Ольга Брюс
Баба-яга костяная рука
Глава 1
Появление Нади стало неожиданностью для тридцатипятилетних Олега и Ниночки. У них уже есть старшая дочь, которой недавно исполнилось семь. Второго ребёнка не планировали. Но судьба распорядилась иначе.
– В такое смутное время рожать… – Олег пришёл домой, отработав вторую смену подряд и свалился с ног от усталости. – С деньгами и так туго, а тут ещё один ребёнок.
Усаживаясь за стол, мужчина обвёл голодным взглядом скудный ужин, состоящий из пустых макарон и отварного куска столетней тощей курицы, обменянной на вязанную кофточку. Взял вилку, воткнул острыми краями в посиневшее бёдрышко и с жалостью посмотрел на исхудавшую жену. – Ты сама-то ела?
– Ела-ела, – Ниночка в скорости вытирала стол и готовилась принять душ.
– И какое решение ты приняла? – Олег держал вилку с курицей на весу и пристально рассматривал пока ещё тонкую талию жены. – Платить, наверно, надо?
– Не надо, – бросив тряпку на край жестяной раковины, Нина повернулась всем телом и прислонилась поясницей к разделочному столу. Пристально посмотрев на мужа, скрестила руки на груди. – Олежка, я уже всё решила. Будем жить вчетвером…
– Сдурела, – разочарованно выдохнул муж и бросил вилку в тарелку. Несколько макаронин от удара синюшной курицей вылетели из массового липкого сборища и плюхнулись: одни на потрескавшуюся от ножевых ран столешницу, а другие – на изношенный, потёртый линолеум.
– В голове не укладывается! – закричал Олег, подпрыгнув на стуле. – Ты только о себе и думаешь! Так-то у нас ещё и Юлька есть! Жрать по твоей милости мы что будем? Как не приду домой – одни макароны. Самые дешёвые! Я на них уже смотреть не могу! Эта слипшаяся гадость у меня в желудке комом стоит! Сегодня на заводе чуть не сдох, когда всё внутри скрутило!
– Олежка, подожди, не кричи, – Нина выставила перед собой руку, чтобы муж успокоился. Выдвинула стул из-под стола, села и заговорила ласковым голосом. – Какая разница, одним больше, одним меньше. У людей и пять детей имеется. Живут же как-то.
– Не живут, а выживают, – заёрничал Олег, разглядывая кусок курицы, – нас тоже на голодовку обречь хочешь? Раньше я мог в заводской столовке пожрать, а теперь она на платной основе. Хочешь плати, не хочешь сдыхай с голоду.
– Я тебя понимаю, но и ты пойми. Нельзя избавляться от живого человечка. Мы же не будем жить вечно впроголодь. Когда-нибудь эти времена закончатся.
– Ха! Насмешила, – Олег упёрся спиной в стену и нервно закинул ногу на ногу. – И ты в это веришь? Видела, что в стране творится? Перестройка! Не слышала? Сейчас жируют только олигархи, а простые люди никому не нужны! Вот ты со своим образованием бухгалтера попала под сокращение и тебе даже компенсацию не выплатили. И у нас, поговаривают, завод скоро закроют. Вот такие, у кого карман оттягивается. И куда я по-твоему должен идти? Дворником? Вот вам всем! – выставив дулю в лицо жены, Олег скривил рожу. – Вот! – подсунул прямо под нос. – Сейчас, уже побежал! – вернулся в исходное положение. – Так хоть втроём перебьёмся, а ты и ещё одного спиногрыза подкинуть хочешь. Слушай, Нин, если ты не сделаешь аборт, тогда я… я…
– Что? Бросишь нас с Юлечкой? – глаза обиженной Нины оказались на мокром месте.
– Дай пожрать спокойно, – насупившись, мужчина взял вилку и начал жадно сгрызать сухое жилистое мясо с кости.
Со временем Олег смирился и настроился на рождение второго малыша. Рассказав коллегам по цеху о щепетильном положении жены, он выслушал слова поздравления и одобрения от мужиков, которые имели больше двух детей. Но в коллективе нашлись и те, кто осудил глупый поступок: рожать в такое тяжёлое время. Чем ближе срок, тем радостнее становилось на душе. Олег находился в радужных иллюзиях, что у него со дня на день родится сын, который станет продолжателем рода.
– Будем на рыбалку ездить, в походы ходить… – мечтательно говорил он соседу Пашке, выкуривая сигарету на лестничной площадке. – А когда подрастёт, отдам его в секцию единоборств. Будет, как настоящий ниндзя.
– Угу, кирпичи ломать и стены плечом прошибать, – поддакивал Павел, щурясь на Олега и скрывая недовольства по отношению к ещё не родившему пацану.
У Павла не было детей, впрочем, как и жены. Он пользовался бабским телом одноразово, потому что сильно боялся нудной бытовухи и долгосрочной ответственности. Живёшь себе один припеваючи, никто ночью не орёт под боком, и нет надобности стоять в очереди в молочную кухню.
– Оле-ег! – из квартиры Ягиных донёсся встревоженный крик Нины. – Начало-ось!
– Что началось? – Олег не придал значения словам и сделал ещё одну затяжку. – О, чёрт! – внезапно в его отрешённую от проблем голову проникла ясная мысль. – Нинка рожает!
Воткнув окурок в банку, набитую таким же затхлыми бычками, он ринулся в квартиру, чтобы вызвать скорую и отправить жену в роддом.
Не находя себе места, Олег метался вокруг родильного дома, выкуривая одну папиросу за другой. Его руки дрожали, поднося дымящуюся гадость к лицу, правый глаз дёргался, а в душе пылал пожар.
– Ну, скоро они там? – бормоча себе под нос, он наворачивал круги, сгорбившись, как столетний старик, изредка останавливался, чтобы сплюнуть, высморкаться и закурить новую папироску, придающую сил, но не отвлекающую от дурных мыслей. – А вдруг что-то случится? – распереживавшись не на шутку, мужчина решил войти в здание, чтобы поинтересоваться состоянием жены. – Она ж Юльку еле родила. Так ей худо было.
Но Олега не пропустили дальше регистратуры. Грозного вида женщина, высунув голову из окошка, сурово предупредила о вызове главного врача, если психованный папаша не перестанет ломиться в основную часть здания. Плюхнувшись на банкетку, стоящую вдоль стены у входной двери, Олег взялся за голову и зажмурил глаза, мысленно посылая жене импульсы поддержки.
– Держись, милая. Я здесь. Я рядом.
Мышцы Олега были напряжены по всему телу, как струны его любимой гитары. Страх за Нину и боязнь потерять ребёнка обрушили на претерпевающего душевные смятения папашу шквал невыносимой тревоги, вызванной внезапными воспоминаниями о разговорах с коллегами, жёны которых недавно стали матерями с очень плачевными последствиями.
– Надо было раньше ложиться, а не ждать до последнего, – теперь уже Олег ругал жену за безответственность, позабыв, о чём только что скорбел, не дождавшись новостей. – Что за привычка наплевательски относиться к своему здоровью? Ладно, о себе не думаешь, а сын? Он-то тут причём?
Полностью покрывшись потом, Олега почувствовал зуд под лопатками. Мало того, голову сдавило, и в ушах будто забились пробки.
– Давление, – сделав вывод, Олега поднялся, чтобы уйти на улицу и подышать свежим воздухом.
– Ягин здесь? – за спиной раздался женский молодой голос.
– Я, – сипло ответил Олег и обернулся.
– Поздравляю. Девочка. Три сто, сорок восемь сантиметров. – девушка улыбнулась и скрылась за дверью кабинета.
– Ой-йо-о-о, – Олегу уже было всё равно, мальчик там родился или девочка. Если медсестра ничего, кроме роста и веса, не озвучила – значит, всё в порядке. – Слава богу, – прослезился он и упёрся плечом в стену, вытирая солёные капли счастья. – Обошлось.
Несколько дней Олег угощал рабочих выпивкой, которую взял в долг с условием вернуть деньги через месяц, и рассказывал о похудевшей жене, которую видел в окне роддома, о «приветливых медицинских работниках», не впускающих его навестить Ниночку из-за какого-то там карантина, и о старшей дочери, ожидающей возвращение новорожденной сестрёнки, чтобы побыстрее показать ей игрушки и поиграть в активные игры.
– А девчонку так и не показала? – усатый Григорич выпил стакан беленькой и занюхал мякишем чёрного хлеба. – Моя Клавка в окно тыкала Ирку, а та как заорёт, что аж на улице слышно было.
– Почему ж, показала. Вот только лица я не видел. Солнечный свет так в стекло фигачил, что я сам чуть не ослеп.
– Ну что, – второй мужик в очках и рабочей форме, заляпанной мазутом, протянул наполненный стакан, предложив продолжить обмывать крохотные ножки, – чтобы здоровенькой росла.
– Согласен. – радостно поддакнул Олег, стукнувшись стаканом о стаканы коллег.
Настал торжественный день, пора забирать жену и дочку. Утром, когда Олег ещё спал после ночной смены, к нему приехала мать, чтобы вместе съездить за Ниной и ребёнком.
– А перегарищем-то как несёт. – Татьяна Дмитриевна, переступив порог квартиры, моментально учуяла застоявшийся омерзительный запах чего-то скисшего. – Всю неделю пил? А я-то думаю, почему на телефон никто не отвечает. Палец натёрла ваш номер набирать. А дочка где была, пока ты куролесил?
– Дома, – пожимая плечами, Олег в скорости собирал окурки с подоконника в кухне и выбрасывал их в форточку.
– Во сколько их выпишут? – Дмитриевна прошлась по комнатам и вошла в кухню, где и узрела срач в виде рассыпанного сигаретного пепла. – А это что такое? – округлив глаза, она скрестила руки на животе и сердито покачала головой. – Олежка, пока жена отсутствует, ты у нас в загул подался?
– Мам, думай, что говоришь. Даже если и хотел бы, с моей работой я могу только на лестничной площадке изменить.
– Тьфу, бессовестный. И как только язык поворачивается. Ладно, – присев на стул, женщина положила руки на столешницу и быстро осмотрелась, – вам бы ремонт не помешало сделать, а потом уже детей заводить. Я ж тебе ещё восемь лет назад сказала, чтобы не торопился. А теперь что? Обои пожелтели, потолок посерел. На полу не пойми что, как будто здесь крысы днюют и ночуют. Ты хоть не голодный? – умела Дмитриевна переключаться с одного на другое, чем и раздражала соседей и родственников. – А Юлька куда подевалась?
– Мам, в школе она.
– А-а.
– И я уже ел, – присев напротив, Олег энергично почёсывал за ухом и шумно выдыхал носом.
– И чем же у нас питается временный холостяк? – съязвила Татьяна, покосившись на холодильник, покрытый коричневыми каплями, судя по всему – пивными.
– Ну-у, та-ам.
– И там, и сям. Знаю я, как живут мужики, у которых жён дома подолгу не бывает.
– Мам, ты на что намекаешь?
– Знамо дело, на Гальку Орлиху. Ой, Олежка, – наклонившись вперёд, мать насупилась и покрутила пальцем у виска. – Она ж с головой не дружит. О ней все знают, что в мозгу просохло, а между ног – порядок. Ты бы не совался, куда тебя не просили. Не дай бог, прибежит Орлиха к Нинке – тебе несдобровать.
Олег на мгновение призадумался, зацепившись отрешённым взглядом за самую крупную царапину на столешнице, которую он сам и изобразил в прошлом году, показывая соседу, как надо владеть холодным оружием. Еле заметно несколько раз качнул торсом туда-сюда, кротко глянул в окно и, собравшись с мыслями, вытер рот всей пятернёй.
– Мне ещё кроватку собирать. Мать, не отвлекай, – поднялся с выдохом и поплёлся в комнату, стучать молотком по старой детской мебели, которая когда-то принадлежала Юльке.
После обеда, встретив дочь из школы, Олег хотел купить цветы, как полагается в таких случаях, но вовремя передумал. И так весь в долгах, к чему на розочку тратиться? Она простоит два дня максимум и отдаст концы. Лучше Юльке шоколадку купить. Всё ж радость ребёнку.
– И долго они там? – Татьяна Дмитриевна устала ждать невестку с внучкой. Она то прохаживалась вдоль стены, заложив руки за спину, то останавливалась перед сидящим на мягком стуле сыном, опустившим голову, косилась на Юльку, просматривающую стенд с приколотыми листами с важной информацией, то тяжко вздыхала и представляла, какие обои нужны в квартире Олега, чтобы освежить нагнетающую обстановку. – А ты завтра выходной или опять на смену? – поинтересовалась она, вспомнив о скором наступлении Нового года.
– На смену, – задумчиво кивнув головой, Олег заложил руки под мышки и выпрямил спину.
– Новый год у нас встречать не будете – это я уже поняла, а вот Юльку бы к нам привезти. Я ей подарок подготовила, а взять с собой забыла, – женщина присела, почувствовав ноющую боль в ступнях. – Витя привезти тоже не сможет. Не хочет ехать в такую даль. А я там конфеток немного положила, резиночки для волос, зайчика шоколадного…
– Да погоди ты со своим зайчиком, – неожиданно огрызнулся Олег, поднимаясь со стула. – Не до зайчиков мне сейчас.
Он отошёл к окну и аккуратно потыкал ногтем в стекло, как будто пытался успокоить себя из-за какой-то неразрешимой проблемы. Мать смотрела в спину поникшего сына и словно пыталась влезть в его голову, чтобы разобраться, о чём он сейчас думает, и какая такая причина его гложет. Видно же, что-то с Олежкой неладное творится. Стал сам не свой, когда только они вошли в родильный дом. А до приезда сюда, Олег был весьма весёлым, можно сказать, рассказывал о своём приятеле, который был в эту субботу на рыбалке и поймал довольно крупную щуку.
– Олег, – Татьяна решила узнать, что происходит с её сыном, и тихонько подошла сзади, – ты не заболел?
– Нет, мам, – нехотя ответил мужчина, продолжая ковырять пальцем не совсем чистое стекло.
– А что тогда? На работе что-то стряслось? – Дмитриевна начала волноваться.
Она знает своего младшенького, как облупленного. Он часто замыкался в себе, когда приходил из школы, и прятался в комнате, чтобы его не доставали вопросами. Но стоило немного надавить на нужные точки, и маленький Олежка сразу признавался, за что получил двойку, какой урок не выучил или с кем подрался. Теперь Олег взрослый, несговорчивый. Больше держит в себе, меньше рассказывает матери, не вдаётся в подробности, да что там говорить, на телефонные звонки и то редко отвечает. Трубку частенько поднимает Нина или Юлечка, и обе прикрывают Олега дурацкими фразами, лишь бы мать отстала. «Олег или спит в это время, или в ванной отлёживается», а Татьяна Дмитриевна делает вид, будто верит, но сама прекрасно знает, что сын терпеть не может отмокать в мыльной воде и никогда не спит вечером, даже если он пришёл с ночной смены. Поспит часов пять, потом перед телевизором газетку почитает, а дальше идёт к соседу спорить о вечном или встречается с Григоричем в гаражах, чтобы там с железками поковыряться, ну и дерябнуть лишку для более ясного ума. Оно ведь как, дёрнешь граммульку, если починка осложнилась, кровь разгорячится, ударит в нужные извилины, и дело идёт, как по маслу.
– На заводе всё нормально, – отвернувшись, мужчина сжал челюсти. И мать увидела выступающие желваки на его скулах.
– Ты лучше сам скажи, что натворил. От людей узнавать больнее. Или про отца что выведал? Олежка, – просунув руку между локтем и поясом сына, мать заглянула в его печальные глаза и расстроилась, ощутив, как её сыну сейчас безумно плохо. – Ты расскажи, а я с отцом так поговорю, так поговорю…
Неприятную беседу оборвал детский крик «Мама!», и Олег с Татьяной обернулись. Посреди холла стояла улыбчивая Нина и обнимала Юлю, повисшую на ней, а рядом, ожидающе, пристроилась пожилая женщина в белом халате, на руках которой лежал спящий ребёнок, завёрнутый в толстое, ватное одеяло.
– Слава богу, наконец-то, – забыв о сыне, Дмитриевна поспешила к невестке.
Олег на мгновение задержался, чтобы встряхнуться перед встречей с женой и дочерью. Сейчас он не понимал, от долгой разлуки дрожат его колени или всё-таки из-за усталости, а может и от частых праздников, которые он устраивал со своими приятелями в честь новорожденной девочки, но идти надо, всё-таки семья – есть семья.
– Ты как-то похудел, – Нина заметила тёмные круги под глазами. – А чем от тебя так пахнет?
– Горло полоскал, – свекровь заступилась за безответственного сына, чтобы он не испортил такое важное событие. – И да, Олег, не забудь, – она забрала у медсестры ребёнка и отошла чуть подальше, – не целуй, иначе заразишь.
– Ты болен? – Нина вчера разговаривала с мужем, и он ничего не говорил о болезни. – Надеюсь, ничего серьёзного.
– Горло у него першит. Миндалины опухли, – кивнув на двойную дверь, Татьяна Дмитриевна повела семью к выходу. – Спиртовым раствором прополоскал, теперь должно пройти.
Получив в гардеробной верхнюю одежду, все оделись, укутались в тёплые шарфы, нацепили шапки и поехали домой, знакомить маленькую девчушку с домашней обстановкой. В такси было жутко холодно, из-за чего вспыльчивая Татьяна ругала молчаливого водителя и ёрзала на заднем сидении, чтобы не отморозить пятую точку и ноги, которые были в меховых бурках и толстых, шерстяных носках.
– Знала бы, в другую машину пересели, – вслух рассуждала она, чтобы водитель слышал. – Мы ребёнка застудим, а ещё хуже – мать. Если недавно родившую высадить на мороз, то дитё без молока останется, а мать подхватит менингит по вашей милости. Она ж сейчас очень уязвима. Ей покой нужен и ноги в тепле держать. Олег, слышишь, чтоб он заранее думал, не плати ему всю сумму. Пусть на своих ошибках учится.
– Мам, не надо, – уставившись в промёрзшее лобовое стекло, которое запотевало от тёплого дыхания пассажиров, он думал о завтрашнем дне, не сулившем ничего хорошего.
– Печка у него сломалась. А раньше сказать не мог? – продрогшая женщина прикрывала уголком одеяла личико девочки. – Сиди теперь тут и майся. У меня уже пальцы обледенели. Совсем не слушаются, – повернув голову набок, громко задала вопрос засыпающей внучке. – Юль, а ты как? Тоже к сидушке примерзаешь?
– Нет. Мне тепло, – Юля прислонилась к мягкому, меховому плечу мамы и прикрыла глаза.
– Тепло ей, – язвительно повторила бабушка, видя, что никто не хочет присоединиться к обвинениям безрукого водителя.
– Да тут ехать-то всего ничего, – ласково проговорила Нина, поглаживая старшую дочь по вязаной шапочке. – И опомнится не успеем.
– Не успеет она, – вновь повторила Татьяна с яростью в голосе, зыркнув на невестку. – Опомнишься, когда поздно будет.
С горем пополам доехали до девятиэтажного дома. Машина свернула в арку и заглохла, прямо под каменной крышей. Наслушавшись осуждающих реплик в адрес водителя, семейство выдохнуло с облегчением. Но своенравная бабушка не спешила выходить. Представив, что сейчас придётся пробираться по рыхлым сугробам к подъезду, она подняла нос кверху и сердито так выдала:
– Выходи и толкай.
Таксист вместе с Олегом обернулись, не понимая, кому брошена резкая фраза.
– Чего уставились? – Татьяна перевела взгляд с недоумевающего сына на опешившего водителя. – Машина наша, что ли? Вот пусть он и выходит, а мы будем ждать.
– Ну бабка, ты даё-ё-ёшь! – гомерический хохот водителя разлился под крышей мёрзлого авто. – Тебе дойти пять метров, а мне потом выруливай.
– Не тыкай, не дорос, – щёлкнув холодную ручку дверцы, Татьяна выставила на снег ноги. – Мамке своей тыкать будешь. – кряхтя, она вылезла наружу и тут же сунула голову обратно. – Если ещё раз ты мне попадёшься, пеняй на себя. – Пригрозив, она двинулась к подъезду мелкими шажками.
– Ну она у вас и бойкая, – смех, как рукой сняло, и на лице шофёра застыла виноватая улыбка.
– Спасибо, – Олег передал деньги за проезд и последовал за матерью.
Та стояла у железной двери и с величавым видом ожидала кого-нибудь, чтобы ей открыли.
– Почему Нине не помог? – с укоризной смотрела на сына, поднимающегося по ступенькам. – Ты какой-то другой стал. Я тебя не узнаю. Раньше ручку ей подавал, как джентльмен. А теперь…
– Спать хочу, – Олег открыл домофон и запустил мать с дочкой в подъезд.
– Вот сейчас придём, на нашу Наденьку посмотрим, – приблизившись к лифту, Татьяна высматривала невестку с Юлей. – А потом чайку попьём. Олег, жми кнопку.
– Не видишь, объявление висит, – показав рукой на листок, приклеенный скотчем к раздвижной двери лифта, Олег направился к лестнице.
– Задолбали, – буркнула Дмитриевна, прикинув, как ей будет тяжело подниматься на третий этаж с малышкой. – В нашем районе тоже часто ломают, а делать некому.
Дождавшись Нину, она передала ей девочку и, схватив за руку Юлю, повела женский коллектив вверх по лестнице. Нине пришлось обогнать нерасторопную свекровь, потому что дочка заплакала, оповестив соседей о своём прибытии. А Юля осталась помогать бабушке, которая страдала больными ногами, и подъём ей давался с невыносимым трудом. И вот, препятствие пройдено. Татьяна Дмитриевна, задыхаясь и охая, переступила порог квартиры.
– Дайте посмотреть! – она стягивала с распухших ног бурки вместе с носками. – Не спешите заворачивать! Я тоже хочу расцеловать эту сладкую попку!
Справившись с бурками и пальто, бабуля приложила руки к стене, чтобы помочь уставшему телу переместиться в комнату.
– Иду, иду. Ой, как надрывается. Есть, наверное, захотела.
Юля тоже торопилась взглянуть на свою сестрёнку, но вместо смотрин ей пришлось распутывать шнурки на ботинках, которые сама же и затянула в узелок, мысленно устроив с бабушкой соревнования, кто первый разденется.
– А что мы так кричим? – ласково бормотала бабушка, двигаясь к спальне. – Сейчас бабуля на тебя полюбуется, а потом спатеньки.
Она вошла в комнату и сразу заметила сына, который стоял у окна, постукивая костяшками пальцев по подоконнику. На кровати сидела Нина, опустив голову над орущей дочерью, и прикладывала к щекам сложенный вчетверо носовой платок.
– Ну-ну, раскричалась, – ничего не подозревающая Татьяна сделала три тяжёлых шага к кровати и аккуратно присела рядом с внучкой, дрыгающей голыми ножками. – Ты ж моя… сладка-ая… – её голос вздрогнул, а редкие светлые брови поползли на лоб. – Нин, – свекровь заговорила приглушённым тоном, – а что это с ней, а?
Приподняв голову, Нина опустила руку с платком на кровать, глотнула от волнения, затем погладила плачущую дочь по голенькой груди и вздохнула в голос.
– Я хочу! Дайте мне! – в комнату, как ураган, влетела Юлька, сбрасывая на ходу второй сапожок, который не хотел сниматься с тонкой ножки из-за ненавистных шнурков. Споткнувшись, девчонка упала на палас и ойкнула, ударившись носом о шершавое синтетическое полотно. – Мамочки, – с обидой проговорила Юля, поднимаясь с паласа. – Больно-то ка-ак, – заметив, что на её всхлипы никто не обращает должного внимания, она встала, отряхнула задравшуюся юбчонку, шмыгнув при этом носом, и подскочила к уже успокаивающейся сестричке. – Ах, какая ты ма-аленькая-а-а, – Юля загордилась тем, что теперь и у неё есть собственная сестрёнка, – ротик малю-у-усенький, – осторожно тронула розовые губки подушечкой указательного пальца. – А щёчки какие, а глазки, а носик, волосики, – она любовалась кукольным личиком, притрагиваясь пальчиком к лицу Надюши.
Надя замолчала после первого прикосновения. Вылупив удивлённые глазёнки на постороннюю девочку, Надюша с интересом слушала, что та ласково лопочет, и постепенно уснула, когда рука Юли опустилась на животик.
– А кто тут у нас такой пухленький? – Юля повторяла фразы, сказанные при ней в квартире одноклассницы Оли, мама которой полгода назад привезла из больницы точно такую же маленькую девочку. – А чьи это глазки? А чей это носик? А где у нас ручки?
Взявшись за левую руку, Юля не сводила счастливого взгляда с родной сестры и интуитивно искала правую.
– И в кого ты у нас… – не найдя маленьких пальчиков, Юля скособочилась, заглядывая в детское одеяло. – Мама, – наморщив лоб, она вытянула губы трубочкой и снова заглянула в складки между одеялом и пелёнками. – А ручка вырастет, правда?
– Правда, – отвернув голову, Нина беззвучно заплакала.
Слушая отвратительный бред, Олег развернулся. Его лицо покрылось испариной, ноздри раздувались, как паруса, а в глазах потух огонёк.
– Что врачи говорят? Почему она такая родилась? – его не то чтобы смущал ребёнок-инвалид – ему стало страшно за будущее этого калеки. Кому нужна жена с одной рукой? Она не сможет нормально приготовить еду, приласкать, обнять… А если вдруг и повезёт пристроиться к какому-нибудь придурку, который окажется с видимым изъяном, то как же дети? У них могут родиться уроды, которых будет призирать общество. Поёжившись от собственных мерзких мыслей, Олег сунул руки в карманы брюк и решил уйти в кухню. Проходя мимо расстроенной жены, он кинул ей:
– Лучше б ты от неё отказалась.
Вышел из комнаты и закрылся в кухне, чтобы выкурить папиросу в полном одиночестве и подумать о безрукой дочке.
– Сынок! – Татьяна Дмитриевна сидела на кровати и еле сдерживала слёзы от жалости к живому комочку, получившему кару небесную за чьи-то страшные грехи. – Всё хорошо будет!
Не сводя тревожного взгляда со спящей внучки, Таня покачала головой, погладила Юлю по руке и поднялась на ноги.
– Нин, среди твоих грешных не было?
– Что? – Нина повернула голову, не понимая, что имеет ввиду свекровь.
– Может, бабка твоя колдовством занималась, или мать отца из семьи увела? Вариантов море, так что давай, рассказывай, за что Бог Надьку покарал? Ладно хоть не слепая родилась. С таким ребёнком всю жизнь мучиться – это ужас ужасный.
– Не было у нас ни колдунов, ни знахарей, – Нина считала себя виноватой во всём. – Правильно мне доктор говорила, что волнения причинят больше вреда, чем обыкновенная простуда.
– А я тебе говорила, что ты за Юльку так переживаешь? Все дети в детстве болеют, а ты не послушалась. У меня ребята из больничных не вылезали, так я утешала себя тем, что скоро вырастут, окрепнут, и мы забудем, как ночами не спали да у постели до утра сторожили. Да что теперь вспоминать. Вот она, лежит себе и не понимает, что в жизни её ждёт. Ох, Нинка, дети злые, по себе знаю. Одни кличку какую придумают, другие дерутся, а третьи подстёгивают, подстрекальничают значит. Бог с ней, с рукой, как она в школу ходить будет? А работать? Я б на левую согласилась, а без правой трудно ей будет. Очень трудно. Вон, из плечика отросток торчит, лучше бы и его отрезали. Страх-то какой, смотреть не могу.
И свекровь приблизилась к окну, заложив руки назад, как недавно здесь стоял её сын. Нина молчала. Её глаза уже просохли, в душе полегчало, потому что настроила себя на лучшее. Будет Надя счастлива, непременно будет. Нина всё сделает, чтобы девочка не чувствовала себя ненужной. Она будет окружена любовью и заботой, мама оградит её от нападок чужих детей, заткнёт каждого, кто посмеет раскрыть свой грязный рот и обидеть долгожданную дочь, которую Нина выносила вопреки всему. И Олег успокоится. Не сможет же он отвернуться от своего дитя. Ждал сына, а родилась дочка. Нина запомнила его счастливые глаза, когда он вызывал скорую по телефону и запинался, выговаривая домашний адрес. Временное помешательство уйдёт, и муж вольётся в привычное русло, заботясь о любимой Наденьке.
