Ольга Баскова
Познакомлю со смертью
Глава 4
На следующее утро Петр Семенович Гуров шел на работу в плохом настроении. В голове вертелась мысль, порожденная вчерашним визитом, и он не мог решить, как поступать дальше.
«Весьма вероятно, что им ничего не известно, – думал Гуров, – и все равно надо быть предельно осторожным».
Он вошел в свой кабинет, переоделся, вымыл руки и отправился на осмотр больных своего отделения. Старшая медсестра Мария семенила рядом, на ходу докладывая обстановку:
– Кошкарову значительно лучше, Ивановой я вчера делала капельницу, Костенко продолжает жаловаться на головную боль. В общем, все по-прежнему, тяжелая у нас одна Федотова.
Анну Петровну Федотову привезли два дня назад с обширным инфарктом. Вчера вечером ей стало лучше, но Гуров ушел домой, не побеседовав с ней, считая это излишним: все необходимые меры приняты. Сегодня он первым делом отправился в ее палату. Анна Петровна, худенькая миловидная женщина лет тридцати пяти, лежала на постели с закрытыми глазами. Петр Семенович аккуратно обогнул капельницу и присел на кровать. Больная пошевелилась и открыла большие черные глаза.
– Анна Петровна, как вы себя чувствуете? – участливо спросил Гуров.
– Лучше, – женщина говорила с трудом, – мне уже лучше.
– Анна Петровна, вы в курсе, что с вами было? – опять задал вопрос врач.
– Да, – тихо ответила больная.
– Вы, наверное, знаете, что после инфаркта больной нуждается в очень серьезном лечении. Вам понадобится уход. У вас есть родственники?
Анна Петровна отрицательно покачала головой.
– Ни детей, ни родителей? – поинтересовался Гуров.
– Родители умерли, детей нет, – лоб больной покрылся испариной.
– Бывает, что в таких случаях откликаются дальние родственники. У вас был муж? Может быть, он или его родня?
– Муж погиб в автокатастрофе. У него никого не было, – Анна Петровна закрыла глаза.
– А коллеги? – продолжал спрашивать Гуров. – Где вы работаете?
– На почте, разношу газеты. Раньше работала в ЦКБ, я инженер. Организацию закрыли.
Федотова хотела еще что-то сказать, но Гуров перебил ее:
– Анна Петровна, мне важно знать, кто станет помогать вам. Бывшие коллеги, друзья – кто-нибудь сможет?
Женщина отрицательно покачала головой:
– Я сама.
– Допустим. Тогда следующий вопрос: есть ли у вас деньги? Лекарства, которые быстро поднимут вас на ноги, стоят очень дорого.
– Откуда у меня деньги? – больная попыталась улыбнуться.
– Вы поняли суть вопроса? Они вам понадобятся. Может быть, есть ценные вещи, которые можно продать? Сейчас ничего не нужно жалеть, уверяю вас. Речь идет о вашей жизни.
По выражению лица Федотовой Петр Семенович знал, какой ответ услышит.
– У меня нет ценных вещей. Только квартира. Но если я продам ее, мне негде будет жить.
– Понятно, – Гуров поднялся с постели больной, – отдыхайте. Придется обходиться теми лекарствами, которые выделяют больнице.
Петр Семенович уже подошел к двери, когда до него донесся слабый голос больной:
– Значит, я умру?
«Обязательно», – подумал Гуров, но вслух сказал:
– Анна Петровна, откуда такие мысли? Просто лечение будет длительным, но мы вас на ноги поставим.
* * *
– Кому ты поручил наблюдение за Гуровым? – поинтересовался полковник Кравченко у Киселева.
– Саше Литовченко, – бодро ответил тот, – он же у нас лучший в этом деле.
– Я тоже так считаю. После твоего рассказа у меня какие-то двойственные чувства по поводу кардиолога, – Алексей Степанович подошел к окну. – Думаю, он не убивал, но чутье подсказывает, что слежку мы организовали правильно.
– Мы с Константином тоже так решили, – улыбнулся Павел.
– Связи Яницкой проверили?
– Конечно, Алексей Степанович. Чисто, все, как рассказывала Скопина. А нам хоть бы маленькую зацепочку.
Кравченко вздохнул:
– Не нравится мне это дело, ой как не нравится!
Глава 5
Вика неторопливо шла в офис. Она специально отпустила такси за два квартала до работы, надеясь, что вечерняя прогулка и прохладный свежий воздух избавят ее от давящей боли в голове и стеснения в груди, затрудняющего дыхание. Прав был Олег, посоветовавший ей ехать домой и ложиться спать, тем более что завтра предстоит много хлопот, пусть даже приятных. Вика согласилась и, сославшись на головную боль, заявила, что просит понять и не ехать с ней до дома. Ей показалось, что он не против, так как сам, по его словам, чертовски устал за эти дни. На самом деле причина, по которой Вика отказывалась от общения, крылась не в самочувствии. В глубине души женщина ненавидела и презирала себя, поскольку ей единственной было известно истинное положение дел: с собственным секретарем-референтом, Элечкой, она соперничала несколько лет. Причем та ничего не замечала и искренне ценила и уважала начальницу, Викторию Владимировну Головко, блестящего профессионала, владелицу собственной адвокатской конторы. Причины соперничества между нею, тридцатилетней женщиной, и восемнадцатилетней студенткой юрфака Вика оценивала объективно: Эля была олицетворением человека, от рождения владевшего всем тем, чего Виктории пришлось достигать потом и кровью.
То, что дорогу в жизни придется пробивать лбом, Вика поняла еще в детстве. Ее родители были работниками колхоза, жителями деревни, пусть даже и передовиками производства. Может, они и могли дать ей путевку в жизнь, но явно не ту, какую она хотела. Еще учась в школе, Вика объективно оценила возможности родителей и с того момента сама ставила перед собой задачи и сама решала их. Сначала это была золотая медаль в школе, потом юрфак университета, который она штурмовала три года. Кем только за это время она не работала! И посудомойкой в столовой, и официанткой в баре, и санитаркой, и уборщицей… Когда же во время учебы в университете ее объявляли лучшей, считали гордостью факультета, а после окончания выдали красный диплом и предложили прекрасное место работы, Вика смеялась и плакала. Ей было жалко потерянных лет, но в конце концов она заставила себя забыть о них и идти дальше к намеченной цели – стать блестящим адвокатом. И это ей удалось.
Еще каких-то два года назад женщина считала себя невероятно удачливой. Перемена самооценки произошла тогда, когда, возвратившись однажды с банкета в свою хорошо обставленную квартиру в престижном районе, Вика поняла, как одинока. Никто ее не ждал, не с кем было поделиться своими успехами, радостями и невзгодами. Женщина сознавала, что отчасти виновата в этом сама. Да, она не красавица, но было немало людей, которые бы хотели построить с ней семью. Вике тогда казалось, что, начни она заниматься личной жизнью, окажется не до карьеры. И вот карьера сделана. Все знают ее как блестящего адвоката. Но надежного мужского плеча рядом нет. Женщина усиленно начала искать спутника жизни, но ей, как назло, попадались либо альфонсы, либо женатые, предлагавшие то, что ее не интересовало. Вот тогда и зародилась зависть к Эле и постоянное стремление доказывать этой сопливке, что она не хуже.
Эля, хорошенькая белокурая девушка, похожая на куклу Барби, была дочкой генерал-лейтенанта юстиции. Вика считала, что папа стал самым большим подарком, преподнесенным девушке жизнью. Отсюда и золотая медаль, и поступление на юрфак с первого захода, на заочное отделение, чтобы любимое дитя, не дай бог, не переутомилось. Работа в офисе секретарем-референтом не портила холеных белых ручек и евроманикюра, зато прокладывала дорогу в будущее (наверняка девушку ожидала собственная контора). В довершение ко всему Элечка имела красавца жениха на навороченной машине, министерского сыночка, студента престижного вуза, который исправно встречал девушку после работы.
Вид счастливой девушки, рожденной с готовой карьерой, раздражал Вику. Она не раз подумывала о том, что надо бы уволить Элю и взять на ее место какую-нибудь несчастную старую деву, но потом приходила к выводу, что окажется в проигрыше. Конечно, можно было выжить соплячку, не ссорясь с папой-генералом, просто завалить ее работой так, чтобы та, несмотря на свои исполнительность и усердие, света белого невзвидела. Но, поразмышляв, Вика поняла: этот односторонний конфликт помогает ей не останавливаться на достигнутом, идти вперед и не думать, что в жизни она достигла всего и пора ставить точку. Она тайно бросила Эле вызов, и это чувство заставляло ее сейчас идти на работу.
Было уже около семи, но девушка еще сидела в офисе и печатала материалы по процессу, на котором Вика должна была выступать. Увидев входящую начальницу, секретарь удивленно спросила:
– Вы все-таки решили прийти?
– Да, – Вика устало села в свое кресло, – хочу еще раз изучить материалы нашего последнего дела, возьму почитаю дома. Кстати, сделай себе пометку: в ближайшие дни договориться с Говоровым о встрече на предмет слияния наших контор.
Лицо Элечки вытянулось:
– Виктория Владимировна, вы ничего не путаете? Говоров наш конкурент, на его аналогичные предложения вы всегда отвечали отказом. Что случилось?
«Вот он, момент», – пронеслось в голове, и Вика сказала, стараясь придать голосу спокойствие и непринужденность:
– Случилось то, Эля, что через несколько дней я выхожу замуж. У меня появится семья, и я уже не смогу столько времени уделять работе. Возможно, будь я мужчиной, это событие прошло бы незаметно. Однако я женщина… – она попыталась улыбнуться, но лицо исказила гримаса боли. – Эля, будь добра, дай мне таблетку анальгина. Это все предсвадебный ужин. Не надо было пить столько шампанского.
Последние слова Вика произнесла с усилием. Все плыло перед глазами, боль в груди становилась нестерпимой. Последнее, что она увидела перед тем, как потерять сознание, – испуганные глаза Эли, протягивающей ей таблетку и стакан воды.
Глава 6
– Итак, у нас следующая жертва, – полковник Кравченко тяжело вздохнул. – Головко Виктория Владимировна, владелица юридической конторы. Впрочем, все вы ознакомлены с материалами дела и в курсе, что почерк убийцы тот же.
– Как по нотам, – вставил Киселев, – предложение руки и сердца, ресторан, смерть от острой сердечной недостаточности и следы того же алкалоида в крови.
– Ты забыл добавить: и больше никаких следов, кроме некоторого сходства с фотороботом жениха Яницкой, составленного официантом ресторана. О таинственном женихе Головко также никто не знал, никто его не видел, – заметил Скворцов.
– И опять мотив непонятен, – вздохнула Лариса, хорошенькая голубоглазая молодая женщина, старший лейтенант, давно мечтавшая о работе в отделе Кравченко и наконец получившая ее.
– Вот это меня больше всего и беспокоит, – Алексей Степанович поднялся с кресла и стал мерить шагами кабинет. – Мотив, конечно, есть, и, если мы его найдем, дело сдвинется с мертвой точки. Знакомства, связи Головко проверены?
– Конечно, товарищ полковник. Никаких точек пересечения, разве что случайных, с первой жертвой, – ответил Киселев.
– И все же причина есть, – начала рассуждать Лариса. – Должна быть, если мы не имеем дело с маньяком. Как бы хорошо вписалось сюда ограбление! Обе обеспеченные женщины, даже более чем обеспеченные, просто богатые. Если это не ограбление, что же нужно было от них преступнику? Ну допустим, Головко он убил как юриста, она могла по мере изучения очередного дела узнать что-нибудь нежелательное. А Яницкую? Головко не вела никаких дел, связанных с туристическим бизнесом.
– Стоп! – Кравченко жестом приказал Ларисе замолчать. – Девочка сейчас бросила одну очень важную реплику. Женщины не просто обеспеченные, а богатые. А это говорит о том, что они не держат деньги дома в чулках.
– Понял! – обрадовался Киселев. – Необходимо проверить их банковские счета.
Через полчаса на столе полковника лежали распечатки банковских счетов обеих женщин. В них, несомненно, имелось нечто общее. Всем бросилось в глаза, что обе жертвы незадолго до смерти сняли со счета по 10 000 долларов, не перевели, а именно сняли, и больше эти деньги нигде не мелькали: ни одна, ни другая не делали вложений или крупных покупок. Следовательно, деньги должны находиться дома или в офисе. Но их там не нашли.
– Все-таки ограбление, – произнесла Лариса.
– Ага, уже легче, – Киселев дружески потрепал Ларису по плечу, – теперь мы уж точно его поймаем. Осталось найти гражданина, скрывающего у себя 20 000 условных единиц, полученных от Яницкой и Головко. Может быть, дать объявление в газету?
– Перестань дурачиться, – Кравченко неодобрительно посмотрел на Павла. – Я должен проговаривать следующий шаг?
– Запросить в банках информацию о тех, кто в последнее время клал на свой счет такую сумму, – ответил Скворцов.
– Вот и выполняйте как можно быстрее, – лицо полковника внезапно исказилось, и он с силой ударил кулаком по столу, крикнув: – Поймите, на очереди у преступника следующая женщина, а мы даже не можем выступить в средствах массовой информации. Что мы скажем? Кого будем предостерегать? От чего? У меня у самого дочь! Что стоите и смотрите? – накинулся он на оперативников. – Выполняйте приказ!
Глава 7
Если бы Виктория Головко познакомилась с Таней Ларцевой раньше, чем с Элечкой, предметом ее зависти и недовольства стала бы, несомненно, она. Папа-генерал не шел ни в какое сравнение с папой – крупным бизнесменом, еще в перестроечные времена умевшим все, к чему ни прикасался, превращать в деньги. Первый в городе кооператив Александра Ларцева по пошиву детской одежды принес ему миллионные прибыли. Все знавшие Александра говорили, что его домочадцы едят из золотой посуды и спят на золотых кроватях. Это, конечно, было преувеличением, однако Ларцевы не без основания считались одной из самых богатых семей города. Татьяна выросла в роскоши, но родители правильно воспитали ее, и деньги не развратили девушку и не внушили презрения к менее обеспеченным людям. Полное материальное благополучие (после кооператива Ларцев открыл фирму по продаже компьютеров) означало для Тани проблемы прежде всего со сверстниками. Одни настолько завидовали богатенькой девочке, что общались с ней постольку-поскольку, другие буквально лезли в друзья, но их желание общаться было связано с желанием чем-нибудь поживиться. Такие бесцеремонно влезали в машину, забиравшую Таню после школы, без зазрения совести занимали у нее деньги, не думая когда-либо отдавать их. В конце концов с такими друзьями она расставалась без сожаления.
Надо сказать, что Таня вообще не расстраивалась по этому поводу. В один прекрасный день она поняла: у нее есть близкий друг, и этот близкий друг – мама, Алевтина Николаевна. Знавшие мать и дочь Ларцевых удивлялись крепости их отношений. Пресловутым конфликтом поколений здесь и не пахло. Таня не имела ни одного секрета, о котором не знала бы мама. В двенадцать лет девочка начала вести дневник, но не для того, чтобы поверять бумаге свои секреты: они все были известны Алевтине Николаевне. Просто Тане нравился сам процесс рождения «литературного произведения». Сначала она мечтала стать писательницей, однако, повзрослев, поняла: другого произведения, кроме дневника, не создаст. Девушка не огорчилась. Услышав однажды разговор матери и отца о том, как трудно найти толкового экономиста, пошла на экономический и так увлеклась, что забыла о своей детской мечте. В университете она училась блестяще. Ее красный диплом не стоил папе ни доллара. Усердие дочки Ларцева больше всего удивляло преподавателей. Некоторые из них подходили перед экзаменом к Татьяне и спрашивали, не желает ли она поберечь свое здоровье и не приходить на сессию. Не может ли ее папа подъехать на днях в университет по этому вопросу? Девушка сначала смеялась в лицо тем, кто обращался к ней с таким предложением, потом резко отвечала, что если папа приедет, то отправится не сюда, а в ректорат писать жалобу по поводу вымогания денег. Таня, в отличие от многих студентов, вгрызалась в науку не только потому, что ей нравилось. Она хотела стать толковым экономистом и принести пользу семейной фирме.
С личной жизнью проблем у молодой Ларцевой не было. Она была красива, парни ходили за ней толпами, однако Таня и здесь прислушивалась к советам мамы. Материнское чутье Алевтины Николаевны безошибочно отметало охотников за богатством. Избранником семьи Ларцевых стал Михаил Толокнянов, студент финансового института, долгие годы наблюдавший за девушкой с откровенным обожанием и даже не рассчитывающий на взаимность.
– У Миши к тебе настоящее чувство, – сказала Алевтина Николаевна.
Таня обняла мать и ответила:
– У меня к нему тоже. Я так боялась, что ты скажешь иначе.
После окончания вузов Таня и Михаил пополнили ряды сотрудников семейной фирмы Ларцевых. Александр Гаврилович не мог нарадоваться на мужа дочери. Фирма процветала, семейные узы не слабели. Три года пролетели как три часа. Ларцев-старший захотел, наконец, осуществить давнюю мечту: открыть филиалы своего предприятия по всей области. Он поделился этой идеей с дочерью, зятем и служащими. Его предложение одобрили, и они с Михаилом решили отправиться в соседний город, где их давно ждали. Перед самым отъездом Таня, расцеловав мужа и пообещав к его возвращению приготовить вкусный ужин, зашла в отцовский кабинет:
– Папа, мне надо с тобой поговорить.
Александр Гаврилович заканчивал укладывать документы в «дипломат»:
– Слушаю тебя, доченька.
– Скоро ты станешь дедушкой. Как ты на это смотришь?
Ларцев подошел к дочери и крепко обнял ее:
– Наконец-то. Честно говоря, я сам уже хотел поднимать эту тему. И когда же это счастливое событие?
– Через семь месяцев, – Таня прижалась к отцу. – У меня лучшие родители на свете.
– Ладно, не подлизывайся, – рассмеялся счастливый отец. – Или опять чем-то удивить собираешься?
– Я считаю, – начала молодая женщина, – что рождение ребенка не должно сильно повлиять на мою работу. Надеюсь, ты сохранишь за мной мое место, я вернусь в фирму сразу же после родов. Думаю, твой внук или внучка имеют право находиться там, в кабинете своей матери?
Александр Гаврилович с восхищением посмотрел на дочь.
– Я и не думал искать тебе замену, – серьезно сказал он, – но хочу заметить, что выполнять свои обязанности тебе какое-то время можно и дома, вот в этом кабинете. Здесь все средства связи, и при необходимости мы тебя потревожим. Доченька, если я ответил на твои вопросы, извини, мне пора. Михаил уже давно ждет в машине.
– Ты сам за рулем? – спросила Таня.
Она знала, как отец обожает водить свой серебристый «шестисотый».
– Да, дочка, – Ларцев направился в прихожую. – Наша добрая машинка преодолеет это расстояние очень быстро. К ужину успеем.
Поцеловав дочь, Ларцев стал быстро спускаться по лестнице.
Таня подошла к окну. Михаил, сидевший на переднем пассажирском сиденье, махал ей рукой. Женщина послала ему воздушный поцелуй. Александр Гаврилович, перехватив взгляд зятя, тоже помахал дочери, и красавец «Мерседес» бесшумно отправился в путь.
Таня продолжала стоять у окна. Она почему-то подумала о белых и черных полосах в жизни, попыталась вспомнить, когда же у нее наблюдалась черная, и пришла к выводу, что двадцать пять лет горизонты ее жизни были безоблачными и белыми.
Это закончилось в тот же день. Пьяный водитель «КамАЗа», не справившись с управлением, раздавил «Мерседес», как яичную скорлупу. Приехавшие на место происшествия не спешили начинать работу: они понимали, что при такой аварии говорить о спасении людей просто бессмысленно. Свою задачу они видели в том, чтобы извлечь тела из машины и дать возможность родственникам похоронить их.
Алевтина Николаевна стойко перенесла трагедию. Таня впала в сильнейшую депрессию, приведшую к выкидышу. Молодая женщина была близка к умопомешательству и суициду, однако крепкое материнское плечо помогло и на этот раз.
Алевтина Николаевна поместила дочь в дорогую частную клинику, в отдельную палату, и поселилась вместе с ней. Врач по образованию, она сама делала дочери необходимые процедуры и очень грамотно выводила ее из тяжелого состояния.
Когда Таня смогла разговаривать, не впадая в истерику, Алевтина Николаевна села к ней на постель и сказала:
– Танюша, мне так же трудно, как и тебе. Но мы должны продолжать жить ради их памяти. Кроме того, на нас фирма. Это детище твоего отца, и я не хочу, чтобы она попала в чужие руки. Ты должна сесть в директорское кресло.
– Мамочка, – Таня тяжело вздохнула, – ты же знаешь, что я хороший исполнитель, но не руководитель.
– Когда-то мне то же самое говорил твой отец, – улыбнулась Алевтина Николаевна. – Правда, немножко не так, вот послушай. «Знаешь, – сказал он мне, – я давно понял, что я лучший исполнитель, чем руководитель, и сделал так, что мною руководят мои заместители, причем сами об этом и не подозревая». Доченька, все заместители на месте. Они ждут тебя.
После разговора с матерью дела пошли на поправку очень быстро, и скоро молодая Ларцева села в директорское кресло семейной фирмы.
Трагедия оставила в душе молодой женщины кровоточащую рану, несколько лет Таня дневала и ночевала на работе, боясь вернуться в отчий дом и увидеть что-нибудь, напоминающее ей о прежней счастливой жизни. Мать посоветовала дочери купить квартиру в другом районе, а к ней приходить в любое время. Молодая женщина послушалась совета, но переехать в другой район отказалась. Новое жилье находилось всего в пяти кварталах от отцовской квартиры. Время лечит, и скоро на лице Татьяны заиграла прежняя улыбка. Алевтина Николаевна почувствовала, что дочь готова к следующему разговору.
– Доченька, – сказала она ей однажды, – не знаю, как тебя и спросить. Пойми, для меня этот разговор тоже очень болезнен, однако я хочу сказать, что ты еще молодая, красивая, а мне так и умереть, не понянчив внуков? Ты лишишь меня этого удовольствия?
– Как ты можешь, мама! – На глаза Тани навернулись слезы.
– Не надо себя хоронить, – теплая материнская рука погладила дочь по голове. – Если с небес они видят нас, то желают нам счастья и страдают оттого, что мы несчастливы. Я тебя не тороплю, но прошу: подумай над моими словами.
Чтобы привыкнуть к мысли, что какой-либо мужчина может находиться рядом с ней, Татьяне понадобился еще год, и однажды ей снова захотелось любить и быть любимой. Алевтина Николаевна старалась с кем-нибудь познакомить дочь, привлекала к этому делу своих знакомых и знакомых Татьяны, но той никто не нравился. Безотчетно она искала мужчину, хоть чем-то напоминающего Михаила.
С таким человеком она познакомилась там, где меньше всего ожидала. Роман начался бурно, и уже через полтора месяца, ужиная с избранником в уютном ресторанчике, Таня услышала предложение руки и сердца и ответила согласием. Однако ее не покидала мысль о том, что об этом романе ничего не знает мама. Правда, она не сомневалась: той понравится ее избранник, но при этом чувствовала какую-то неловкость. Татьяна с малолетства привыкла поверять матери свои секреты, у нее вообще никогда не было тайн, и вот пришлось нарушить эту традицию только потому, что когда-то у ее избранника из-за преждевременного знакомства с семьей его девушки сорвалась свадьба. Он слезно просил Таню об одолжении, и она решила: момент знакомства с матерью ничего не изменит. Ведь этот день когда-нибудь наступит! Она решила, что это произойдет завтра, и собиралась после ресторана позвонить Алевтине Николаевне, все рассказать ей и попросить ждать их к вечеру в гости.
Избранник подвез Татьяну на такси до ее дома, как всегда отказался зайти в квартиру, объяснив это сильной усталостью, пожелал женщине спокойной ночи и уехал. Придя домой, Таня первым делом бросилась к телефону и позвонила матери. В трубке раздался металлический голос автоответчика, и женщина, взглянув на часы, поняла, что мама уже давно спит и выключила телефон. Алевтина Николаевна не ждала звонка: дочь звонила ей после обеда и сообщила, что идет на вечеринку с приятелями и вернется поздно.
Таня зашла в спальню и начала медленно стягивать с себя вечернее платье. Вдруг комната закружилась перед ее глазами, и она чуть не упала. К головокружению прибавилась странная острая боль в груди. «Это шампанское и усталость, – подумала Таня. – Да и вообще я много работаю. После свадьбы надо будет обязательно смотаться в путешествие, куда-нибудь на Канары. А что? Мы люди не бедные».
Рассуждая об этом, женщина подумала, как ей хочется поговорить с матерью. Посидеть, как в старые добрые времена, за чашкой чая, рассказать все что накопилось. Сообщение, оставленное на автоответчике, не показалось достаточным. Она поняла: надо одеваться и ехать, и неважно, который час. Мама обрадуется и ее приходу, и той новости, какой она собиралась поразить ее. Путь можно проделать на своей машине, так будет быстрее. Женщина не боялась легкого опьянения: она хорошо водила, дорога сейчас пустая, да и до мамы близко. Одевшись и выйдя из квартиры, Таня с удивлением заметила, что не может попасть в замочную скважину. Руки сделались ледяными и сильно дрожали, голова кружилась, боль в груди усиливалась.
– Мама поможет мне, – бормотала женщина, с трудом спускаясь по лестнице, – приведет в нормальное состояние.
Открывая гаражный замок, Таня вспотела. Она с трудом вывела машину и решила больше не мучиться с ключами: того, что можно украсть из гаража, ей не жалко. Ларцева выехала на шоссе. Боль в груди усиливалась и затрудняла дыхание. Голова продолжала кружиться, но Таня так хорошо знала дорогу, что могла бы вести машину с закрытыми глазами.
– Еще немного, – подбадривала она себя, – сейчас покажется мамин дом.
Свет дальних фар высветил одиноко стоящий у кромки тротуара рейсовый автобус. Очевидно, водитель жил в соседнем доме и зашел поужинать или переночевать, оставив машину. Таня попыталась повернуть руль влево, заранее готовясь обойти неожиданное препятствие, но с ужасом почувствовала, что руль не слушается ее. Он казался ей двадцатипудовой гирей, которую хрупкие руки были не в состоянии повернуть. Тогда она попыталась резко нажать на тормоз, однако покидающие силы не позволили ей это сделать.
«Неужели?» – мелькнуло в затуманенном мозгу, и в ту же минуту красивая, сверкающая «Ауди» врезалась в автобус.
* * *
Алевтина Николаевна в эту ночь никак не могла заснуть, ворочалась в постели. Женщину одолевали беспокойные мысли, хотя она все время повторяла себе, что для них нет основания. Услышав, как включился автоответчик, направилась в комнату, где стоял телефон. Сообщение дочери порадовало и удивило ее, тут же захотелось поговорить и обсудить неожиданную новость. Пожилая женщина набрала номер дочери, однако Татьяна уже стояла не лестничной площадке и сражалась с замком, поэтому звонка не услышала. Алевтина Николаевна вдруг почувствовала, как больно защемило сердце.
«Почему она не отвечает?» – мелькнула тревожная мысль. Какая-то неведомая сила вдруг подняла ее с кресла и подвела к окну.
Машина Татьяны врезалась в автобус на ее глазах.
