Ольга Брюс
Не буди спящее дитя

Подойдя к калитке, Маня остановилась, вытерла косынкой шею сзади и еле слышно ахнула.

– Ах, ну и? Шо прячисся? Видала я тебя, вылазь, – прищурив правый глаз, присмотрелась между прутьями. – Чего опять наворотила?

– Шипшину раскидала, – поднялась на ноги девчонка, отряхивая подол платья. – А она как заорёт.

– Не лезь ты в чужой огород, доня, – заходя в калитку, Маня провела пальцами по волосам Кати. – Пущай они сами глядять на свою траву. У нас же есть ента колючка, чего ты туды лезешь?

– Наша кислее, – Катя улыбнулась матери, подняв голову кверху. – А у ней…

– Горе ты моё, шагай. Чичас полдничать будем, – мама двинулась к крылечку, размахивая влажной косынкой.

Перекусив парным молочком со свежей краюхой белого хлеба, Катя собралась уходить на прогулку.

– А кто будет хозяйством заниматься? – Маня заплетала косу. – Павлуша убёг к батьке, а мне на ферму пора.

– Учительница приказала собрать листья, – ответила девочка, дожёвывая хлеб.

– Зачем енто? – зажав шпильки губами, мама намотала косу на затылке.

– Не знаю, – пожала плечами Катя. – Я пойду?

– Иди, коли учительница дала заданье.

Сунув кусок сахара в карман ситцевого сарафана, пошитого из мамкиной юбки, выбежала на улицу. Солнце греет по-летнему жарко. Тёплый ветерок еле-еле обдувает, захватывая растрёпанные жиденькие локоны у лица и размахивая ими в стороны. Катя подняла голову к небу. Чистое, голубое, так и манит поднять руки и взлететь повыше к ясному солнышку. Растопырив загорелые ручонки, девочка оббежала двор, сопровождая воображаемый полёт чириканьем воробья.

– Ты исчо тута? – Маня спешила на работу. Закрыв дверь на замок, махнула дочери. – Пошустрей давай, надобно яблоки подобрать и вымыть к приходу брата. Он из них сушилки делать будет.

– А почему я? – Катя перестала чирикать. Остановилась и насупилась.

– У-у, опять свои гляделки навострила? – пожурила дочку. – Того и гляди, проткнёшь мамку насквозь.

Играючи ткнула Кате кулаком в лоб.

– Ой, за шо? – возмутилась девочка, потирая середину лба. – А если я?

– Чего? Ишь, я тебе дам «я», – мама переменилась в лице. – И кто тебя учит так с мамкой обращаться? Ежели Федька сивый, то я быстро его батьке доложу. Пущай берётся за его воспитание. А ну, бегом за листьями, шоб им пусто было, и сразу домой воротайся. Иначе возьмусь за хворостину, – предупредила Маня и вышла на дорогу.

– Бе-бе-бе, – Катя от души покривлялась в спину уходящей матери.

Сунула руки в карманы, сгорбилась, изображая бабку, которая кричала из-за шиповника, и отправилась в местный парк собирать разноцветные листья. Собирать особо нечего, выбор небольшой. На Кубань осень приходит не по календарю, а чуть позже – в конце сентября, поэтому деревья до сих пор одеты в пушистую листву и даже не думают прощаться с пышной шевелюрой.

– Кленовый, – Катя вошла в парк и начала искать глазами знакомые деревья. – Ау-у, – протянула полушёпотом, будто не хотела кого-то разбудить или напугать.

Медленно передвигая ногами и осматривая листья, запела колыбельную. Ту, которую ей пела мама в детстве и друг Саша на поле:

– Лю-у-ли-и, лю-у-ли-и…

Остановившись между толстых стволов многолетних берёз, присмотрелась. Издалека виднелась человеческая фигура, стоящая, как столб, но хаотичные движения конечностей давали понять – это живой организм. Катя замахала руками и звонко закричала:

– Э-ге-ге-ей! Ау-у!

Но человек не обращал внимание на детские крики и продолжал что-то делать, поднимая руки вверх. Сойдя с тропинки, Катя направилась прямо к незнакомцу. Подходя ближе и выкрикивая разные слоги, не понимала, чем же занята эта женщина. Принадлежность к женскому полу выдавали длинные ярко-оранжевые волосы, заплетённые в толстую косу.

– А шо Вы делаете? – поинтересовалась девочка, вглядываясь в стройную особу. – На дерево полезете?

Незнакомка продолжала заниматься своим делом. До неё оставалось метров десять, и тут Катя встала как вкопанная. Тётя закинула верёвку на ветку многолетней берёзы, залезла на какую-то возвышенность, похожую на трухлявый пень. Повернулась…

– Ой, мамочки! – вскрикнула от испуга Катя и стремительно побежала к дому.

Набирая скорость, девочка ощутила, как ноги тяжелеют и не слушаются. Заплетаются между собой, цепляясь мыском сандалий за дорожку. Катя вот-вот упадёт плашмя и не сможет так быстро подняться. Ошеломлённая увиденным, не могла сосредоточиться на себе. Размахивая ручками, она торопила своё неуправляемое тело. Но неведомая сила навалилась на плечи, давит вниз и не позволяет выбежать из парка. У выхода Катя остановилась и закашлялась. Из глаз брызнули слёзы. Грудная клетка ещё крепче обняла лёгкие, зажимая их своими тоненькими «пальчиками» – рёбрами, не давая полноценно вздохнуть свежего воздуха, чтобы набраться сил и продолжить бежать со скоростью ветра. Ребёнка одолевал внутренний страх. Не понимая, что происходит, Катя открыла рот и попыталась закричать, чтобы позвать маму, но голос исчез, как и желание собирать листья для гербария. Хватая ртом воздух, приложила ладонь к груди и ещё раз покашляла. Горло жгло, будто она не пила воды вот уже несколько дней. В носу пекло и щипало. Маленькое сердце билось так усиленно, что у девочки заболела голова. Сердечный ритм отзывался в висках, затылке и даже в глазных яблоках. Обняв тонкую молодую берёзу, Катя зажмурила глаза и запищала, как раненая полевая мышь.

– И-и-и-и…

– В пряталки играешь? – кто-то дотронулся до её плеча. – А с кем?

– Ма-ма-а! – наконец-то вырвалось. Распахнув ресницы, девочка отпрыгнула в сторону и присела на корточки. Накрыла голову руками и замычала, как телёнок. – М-м-м, – покачиваясь туда-сюда, до боли сжала пальцами волосы.

– Кать, ты чё? С глузду съи́хала? (с ума сошла) – мальчик мысленно сравнил одноклассницу с щенком, заболевшим чумкой. – Чудачка!

Хихикнул и вошёл в парк. Катя расслышала знакомый голос. Убрала руки и открыла глаза. Но перед ней уже никого не было. Обернулась.

– Федька! – вскочила на ноги и бросилась догонять. – Феденька! Родной!

Защитные свойства организма отключились, тело уже не было таким грузным. Девочка порхала вокруг мальчика, закинув руки ему на шею.

– Родненький, Федя! – щёки налились румянцем. Катя смеялась от радости. – Феденька!

– Ты чего? – мальчишка стоял, как столб, не понимая, что это происходит с девочкой. – Да шо с тобой?

Втянув голову в плечи, приготовился драться. Мало ли, что там у этой бешеной на уме.

– Енто ты! Ты! – вопила Катя, прыгая и одновременно зажимая шею мальчика. – Ты пришёл!

– За листьями я пришёл, – ударив по рукам девчушки, свёл брови к переносице. – Ты як дура, ей-богу, – смотрел на Катю исподлобья.

Он был немного напуган.

– Пойдём, я тебе покажу! – вцепилась в руку Феди и потащила за собой. – Там тётя… Там… Ой, Федька, она такая страхолюдина была…

– Какая исчо тётя? – упираясь ногами, мальчик пытался вырваться, но девчачья хватка оказалась мощнее.

Запястье заныло, и Федька вновь ударил девочку, но уже в спину.

– Да отстань ты от меня! – Катя окончательно его напугала. – То мычишь, то орёшь, як оглашенная…

Потёр руку возле кисти. Бросил короткий взгляд на сумасшедшую и отправился собирать листья.

– Не веришь? – Катя подбежала и сбавила шаг. – Вон, там! – показала пальцем вправо, в гущу парка. – Она висит…

– Кто?

– Тётя. А ноги так и болтаются. А исчо у ней на лице глазок нету.

– Чего? – Федя остановился. Не по нутру такие известия. Хоть и мальчик, а боязно. – Брешешь.

Повернулся всем телом к Кате.

– Не-а, – замотала головой девочка и опять показала пальцем в то самое место. – Иди, погляди сам.

Страшно смотреть на тётю без глазок, но ещё страшнее показаться трусом. А если Катька завтра всем доложит, что Федя – трусишка в коротких штанишках?

– Ай, – махнул рукой и медленно отправился проверять.

Катя осталась ждать. Пробираясь по высокой траве сквозь кусты и деревья, Фёдор убеждал себя, что там никого нет, и Катька врёт, дабы проверить у него наличие мужской смелости и храбрости. Сейчас он ей докажет, Федька – не из слабаков. Переступая коряги, мальчик уходил всё дальше, вглубь. Катя не сводила глаз и ждала. И тут он остановился. Напрягшись, Катюша сжала кулачки и задержала дыхание. Мгновение, и Федька разворачивается с диким воплем.

– А-а-а!

Дал стрекача, не разбирая дороги. Мальчик бежал к Кате настолько быстро, что ненароком в её голове промелькнула мысль – он не бежит, а летит. Чувство страха обуяло девочку при виде ужасной гримасы. Лицо Федьки напомнило страшную историю про лешего, которую когда-то рассказала одна местная бабулька непослушным детям. Мол, леший не имеет лица. На лбу два огромных глаза и даже нет рта, не говоря о носе и ушах. Леший никогда не улыбается, потому что нечем, и не кричит. Осторожно подбирается сзади к противным ребятишкам, ломающим ветки деревьев, хватает за ногу и утаскивает в свою берлогу.

Прокрутив в голове образ страхолюдского существа, Катюша заорала в унисон и помчалась к дороге. Она ловко перебирала ногами, не помня себя. Вопила во всё горло и размахивала руками.

– Аха-ха-ха! – крики Феди сменились на торжествующее хохотанье. – Трусиха! Поверила! Поверила! Ай да я!

Мальчик затанцевал вприсядку посреди парка, расхваливая свою способность напугать до чёртиков. Катя уже успела добежать до пыльной дороги. Услышав за спиной слова одноклассника, остановилась и повернулась. Федя приседал и прихлопывал, крутился вокруг своей оси, подпрыгивал и радовался.

– Ай да я! Хло́пчики узнают – не поверят! – мальчишка веселился от души. – Ты такая дурочка! Аха-ха!

Катя смотрела на Федькины выкрутасы и не понимала, что не так? Там же тётя…

– Федя! – крикнула так громко, что вороны разлетелись в разные стороны, обругивая шумную девочку оглушающим карканьем. – Где она? Ушла?

– Кто? – ноги мальчика изрядно подустали. Плюхнувшись спиной на траву, он начал вглядываться в голубое небо, просачивающееся между кронами деревьев, небольшим обрывистым пятном, словно его погрызли мыши.

– Тётя… – Катя не знала, стоит ли ей возвращаться в парк, но необходимость узнать, что Федька увидел между берёзками, одолевала не по-детски.

– Какая тётя? – посмеивался Федя через тяжёлое прерывистое дыхание, появившееся после физической нагрузки.

– Висячая…

– Или лежачая? – хихикнул мальчик и приподнялся на руках. – Ты сбрендила.

Встал, отряхнул пыльные штанины, выпятил грудь вперёд.

– Недаром моя мамка говорит, шо ты с дуринкой, – закрутил головой, будто что-то ищет, – а Виталя вообще думает, шо у тебя в голове пусто.

– Неправда, – Катя наблюдала за мальчишкой и защищала себя, но мысль о том, что она видела, не отпускала. – Федя… скажи… – ноги сами повели к мальчику, – а ты точно никого не видал?

– Ну почему же, видал, – заметив в траве потерю, наклонился и поднял. Это была пуговица. Положил её в карман штанов. – Медведя. – снова решил пошутить над трусливой девочкой. – У-у-у, – прорычал, как это делают бурые медведи, приложив ко рту пальцы, сложенные трубочкой.

– Хватит! – занервничала Катя и топнула ногой. – Хватит пугать!

– А шо ты мне сделаешь? – поставил ладони ребром к ушам и затряс пальцами, изображая слона с огромными ушами. – Трусиха! Трусиха! – передразнивая девочку, запрыгал на одной ноге.

– Ну я тебе… – Катя рванула с места. – Чичас ты у меня получишь!

Федя побежал, что есть силы. Чтобы не попасться взбесившейся Катьке, петлял между стволами деревьев, цеплялся руками за обломанные ветки и задорно смеялся, чем ещё больше злил одноклассницу.

– Не догонишь! Не догонишь! – обогнув широченный ствол молодого дуба, высунул голову из-за него и показал язык.

Лицо Кати покраснело от беготни и досады. Пытаясь догнать обидчика, чтобы наподдать как следует, зацепилась за корягу и споткнулась.

– Ай! – взвизгнула, закрыв ладонью ушибленную коленку.

– Больно? – Феде стало жаль девочку. – Покажи.

– Не-а, – мотнув головой, Катя прижала ладонь поплотнее и издала звук, как будто рана на ноге была серьёзной.

Мальчик присел на корточки напротив.

– Надо подорожник приложить, – с жалким видом смотрел на раненую. – Тогда быстро заживёт.

– Не-а, – по глазам было видно, как ей больно.

– Давай помогу, – мальчишка поднялся и закинул левую руку Кати себе на плечо. – Я тебя доведу.

Неожиданно Катюша выпрямилась и напрыгнула сверху. Потерявший бдительность и равновесие Федька завалился на спину, не успев раскусить коварный план хитрой девчонки.

– Вот я тебе! – высунув язык, Катя лупила мальчика по шее, плечам, лицу. – Чичас ты у меня получишь, дурак белобрысый!

– Ой, уберись, уберись от меня! – Федя не смог скинуть с себя худенькую девочку. Отмахивался как умел, лишь бы не била по носу – самому слабому месту. – Слезь! Ай!

Изловчившись, вывернулся и опрокинул драчунью. Катя упала назад и выставила руки прямо перед собой, приготовившись к нападению. Федя проделал тоже самое: сел сверху и… Замер.

– Шо енто там? – указательный палец вытянулся и навис над левым ухом Кати. – А? Шо енто?

– Опять брешешь? – на это раз Катя не поверила ему. Рассмеялась в голос, показывая тем самым, что её теперь не поймать в ловушку.

– Глянь, Кать.

И тут девочка увидела, как у Феди задрожали губы, пряча и показывая верхушки зубов. Лицо мальчика побледнело, глаза вытянулись. При виде всего этого, у Кати по всему телу пробежал мороз. Медленно поворачивая голову набок, она была готова увидеть ту тётку, о которой успела забыть. Но это была не она.

– А-а-а! – закричал дрянной мальчишка в тот момент, когда Катя уставилась на траву.

Девочку пронзил невообразимый страх от неожиданного пронзительного вопля. Её тело содрогнулось, и под спиной появилось ощущение сырости.

– Слезь с меня! – ударив Федю кулаком в грудь, Катя заплакала. – Слезь, иначе!

– Аха-аха! – Федька загордился своим умением вводить в заблуждение. – Опять поверила!

Поднялся на ноги, держась за живот и заливаясь задорным победным смехом. Катюша встала, повернула подол сарафана вперёд и обиженно взглянула на радостного мальчугана.

– Я усё мамке расскажу, – всхлипнула от стыда. – Тебе попадёт…

– Ты шо? Лужу сделала? – заметив огромное мокрое пятно на платье, Федя вначале немного опешил. – Ну ты и трусиха! Аха-ха-ха! – не смог оставить этот позор без внимания. – Фу, опсикалась! Ха!

Не выдержав издёвок от виновника казуса, Катя заплакала и побежала домой. Больно, стыдно и обидно за себя. Ох, уж этот противный Федька. Чтоб тебя та тётя сцапала и унесла за собой. Бежала быстрее ветра, вытирая на ходу горькие слёзы. Свернув с развилки на свою улицу, замедлила ход.

– Опять за шипшиной? – привередливая старушонка заприметила Катю издалека. – Вот я чичас нарву крапивы да по ногам отхлестаю, – погрозив костлявым кулаком, баба Арина открыла калитку.

Стало ещё обиднее. Ничего не сделала, но нагоняй получила.

– Он у тебя невкусный, – пробурчала девочка и пустилась бежать.

– Чего? Я те покажу «неукусный»! – крикнула вслед Арина, выходя на дорогу. – Я не погляжу, шо твой батька в председателях! Так и отхлестаю, коли он тебя не воспиту́ет!

«Не успеешь», – подумала девочка, подбежав к своему дому. – «Тебя скоро черви съедят».

Увидев навесной замок на двери, обрадовалась. Мамка не узнает о глупом происшествии, а это значит, – от неё не попадёт. Девочка достала ключ из-под крыльца, открыла замок. Вошла. Дома тихо, ни одной живой души. Стянув сарафан, залезла в сундук. Вытащила пару летних платьев и примерила. Одно оказалось мало, а второе – праздничное. Натянув цветастый ситцевый наряд, Катюша встала перед зеркалом. Покрутилась, оценила красоту и полезла в сундук. А вот и мамкины бусы, завёрнутые в белый платок, который мама надевает в торжественные дни. Ах, какие бусики! Красненькие, из стекла. Глаз не оторвать. Накинула на шею и вновь подошла к зеркалу.

– И всё равно – я лучше всех, – потрогала украшение и звонко расхохоталась.

Вдруг перед глазами всё поплыло. Зеркало перекосилось, искажая отражение: стены, кровать, сундук… Только сама Катя осталась в прежнем виде. Протерев кулаками глаза, приблизилась к трюмо и наклонилась вперёд.

– Шо енто? – странно, но комната стала мутной, как вода в пруду после купания.

Убегать почему-то не хотелось. Уставившись в зеркальное стекло, девочка поняла: там всё осталось, как есть, а здесь невозможно разглядеть ни один предмет. Катя вглядывалась в отражение, наклоняясь ближе и ближе. Неожиданно её лицо начало меняться. Детские черты стирались и приобретали очертания взрослой девушки.

– Ой! – испугавшись, Катя отпрыгнула назад. – А Вы кто?

– Ты, – девушка улыбнулась и дотронулась указательным пальцем до стекла.

По зеркальной поверхности пошли водяные круги, смазывая противоположное отражение.

– Не уходи, – девчушка почувствовала тошноту и лёгкое головокружение.

Круги становились всё больше и шире, выпирая за края потёртой, деревянной рамы и затрагивая бревенчатые стены с чёрно-белыми портретами, на которых изображены родители и бабушки с дедушками. Их лица стали кривыми под прозрачными разводами, расплываясь в разные стороны и испаряясь, словно утренний туман.

– Ты, – эхом отозвалось в ушах, и Катя потеряла равновесие. – Ты, – повторил голос, удаляясь за пределы комнаты.

Падая на спину, девочка вскрикнула.

– Чего разлеглась? – чужой голос показался родным. – Подымайся, пора всех кормить.

Распахнув ресницы, первым делом Катюша увидела одежду и почувствовала резкую, удушающую боль в груди.

– Зачем в сундук полезла? Мамке енто не понравится, – в кухне кто-то стучал крышками от кастрюль. – Слышь, не?

Поднимая голову, Катя потёрла кости посередине грудной клетки и глубоко вдохнула.

– Я спала? – спросила сама себя, пытаясь подняться на замлевших ногах. Тяжёлая голова не хотела слушаться. Её тянуло книзу, как и веки, и верхнюю часть тела.

Оглядевшись, сообразила, пока ковырялась в мамкиных безделушках, уснула.

– Так енто был сон? – протёрла заспанные глаза и вытерла вспотевший лоб.

– Давай по-шустрому, чичас коров пригонють, – Паша заглянул в комнату, держа в руке кусок чёрного хлеба. – Я пошёл встречать, а ты курям воды налей.

И убежал на улицу. Положив бусы на место, Катя закрыла крышку сундука. Подошла к трюмо, осторожно ткнула пальцем в зеркало и прошептала:

– Ау, – внимательно посмотрела на отражение мебели. Провела пальцами по своим косичкам. Высунула язык и сузила глаза. Ткнула в стекло ещё раз. – Вы тута?

Но там никого не было.

– Ну и ладно, – хихикнув, побежала в кухню.

Набрала жестяной кружкой колодезной воды из цинкового ведра. Поднесла к лицу и отпрянула. Из кружки на неё смотрели хитрые глаза с накрашенными ресницами, длиннющими, как чёрная бахрома.

– Ой! – медленно опустила кружку на лавку рядом с ведром.

Обошла лавку и встала с краю. Вытянула шею, чтобы ещё раз посмотреть в отражение. Никого, кроме побеленного потолка, в воде не было видно.

– Бр-р, нервно передёрнула плечами и быстро-быстро покрутила головой. – Наверно, я исчо сплю.

Резко схватила кружку, разлив при этом часть воды на лавку, и жадно сделала три глотка.

– Уф-ф, – поставила посудину на стол. – Я тебе задам, – погрозила кулаком своему воображению и побежала во двор.

Выглянула из-за забора на дорогу, убедилась, что коров с поля ещё не пригнали. Покружилась у калитки, любуясь ярким платьем и радостно смеясь. Остановившись, погладила подол и поскакала поить домашнюю птицу. Заглянула в сарай, чтобы проверить, не снесли ли куры ещё яиц. Обнаружив гнёзда пустыми, немного расстроилась.

– Эх, вы, кудахталки, – пожурила ленивых птиц, устроившихся на лестнице, словно на курошесте, и подбежала к бочке с водой. – Ау, – сказала вполголоса, наклонившись с опаской. А вдруг там тоже чужое отражение?

Убедившись, что в бочке, кроме воды, никого, радостно схватила ведёрко и опустила тёплую воду.

Издалека донеслось мычание коров. Бурёнки и Зорьки устало ковыляли к родным дворам, оповещая о своём возвращении с далёкого «вкусного» поля и лениво смахивая хвостом с впалых боков надоедливых, кусачих мошек. Следом за стадом кормильцев домой вернулась и мама. Уставшая и очень сердитая.

– Вот чичас ты у меня схлопочешь, – открыв калитку, Маня окликнула дочь. – Енто ж сколько разов я буду выслухивать о тебе, а? Енто ж сколько нервов надобно, шоб ты вконец поняла? Иль драть тебя пора, як Сидорову козу?

Опустив ведро на землю, Катя приготовилась к наказанию. Правда, неизвестно – за что.

– Ты пошто мальца́ обидела? – вошла во двор и сняла косынку с плеч. – Енто ж по какому такому праву ты ему усю рожу расцарапала?

– Кому? – опешившая Катя не могла понять, какому мальцу, когда…

– Прибёг домой, пожаловался своей мамке, а она ко мне и давай орать при усём честном народе! – мать так яростно размахивала косынкой, что Катя поняла – сейчас будет лупка. – А она ж с брюхом, нервозная, як кошка окотившая! Енто ж, если шо случись, мы виноватые будем!

Скрутила косынку в жгут, подбежала к дочери и огрела по спине. Катя взвизгнула, не от боли, а от страха. Мать редко наказывала, но этого хватало. Могла отлупить прутом или рукой по мягкому месту. Уж очень она волновалась за людское осуждение. Мол, отец при такой должности, а дитё – нескладное.

– Вот я тебе чичас покажу, як на людёв ки́даться! – размахивая тряпичным канатом, Маня от всего сердца воспитывала дочь. – Усе щёки разодраны! А ежели б в глаз? А? Шо б мы тогда делали? На усю жизнь вину не отмолили бы! В кого ж ты такая уродилася? Ах ты ж, мерзавка, ах, злыдня пакостная!

Маня поднимала и опускала руку, а Катя подпрыгивала на месте и визжала, как молоденький поросёнок, играющий с собратьями в вольере.

– Мамка! – крикнул Павлик, пригнав корову. – За шо ты её?

– За дело, милок, за дело, – отвлёкшись на крик, Маня прекратила наказывать ребёнка. Повернулась и, задыхаясь, сказала. – Гони Зорьку в стойло.

Зарёванная Катя стояла рядом с мамой и жалобно всхлипывала. Вот так дела-а… Досталось ни за что.

– Чего ноешь? – Маня перевела взгляд на дочь. – Пошла в хату переодеваться. Ишь, нацепила праздничное и щеголяет по огороду. – Ткнула пальцем в затылок, – иди, говорю, и шоб я больше ничого о тебе не слыхала, иначе побрею налысо, и будет тебе наказанье. Попомнишь, як руки распускать. И шоб больше к Федьке не подходила!

Катя побрела в дом. Обидно? Не то слово. С чего это вдруг Федя сказал, что это она ему лицо повредила? Когда она ругала мальчишку за обман и дубасила его, то никаких царапин не оставалось. Зачем он соврал?

– Ну, погоди, белобрысый, – вытирая слёзы на ходу, девочка открыла дверь, – я тебе припомню.

Заходя в комнату, Катя вспомнила о обмоченном сарафане. Надо срочно спрятать его, иначе мать и за этот проступок накажет. И тоже зазря. Это случилось нечаянно, из-за Федьки.

– Завтра постираю, покуда все будут на работе, – сунула платье под кровать. – Эх, а листочки я так и не собрала.

Опечалившись из-за гербария, Катюша решила сорвать листья яблони, чтобы учительница была довольна.

Следующее утро Катя встретила с опухшими веками и красными глазами. Вот так картина, будто пчёлы покусали. Наревелась вчера от души, прям от всего сердца.

– Бягом у школу, – поторапливал брат, допивая молоко. – Мне сёдня некогда будет, так шо, как придёшь, сама с хозяйством управляйся.

– Ага, – рассматривая своё неприглядное отражение в зеркале, девчушка вздыхала и поправляла косички.

Засмеют в школе. Быстрее бы уже отёк спал. Эх, надо было холодной водой ещё вчера…

Взяла портфель и отправилась навстречу к знаниям. Не успела войти в класс, как на весь кабинет раздался детский смех, сопровождающийся вытянутыми указательными пальцами мальчишек.

– А-ха-ха!

Смеялись ребятишки, откидывая головы назад. Кто-то даже закашлялся от нехватки воздуха. Закрывая за собой дверь, девочка опустила голову и быстро подошла к своей парте. Положила на стол портфель, села и уставилась в окно. Ну вот, чего и требовалось ожидать. Ржут над внешностью, негодяи.

– Катька! – девочку окликнул мальчик Иван, худощавый и обритый налысо. Половину лба прикрывала длинная редкая чёлка. – Встань, шо у тебя тама?

Катя не реагировала. Хватит и Федькиных вчерашних шуток.

– Слышь, аль не? – Иван продолжал донимать обиженную одноклассницу. – Встань, ты на шо-то села!

– Там гвозди! – подхватил шутку другой мальчишка.

– Где? – напуганная Катя вскочила со стула и посмотрела на сидение. Но на нём ничего не было.

– А-ха-ха! – ещё громче рассмеялись дети. – Нету на платье ничого! Исчо не успела!

И тут стало ясно, как божий день: Федька рассказал им о вчерашнем происшествии.

– Ты бы горшок с собой прихватила, а то мало ли шо! – детишки веселились от души. – Али б чулки запасные взяла!

Пока одноклассники шутили, открылась дверь, и в класс явился Федька. Да-а, его лицо было не лучше Катиного. И кто ж его так отделал? Кожа исполосована знатно. Будто петух острыми шпорами драл его физиономию.

– Здоров, Федул! – один из мальчишек поднял руку кверху, смеясь во всё горло. – Очухался?

– Отстань, – Федя опустил голову и быстрым шагом направился к своему месту за партой.

– А шо енто у него? – зашушукались девочки. – Кто его так?

– В парке отлупсовали! – поддержал девчачье шушуканье тот же мальчик по имени Толя. – Говорит, шо их пятеро было!

Детский смех доносился из кабинета по всему коридору до учительской. Уже прошло две минуты, как прозвенел звонок, но Светлана Игоревна не торопилась в класс. В учительской велась серьёзная беседа с мамой Федьки.

– А ежели б чего сломала? Как тогда? – Лариса поддерживала беременный живот. – Об ней ужо давно известно. Гоните из школы, пущай дома сидит.

– Так нельзя, – классный руководитель вступилась за свою ученицу, – девочка – способная к наукам. Да, согласна, с её стороны случаются неопределённые моменты в поведении, но они совершенно безобидные.

– Вы видали лицо моего Федьки? А? И как Вам? – присев на свободный стул, Лара замахала рукой перед лицом. От волнения ей стало душно. – До сих удивляюсь, как исчо глаза не выдавила? Вы с ней говорили?

– Я могу поговорить с её мамой, чтобы она провела воспитательную беседу, – Светлана достала из кармана кофты носовой платок и два раза приложила к губам. После этой же рукой поправила очки на носу. – После уроков и приглашу, но отчислять девочку из школы…

– Ой, да будет Вам! – отмахнувшись от педагога, Лара еле поднялась под тяжестью живота. – С Манькой разговор какой? Она ж у нас малахольная. У хуторе об её девке давненько легенды складывають, а ей хоть бы хны. – Подошла к учительнице и шепнула на ухо, – девка у их с придурью. Когда пять годков стукнуло, вот тады и с катушек она съехала.

Отпрянула, чтобы посмотреть в испуганные глаза Светланы. Погладила огромный живот и с гордостью продолжила:

– Вы разве не слыхали, як она у прошлом годе чуть хату Иванкиным не спалила? Нет? Слава тебе Господи, поймали дурную за руку. Она ж под крылечком спряталась и сидит. Спасибочки Петру Григоричу, заметил юбчонку и бо́сы ноги из-под ступеньки. А так бы и погорела вместе с дедом Тихоном.

Лариса смекнула, педагог в ступоре, как и две другие дамы пожилого возраста, сидящие за столом. Вальяжно прошлась по кабинету, встала у окна спиной к подоконнику и последними словами вдребезги разнесла репутацию Екатерины Гунько.

– Воруеть в соседских огородах шипшину и огурки – раз, – при всех выставила правую руку и согнула указательный палец.

– Хату чуть не спалила – два, – следом согнулся и средний.

– У бабки, ну той, шо у нас у хуторе с глушиной, стекло выбила – три, – безымянный повторил за первыми двумя.

– Прошлым летом выпустила из стойла телят на ферме – четыре, – мизинец сложился пополам. – А давеча ребята поговаривали, она в пруду купалася. Голяком, – согнула большой палец.

Подумала две секунды и добавила:

– А, ночью из дому сбежала, так её всем хутором искали до утра, а она по кладбищу шлялася, – пальцы одной руки закончились. В ход пошла вторая – левая.

– Соседу моему, Ваньке Кривому беду кликает. Мол, у него уся грудина в дырках. Семь. Федьке усю рожу расковыряла – восемь.

Вновь замолчала, поглядывая на побледневшие лица слушателей.

– А глазья ейные видали? Глядить на нас, як на врагов народа…

В кабинете повисла гробовая тишина.

В гадкой Ларискиной душе порхали мелкие птицы и щекотали желудок изнутри, цепляясь пёрышками за покрасневшую от голода слизистую, – вот так она «порадовала» педагогический коллектив новостями о хулиганке-первокласснице, и сама осталась довольной, бросая короткие взгляды на вытянувшиеся лица и открытые от удивления рты.

К слову сказать, Лара ничем не отличалась от болтливой рыжеволосой Валентины, той, что пару лет назад кудахтала после сенокоса при всём честно́м женском коллективе о назначении Панкрата Федосеевича в председательские «погоны».

У Ларисы Ивановны ни одна весть не задерживалась под извилистым языком и тонкими, бледными губами. Только синичка принесёт какой-нибудь слушок, как она уже несётся на всех парах к любимым подружкам и, не добегая до первого уха, во всю ивановскую горлопанит досадное известие о какой-либо жительнице хутора Сиротский. Правду сказать, слух, то бишь сплетня, мог бы принять и правдивый оборот, но толстопузая Лариска не из тех, кто доносит истину из первых уст. Она страсть как любила приврать, переврать и добавить. Никто и никогда не приходил к ней с разборками и скандалами, дабы навесить обвинения за лживые небылицы, потому как знали: стоит лишь перешагнуть порог её семейной хаты, как она готова схватить вилы и погнаться за обнаглевшим заявителем. Побаивались в хуторе несносную скандальщицу, обходили стороной и редко здоровались с ней. А всё потому, что в родне у неё когда-то состояла бабка Агаша, зловредная и очень мстительная. В народе поговаривали, что Агашка была чёрной ведьмой, и все, кто становился ей поперёк горла, гибли почём зря. Один водой захлебнулся, другой в лесу пропал, так и не нашли. Третий как сквозь землю провалился, четвёртый вошёл ночью в её хату, но так и не вышел. В общем, слыхом слыхивали, но трупов отродясь не видывали.

А вот подружки безмерно обожали Лару за её развесёлый нрав и умение выйти сухой из воды, скандала и даже словесной перепалки.

– Ой, шо-то я засиделася у вас тута, – видя, как интеллигентные бабы пребывают в полнейшей прострации, Лариса с глубоким вдохом погладила верх живота, попрощалась и пулей выскочила из кабинета.

Не стоит боле задерживаться, пускай теперь переваривают, а Ларочке пора брюхо блинчиками набивать, а то плод любви все кишки по нутру размотал и пинает в ожидании плотного завтрака.

– Это что сейчас было? – учительница физкультуры чуть не рухнула со стула, когда увидела перед глазами картинку, собранную из слов скандальной молодой женщины. – Это она о ребёнке говорила или о дядьке лет сорока, отсидевшем в тюрьме?