Ольга Четверикова
Измена в Ватикане, или Заговор пап против христианства
Предисловие
В настоящее время Россию ускоренными темпами встраивают в западный мировой порядок, осуществляя это на основе обновленной модели отношений, исключающей жесткую конфронтацию и утверждающей «диалог» исключительно по западным правилам игры. Они предполагают тотальную смену наших цивилизационных ориентиров, для чего осуществляется такая перестройка нашего сознания, при которой те силы, что традиционно воплощали собой совершенно чуждые нам нормы и ценности и являются нашими главными противниками, воспринимались бы в качестве союзников и друзей. В сфере военно-политической такая перестройка осуществляется в отношении НАТО, а в религиозно-мировоззренческой – в отношении Ватикана. Поэтому процессы сближения с ними идут параллельно и даже синхронно и должны завершиться такой интеграцией России в западные структуры, при которой она перестанет существовать как самостоятельное целое.
Ватикану в этих планах принадлежит важнейшая роль.
Сегодня он представляет собой церковно-государственную структуру, обладающую уникальными разведывательными, дипломатическими, финансовыми и организационными возможностями, позволяющими ему, прикрываясь деятельностью многочисленных фондов и религиозных ассоциаций, последовательно реализовать свои цели. Работая в тесном союзе с Вашингтоном и применяя ту же тактику «перезагрузки», Ватикан проводит четкий курс на «примирение» с православным Востоком. Однако миссия Св. Престола в отношении России остается неизменной: она нацелена на изменение основ русского духовного строя, на размывание вековых мировоззренческих принципов, сформированных православной верой, и, в итоге, на поглощение православия католицизмом под властью римского понтифика. На это направлены все последние шаги, предпринимаемые Св. Престолом для привлечения нас к тесному сотрудничеству и сближению с католицизмом, венцом которого должна стать встреча папы Римского с Московским патриархом.
В планах Ватикана эта встреча имеет особое значение. Ведь стержневой идеей католицизма, обеспечивающей жесткий иерархический строй всей его системы и превращающий его в мощную организованную силу, является идея о папском примате. Она выражается в признании римского понтифика в качестве наместника Христа на земле, видимого главы Вселенской Церкви, обладающего полной, верховной и универсальной властью. Подкреплена эта власть догматом о непогрешимости папского учения по вопросам веры и нравственности (принятым на I Ватиканском соборе 1870 г. и подтвержденным на II Ватиканском соборе 1962 – 1965 гг.). В силу того, что эта идея о первенстве римского понтифика глубоко противоречит учению Иисуса Христа и является главным источником всех заблуждений римской церкви, православие определяет католицизм как ересь. Поэтому встреча Московского патриарха с папой Римским станет для Ватикана знаком признания его лжеучения в качестве истинного и позволит ему рассматривать Русскую православную церковь как пребывающую в сфере его фактического влияния.
Между тем, планы Св. Престола амбициозны. Совершив в результате II Ватиканского собора отступничество уже в отношении основополагающих положений христианского учения, он «открыл» себя для активного экуменического общения с представителями различных религиозно-мировоззренческих систем, сохранив при этом в полной неприкосновенности положение о папском примате. Это, в свою очередь, позволило ему претендовать на духовное лидерство уже в общемировом масштабе.
Однако, осуществляя мощную идейную экспансию, давая нравственное обоснование необходимости «мировой политической власти» и добиваясь признания авторитета Ватикана в качестве ведущей религиозной силы в современном мире, папство само в реальности является лишь орудием в руках более мощных транснациональных структур, внедряющих универсальную мировую религию и глобальную этику для всего человечества.
Каким образом произошел отход католицизма от христианского вероучения во второй половине ХХ в., что стоит за папским проектом всемирного управления и каковы реальные планы Ватикана в отношения Православия – об этом рассказывается в данной книге. В ней привлечены ранее не использованные зарубежные источники, что позволяет лучше понять уже известные факты и более широко взглянуть на происходящие процессы.
Утверждение религиозного плюрализма в послевоенной Европе
Начать наше повествование надо с описания тех общих изменений в религиозной жизни Западной Европы, которые произошли здесь после Второй мировой войны.
Как известно, в европейских государствах национальные религии традиционно пользовались особым статусом, обеспечивавшим им доминирующее положение в обществе. Церковно-государственные отношения в той или иной стране были своеобразны в силу особенностей исторического развития, своеобразия политической культуры и национальной психологии. Это предопределило ведущую роль католицизма в Италии и Испании, англиканства в Англии, лютеранства в Дании и т.д. Везде существовали свои формы взаимосвязи между институтами государства и религиозными объединениями, гарантировавшими национальной церкви привилегированное положение, позволявшее сохранять традиционную систему ценностей.
Однако ведущие позиции, занятые США в послевоенном западном мире, привели к установлению ими своего идейно-культурного влияния в Европе, выразившегося в том числе и в попытках навязать ей американскую модель религиозно-этического плюрализма, признающего абсолютно равные права за всеми религиозными сообществами и церквами в том или ином обществе. Основой этой модели является положение об отделении церкви от государства, закрепленное в Первой поправке к Конституции США, принятой в 1791 г., в которой говорится, что «Конгресс не должен издавать законов, устанавливающих какую-либо религию или запрещающих ее свободное вероисповедание, либо ограничивающих свободу слова и печати или права народа мирно собираться и обращаться к Правительству с петициями об удовлетворении жалоб». Причем, если первоначально эта норма относилась только к федеральной власти (а штаты могли регулировать отношения с церквами), то в 1947 г. ее действие было распространено уже на законодательную деятельность штатов, в результате чего в стране утвердилось полное равноправие религий.
Однако, поскольку данный подход был чужд европейской традиции, вместо равноправия всех религий в качестве базового принципа светскости стало рассматриваться положение о свободе совести. Это понятие, трактуемое как свобода морально-этических воззрений, то есть право на свободу религиозного и безрелигиозного воззрения, и стало фактически системообразующим в послевоенной концепции прав человека. Как международный стандарт положение о свободе совести было закреплено в ст. 18 Всеобщей декларации прав человека, провозглашенной резолюцией ГА ООН от 10 декабря 1948 г.[1], а в качестве международной нормы оно было утверждено в Конвенции о защите прав человека и основных свобод, подписанной в ноябре 1950 г. в Риме странами – членами организации Совета Европы (основана в мае 1949 г.). Конвенция создала и действенный механизм для обеспечения провозглашенных прав и свобод: вплоть до 1999 г. эту роль выполняла Европейская комиссия по правам человека, а затем – Европейский суд по правам человека, куда может обращаться любой, считающий себя ущемленным в своих правах. Такую же норму подтвердила ст. 18 Международного пакта о гражданских и политических правах от 16 декабря 1966 г.
На базе этих международно-правовых актов и сформировался «либеральный стандарт» религиозной свободы, обязательный для утверждения в национальных законодательных актах тех стран, которые признают себя «приверженными демократическим ценностям».
Естественно, этот стандарт предполагал повсеместное нивелирование отношений между церковью и государством, однако европейская реальность оказалась намного сложнее, в результате чего конкретные формы взаимосвязи между государственными институтами и религиозными объединениями в каждой стране сохранили свое своеобразие, обусловленное особенностями исторического развития, политической культурой и национальной психологией. И каким бы автономным ни было государство, его политика не может не отражать те мировоззренческие особенности, которые формируют национальное коллективное сознание отдельных европейских народов. Поэтому и при свободе совести и светскости в Европе сохранилось многообразие форм церковно-государственных отношений, которые были настолько индивидуальны, что даже с образованием Европейского Союза его руководство не стало разрабатывать никакой программы, направленной на их унификацию.
Между тем, хотя утверждение религиозного плюрализма не привело к радикальному изменению правового статуса традиционных религий, его последствия сказались в другой сфере – в сфере религиозного сознания, которое стало переходить в стадию эрозии в силу настойчивого вытеснения из общественной сферы традиционных религиозных ценностей как нормы взаимоотношений. Общество «массового производства и потребления» 50 – 60-х годов создало техническую базу для утверждения новой экономической идеологии, призванной обосновать ценности общества «всеобщего благоденствия», в котором преобладал новый тип гражданина. Это был носитель чисто потребительской светской морали, не отягощенной ограничительными религиозными нормами и принципами. Так что его ценности и стандарты поведения были несовместимы с требованиями христианской морали.
Характерной и решающей чертой распространявшейся «массовой культуры» было рыночное умонастроение, трактовавшее почти все лишь как предмет потребления, подчиненный экономическим соображениям. И формировавшееся на этом понимании массовое сознание вытесняло на периферию все, что не вписывалось в его стереотипы и чего нельзя было поставить на коммерческий поток. Соответственно, так стали относиться и не только к науке и к искусству, но и к религии. В свою очередь, как протест на этот техницизм, дегуманизацию общественных отношений и отчужденность личности от общества стала развиваться «молодежная контркультура», уходившая в своем неприятии реальности уже в тотальное отрицание традиционных ценностей, ратуя за полное освобождение личности от каких-либо нравственных ограничений, препятствовавших свободному проявлению ее инстинктов.
В новых условиях церковь, чтобы сохранить свое влияние, пошла по пути приспособления к либеральным стандартам современного общества, начав подстраивать теологию под требования духовного выбора молодого поколения европейцев. Этот процесс «коммерциализации» религии был подробно описан американским исследователем Питером Бергером в конце 60-х годов. Он констатировал, что религиозное разнообразие означает фактически формирование свободного «рынка религий», в котором плюрализм «распространяется и на содержание вероучения, то есть на товар, сбываемый субъектами религиозного рынка… Пока религиозные учреждения занимают в обществе положение монополистов, содержание религии определяется в соответствии с той теологической традицией, которая представляется убедительной и/или уместной религиозному руководству. Религия всегда была подвержена самым что ни на есть мирским воздействиям… однако ситуация плюрализма порождает новую форму мирского воздействия, возможно более мощную по своему влиянию на содержание религии, чем такие более древние формы, как желание короля или классовые интересы: динамику предпочтений потребителя[2].
В наибольшей степени это проявилось в эволюции протестантской теологии, которая со временем приняла радикальный характер, сконцентрировавшись на разработке таких концепций, как «секулярная теология», «безрелигиозное» христианство, «теология смерти Бога». Все более обмирщаясь, протестантизм настолько глубоко усвоил секулярный гуманизм и либеральное понимание прав и свобод человека, что стал совершенно безопасен для светской культуры, полностью вписавшись в отстаиваемый ею мировоззренческий плюрализм. С особой силой этот чисто прагматический подход к религии проявился в успехах экуменического проекта, который начал разрабатываться англиканами еще с конца XIХ века. Находясь под сильным влиянием английского масонства, экуменизм не представлял собой подлинно церковного движения, а преследовал политические цели, призванные обеспечить доминирование протестантского направления[3].
Основная концепция экуменизма, ставшая синтезом протестантского учения о Церкви и идеи масонского универсализма, была сформулирована на Ламбетских конференциях Англиканской церкви в 1888 и 1897 гг. Она исходит из так называемой «теории ветвей», в соответствии с которой все христианские церкви равны и каждая в отдельности, обладая только частичной истиной, в несовершенном виде представляет собой всего лишь различное проявление единой Церкви. Чтобы «реконструировать» единую истину и утвердить единую Церковь необходимо путем диалога привести все существующие богословские учения к некому общему знаменателю, в качестве которого предлагается определенный «догматический минимализм». Он исходит из признания сходных положений в богословских учениях, к коим относятся Священное Писание, апостольские символы в Никео-Цареградском Символе веры, два таинства (крещения и причащения) и принятие епископата как исторического факта. По сути, речь шла об утверждении принципа толерантности по отношению к учениям других церквей и достижении через политику компромиссов чисто внешнего единства христианских конфессий. Термин «экуменизм», понимаемый в этом смысле, был введен членом методистской церкви США масоном Джоном Моттом (1856 – 1955)[4], председателем Всемирной миссионерской конференции протестантских церквей, состоявшейся в Эдинбурге в 1910 г., на которой и было основано это движение.
Организационное оформление экуменического движения завершилось в первые послевоенные годы. В августе-сентябре 1948 г., в Амстердаме представители 47 церквей из 44 стран мира приняли решение об официальном создании Всемирного совет церквей (ВСЦ) со штаб-квартирой в Женеве. Участники движения не стали рассматривать новый Совет как сверхцерковь, но заявили, что его целью является поиск объединения, а главными задачами – содействовать росту экуменического сознания среди членов отдельных церквей, созывать всемирные конференции и проводить общие собрания каждые пять лет. Места в собраниях распределялись следующим образом: 110 – для церквей континентальной Европы, 90 – для церквей США и Канады, 85 – для всех Православных церквей, 60 – для церквей Великобритании и Ирландии, 50 – для церквей Азии, Африки и Латинской Америки. Одна треть должна была быть представлена мирянами. Во главе Совета встали пять сопредседателей (архиепископ Кентерберийский Космо Ланг, д-р Джон Мотт, д-р Марк Бэгнер, президент Федерации протестантских церквей Франции, митрополит Фиатирский Германос) и генеральный секретарь голландец д-р Виссерт Хуфт.
Вступить в движение тогда же было предложено и Русской православной церкви, которая отнеслась к этому отрицательно, дав оценку экуменизма на проходившем в июле 1948 г. Совещании глав и представителей автокефальных православных церквей, посвященном 500-летию провозглашения автокефалии РПЦ. Позиция церкви, высказанная в докладе протоиерея Григория Разумовского и в выступлении архиепископа Серафима (Соболева), сводилась к тому, что ВСЦ, являясь псевдорелигиозной организацией, ставит своей целью «создание сверхнациональной экуменической церкви для приобретения международного влияния на мирскую, в частности – экономическую жизнь народов». То есть речь шла о создании новой псевдоцеркви, которая заменила бы собой Церковь Христову и стала влиятельной международной силой для духовного овладения миром. Как подчеркивал Разумовский, «в нашем понимании политической современности экуменическая церковь хочет стать ни более ни менее как общественным органом, параллельным ООН… Совсем недавно «Экуменический Совет» утвердил положение о своем представительстве в ООН»[5]. Для утверждения нового подхода в широкий обиход стали вводить новые понятия и термины – «мир без границ», «защита прав человека», «единое экономическое пространство» и др.
Давая оценку происходящему объединительному процессу, Разумовский заключил: «Намереваясь устроить экуменическую церковь, мы вправе спросить себя: какие плоды она даст и какие признаки готовности их… Скажем прямо, экуменическая церковь может быть корпоративно единой и по внешнему устроению – вселенской, но Святой и Апостольской она не будет. Нам не по пути с такой церковью»[6]. В соответствии с этим в докладе был сделан вывод, что Русская православная церковь не может согласиться на участие в экуменическом движении в той его установке, какая имеет место после 1937 г. и теперь, так как убеждается «1) в коренном противоречии экуменических доводов учению Православной церкви в деле понимания высших целей Христианской Церкви; 2) в необеспеченности дела (догматического и вероучительного) соединения церквей путем и средствами движения; 3) в близком сродстве экуменической деятельности с другими современными нам не-церковными, политическими, иногда – тайными международными движениями. Наша Церковь не хочет, не может и не должна быть под влиянием не-церковных организаций. Мы будем оберегать свою духовную свободу, как неоценимое сокровище»[7]. Эти положения и легли в основу резолюции «Экуменическое движение и Православная Церковь», изложившей мнение всех присутствовавших на Соборе поместных церквей.
Однако со временем под давлением политических обстоятельств позиция Православных поместных церквей изменилась. В 1954 г. Константинопольский патриарх Афинагор, известный своими проэкуменическими взглядами, издал энциклику, которая призывала главы всех поместных Православных церквей присоединиться к ВСЦ для решения «глобальных проблем современности», и уже в 1955 г. Константинопольская патриархия посылает своих представителей в Женеву. В 1959 г. Центральный комитет ВСЦ организует на Родосе встречу с представителями всех Православных церквей, а с 1961 г. православные экуменисты созывают ряд конференций в целях реализации экуменических идей.
Со сменой власти в СССР под давлением партийного руководства в 1961 г. на заседании Священного Синода по докладу известного экумениста митрополита Никодима (Ротова) было принято решение о вступлении в ВСЦ, одобренное на ближайшем Архиерейском Соборе. При этом не был поднят вопрос – а как возможно с канонической точки зрения членство Единой, Соборной, Апостольской Церкви, которая есть Тело Христово, не в ВСЦ, но вообще в какой бы то ни было организации? Хотя ответ на него был дан еще на Всеправославном совещании 1948 г. Патриархом Алексием I (Симанским), заявившим: «Православная Церковь не имеет административного объединения даже поместных Церквей. Для чего же она будет принимать участие в административном объединении разномыслящих христианских организаций, и не будет ли такое участие значить, что мы жертвуем сокровищем нашей веры во имя какого-то призрачного, ложного единства»[8]. Следуя примеру Русской православной церкви свое членство в ВСЦ стали устанавливать и другие православные церкви – участницы Совещания 1948 г.
Как и протестантизм, Католическая церковь не устояла перед давлением модернизма и совершила экуменическую революцию, но процесс этот шел более сложным путем.
От нацизма к атлантизму: миссия Пия XII
В первое десятилетие послевоенного развития политика Католической церкви определялась папой Пием XII, избранным на престол в 1939 г. Он отличался не только глубоко консервативными взглядами, но и умением тонко согласовывать свою линию поведения с доминирующим курсом в мировой политике. Отсюда такие применимые в отношении Пия XII характеристики как «папа-пангерманист», «папа Гитлера», а затем «атлантический папа». Действительно, в деятельности этого понтифика отразилась вся сложность игры, которую вели финансовые и политические правящие круги Запада в предвоенные годы и в период Второй мировой войны и в которую Ватикан был вовлечен самым активным образом, выполняя роль связующего звена между либеральным и авторитарным лагерями. Однако до сих пор этот период в истории Католической церкви остается одним из самых малоизученных в силу того, что большая часть касающихся его архивных документов недоступна: одни материалы так и не рассекречены, а другие, как утверждает Ватикан, были практически полностью уничтожены или рассеяны по разным хранилищам в результате пожаров и в ходе бомбардировок Берлина.
После подписания руководством Католической церкви в 1929 г. конкордата с Италией, восстановившим государство Ватикан, а в 1933 г. – с Германией (со стороны Ватикана его подписал как раз Пий XII, который был тогда еще только кардиналом Пачелли, а со стороны Германии – вице-канцлер Франц фон Папен), оно активно сотрудничало с фашистским и нацистским режимами, что облегчалось тем, что большинство их лидеров были римо-католиками.
На Гитлера, Гиммлера, Геббельса, Шелленберга и др. сильное влияние оказали, в частности, иезуиты. В. Шелленберг, глава службы безопасности СС, в своих мемуарах, например, указывал: «У Гиммлера было лучшее и крупнейшее собрание книг об ордене иезуитов. Годами он изучал по ночам эту обширную литературу. Поэтому организацию СС он построил по принципам ордена иезуитов. При этом он опирался на устав ордена и труды Игнатия Лойолы: высшим законом было абсолютное послушание, беспрекословное выполнение любого приказа. Сам Гиммлер как рейхсфюрер СС был генералом ордена. Структура руководства походила на иерархическую систему католической церкви»[9]. Не случайно Гитлер говорил о Гиммлере: «Я вижу в нем нашего Игнатия Лойолу». Что же касается Франца фон Папена, называвшего себя ревностным католиком и являвшегося рыцарем Мальтийского ордена[10], то именно ему принадлежат слова: «Третий рейх – это первая держава в мире, которая воплощает в жизнь принципы папства»[11].
С началом войны Пий XII отказался объявить Германию агрессором и, провозгласив нейтралитет, до самого окончания военных действий не сделал никакого заявления в пользу той или иной стороны. При этом, как пишет исследователь Карло Фалькони, изучивший многочисленные архивные документы Польши и Югославии, Ватикан, представляя собой самое значительное разведывательное агентство в мире, был в курсе малейших деталей, связанных с военными событиями, так что Пий XII был прекрасно информирован о тех методах, которые применяли нацисты в отношении своих жертв как в Центральной и Восточной Европе, так и в Советской Союзе[12]. Однако католические иерархи не только не выступали в защиту преследуемых, но и запрещали это делать.
С экспансией нацистской Германии Св. Престол связывал большие надежды на осуществление окатоличивания восточных славян и восстановление своих позиций на западной территории Советской России. Св. Престол открыто поддерживал профашистские режимы, установленные в Восточной Европе, особое покровительство оказывая усташам и Анте Павеличу, главе Независимого Государства Хорватии, созданного в апреле 1941 г. и находящегося под жестким контролем немецких и итальянских властей[13]. НГХ рассматривалось Пием XII как «великий авангард христианства на Балканах», а о Павеличе папа отзывался как о «хорошем католике и хорошем человеке». В свою очередь Павелич в отправленном папе письме заявил, что именно понтифику принадлежит честь создания Независимого Государства Хорватии[14].
Между тем, усташи во главе с Павеличем, прозванным «хорватским Гитлером», установили один из самых жестоких террористических режимов тех лет, который несет ответственность за массовые уничтожения сербов, евреев и цыган. Истинная информация о геноциде тщательно скрывалась и скрывается до сих пор, однако по данным сербских историков и по признанию бывшего министра внутренних дел НГХ А. Артуковича, сделанного им в ходе Загребского процесса 1986 г., только в концлагере Ясеновац было уничтожено около 700 тысяч человек[15]. Этот террор осуществлялся по благословению Пия XII и архиепископа Загребского Алоиза Степинца, главы католической церкви в Хорватии, удостоенного высшей награды усташской диктатуры – ордена «Велеред», и поддерживался подавляющей частью католического духовенства, выступавшего в качестве его вдохновителя. Особенно отличались при этом братья-францисканцы, о деятельности которых доверенное лицо Пия XII, эксперт по Балканам кардинал Эжен Тиссеран поведал представителю правительства Павелича в Ватикане: «Мне известно, что францисканцы, например отец Симич из Книна, участвовали в акциях против православного населения, во время которых даже разрушались церкви, как это случилось в Баня-Луке. Мне известно, что действия францисканцев были омерзительны, и это меня огорчает»[16].
Свои расчеты были у Ватикана в отношении Советского Союза. По замыслам понтифика, католические миссии должны были направляться в Россию вслед за вермахтом, чтобы внедрять священников в контролируемые им зоны. Как заявил все тот же фон Папен в ходе допроса в Нюрнберге в октябре 1945 г., «реевангелизация Советского Союза была задумана в Ватикане и осуществлялась либо через его миссионерский отдел, либо через его секретные службы»[17].
Разведывательные службы Св. Престола были (и остаются до сих пор) представлены двумя структурами – Священным Альянсом (СА) и департаментом папской контрразведки Sodalitium Pianum («Стипендия Пия» – SP). Священный Альянс был создан еще в 1566 г. по приказанию папы Пия V, а Sodalitium Pianum – в 1909 г. при Пие Х. И хотя Ватикан никогда не признавал существования СА и службы контрразведки, с момента своего основания эти неформальные отделения действовали параллельно с политическими органами, преследуя общие с ними цели, но используя иные методы. По признанию некоторых исследователей, они представляют собой одну из лучших и самых эффективных спецслужб в мире[18].
Именно СА воплощал в жизнь схему особой агентурной операции на советской территории под названием «План Тиссерана», заключавшейся в вербовке священников для сопровождения немецких частей, сражавшихся на Восточном фронте, и сбора информации на предмет восстановления католицизма. Операция эта, однако, не имела особого успеха, поскольку не соответствовала немецким планам германизации восточных областей России, за реализацию которых отвечал Альфред Розенберг.
Полностью одобряя действия Германии и ее сателлитов, папа, вместе с тем, не забывал и о другом, атлантическом направлении своей политики. На протяжении всей войны он поддерживал неофициальные дипломатические отношения с США, большую роль в которых играли его личные связи с президентом Ф. Рузвельтом. Еще будучи госсекретарем Ватикана, Пий XII пользовался определенным влиянием в США, куда он был послан Св. Престолом в 1936 г., имея возможность объехать всю страну. Это была вообще первая поездка такого рода в истории Ватикана. Здесь он получил докторскую степень от трех университетов, встретился с президентом Рузвельтом, договорившись о восстановлении представительства США при Св. Престоле (а оно существовало до 1867 г.), общался с крупными промышленниками и банкирами, гостил у президента «Юнайтед Стейтс стил» М. Тейлора, рыцаря Мальтийского ордена, назначенного в начале войны личным представителем Рузвельта при папе.
Важным фактором американо-ватиканского сближения стало то, что в 1936 – 1937 гг. именно США, как считают некоторые исследователи, превратились в главный источник финансирования Св. Престола, а в 1940 г. в американское хранилище Форт Нокс Ватикан переместил свой золотой запас, который до этого хранился в Лондоне. Федеральная резервная система США являлась главным международным банком Ватикана в течение всей войны, что, безусловно, свидетельствовало о том, какое место занимал последний в американской стратегии[19]. Что же касается причин особого интереса Вашингтона к Св. Престолу, то одна из главных заключалась в наличии у Ватикана уже упомянутой разветвленной информационно-разведывательной сети, возможности которой создали условия для сотрудничества секретных служб обоих государств в конце войны.
Именно тогда выявилась со всей очевидностью особая, посредническая роль Ватикана. Так и не осудив нацистский режим, Св. Престол стал «самой большой организацией, причастной к нелегальным перевозкам эмигрирующих преступников» (так было сказано в докладе Винсента Ля Виста, спецагента спецслужбы американских вооруженных сил CIC[20]). Осуществлялось это в ходе операции «Ватиканский коридор» или «Монастырь», в проведении которой, в частности, принимал участие кардинал Монтини, будущий папа Павел VI (показательно, что с началом его понтификата архивы Ватикана, касающиеся Независимого Государства Хорватии, повествующие о зверствах усташей, были закрыты)[21].
При этом каналы, через которые уходили нацисты, были связаны со структурой шпионажа США и прикрывались англо-американской разведкой – кодовым названием их было «крысиные тропы» («Rat Lines»). Создавались они заранее, еще в 1943 – 1944 гг. помощником Монтини, представителем Австрии при папском престоле епископом Алоизом Гудалем и немцем Вальтером Рауффом, изобретателем передвижных автомобильных газовых камер для карательных подразделений СД и полиции безопасности рейха. Вместе с Карлом Вольфом Рауфф вел известные сепаратные переговоры с Алленом Даллесом в марте-апреле 1945 г.[22].
Финансировалась данная операция и за счет нацистских средств, отмываемых на черном рынке, и за счет средств Вашингтона, передаваемых через его представителя в Риме Тейлора, а осуществлялась – под видом деятельности Понтификальной комиссии содействия военнопленным. Нацисты часто прятались в католических монастырях Италии и выезжали переодетыми католическими священниками. В итоге Ватикан помог уйти от наказания многим немецким, хорватским, австрийским, венгерским и пр. военным преступникам, бежавшим в Испанию, Португалию, Южную Америку, Австралию и Канаду. Считается, что по ватиканским паспортам Европу покинуло около 30 тысяч нацистов[23]. По тем же каналам осуществлялся и «трансфер» нацистского золота, который также курировал Алоиз Гудаль.
Крайне эффективной в этом плане оказалась деятельность хорватского священника Крунослава Драгановича. По данным американской разведки, за каждого переправленного из Европы преступника он получал от американских спецслужб по 1300 долларов. После переброски нацисты и дальше продолжали пользоваться услугами католических организаций, как, например бывший министр иностранных дел НГХ А. Артукович, прозванный «министром смерти», которого прикрывало второе по величине католическое общество США «Рыцари Колумба»[24]. Удалось бежать также и самому Анте Павеличу, первое убежище которому было предоставлено в Ватикане. Скончался Павелич в Мадриде 26 декабря 1954 г., приняв причастие и личное благословление Пия XII[25]. Что же касается архиепископа Загребского Алоиза Степинца, то, отсидев за свои преступления 16 лет, он был произведен Пием XII в кардиналы, стал членом курии, а в 1998 г. при Иоанне Павле II его беатифицировали.
