Ольга Брюс
Отрекусь от матери
Глава 1
Глава 1
–Вика, домой! – послышался громкий голос, при первых же звуках которого у меня возникло одно желание – спрятаться так, чтобы меня никто никогда не нашел. Но я уже знала по своему опыту, что такого не случится. По крайней мере, не сейчас. Мама всегда меня находила и возвращала, причем нередко – с тумаками. Даст подзатыльник или, как она любили говорить, поджопник, и шипит, как змея:
–Ах, мелкая злыдня, и откуда взялась такая на мою голову? Всю жизнь мне испоганила, не будь тебя, жила бы в свое удовольствие. Ничем не поможешь. Хоть бы в подоле не принесла, когда подрастешь…
И тому подобные слова я слышала почти каждый день. Каждый раз мечтала, чтобы мои видения разом прекратились, как страшный сон, и ушли в ночь. Но мама своим нудным противным голосом сама была как настоящий кошмар, который никак не желал прекращаться…
Росла я в обычной семье, которая не выделялась из общей серой массы. Одинаковая одежда в полосочку или цветочек, лакированные туфли, фантики, гольфики, прыгалки, резиночки… Мечтая с детства вырваться из деревенской жизни, я представляла себя в огромной квартире, напичканной всевозможной богатой мебель в виде румынской стенки и чешской посуды. Обязательно ковры на стенах, пылесос, которого у нас никогда не было, и мы орудовали веником; стиральная машина с барабаном, а не ребристая доска, обшарпанная по периметру; кухонный комбайн вместо мясорубки, батареи, а не печка, «брызгающая» сажей, белоснежная ванная вместо ненавистной бани. И никакого тебе сена летним вечером, прополки картошки, мытья посуды в тазу… Ой, как вспомню, аж дурно становится. И как я только смогла все это пережить?
О том, как я появилась на свет, мне поведали всезнающие соседки. Куда же без них? Помню, как самая старшая, баба Маня, только плечом дергала при виде меня:
–Прямо копия Лидки, ни дать ни взять. Как бы другими повадками в мамашку не пошла.
Мне было обидно, что они так говорят про маму. Тогда она была не такой злобной, могла побаловать меня чем-нибудь вкусненьким, приласкать. А мне что, много надо, что ли? Я была рада любому знаку внимания, потому что обычно меня для родителей не существовало. Отец твердил, что, будь я не девкой, а парнем, он бы ради меня стенки кирпичные лбом расшибал. Не повезло мне родиться девчонкой, а то было бы интересно представить такую картину. Например, приходит батя к маме в роддом и спрашивает:
–Пацан?
–Да, – отвечает она, и мой родитель несется бегом к стене и со всей дури ломает ее собственной головой. Вопрос был в другом – зачем ему надо было так делать? Показать, что он горд рождением наследника? Позже, когда я подросла, мне часто приходили в голову мысли, что папа никогда для нас с мамой ничего хорошего не сделает. Потому что в доме только он носит штаны, а мы с мамой – нет. И увидеть смертельный трюк с разбиванием кирпичей точно не светит…
Баба Маня говорила, что моя мама смолоду была слишком уж большой любительницей привлечь к себе внимание. Мол, лицом удалась, зато умом не блистала. Оттого и смотрела на всех парней, особенно тех, что постарше, по-собачьи преданными глазами и обещала все блага райской жизни. Мама дружила с ребятами на пару-тройку лет постарше нее, что не очень нравилось остальным девушкам. Один раз они даже личико ей хотели попортить, но дело испортил мой будущий папа.
Он приехал из армии – навестить сослуживца, которого звали Вадимом. Я знала дядю Вадима – он умер несколько лет назад. Всеведущие бабки все село просветили по поводу причин его преждевременной смерти:
–Водка паленая ему попалась. Вот и нечего пить всякую гадость.
Что-то я отвлеклась. Так вот, мою маму девушки постарше оттащили подальше и повалили на землю, чтобы без свидетелей поучить ее уму-разуму. Однако на крики мамы, которая вопила, как ненормальная, приехал незнакомый парень на мотоцикле, и обидчицы разбежались кто куда. Незнакомец помог подняться на ноги и даже подвез маму до дому. Все-таки она с молодости была та еще попрыгунья. Едва успела отойти от шока, как принялась строить глазки человеку, которого видела впервые в жизни.
Папа запал на нее и предложил встречаться. Мама была страшно горда тем, что на нее, в ее пятнадцать лет, обратил внимание такой видный взрослый парень. Поэтому, когда услышала, что на него засматриваются другие девушки, не придумала ничего лучше, как позвать его погулять ночью. Результатом той прогулки стало мое рождение, а моей маме на тот момент едва исполнилось шестнадцать лет…
Папа остался в селе, потому что придерживался старых правил. Мол, раз обрюхатил девушку, то обязан на ней жениться. Позже оказалось, что никто из них не был готов к семейной жизни. Мои родители часто выясняли отношения на повышенных тонах, и мне нередко попадало от мамы за то, что я вообще есть на этом свете.
–Что ты за мужик, если не можешь содержать меня? – кричала мама, а папа вяло отмахивался от нее, как от назойливой мухи. Увидев, как я застыла на месте, когда у них начался очередной скандал, папа выдал:
–Ты тоже такая стерва будешь? Проешь своему мужику проплешину ради денег? Да все вы, бабы, такие, причем с горшка.
Мама тоже наорала на меня и выгнала на улицу. Они закрылись изнутри и продолжали кричать друг на друга. Но через несколько минут послышались другие звуки: мама сладострастно стонала, а папа неразборчиво что-то бормотал во весь голос. Я подумала, что маме плохо, и забарабанила в дверь:
–Мама, открой! Тебе больно? Папа, отстань от мамы!!
–Эта девка меня с ума сведет, – свистящим шепотом заговорила мама. Она перестала стонать и с недовольным видом открыла мне через несколько минут. Я замерла, увидев ее почти голой.
–Чего уставилась? Быстро в дом! – громким шепотом сказала мама и схватила меня за ухо. Ох, и горело оно у меня, но пожаловаться было некому. Папа, к моему удивлению, сидел с довольным расслабленным выражением на лице. И тоже практически голышом. При виде меня он откинулся назад на двуспальной кровати и подмигнул:
–Испугалась? Не бойся, я тут маму лечил от нервов.
–А как? – я забыла, что странные звуки меня действительно напугали, и подсела поближе к отцу. Тот усмехнулся:
–Не надо быть любопытной. А то без носа останешься.
Вот так в пять лет я узнала, что у мамы и папы может быть какое-то особое общение, при котором мне нельзя присутствовать. Иногда отголоски их «беседы» доносились до меня среди ночи, но я слишком крепко спала, чтобы вникать в подобные звуки.
Когда я рассказала об услышанном соседским девочкам, которые были постарше, они дружно начали надо мной смеяться:
–Вика, ты еще слишком маленькая, чтобы знать такие вещи.
–А что это было? – с недоумением спрашивала я, на что в ответ сыпались новые издевательские комментарии и шутки. Так было до тех пор, пока самая старшая среди девочек, Ксюша, не отвела меня в сторонку и не объяснила популярным языком, что это было. Потом с важностью добавила:
–Так мы все на свет божий появились. Без этого никого бы не было, поняла?
Я ничего не поняла из ее объяснений, но сделала вид, что отныне я в курсе.
–А когда вырастешь, сама будешь делать так же, – хихикнул мальчик по имени Петя, который непонятно каким образом подслушал слова Ксюши.
Он мне никогда не нравился. Ходил, как крысеныш, все время что-то вынюхивая и распуская слухи не хуже старух. Его веснушчатая физиономия выглядела так, словно ему в лицо плеснули раскаленного масла. Взгляд исподлобья, изучающий, какую бы гадость натворить, и чтобы никто не понял, откуда ветер дует. Одним словом, тот еще гаденыш.
–А я не буду, —смело ответила я, а Петька начал смеяться, как сумасшедший. Он показывал на меня пальцем и ржал так, что стал похож на обгоревшую редиску.
–Ой, не могу… вот уморила, – хрипел он. – Да ты же вся в мамку, тоже побежишь, задирая юбку выше головы. И тоже родишь в шестнадцать, вот увидишь. А может, и раньше.
Ксюша не стала терпеть его глупые разговоры и влепила затрещину от души. Противный мальчишка отлетел от нее и с ревом убежал прочь. Отбежав на приличное расстояние, погрозил мне кулаком:
–Я тебе еще покажу, коза!
Впрочем, дома мне снова влетело. Не знаю, что там у родителей произошло, но мама сорвалась, как обычно, на мне. Схватила за ухо, втолкнула на террасу и ткнула лицом в собранный лук:
–Перебери. А то обленилась.
–Что делать? —не поняла я. Осознала, что зря спросила, когда получила шлепок по спине:
–Ты совсем того? —крикнула мама. – Отложи в одну сторону те, кто покрупнее и отдельно -помельче. Смотри, чтобы не было влажной шелухи, а то испортится еще до зимы.
Я вжала голову в плечи. Но мама уже не обращала на меня внимания и ушла в дом. Мне показалось, что передо мной собрали весь лук, росший в нашем селе: так его было много. Я устала сидеть, но прерываться не смела. Мама бы живо напомнила, что она думает обо мне, и обязательно бы пустила в ход шлепки. Чего мне очень не хотелось.
Чтобы было не так скучно и нудно работать, я представляла себе, что у меня огромная городская квартира. И в ней есть все, что только душа пожелает. Перед моим внутренним взором стояла красивая мягкая мебель, роскошные кружевные шторы, полированные столы и шкафы, в которых полно всякого добра.
Спрашивается, откуда мне в моем возрасте знать про это? Я не могла рассказать маме, потому что меня бы за такое неслабо отлупили.
Как-то к Ксюше приехали ее родные из города и стали рассказывать, что они нового купили в этом году. Потом показали красивый журнал, в котором было столько всякого, что у меня глаза разбегались…
–Мы недавно вот такую «стенку» купили, —деловитым тоном сообщила девочка. —Она так классно смотрится. К нам все соседи сбежались, чтобы посмотреть. И обзавидовались, потому что ни у кого такой нет. Это папа по блату достал.
Я не знала, что такое «достать по блату». Потом девчонка вынула красивое миниатюрное зеркало и начала сосредоточенно изучать свое отражение. Я уставилась на нее, как завороженная. Мне остро захотелось, чтобы у меня было такое же.
–Деревня, зачем это тебе? —засмеялась родственница Ксюши. Все-таки неприятная особа, такая высокомерная. – Радуешься, небось, что вместо унитаза в дырку в полу нужду справляешь?
–Мне мама ведро на ночь ставит, —простодушно ответила я, а девчонка раскраснелась от смеха.
–Ведро! – из ее глаз полились слезы. – Веня, она не знает, что такое обычный унитаз… такая дикая, аж не могу.
–А что это? – на этот раз Ксюша встала на мою сторону. Мне в ней нравилось, что она могла заступиться за меня, невзирая на возраст и положение обидчиков.
–Лерка, хватит, —строго сказала она. – Ты в городе живешь и знаешь, что это. А мы такого не видели, нечего из нас дурочек делать.
–Да ладно тебе, —примирительным тоном ответила Лера. Подумав, предложила:
–Я могу попросить Лешу, чтобы отвез нас всех к себе. У него в квартире тоже много чего интересного.
–Не знаю, меня могут не отпустить, – засомневалась Ксюша, но я уже вцепилась ей в руку и умоляюще прошептала:
–Давай съездим. Очень хочу посмотреть, не врет ли она…
Ксюша отпросилась у своих, и мы дружной толпой сели в просторный салон «Жигулей». Я раньше никогда не садилась в машину, и чувствовала себя чуть ли не королевой. Вот увидит меня Петька, умрет от зависти. Уж он точно никогда на таком не ездил, я была в этом уверена.
Оказалось, что Леша, который был другом старшего брата Леры, привез родным Ксюши товары из города. Сам он проживал в пригороде, но в пятиэтажном доме. Как оказалось, квартира была очень даже уютная, с такими штуками, которых я раньше не видела: пылесосом, стиральной машиной, кучей красивой посуды, толстыми пушистыми коврами на стенах и на полу. Этого у нас не было, вместо ковра мама стелила на пол тонкую дорожку из обычной рогожи. У нас не было ни телевизора, ни красивой посуды, ни модной мебели, ни хрустальной люстры с искрящимися висюльками.
Знакомство с городским бытом произвело на меня неизгладимое впечатление. Я прямо размечталась: вот бы мне такое и не нужно было б возиться с дурацким веником и куцым совком, которыми все равно нельзя было толком убрать мусор. Вспомнив про наш убогий туалет, я чуть не заплакала: блестящий санузел в квартире резко контрастировал с тем, что я видела каждый день. Это было что-то сверкающее чистотой и свежестью, а туалетная бумага… она была такая белая и мягкая, что было жалко ее использовать. А мы в деревне мяли в руках кусок одеревенелой газеты… И куча всяких баночек, флаконов, тюбиков, от которых так приятно пахло…
Наконец, в ванную вошла Ксюша и положила конец моему восторгу.
–Вика, поехали домой. Если твои тебя хватятся, нам обеим влетит, —с тревогой сказала она.
Дорога от города до дому заняла не больше получаса, потому что Леша наслаждался свободой и скоростью. В салоне играла музыка, которую я раньше не слышала. А Лера деловитым тоном сообщила, что у нее есть дома большой магнитофон, на котором можно слушать любые кассеты.
–Если бы мой папа не был таким умным, мы бы тоже жили, как какие-нибудь нищие, —томно проговорила девочка. Она наматывала прядь на палец и рассеянно смотрела по сторонам. – Хорошо, что он умеет крутиться.
Когда мы приехали, я с облегчением узнала, что мое двухчасовое отсутствие родители не заметили. Видимо, опять были заняты друг другом. Или скандалом. Обычно у них после бурной ссоры следовало бурное примирение, после которого мама становилась добрая и вялая, не цеплялась ко мне и вела себя, почти как нормальный человек.
За ужином я не утерпела и спросила папу:
–Пап, а ты умный? Умеешь крутиться?
–Это как? – отец удивленно смотрел на меня.
–Ну…– я задумалась, не зная, что сказать. Услышать-то я услышала, но смысла сказанных Лерой слов не поняла. Вот и оказалась в глупом положении. Но мама тут же нашла возможность прицепиться к папе.
–Даже она видит, что ты ничего не можешь. Был бы умный, —она повернулась ко мне, —мы бы каждый день картошку и макароны пустые не жрали. У нас были бы на столе и сыр, и колбаса, и икра, и мясо, и много чего другого. Но твой папа ничего не умеет делать. Крутиться – это не про него.
Папа ничего не ответил. Поднялся, холодно посмотрел на нас обеих и вышел, не говоря ни слова. Мама вспомнила, что не проверила, как я управилась с огородом.
–А куда это ты намылилась есть? —зло спросила она. —Ишь, какая ушлая. Сначала покажи, что сделала.
Показывать мне было нечего. Потому что все отведенное мне для работы время я потратила на совершенно другие занятия, не имевшие к огороду никакого отношения. Мама стукнула меня по лопаткам и велела идти спать голодной.
–Еду еще заслужить надо. Не собираюсь я кормить всяких дармоедов.
Когда я пошла в первый класс, у меня резко прибавилось количество обязанностей по дому. Мама раздавала указания, а мне следовало тут же их выполнять. Наводить порядок в доме и во дворе, стирать разные мелкие вещи, чистить курятник, поливать и пропалывать огород, мыть после еды посуду, ухаживать за домашней птицей, делать заготовки для ужина – все это было на моих плечах. Мама почему-то почти каждый вечер наряжалась в платье с пышной юбкой, ярко красила глаза и губы и шла с папой в клуб на танцы. Она говорила, что имеет право отдохнуть от беспросветной деревенской жизни. Частенько возвращалась оттуда с поддатым папой. Он в такие моменты говорил невпопад, много смеялся, потом засыпал, заключив маму в объятия.
Однажды мне приспичило выйти в туалет среди ночи. Я остановилась, услышав знакомые звуки: мама стонала и что-то бессвязно говорила, а папа лишь громко сопел и часто дышал. Подо мной скрипнула половица, но мама даже не обратила на меня внимание. Возвращаясь и еле дыша от страха, я наткнулась на совершенно голую маму, которая в темноте стояла возле кухонного шкафа и жадно пила воду из металлического ковша.
–Опять шарахаешься? – усмехнулась мама. – Вырастешь – не дай бог, поймаю тебя с кем-нибудь в кустах. Вон, сиськи сначала нагуляй, потом подолом мети перед мужиками.
Я пулей влетела под одеяло и даже перестала дышать, когда услышала голос папы:
–Лидка, мне тоже воды принеси. Пить хочется.
Когда я пошла в третий класс, папа ушел от нас. Точнее, мама его выставила с маленьким чемоданом на крылечко со словами:
–Ты и как мужик уже ни на что не годишься, и деньги не умеешь зарабатывать.
Я помню, как он смотрел на меня затуманенным взором. У меня тогда внутри что-то перевернулось, и я побежала к нему. Обняла его, крепко прижалась и заплакала:
–Пап, не уходи… пожалуйста, не уходи…
Но папа ушел. Он чмокнул меня в макушку, погладил по щеке и ушел, пообещав приходить по выходным. Только своего слова он так и не сдержал: ушел и больше не вернулся. Мама стала после его ухода ужас какая злая и срывалась на мне по любому поводу. Чем дольше я оставалась с ней, тем больше она меня обвиняла в том, что я испортила ей жизнь. Могла накричать на ровном месте, чтобы потом равнодушным голосом сказать:
–Не делай трагедию. Иди, лучше поесть приготовь.
Мама не особо любила работать. Ее на работе больше держали из жалости: все-таки кто-то должен мыть после всех полы. Да и после ухода папы она стала обращать на меня внимание только тогда, когда ей требовалось две вещи. Первое – чтобы я выполнила что-то из запланированных домашних работ. Второе – чтобы не путалась под ногами, когда она соберется на очередную клубную вечеринку, чтобы найти там свою судьбу.
Однажды она посадила меня перед собой и со слезами в голосе заговорила:
–Викуся, ты уже такая большая… ты обязана меня выслушать и понять, почему я так делаю…
У меня язык не повернулся спросить, а что она вообще делает. Если имеет в виду заботу обо мне, то этого я точно не могу поставить ей в заслугу. Все, что у меня есть, было куплено на распродажах или вовсе взято за бесплатно от сердобольных людей. Видимо, моей маме везло с такими знакомыми, потому что никто не мог сказать, что меня в одиночку воспитывает разведенная женщина. Я была одета и обута не хуже других. Разве что, никогда не имела при себе карманных денег на мелкие расходы.
–Вырастешь – будешь за мамку горой стоять, – икнув, заговорила мама. Я поняла, что она уже хорошо перебрала. Но спорить с ней, когда она в таком состоянии, не собиралась. Пусть думает, что так и будет. Лично я в этом сильно сомневалась…
Глава 2
Глава 2
***
–Пора домой, —проговорила Ксюша, глядя на меня полусонными глазами. Накануне нас отправили обеих, чтобы помогли с похоронами бабы Мани. Умерла старушка во сне, и все соседи сочли это благим делом. Мол, не мучилась сама и никого не потревожила. Поэтому моя мама и мама Ксюши заявили, что, раз баба Маня за нами присматривала в детстве, нам нужно отдать ей дань уважения. То есть просидеть в комнате, за закрытой дверью, за которой стоял гроб с телом бабы Мани.
Мне было искренне ее жаль. Несмотря на болтливость и любовь к сплетням, старушка была очень хозяйственной. Она видела, что у моей мамы руки растут не откуда положено, и взяла меня под свою опеку. Я научилась у нее и готовить, и вязать, и вышивать, и штопать. Мама лишь пользовалась тем, чему меня научил, по сути, посторонний человек. Зато, когда гости хвалили мою стряпню, она многозначительно покашливала и говорила, что какая мать -такая и дочь.
От маминых слов мне становилось смешно. Вспомнила, как папа однажды в сердцах выкрикнул, еще до своего ухода:
–Ты, Лидка, только в постели хороша. Готова день и ночь этим делом заниматься, лишь бы не готовить по-человечески.
Мама только смеялась и говорила, что, если бы ему не нравилось с ней в одной койке, то он бы ушел сразу же. Особенно после того, как поест горелой яичницы или полусырых блинчиков, которые я, благодаря бабе Мане, научилась отлично готовить еще в девять лет. Они получались кружевные, тоненькие, сладковатые. Мама была готова уплетать их десятками за один присест, но она после ухода папы захотела устроить личную жизнь. Поэтому ей приходилось себя ограничивать в лакомствах.
Помню, один раз я пришла вечером после школы, а у нас в коридоре разбросана чужая обувь. Это были огромные мужские ботинки, которых я прежде не видела. На радостях подумала вначале, что вернулся папа, потом остановилась. У моего папы ноги были на порядок меньше, значит, это не мог быть он.
Только я вошла, как услышала заливистый смех мамы. Обычно она так смеялась, когда рядом оказывался очередной мужчина, на которого у нее могли быть планы. Я осторожно вошла и увидела, что за столом сидит здоровенный дядька с бритой налысо головой и ест из моей тарелки. На всю комнату пахло жареной курицей и вареной картошкой, на столе стояла большая пластиковая бутылка с пивом. Два стакана были наполнены, мама сидела напротив гостя, глядя влюбленными глазами, и каждый раз улыбалась, встречаясь взглядом с чужаком. Тот заметил меня и что-то промычал, показывая в мою сторону вытянутой рукой. Лицо мамы тут же перекосилось:
–Явилась, горе луковое. Быстро иди к себе и не мешай нам.
Мужик с набитым ртом промычал:
–Хорошенькая…
Мама схватила меня за руку и буквально втащила в мою комнату. Точнее, это была каморка, в которой места хватало только на узкую кровать с металлической сеткой и одностворчатый шкафчик, куда помещалась вся моя одежда и школьные принадлежности. Я ростом была уже с маму и не боялась ее, как раньше. Она это чувствовала и бесилась, поэтому старалась подавить меня морально:
–Пока Гоша не уйдет, никуда не выходишь, поняла?
Мама больно схватила меня за руку и сверлила глазами. Мне нужно было только молча кивнуть, чтобы она отпустила запястье. Увидев, что я не спорю, мама успокоилась и прошептала:
–Не испорть мне чего-нибудь, а то живо на улице окажешься. Если у меня с ним выгорит, не обижу.
Ничего не поняв из ее слов, я снова кивнула. Мама подобрела и даже чмокнула меня в лоб, после чего вышла с широкой улыбкой на лице. Я услышала, как этот Гоша радостно приветствует ее:
–А вот и моя славная девочка! Садись ко мне на коленки, порадуй гостя.
Двери в мою комнату не было, только кусок плотной темной ткани. Раньше это было старое покрывало бабы Мани, но со временем оно настолько истрепалось, что мама порвала его и вырезала из оставшегося куска что-то вроде узкой занавески.
Иногда я задумывалась, почему у меня нет ни бабушки, ни дедушки. Однажды спросила у Ксюши, а та лишь пожала плечами:
–Может, твоя мамка сирота? Вдруг у нее никого не было, поэтому ты с ней одна осталась.
Однако правда, которую мне выдала пьяная в стельку мама, мне ничуть не понравилась. Ее родители отказались от нее и меня после моего рождения. Моя бабка, выходит, самый настоящий кремень, который невозможно ничем разжалобить. А мама оказалась слишком гордой, чтобы пойти на поклон родителям и попробовать помириться с ними.
Влияния бабушки хватило, чтобы ни одна живая душа не связывала ее имя с нами. Так и выходило, что мама могла называть себя сиротой при живых родителях: мол, она для них умерла. И это было взаимно. Иногда я думала, что, возможно, поступок бабушки был не таким уж и плохим. Учитывая дурной характер моей мамы, которая могла своим нытьем и ором любого довести до белого каления. Даже папа, отличавшийся ангельским терпением, и тот однажды не выдержал и дал маме пощечину.
Как только стало известно, что мама беременна в пятнадцать, родители поспешили ее выдать замуж за моего папу и поселили отдельно. Однако после этого объявили, что отныне они друг другу никто. Взяли и переехали в другую область, чтобы вообще не пересекаться с мамой. Она заявила, что всем покажет, как они ошибались на ее счет, и осталась жить с мужем. Которого терпела до тех пор, пока он не начал выпивать от безысходности и маминой противной привычки сравнивать его с другими мужьями. Итог их отношений я видела своими глазами, и с того дня для меня не стоял вопрос о привязанности к мужчине. Обманет, гад, обязательно обманет.
Ксюша, однажды услышав мои слова, грустно закивала:
–Все они такие, моя мамка тоже так говорит.
Потом я узнала, что ее отец гуляет с какой-то молодухой, муж которой уезжал работать на вахту куда-то на Север. Мне стало жаль Ксюшу: она была доброй и заботливой, умела поддержать словом и делом. Только внешностью не вышла: приземистая и широкая, с невыразительными чертами лица и грубым низким голосом. Из-за этого соседские мальчишки обзывали ее гориллой. Петька, казалось, задался целью отравить жизнь Ксюши до такого состояния, чтобы она была готова волком выть или в петлю лезть. Каждый раз при виде моей единственной подруги он закатывал глаза и спрашивал:
–Как дела, бочка? Если денег не хватает, может, пойдешь сало на рынок сдавать?
Ксюша с достоинством проходила мимо, не обращая на задиру никакого внимания.
Зато потом я обнаружила, что его внимания по отношению ко мне становится слишком много. Он мог подойти и обнять меня то за талию, то за плечи. Один раз и вовсе попытался прилюдно поцеловать. Когда на перемене я мыла доску, этот дурачок подошел сзади и ущипнул меня за попу. Ох и взбесилась я тогда! Схватила ведро, в котором полоскала тряпку, и вылила на него грязную воду, до последней капли. Петька смотрел на меня несколько секунд выпученными глазами, затем развернулся и выбежал из класса. Больше он ко мне не подходил, боясь, что я еще чего-нибудь с ним сделаю.
Маме было все равно, что меня в школе хвалили. Она воспринимала это как должное, словно всеми своими успехами я была обязана ей. Иногда мне казалось, что она не в себе: смотрит куда-то в одну точку, что-то бормочет. Однако, как только я подходила к ней с каким-нибудь вопросом, мама рыкала на меня так, что пропадало всякое желание даже вспоминать о ней. И я уходила либо в огород, либо к Ксюше, чтобы отвлечься.
Баба Маня научила меня владеть иголкой, и благодаря этому у меня появились новые колготки. Правда, не совсем новые, но…
Помню, в конце восьмидесятых-начале девяностых начали продавать в городах капроновые колготки. Некоторые были просто гладкие и очень тонкие, однотонные, а были и цветные, с ажурным рисунком, которые мне казались верхом совершенства. Девочки из моего класса посмеивались надо мной из-за того, что я была единственной, кто на школьные мероприятия приходил в обычных трикотажных колготах. Они были с жутко растянутыми коленками и смотрелись ужасно, но других у меня не было. Я мечтала о капроновых, но мама бы никогда мне такие не дала, потому что берегла свои две пары как зеницу ока. Именно в них она выходила устраивать личную жизнь, цепляя на себя все лучшее, что только у нее было.
Это я сейчас понимаю, что ничего иного она не могла придумать. Потому что сама выросла, как сорняк в поле, и толком не знала, что к чему. Поэтому и носила обтягивающие короткие платья, либо блестящие кофточки ядовито-яркой расцветки. Вещи были уродливы, но мне тогда они казались просто немыслимой роскошью. Ах да, не забыть бы и про мамины шпильки, упав с которых я чуть не сломала себе ноги. Ядрен батон, как в них вообще можно ходить? Я слышала, как мама хвасталась перед зеркалом, что выпросила эту красоту у соседской дочки-студентки. Это были туфельки с немыслимо узким носом и высоченным тонким каблуком. Мама пробовала в них пройтись, но вскоре поняла, что эта задача ей по плечу. Она напоминала динозавра с подогнутыми коленками, при этом ее зад оттопыривался, а туловище слегка подавалось вперед. От этого мама реально становилась похожа на какого-нибудь диковинного прямоходящего зверька с торчащими вверх рыжими волосами.
Когда-то мама прочитала, что рыжеволосые женщины считаются роковыми и самыми желанными для мужчин. Поэтому она не могла успокоиться до тех пор, пока не нашла самую дешевую краску, которая превратила ее русую шевелюру в огненно-красную. Такую, что за километр видно было, и все знали, что идет красотка Лида собственной персоной. А уж для меня как было лестно слышать подобные слова… самыми мягкими были те, которые предсказывали мне пойти в будущем по стопам мамы – родить в шестнадцать лет. Зато мама ходила и в ус не дула. Ей было плевать на всех и вся, включая меня. Главное, что она была занята поисками того мужчины, который обязательно ее осчастливит. Мама искренне считала, что с ее внешностью все обязаны падать перед ней ниц и умолять ее выйти замуж.
Чтобы повысить свои шансы на удачное и скорое замужество, мама перестала что-либо делать по дому. Она берегла руки и лицо от солнца, временами жестко морила меня голодом.
–Это чтобы ты не растолстела, как твоя Ксюша, и смогла найти себе нормального мужика. Неужели собралась всю жизнь сидеть на моей шее?
Однажды она вернулась жутко злая и наорала на меня. Оказалось, что ее новый ухажер так хотел перейти к близкому знакомству, что порвал ее колготки прямо посредине, по шву. Мама была в таком гневе, что еще полдня материлась во весь голос, а я боялась показываться ей на глаза. Мало ли, что ей в голову взбредет.
Мама сняла с себя рваные колготки и швырнула на пол. Затем, шмыгая, завалилась на диван и накрылась старым одеялом с головой. Через двадцать минут я услышала, что она похрапывает…
Я подняла глаза и увидела валявшиеся на полу колготы. Это были те самые, которые мне очень нравились. Понятное дело, что просить у мамы ценную для нее вещь я бы никогда не посмела. Сквозь сон мама пробормотала:
–Ненавижу… пропадите все пропадом, кобели поганые…
Повернувшись к стене, мама скомандовала:
–Выбрось их к чертовой матери.
Я обрадовалась и тихо, как мышь, проскользнула к дивану и схватила мамино испорченное сокровище. Унеся колготы к себе в комнату, я внимательно их осмотрела. Увиденное меня очень сильно обрадовало: они были порваны только посредине, все остальное было совершенно целым.
–Спасибо, баба Маня…—прошептала я. Старушка научила меня ловко штопать, и я была готова привести колготы в божеский вид. Вооружившись тонкой иголкой и контрастными нитками, я принялась за работу. Черед десять минут я с довольной улыбкой натянула на себя уже целые колготы.
–А ноги у меня ничего, —пробормотала я, изучая свое отражение в старом зеркале. Выпуклые ажурные цветочки на моих стройных бедрах и округлых коленках мне очень даже понравились.
Еще через неделю я увидела, как соседка, тетя Вера, выбрасывает всякое барахло во двор. Она собиралась все это рассортировать и сжечь все, что ей покажется ненужным. Но я заметила в этой куче несколько пар колгот, таких же ажурных, как у мамы, только с другим рисунком. И упросила тетю Веру отдать их мне.
–Да я хотела в них лук складывать, – с жалостью вздохнула она. – Но если тебе надо, забирай.
Я отремонтировала их, а потом ждала подходящего случая, чтобы блеснуть обновками, сделанными моими собственными руками.
