла Лизавета?»

Что можно человеку возразить на это? «Конечно, – увещевал Максим, – от неожиданностей никто не застрахован: мы пойдем, а тебе кирпич на голову свалится». Наконец Пашка сдался. Правда, красть он наотрез отказался, но постоять на стреме согласился. Ну, а Юрка, понятное дело, ради Максима готов был на все… Максим чувствовал себя властителем дум этих ребят. Он думал: «Интересно, если я им скажу, что черное – это белое, а белое – черное, они мне тоже поверят?» Впрочем, ребят не так уж интересовали деньги, и уж тем более – водка и конфеты, просто они отнеслись к предстоящему ограблению, как к опасному приключению. С заговорщицким видом они шатались вокруг магазина, исследовали все подступы, лазили на крышу сараек.

И вот настал этот день, вернее, ночь. Они подошли к магазину, когда погасли фонари. Все четверо чувствовали приятное возбуждение, адреналин играл в крови, ребята подначивали друг друга шутками. Максим первый полез в трубу. Было тесно, темно и страшно, и жутко от того, что он не знал, где вылезет. Со страшным шумом, как ему показалось от страха, он вывалился в заброшенную пыльную печку. Неприятно было и то, что темнота заливала глаза, как чернила. Будто ослеп. Но это продолжалось несколько секунд. Максим вытащил фонарик, посветил – все в порядке, он вывалился в печку в обычном кабинете. А тут и Кирилл залез. К их удивлению и радости, дверь оказалась не закрыта. Значит, не надо ничего взламывать – удача сопутствует им. Освещая дорогу фонариком, они тихо прошли по коридору, спустились по деревянной лестнице в торговый зал. Рассохшиеся ступеньки даже не скрипнули под ногами – опять удача. Они прошли мимо кандейки тети Поли. Там было темно, а легкий храп говорил о том, что она спит. Дверь в торговый зал тоже не была закрыта. Видно, люди, ответственные за сохранность магазина, совсем не ожидали нападения, или наивно полагали, что висячий замок снаружи и сторожиха внутри – надежная охрана. Тусклый свет фонарика осветил прилавки: бутылки со спиртным, консервы, конфеты… А вот и касса. Максим стал молотком сбивать замок. По правде сказать, горе-грабителям уже не терпелось выбраться на волю. Переутомленные бессонной ночью и нервным возбуждением, они перестали владеть собой. Руки тряслись и не слушались, движения не были уже по-кошачьи вкрадчивы. Проклятый замок не поддавался. Зато молоток производил такой грохот, что казалось – эхо от ударов раздается в самих небесах.

«Уходим! – скомандовал Максим. – Бей окно топором!» Кирилл решительно ударил по стеклу. Одновременно с грохотом падающих осколков по глазам больно ударил электрический свет, и женский голос скомандовал: «Руки вверх!» Это была сторожиха. Она целилась в них из ружья.

Это потом выяснилось, что охотничье ружье покойного мужа – заядлого охотника – тетя Поля принесла на работу «на всякий случай». Оно даже не было заряжено, так что все четверо могли спокойно уйти, не обращая внимания на несчастную сторожиху. Но они этого не знали, Кирилл молниеносно подскочил к ней и с размаху топором ударил по голове. Женщина упала, из-под шиньона на пол потекла темная струйка. Кирилл оцепенело смотрел на нее.

Максим еще раз крикнул ему, что надо уходить, протиснулся сквозь разбитое стекло, и побежал. Мимо перепуганного Пашки. Он уже ничего не соображал. Важно было одно: убежать, скрыться. Завернув за ближайший сарай, он услышал истошный Пашкин крик: милиция!

Глава 9

Виринея сидела на больничной койке и смотрела через зарешеченное окно. Сероватый снег, какой он обычно бывает в конце зимы, сероватое низкое небо.

«Почему так случилось? – в сотый раз задавала себе один и тот же вопрос бывшая мессия. – Почему? В чем моя ошибка? Что я сделала не так?» И вдруг, впервые за несколько месяцев, она вновь отчетливо услышала голос Княгини: «Не прикидывайся глупее, чем ты есть на самом деле. Во всем виновата только ты».

– Я не желаю слушать этот бред! – закричала Виринея, натягивая на голову подушку.

– А слушать придется! – звучал неумолимый голос. – Как ты испортила мне все! Я ожидала, что ты продолжишь мой труд по просвещению людей, по созданию супер-людей, почти равных по возможностям богу. Но я ошиблась в тебе! Ты показались мне умной, талантливой, энергичной, и поначалу ты действовала правильно – ты написала сей труд, продиктованный мною, ты основала движение, у тебя появились ученики. Согласись, что я выполнила свое обещание – перед тобой преклонялись, ты получила известность, получила власть над людьми, получила деньги. Но стоило в твоей жизни появится мужчине, как ты показала себя слабой женщиной, обыкновенной бабой. Впрочем, чему удивляться? Это я – Княгиня, во мне текла благородная кровь моих предков, а ты – подлого происхождения, мужичка.

– Откуда вы это знаете?

– Я многое знаю, что скрыто от вас… Итак, что сделала ты? Как ты распорядилась своим высоким положением, которому была обязана всецело мне? Ты попала в зависимость от мужчины, ты дала себя обмануть, он прикарманил все твои денежки.

– Почему же вы не предупредили?

– Потому что это было бесполезно: влюбленная женщина – слепая женщина. Потому что ты не желала меня слушать. Помнишь, как ты затыкала уши, услышав мой голос, как ты спасалась от меня, затуманивая свое сознание спиртными напитками? Один раз я, правда, попыталась открыть тебе глаза, помнишь эпизод с молодым? Как его – Максимом? Однако ты предпочла выполнять указания своего любовника. Мне это было глубоко противно, и я предпочла самоустраниться, со стороны наблюдая твое падение. И вот результат: твой любовник – в тюрьме, ты – в сумасшедшем доме.

– Но почему? Я же не сумасшедшая!

– А тебе приятнее было бы сидеть в тюрьме, осужденной за мошенничество?

– А, может, я в самом деле сумасшедшая? Может, этот голос – результат моего больного воображения?.. Ну, конечно, тебя просто не существует. Ты – это я.

– По какому праву ты смеешь говорить мне «ты»? Ты – холопка!

– Ну, и что ты мне сделаешь, страшная Княгиня? Я тебя не боюсь. У тебя все, что осталось – это голос, которым ты докучаешь мне, и то я поняла, что этот голос – я сама!

– Тебе самой было бы не по силам создать учение и повести за собой учеников!

– Но ведь повела же!

– Ах, так? Не боишься голоса, может, испугаешься меня саму? Смотри – вот и я.

В быстро сгущающихся сумерках Виринея увидела на противоположной серой стене черный силуэт, который становился все отчетливее и ярче, пока не превратился в даму с совершенно четкими чертами лица, горящими черными глазами, скорбно сжатыми губами. Виринея оцепенела от ужаса, но когда черная дама попыталась приблизиться к ней и уже протянула было к ней руку в черной перчатке, несчастная с диким воплем схватила с тумбочки, стоявшей у кровати, графин с водой и с силой швырнула его в темный силуэт. Графин ударился о противоположную стену, с жалобным звоном рассыпался на много осколков.

– Ну, и чего ты добилась? – спокойно, скрестив на груди руки, спросила Княгиня.

В этот момент в коридоре раздались торопливые шаги, дверь распахнулась, и в палату вошли два санитара и медсестра.

– Что буяним? – ласково спросила медсестра, держа руки за спиной.

 

– Как хорошо, что вы пришли! – торопливо заговорила Виринея, поглядывая туда, где, жутко улыбаясь, стояла Княгиня. – Посмотрите, вот она!

– Кто, деточка?

– Да она, Княгиня! Вот же она стоит!

Санитары молча и сосредоточенно уложили Виринею на койку, привязав ее крепко-накрепко. У медсестры в руках оказался шприц, содержимое которого было благополучно перелито в беспомощную руку. На некоторое время несчастная впала в забытье.

Когда она очнулась, в палате было совсем темно. Нет, не совсем. Скосив глаза, Виринея увидела свет от нескольких свечей. Она легко поднялась – разве ее не связали? Двинулась туда. Пространство палаты как будто расширилось.

И что же она увидела? Прямо посреди больничной палаты – роскошная комната: на полу – медвежья шкура с мертвой оскаленной пастью… на стенах – картины, на которых изображены оргии: полуобнаженные тела, столы с яствами, полусдернутые скатерти, опрокинутые кубки… на диване в турецком стиле – конечно, она, Княгиня, полулежит, курит кальян, пуская в воздух синеватый дымок. Только совсем как живая.

– Опять ты! Когда же я от тебя избавлюсь! – устало пробормотала Виринея.

– Боюсь, что никогда! – расхохоталась Княгиня. – А в этом мире тоже, оказывается, можно вдоволь повеселиться! Например, ставя эксперименты над душами таких, как ты!

– До встречи с тобой я была успешной журналисткой, я делала карьеру, между прочим, год, два, и я бы стала редактором! У меня была творческая работа, друзья, коллеги, а что теперь – сумасшедший дом и одиночество! Вот до чего ты довела меня!

– Это ты сама довела себя. Я всего лишь прочитала твои скрытые мечты и помогла тебе осуществить их. И вот что я получаю вместо благодарности – бесконечные жалобы, упреки. Как скучно!

– Эти мечты привели меня к несчастью!

– А кто тебе сказал, что мечты обязательно должны приводить к счастью? Что такое «мечты»? Это жажда воплощения твоих скрытых желаний, твоей сущности… А какие были твои желания? Желание властвовать над умами и душами людей – раз. Ведь именно для этого ты в свое время пошла в журналистику. Твое желание осуществилось в гораздо большей степени, чем на поприще журналистики. Далее. Желание денег – два. И что же – осуществилось! Только кто тебе сказал, что обладание деньгами – это счастье? Тем более, когда не знаешь, как ими воспользоваться. И последнее твое желание – иметь прекрасного мужчину. Три. Вряд ли это желание осуществилось бы, если бы ты осталась Леной Синицыной. А так – пожалуйста! Только видеть счастье жизни в мужчине – самообман! К счастью, я не такая… Ну да ладно. Сегодня ты у меня в гостях. Нравится тебе у меня?

– Нравится.

– Это часть интерьера моего загородного замка в Польше. Присаживайся.

Виринея села на диван.

– Боже, как ты одета! В смирительной рубашке – на моем роскошном диване! Придумай себе что-нибудь поизящнее.

– Как?

– А так – я же тебе говорила, в этом мире все, что напридумываешь, тут же воплощается. Ну?

Как ни была Виринея напугана и растеряна, она решила принять участие в игре. «Это только сон», – подумала она и попыталась вспомнить какую-нибудь картинку из журнала мод.

– О нет! – капризно воскликнула Княгиня. – В этих тряпках тебе больше пристало на панели быть, а не в княжеских покоях гостить! Впрочем, если самой воображения не хватает, так и быть, я сама принаряжу тебя… Ну, как тебе твой наряд? Вот зеркало! Оглянись же!

Виринея оглянулась и – сначала она не узнала в даме, которая глядела на нее из зеркала, себя, но, приглядевшись, осталась довольна и даже заулыбалась, впервые за все эти кошмарные месяцы. Волосы у дамы были завиты в мелкие локоны, на лбу блистала диадема, глубокое декольте соблазнительно обнажало грудь, воздушные бледно-розовые кружева облаком обрамляли плечи.

– Что, хороша? – заботливо спросила Княгиня.

– А можно… можно, чтобы Коля оказался здесь?

– Если хочешь. Но мужчина – это так скучно! А я было думала, что у нас состоится приятная беседа.

– Я только краешком глаза… Я так соскучилась!

И в тот же миг на диване между ними очутился Серафим. Он обалдело смотрел то на одну, то на другую. Наконец, узнав любовницу, воскликнул:

– Ленка!

– Узнал? – сердце радостно забилось.

– Узнал, хоть ты и расфуфырилась! Вот смех-то! Но где это мы?

– Мы все спим, – пояснила Княгиня. – Вы спите в тюрьме, Виринея – на больничной койке, я – в подвале одного дома. Однако мы все встретились здесь, поскольку нет предела непознанному в этом мире.

– Какая фигня, – вздохнул Серафим, – А ты, мое солнышко, сейчас получишь все, что тебе причитается.

Серафим стремительно, как тигр, бросился на Виринею и принялся душить ее. Лицо его исказилось ненавистью.

– Пусть это только сон! Но как я мечтал сделать это наяву!

– Что ты, Коля! За что?

– За поломанную жизнь, вот за что! За то, что я ошибся в тебе!..

– Довольно! – крикнула хохочущая Княгиня и хлопнула в ладоши – Серафим исчез. – Милая моя, – обратилась она к перепуганной Виринее, которая поправляла съехавшие с плеча кружева, – люди не всегда относятся к нам так, как бы нам хотелось. Но довольно потешились… Итак, о чем будем беседовать?

– Я хочу знать: если ты – не я, то кто ты?

– Изволь, я расскажу о себе. Теперь, когда мы с тобой проиграли, я – временно, а ты – навсегда, теперь мне нет смысла строить из себя тайну. Прежде всего, я – настоящая Княгиня, из Гедиминовичей. Я рано осталась сиротой. Наедине с огромным состоянием. Однако я была девочка разумная. Я не соблазнилась свободой, не растрачивала состояние на бесполезные удовольствия. До совершеннолетия я жила уединенно в своем имении, со мной занимались учителя, и я, опять же не в пример многим, прилежно училась. В итоге, достигнув совершеннолетия, я знала три иностранных языка – французский, английский и итальянский, очень сносно – арифметику, историю, и отправилась учиться в Европу. Завершив свое образование, я некоторое время жила за границей, путешествовала… А потом мне стало ужасно скучно. Я не видела цели в жизни, не знала, зачем живу. Поначалу путешествия развлекали меня, затем я пресытилась и ими, устала о калейдоскопа лиц, городов, ландшафтов… Зная понаслышке о том, что чувственные удовольствия доставляют счастье, я одно время пустилась во все тяжкие: аристократы из высшего общества… они посвящали мне стихи, они так красиво, изысканно ухаживали… простолюдины с мускулистыми телами под бедной одеждой… они смотрели на меня, как на богиню… словом, калейдоскоп мужчин – разных национальностей, разных культур, разных вероисповеданий… поначалу от всех этих мимолетных связей я испытывала азарт, как коллекционер, собирающий бесполезные безделушки, каждая из которых, однако, в его памяти была связана с каким-нибудь событием, случаем из жизни. Затем наскучило и это. В сущности, все мужчины одинаковы. Любви же, о которой так вдохновенно пишут в романах, я не встретила. Да это и понятно: я – девушка рассудительная, не склонная к сантиментам, напротив, я – ужасный скептик. Кстати, знаешь, чему я обучалась в Европах? Медицине. Да, именно так. В этом я тоже была оригинальна. Вообрази – начало девятнадцатого века, не так часто можно было встретить даму доктора. По крайней мере, я не только не встречала, но и не слышала о таких. Почему я решила обучаться медицине… Мне хотелось узнать эту жизнь изнутри, с изнанки, разложить ее по полочкам: сердце – на одну полочку, мозг – на другую… Ха-ха! Могла ли такая оригинальная особа попасться на любовную удочку? Никогда! Да я всех этих мужчин насквозь видела. По той же причине я и замуж не вышла. За мной многие ухаживали, признавались в любви, а я думала – вы меня не проведете, вы охотитесь за моим состоянием. Но уж нет! Вам ничегошеньки не перепадет!.. Что еще? Каюсь – пробовала играть. Одно время меня могли часто видеть в игорных домах. Но – игра меня не возбуждала, я оставалась равнодушна и холодна, мне не ведом азарт игры. Больше меня занимали лица игроков. Разнообразные страсти можно было прочесть на них. В сущности, игорный дом можно сравнить с баней: подобно тому, как в бане люди обнажают тела и не стесняются этого, так и в игорном доме люди обнажают души. И тоже не стесняются этого. Там все такие. Так вот, после того, как мне наскучило решительно все, я стала думать, чем еще мне развлечь себя. И придумала. Дело в том, что я, так же, как и ты, мечтала о власти над людьми. В отличие от тебя, у меня были люди, жизнь которых, счастье которых зависело от меня. Это мои слуги и мои крепостные. Однако мне этого было мало. Мне хотелось властвовать над умами людей свободных, а не принадлежащих мне по праву рождения. Мне хотелось, чтобы эти люди добровольно преклонились передо мной. И еще я мечтала о славе. Еще бы! Такая прекрасная, оригинальная, умная, образованная, незаурядная во всех отношениях особа не должна исчезнуть с лица земли, не оставив след после себя. Такие вот мысли… Помню случай, после которого мне ясно представилось мое поприще. Вообрази, у меня смертельно занемог слуга, молодой, красивый человек. Он был влюблен, полон жажды жизни и не хотел умирать. Я решила самостоятельно вылечить его. Доктор я, в самом деле, или кто! Пока я лечила его, он, осознав, что вся жизнь его – в моих руках, смотрел на меня, как на бога. Больше никто и никогда не смотрел на меня с таким сверхъестественным страхом, надеждой, мольбой. Это было очень соблазнительно, это приятно щекотало нервы. Это было единственное, что могло возбудить меня. Я ставила эксперименты над этим больным – давала ему такие лекарства, от которых ему становилось хуже, и тогда страху его, отчаянию не было предела – о! как он смотрел на меня! Затем я потчевала его такими снадобьями, от которых ему становилось лучше, и тогда он готов был молиться на меня. Разумеется, он выжил, а как же иначе? Я – великий врач. Его преданности не было границ, в чем я неоднократно убеждалась. Однако сейчас я рассказываю о другом – о своем поприще. Итак, я поняла – для того, чтобы по-настоящему властвовать людьми и оставить след в истории, надо стать богом. Да, вот так, не больше, не меньше. Впрочем, больше уже некуда, а на меньшее я не согласна. А чтобы стать богом, надо придумать свою религию. Как Христос. Надо сказать, я не верю в то, что Христос был богом. Я вообще в бога не верю. Меня всеми этими хитростями не проведешь. Сама, кого хочешь, проведу. Но то, что действовал он грамотно, у него не отнять. Мне было, чему поучиться. Прежде всего, я уяснила себе, что любая религия – ничто без чудес. И я научилась делать чудеса. Каким образом? А таким: я брала уроки у магов, фокусников и гипнотизеров. Таким образом, я могла спокойно передвигать вещи взглядом, могла чревовещать, могла вызывать духов и проделывать всякие другие фокусы. Но это не очень интересно, это – дело техники. Гораздо больше мне нравилось гипнотизировать, вводить людей в состояние транса. Вот это действительно интересно, можно в такие глубины человеческой души заглянуть… Право же, если я могу поверить во что-то сверхъестественное, так это в переселение душ. Суди сама – в состоянии транса некоторые разговаривали на чужих языках, которых они никогда не учили, вспоминали события, которым они никак не могли быть свидетелями, поскольку события эти происходили задолго до их рождения. Моя мечта сбылась – я стала богиней, властительницей умов, повелительницей душ, волшебницей, загадкой. Enigma.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18 

Другие книги автора

Все книги автора
Рейтинг@Mail.ru