Ольга Артёмова
Луна в проводах
– Да ты не горбись. Всё исправим. Вернее, её заставим исправить. А ты теперь – школьная звезда номер один.
– Но что же делать?! – Мышь стонала просто неприлично.
– Развивать успех. Причём – стремительно. Классный у вас – ОБЖ?
– Ага. «Обожаю Жизнь»! – хохотнул Ник.
– Дядю Колю вызывали? – поддержал его ёрничанье Дэн.
– Где он может от вас сейчас прятаться?
– Да в мастерских. Он же ещё внеурочку ведёт. Швабры с пятиклашками ваяет.
– К нему!
10-й «Б» шумной толпой ввалил в мастерскую. Не предчувствовавший плохого обэжист, мурлыча себе под нос: «Всё для тебя… дворцы и обезьяны…», что-то мирно обтачивал на столярном станке. Скорей всего, перекладину для очередной швабры. Когда распалённые ученики взяли его со станком в полукруг, он не поморщился, не крякнул досадливо, сказал с пониманием:
– Опять что-то отчебучили? Ещё одну парту у химички сломали? Что ж, починим. Не в первый раз. Не в последний.
В сущности, он был неплохой мужик. Не тягал родителей в школу по пустякам. Никому не лез в душу. Понимал, что время упущено и всё бесполезно. Заполнял журнал – и вся песня.
Но Гека неожиданно вспомнил, что в сентябре этот жизнерадостный добродушный дядька возил десятый класс в ДОСААФ. Они там с парашютом прыгали. Не свой десятый – «аков». Из своих он только Князеву предложил нервишки проверить. Но тот почему-то отказался. И теперь Гека смотрел на этого раздутого, как парашют, мужичонку прищуренными глазами, словно на прицел брал. Он не любил, когда ему лишний раз напоминали, что он второй сорт. Со злой радостью в сердце Гека предчувствовал, как сейчас заёрзает этот жизнерадостный.
Паша хотел пристроить свои анкетки на верстаке. Поискал чистое место. Тут же к бумажкам протянула услужливые руки Компьютерная Мышь. Психолог, не забыв одарить дурнушку короткой благодарной улыбкой, объявил торжественно:
– У нас чепэ, милейший. В масштабах школы.
Полные плечи обэжиста опустились. Его круглое лицо уже не кричало: «Обожаю жизнь!» Он понял, что на этот раз за партой не спрячешься. Зачем-то потрогал деталь и бросил:
– Короче.
– Максу «двындик» влепили! – выпалила Зоенька.
– По литере! – выложила горячую новость Смирнова.
Обэжист всё-таки с сентября немножко, видно, усвоил аз-буки классного, потому что быстро уточнил:
– В дневник или в журнал поставила?
– Прям в журнал влепила! Жирную.
– А в электронный?
– Пока нету.
– За что?
– За Толстого.
– Поспорили они, Николай Ваныч, по вопросам непротивления злу насилием и, так сказать, морали, – развёл руками Ник.
Гека отметил: пока одноклассники выплёскивали на несчастного обэжиста подробности литературного поединка, Макс стоял жалким истуканом. Видимо, привыкает к своей новой роли простого рядового. Прокручивает в блестящей голове предстоящее тягостное объяснение с родителями.
Обэжист повернулся к их классному герою:
– Я думал, ты умнее.
Макс вспыхнул, как спичка. Компьютерная Мышь пошла красными пятнами. Откуда-то из-за верстака подал авторитетный голос Паша:
– А что она умнее, вы не думали?
Обэжист нахмурился, кивнул на жадно внимающий бомонд:
– Ну не при них же.
– А мне кажется, больные вопросы надо обсуждать как раз при молодёжи. – Паша демонстрировал своё педагогическое превосходство над Дядей Колей. – Впрочем, сейчас не до болтовни. В администрацию. Со скоростью супермена. Пока противная сторона нас не опередила. Не попыталась выставить себя в наиболее выгодном свете. Директор на месте. Я проверил.
Интересно, когда он справки навёл? Скорее всего, перед литерой.
Дядя Коля попытался прибегнуть к помощи завуча – известного дипломата. Не спросил, а попросил:
– Может, к Юрию Васильевичу сперва.
– К дир-р-ректору! – прорычал Паша.
Обэжист с покорностью серого троечника расправил рукава рубашки. Надел пиджак. Зачем-то хлопнул себя по карманам.
Чувствуя нарастающую внутреннюю дрожь, Гека выпалил:
– Николай Ваныч, а когда вы с «аками» в десантуру мотались… ну, тогда, в сентябре… сами-то с парашютом прыгнули?
Обэжист бросил на него короткий взгляд из-под насупленных бровей:
– У меня больное сердце.
Гека знал, что не прыгал. Это было первое, что он спросил «аков», когда на другой день после десанта они крутой толпой вломились в школюгу. «А Дядя Коля прыгал или на земле вас ловил?»
И у Паши-Наполеона не всё получалось, как он задумывал. Не по его вине. Но всё-таки…
На пути 10-го «Б», на площадке второго этажа, толпились зрители. «Гладиаторские бои!» – смекнул Гека. Бросил взгляд вниз из большого окна. Дрались восьмые. С кем, Гека не понял. Может, внутриклассные отношения выясняли. «Восьмёрики» регулярно мускулы разминали – и делали это со знанием дела.
– Хорошо молотят. – В голосе Мишани прозвучало что-то отдалённо напоминающее опасение.
Гека загонял подальше тошнотворную истину, но… Он боялся «восьмёриков». Верховодил ими этакий крысёныш – хлипкий и низкорослый. Но его глаза… Они постоянно кого-то выискивали. С «восьмёриками» никто не хотел связываться.
Охранник, мужчина с грузом лет и поздно съеденных жирных ужинов, солидно топтался чуть поодаль. Его никто не осуждал. Он был, так сказать, лицо непосвящённое. Не педагогического звания. Никто не ждал и от директора излишней прыти. Прежний руководитель школюги, понятно, в подобные свары не ввязывался. Но нынешний их, желторотый, чуть ли не со студенческой скамьи, командир почему-то считал, что долг обязывает. И где он этой дурью нагрузился?
Между коренастыми сбитными телами «восьмёриков» металась высокая нескладная фигура директора. Он пытался вычленить людей из осиного роя. Пользуясь ситуацией, «восьмёрики», конечно, хорошо намяли ему бока.
– Из-за чего сцепились? – спросил Ник стоявшего с краю пацана.
Крайний скользнул пустым взглядом по Паше-Наполеону. Ответил туманно:
– Бывает.
Паша подобрался:
– Ну, у нас свои бои. К завучу – значит, к завучу.
Как Дядя Коля ни бодрился, сильно напоминал провинившегося ученика. Робко шагнул в кабинет начальства: «Можно?»
Завуч отбивался от кого-то по телефону:
– Говорю же вам: отчёт предоставим в течение получаса, – раздражённо помахал переминающемуся с ноги на ногу Дяде Коле: «Садитесь!» – Ну, не могли раньше!.. Так получилось… В течение получаса… Я понимаю, что важно!.. Да. Да. – Брякнул трубкой. – Отчёты! Отчёты! Будто не школа, а контора счётная. И всё срочно. Будто Измаил берём! – Тяжело вздохнул: – Ну, что там у вас?
– Уделите пару минут, Юрий Васильевич. – Усталым жестом Дядя Коля вытер со лба пот. – Двойка у меня.
Молча завуч уставился обэжисту холодным взглядом в лоб. Отвечая на его немой вопрос, тот прохрипел:
– У Князева. По литературе. Принципиальная.
И было непонятно: то ли двойка принципиальная, то ли учительница.
Завуч вскочил. Сунулся к окну. Нервно постучал по стеклу пальцами:
– Знал же, что этим кончится. Надо было настоять!.. В приказном порядке перевести Князева в десятый «А»!
– А может, учительницу-двоечницу перевести в другой класс, – осторожно подал голос скромно пристроившийся у дверей Павел Викентьевич.
Завуч развернулся резко. Психолог продолжил уже смелее:
– Режет медалистов. Нашу, образно говоря, золотую молодёжь.
– А вы по какому вопросу, собственно?
С лёгкой обидой психолог пожал плечами:
– Николай Иванович просил меня его сопровождать. Поддержать, так сказать, старшего товарища…
– Да, да, – торопливо прервал его излияния обэжист. – Павел Викентьевич на прошлой неделе у моих оболтусов беседу проводил. Ну и в о т…
– Очень интересный класс, – авторитетно заметил Павел Викентьевич. – Интересный и перспективный. Я с ними немного поработал, и ребят жалко стало.
– Вы их ещё плохо знаете, – отрезал завуч. – А нам они всю плешь проели. Ладно. Тут не до болтологии. Что делать будем? Сильно они сцепились?
Дядя Коля вопросительно уставился на психолога. Тот вместо ответа тяжело вздохнул.
– Поня-ятно… – протянул завуч. Отложил в сторону какую-то бумагу. Отбросил ручку. Захлопнул ноутбук. – Предложения?
Дядя Коля с мукой в лице выдавил:
– Мне с Мариной Владимировной поговорить?
– Попробуйте.
Совсем поникший обэжист вышел из кабинета.
– Вот с таким контингентом работаем, – завуч коротко, зло кивнул на дверь. – Задыхаемся без молодёжи.
Он сам был далеко не молод, но бьющая в нём энергия заставляла не замечать седые виски. Завуч вообще как-то сумел себя поставить. В школюге он получил необидное прозвище – Юрвас. Многие, без дураков, его уважали.
Павел Викентьевич вздохнул повторно – глубже, тяжелее. Он-то был не фальшиво молод: и внешне, и внутренне. То есть он так думал.
– Что поделаешь! И их понять надо! У пожилых двойной багаж за спиной – в школе по-старому учились и сами в том же духе поработать успели. Обросли ракушками! Вот Марина Владимировна! Я вам скажу, очень даже неплохой специалист. И в тех классах, где она ведёт с пятого класса, её даже любят.
Павел Викентьевич уважительно к мнению завуча, но в то же время недоверчиво покачал головой.
– Это так, – оборвал его осторожное качание Юрвас властным движением руки. – Вы у нас человек новый… А тут всем известно. Они сызмальства привыкают к её требованиям и живут, я вам скажу, душа в душу. Дети за неё всеми руками. И она за них – горой. Но вот когда замещает в чужих классах – сплошные эксцессы. Не умеет или не хочет найти общего языка с теми, кто иначе работать привык.
– Правильная Леди, – усмехнулся психолог. – Или всё-таки неправильная?
– А кто его знает! – Завуч отказался обсуждать изъяны «устаревшей модели». Заговорил о другом: – Вот сегодня много спорят о том, должна ли школа выполнять воспитательную функцию. Кое-кто говорит: наше дело только уроки вести! А? Как, по-вашему?
В глазах замотанного человека Павел Викентьевич выловил что-то похожее на просьбу поддержать его в крамольных мыслях. Но он не поддался слабости. Ответил уже в полную силу, решительно:
– Я думаю, нам рано выпускать детей из своих рук. Родители сегодня, может, как никогда прежде, оставили их без поддержки и догляда. Многие на двух-трёх работах крутятся. Вечером отдохнуть хочется. Понятно, не с детьми. Ребёнок – это тоже большая и трудная работа. Оттягиваются с другом Интернетом. А с кем же останутся наши дети? Не со Львом Толстым же, в самом деле?
Юрвас опустил глаза в бумаги:
– Похвально. Весьма похвально.
Но в голосе его не слышалось похвалы.
10-й «Б» томился ожиданием. Сперва они топтались у кабинета Юрваса. Жадно ловили обрывки важного разговора. Однако оттуда их спровадила завуч по внеклассной работе. Потом они ютились в кабинете ОБЖ. Но оттуда их вымела хмурая техничка. Теперь сгрудились под каштаном, ожидая, что вот-вот из дверей школы покажется торжествующий Паша-Наполеон. Но он всё не показывался. Малыши воробьями прыгали в рыхловатый снег. Почти тут же ныряли в уютненькие «гнёздышки» поджидавших их машин и уносились к заранее приготовленным кормушкам. Солидно проходили ничем серьёзным не озабоченные старшеклассники. Иногда кто-нибудь бросал 10-му «Б»: «Ждёте кого?», «С кем разборки?»… Ник привычно отшучивался. Вечно весёлый мальчик Ник. Их штатный классный клоун.
Макс с белым как снег лицом что-то упрямо искал в смартфоне. «Не хочет смотреть на нас, – с внутренней радостью отметил Гека. – Всё-таки его хорошо скрутило». Со своего идола не сводила влажных глаз жалкая Компьютерная Мышь. Она смешно пританцовывала на месте – мёрзла в нелепом куцем пальтишке и коротких дешёвых ботиночках. Гека покрутил головой: если бы его самого ело глазами на виду у всех такое ничтожество, он бы эту дуру убил. А Макс просто как бы не замечал мышиного обожания. Герой! Нет. Теперь он супергерой.
К груди отчаянно мёрзнущая Мышь преданно прижимала белые листочки, вручённые ей психологом.
– Ну-ка, покажи, что там, – протянул к ней настырную руку Ник.
– Зачем? Оставь! – попыталась увернуться Мышь.
Но Ник уже ухватил листы.
– Порвёшь!
– Тогда отпусти. Я только гляну. О! Ребя! Анкетка «Адаптация на средней ступени пятиклассников». Вопросы – зашибись! И первый номер нашей программы!. Попрошу внимания! Не шумите! Вы не на уроке физики. Итак, первый вопрос: «С каким чувством ты идёшь в школу?»
– С отвращением! – содрогнулся Дэн. То ли от холода, то ли, правда, его так от школюги мутило.
– Почему? – возразил Мишаня. – Иногда бывает прикольно.
– Ну а наши птенчики, пятиклашечки?. Глянь, что пишет мальчишечка: «Мне нравится ходить в школ у».
– Ха! Как моя бабка говорит: «Идивотик!» – незлобно рассмеялся Мишаня.
– Почему прям так сразу! Может, он просто оптимист, – заметил Егор.
– Узнать бы, кто этот оптимист. Встретить в тёмном углу да накостылять. – Большие красные кулаки Дэна стукнулись друг о друга.
– Розовые очочки сбить, – хмыкнул Водкин.
– Угу. Гляди, чего другой выделывает: «Мне нравятся уроки. Особенно история». Ну ты подумай! История ему нравится! Что может быть скучней истории?
– Литера… – вздохнула Смирнова.
– Литера вне конкурса, – коротко улыбнулась Линда.
– Продолжаем нашу исповедальную беседу со школьным батюшкой – отцом Павлом. «Не испытываешь ли ты чувства дискомфорта, в скобочках – страха, тревоги, идя на какой-либо урок?»
– Да мне всё по фигу! – захохотал Дэн.
Гека привычно кривился в презрительной улыбке. К десятому классу эти прекраснодушные пятиклассники станут похожими на них. Ну, может, учителя и родители сумеют удержать их в каких-то внешних рамках, но нутро-то потемнеет. Это уж и ёжику понятно. Впрочем, скорее всего, хитрые мальчики и девочки уже сорвали со своих глаз розовые очки. А ответы на анкетку – всего лишь попытка подлизаться к новым строгим учителям.
– А какой класс анкетировали? – спросил он.
– Чудак! Анкеты не подписывают. В этом вся соль. А то откровенности не дождёшься, – сказал Ник, быстро листая бумажки. – А! Нет. Один вызвездился. Поставил класс – пятый «Б». И подписался даже! Даниил Лямкин! Эх, Даня, Даня, учить тебя ещё и учить. – Ник небрежным жестом протянул Бурбан анкеты: – На, Анка. Прячь. А то зарекомендуешь себя перед Павлом Викентьевичем в плохом свете: ценные документы потеряла.
Мышь торопливо засунула растрёпанную пачку в сумку.
Хлопнула входная дверь, и на крыльце школы появилась литераторша. Секунду настороженным взглядом она вбирала в себя ощетинившийся ей навстречу 10-й «Б». Натянула перчатки и быстро пошла по дорожке. Спина ровная, как у образцового солдата.
– М-м-м… – замычал, как глухонемой или идиот, Дэн и наконец выдавил: – Мымра!
Ребята негромко прыснули.
Спина оставалась прямой, игнорирующей. Большой красной рукой Дэн сгрёб снег. С силой умял. Ра-а-азмахнулся!.. Ледяной шарик пролетел в паре миллиметров от сумки литераторши и смачно впечатался в тротуар. Но и тогда прямая спина не дрогнула. С неохотой Гека отметил: всё-таки Мымра держалась. И тут же быстро внёс оптимистичную поправку: пока держалась.
Крепость литераторши отметили все. Это нужно было исправить. Ник презрительно покосился на Дэна:
– Мазила. Дай-ка я, – набрал в ладони снега, – собью ей шляпку…
– Оставь, – не поднимая глаз от смартфона, остановил его Макс. – Не опускайся до какой-то Мымры.
Губы Линды тронула короткая победная улыбка. Точно демонстрация благородства Макса производилась в её честь. В рыжей проволоке волос лежали снежинки. Геке хотелось с силой дёрнуть за прядь… Чтобы снежинки полетели! Чтобы Линда перестала улыбаться ненастоящей своей улыбкой.
Смирнова защебетала в телефон:
– Нам дополнительное по ЕГЭ поставили… Да скоро! Да. Я не могу разговаривать.
– О! Дождались меня всё-таки! А вы молодцы! – Паша, без шапки, в куртке нараспашку, смотрел на 10-й «Б» весёлыми глазами.
– Н у?
– Что там?
– Всё путём?
Ребята засыпали психолога торопливыми вопросами. И Макс – Гека ясно видел! – хоть и продолжал пялиться в смартфон, но уже пустым взглядом, весь напрягся.
Паша-Наполеон неопределённо пожал плечами:
– Юрий Васильевич поручил Николаю Ивановичу всё уладить.
– Он же всё уладит? – В писке Компьютерной Мыши слышалась слезливая надежда.
Какая же она тупая! И таким бесперспективным дурищам выдают золотые медали! До сих пор ещё бестолочь не поняла, что Паше-Наполеону не нужен мир. Он ему прямо-таки противопоказан. Дипломированному «психу» и его психованным подмастерьям до зарезу необходима война. Ой, дур-р-ра! Близорукая влюблённая дура.
Ник хмыкнул:
– Дядя Коля хорошо только швабры ладит.
– Нет, почему же? – возразил Мишаня. – У него и с партами неплохо получается.
Все захохотали, но как-то невесело. Неудобно было прикалываться, когда у Блестящего Макса срывали с шеи настоящую золотую медаль. В том-то и дело, что все знали: на-сто-я-щую!
– Дядя Коля, конечно, не дядя Крюгер, – задумчиво произнёс психолог, – но кровь нашей престарелой мадам немножечко попортит. Пойдёмте к остановке. Что топтаться-то под окнами школюги?
Но 10-й «Б» не двигался с места.
– Мы решили объявить Мымре бойкот. – Линда улыбалась. Но в голосе её звучал вызов, точно бойкот объявлялся Паше.
Психолог скользнул по девушке быстрым сверкающим взглядом:
– До бойкота, весьма возможно, дело ещё дойдёт. Сперва же надо собрать на нашу бабушку компромат.
И неспешно двинулся вперёд, увлекая за собой ребят.
– У нас сейчас во главе угла две задачи. Да. Первая – вывести нашу достопочтенную Марину Владимировну Павлову из себя. Это, думаю, будет сделать несложно. Она уже на взводе. Нужен только толчок. Мы должны доказать, что у бабушки нервишки шалят, пора работу менять.
– Ну, урок сорвать не проблема, – хохотнул Ник.
– Тут вы справитесь, – покровительственно похлопал его по плечу психолог. – А вот вторая часть нашего плана сложнее, фундаментальнее. Но я на вас надеюсь. Да. Всё-таки верю: в вас есть некий положительный заряд.
– Что делать-то? – нетерпеливо уточнил Дэн.
Паша и ему улыбнулся, но трепать по плечу не стал:
– Вторая ваша задача (и это задача главная!) доказать дирекции полную некомпетентность Марины Владимировны Павловой как учителя.
– Она хорошие знания даёт, – робко пискнула Мышь и под обжигающими взглядами одноклассников виновато добавила: – Все так говорят.
– Понимаешь ли, Анечка… Свой предмет она, может, неплохо знает. И даже – весьма неплохо. Что там шептал дуб князю Андрею, пока Анатоль что-то нашёптывал Наташе…
Ребятам понравилась острота. Они поддержали Пашу кривыми ухмылками.
– Но может ли она отойти в сторону? Ну, скажем, – психолог с силой подёргал себя за жидкую бородку, – навскидку сказать, сколько у Льва Толстого было детей. Я вот так быстро не выдам. А у меня покрепче память. Я молодой. Павловой нужно устроить, скажу грубо, не виляя, показательную порку! Публично продемонстрировать, что знаниям её – оценка единица. Да. И такой очень важный момент. Этот урок надо записать на диктофон. Вы меня понимаете? Это нам ещё пригодится. – Паша оглядел быстрым цепким взглядом задумавшийся 10-й «Б». – Надеюсь, вы поддержите Макса.
– А если… – тяжело переминался с ноги на ногу Мишаня. – Если Мымра эта… ну, ответит на все наши вопросы.
– Так постарайтесь, чтоб не ответила. У всех смартфоны при себе. Там куча информации. «Тайны Льва Толстого», «Малоизвестные факты»… К биографическим книгам прибегать я бы не советовал. Она их, скорее всего, внимательно читала. В своё время. Впрочем, пусть каждый решает сам.
– А если она нам за вопросы – всем по «паре»? – Водкин изучал Пашу оценивающим взглядом.
– Для нашего дела это было бы наилучшим развитием событий. Мы бы её разгромили на педсовете за массовую экзекуцию. Но вряд ли Павлова на это пойдёт. – В голосе Паши звучало искреннее сожаление.
Мясистые губы Водкина собрались дудочкой и поднялись к маленькому жирному носу. Это означало, что счёт пошёл. Считал-то Водкин плохо, а рассчитывал хорошо. Мышь едва заметно поёжилась. Зоенька совсем спряталась за длиннющей косой чёлкой. Мучительно Геке хотелось озвучить душевные терзания 10-го «Б»: «Дураков нет. Кроме Макса». Но он надеялся, что выскажется кто-нибудь ещё.
Однако заговорил Паша-Наполеон. Надо ж было подбодрить своё хилое войско:
– Да вы не дрейфите. Помните: учителям никогда нельзя начинать войну с детьми. Потому что они её всегда проигрывают.
– Об этом вы в своей диссертации пишете?
Геке показалось, или и вправду во вкрадчивом голосе Линды, задавшей вопрос, дрогнули знакомые противные нотки обожания, свойственные исключительно Мыши?
– Не только об этом, – улыбнулся Паша-Наполеон. – Ну, давайте. Разбегаемся. У меня ещё дел – гора!
Гека закрылся в своей комнате. Включил комп. Собрался заниматься. Понятно, что не какой-нибудь фиговой физикой. И уж конечно, он и не думал искать убойный вопрос по Толстому. Уже месяц Гека брал уроки у Феди Зверя. Тот учил салаг драться. Гека никому о своём репетиторе не трепался. Но однажды он всех удивит. Надеялся, что удивит.
На экране нарисовалась резиновая физиономия Феди:
– И опять: физкультпривет! Тех, кто в первый раз присоединился к нам, прошу вспомнить главный закон джунглей. Вижу: престарелый дедушка уже тянет руку. Ваш ответ: «Мы одной крови: ты и я»? Неверно! Первый закон джунглей: «Сначала ударь. Потом подай голос».
И Федя сделал нокаутирующее движение всем своим резиновым телом.
Гека попытался повторить. Пока у него получалось плохо. Он сам это чувствовал. Пока. Но когда-нибудь…
– Удар – это часть тебя, твоё продолжение, – учил Федя. – Сперва замедленно… Отводим руку. Большой замах – максимальная сила удара. Представь противника. Тип, которому давно хочется врезать…
Гека отвёл руку.
– Р-р-рука пошла! – зарычал Зверь. Его кулак метнулся молниеносно и страшно.
Рука пошла… Невидимая, перед Гекиным кулаком маячила смуглая щека Макса.
– Ещё р-р-раз! Рука пошла!
Юрвас? А почему, собственно, нет? Тоже неплохо.
– Р-р-рука пошла!
– Уроки готовишь? – раздался из-за двери голос матери.
– Готовлю! – бросил Гека. – Ты мне мешаешь.
– Вы спросите: что эффективнее? Прямой? Боковой? А может, апперкот? Я отвечу: самый лучший удар тот, который ты наносишь исподтишка. Верьте мне. Я – Федя Зверь.
Гека молотил невидимых врагов, пока не почувствовал приступ тошноты. Прилёг ненадолго. Чуть не заснул. Его вернул в их убогую квартиру голос матери:
– Есть идите. Давайте. Давайте. Не задерживайтесь. У меня тоже духовные запросы. Не у вас одних. Отдохнуть от кастрюлек хочется.
Гека специально медлил ещё минут пять. Наконец вполз в кухню. Мать увлечённо болтала по телефону:
– Люсьен! Я ногти сделала! Заплатить пришлось, конечно. Но – качество. Чудо! Сейчас сфоткаю и пришлю. Ага!
Гека с отвращением покосился на алые с чёрными завитками вроде паучков ногти. Нет, Линда права, когда говорит, что надо специальный закон ввести, запрещающий старухам носить джинсы. В некоторых салонах объявление повесить необходимо: «Только до тридцати!» И гнать оттуда великовозрастных дур в три шеи!
Мать принялась фотографировать своих драгоценных «паучков» с разных ракурсов.
– Уроки приготовил? Двоек не нахватал? Всё нормально? В комнате убрал? – Она трещала, как пулемёт новейшей системы.
На пороге кухни нарисовался отец. Потянул:
– Не пойму: Люсьен – это мужчина или женщина?
– Суп на плите, – не оборачиваясь в его сторону, бросила мать.
Отец приподнял крышку. Подозрительно заглянул в густо-коричневое варево:
– Кусок ногтя здесь не найдём?
– Тарелку помыть не забудь! – И в трубку: – Люсьен! Я такой супчик в супермаркете купила – чудо! Полчаса – и ужин готов! Мои за вечер размели! Да… Да… Нет… Со вкусом копчёностей не бери – солоноват. Да… Да… Нет. Я на ночь не наедаюсь. Только чашечку зелёного чая и лепесток сыра на поджаренном хлебце… Ну, вот так… Три недели терплю! Ага!
Она терпела три дня. И то, наверное, из-за того, что пичкала их чудо-концентратом.
Отужинали под оглушающий треск матери. Помыли тарелки – и словно сами из квартиры смылись. Отец прилепился к телику. Мать бросилась в объятия «Одноклассников». Гека привычно ушёл в себя.
Она вошла в класс с обычным, слегка утомлённым лицом. Как будто не было вчера у школы ни Мымры, ни снежка, брошенных ей вслед. Обычно начала урок. Отметила присутствующих. Объявила тему и цели, которые никого не интересовали в принципе, а сегодня – вдвойне. Потому что у 10-го «Б» сегодня были своя тема и свои цели.
– Приступим к проверке домашнего задания.
Прозвучал дежурный вопрос, заставлявший в былые дни класс чувствовать себя не совсем комфортно.
Взметнулась рука Козлова. Секунду Мымра смотрела на неё прищурившись, точно всё-таки заподозрила неладное. Дэн никогда не поднимал руку. Ну, если только выйти надо было. Но Павлова среди урока не отпускала. Это все знали. Потому к ней с такими просьбами и не обращались. Справляли свои дела на перемене.
Конечно, если бы у Мымры хорошо варил черепок, она бы проигнорировала эту мотающуюся красную руку. Но литераторша явно переоценивала свои силы. Видно, не знала Пашиной великой истины, чем заканчиваются войны учителей с детьми.
Впрочем, скорей всего, она и не храбрилась. Надеялась, что Козлов в извинениях рассыплется. За вчерашнее. Сколько смешных людей на свете!
– Вы хотите отвечать, Козлов? – Мымра смотрела на десятиклассника предупреждающими глазами.
– Нет. Я… это… – Дэн встал, одёрнул свитер с английским флагом на плече. – Я спросить хочу. Сколько у Льва Толстого было… это… детей?
И оглядел класс победным взглядом.
– А вы точно знаете, Козлов, что у Льва Толстого были дети?
Дэн на минуту запнулся. Бросил быстрый вопросительный взгляд на уткнувшегося в смартфон Макса. Перевёл – на Компьютерную Мышь. Та утверждающе опустила ресницы за стёклами безобразных очков.
– Точно! – рявкнул Дэн и с грохотом сел.
Мымра встала. Отошла к окну. Уставилась в снежную муть за стеклом, словно мечтала прочитать там ответ на вопрос Козлова. Произнесла задумчиво:
– Дети Льва Толстого… Одно время они пытались идти по следам своего великого отца. Дочери преподавали в школе в Ясной Поляне. Даже коров доили! Но ни у кого из них не хватило силы пройти этот путь до конца. Дети редко оправдывают ожидания родителей.
Гека прищурился: хочет сказать, что мы ещё ничтожнее наших родаков. Мымра! Он приготовил для неё свой вопрос. Правда, ещё не знал, задаст ли его. Колебался: нужно ли ему участвовать в дурацком представлении?
Дэн вскинулся:
– Но число? – покосился на включённый смартфон. Диктофон старательно записывал урок, который 10-й «Б» преподносил Мымре.
– Какое число? – Литераторша казалась искренне удивлённой. Будто этот рёв слишком резко вернул её из уютной графской резиденции в таящую опасности школюгу и она упустила нить разговора.
– Значит, вы не можете назвать точную цифру… это… льватолстовских детей? – Дэн победно оглядел класс и плюхнулся на стул.
– Какой похвальный интерес к семье Льва Толстого! Я просто вынуждена его поддержать, – устало съязвила Мымра. И Гека понял, что «число» она знает. Да и другие усекли. Глупо было открывать их литературный батл таким пустяковым хрестоматийным вопросом. Смешно было выпускать первым номером дебиловатого Дэна. Литераторша привычно жёстко взяла в руки ситуацию: – К следующему уроку подготовите, Козлов, доклад на тему «Дети Льва Толстого и русская литература». Приступим к проверке домашнего задания.
С ожесточением на лице Ник вскинул руку.
– Вы готовы? Давно пора ответить.
Ник встал. Выдержал театральную паузу. Опёр ся о парту кулаками:
– Нет. У меня вопрос.
Дэн громко хмыкнул.
– Сколько писателей носило фамилию Толстой?
– Вас тоже число интересует? Или всё-таки – вклад этих писателей в русскую литературу? – Мымра наклонила набок голову в золотом шлеме волос. Густые и короткие, они напоминали именно шлем. В голосе уже не плескалась скука. Да и никто зевотой не давился.
– Ничего. Число пройдёт, – успокоил экзаменуемую Ник.
– Вы, наверно, Пронин, математику любите? – попыталась поддеть его Мымра.
Но Ник был не Дэн. Он нанёс ответный молниеносный удар:
– Ага. Там учительница добрая.
У математички все классы, в которых она вела, на ушах стояли.
Мымра села. Очень прямо. Внимательным взглядом обвела застывший единым существом класс. Кажется, усекла наконец, что вопрос о «числах» не глупое прикольство.
– Та-а-ак… – протянула она. – Кто-то ещё хочет что-то уточнить?
Как по команде взметнулся лес рук. Не подняли только Макс и Гека. Макс не должен был участвовать в этой операции. А Гека просто не хотел идти в стаде. Он выждал минуту. И потом неспешно тоже поднял руку.
– Я рада, – сказала Мымра, хотя в голосе её отнюдь не звучало радости, – что вы наконец выделили несколько минут из своего драгоценного времени, чтобы встретиться с графом, офицером, великим писателем, Человеком с большой буквы – Львом Николаевичем Толстым. Подозреваю, встреча эта произошла на просторах Интернета. А там много мусора. Но что вы поработали – уже плюс.
– Не увиливайте! – грубо рявкнул Дэн. – Отвечайте! Вы обязаны нам непонятные места объяснять.
– Объясню, если смогу. Если же я что-то подзабыла, освежим мою память вместе.
Надеется выдержать экзамен, вяло отметил Гека, и в то же время осторожно подлизывается. Чует: розги хорошие приготовлены.
– Что касается писателей с фамилией Толстой, то нельзя не вспомнить Алексея Константиновича. Возможно, вы романс на его стихи слышали – «Средь шумного бала случайно…». Музыку к нему Чайковский написал. Но были и другие… Кстати, сын Льва Николаевича, Илья, тоже себя в сочинительстве попробовал. Отец даже его рассказ «Одним подлецом меньше» похвалил.
Не успела литераторша замолчать, как 10-й «Б» снова ощетинился пиком рук.
Если бы у Мымры было немного поменьше самоуверенности, она бы попыталась призвать класс к порядку, хотя бы ценой угроз и истошного крика. Что диктофоны-то писали, Мымра не знала. Могла бы оттянуться сколько влезет. Англичанка, к примеру, свои голосовые связки регулярно тренировала. По делу и без дела.
– Сколько желающих! Только я буду сама выбирать того, кто задаст мне вопрос, – предупредила Мымра. – Смирнова.
Ну какой вопрос могла приготовить Смирнова? Специально тех выбирает, кто послабее, скривился Гека.
Смирнова встала. На прошлом уроке она, униженная необходимостью отвечать плохо известное и неинтересное, лопотала по-детски, уставясь в стол. Теперь Смирнова поднялась свободно, красиво. Откинула голову:
– У меня такой вопрос: с кого писал Толстой Наташу Ростову?
– Вопрос, конечно, важный. Но на него я вам давно ответила. Может, придёте мне на помощь? Кто послужил прообразом главной героини «Войны и мира»?
Класс молчал, как одно тупое недоразвитое существо. У Макса дёрнулось плечо. Он знал. Но не мог снизойти до ответа. Все грозно повернулись к Мыши: точно ли литераторша говорила или водит их за нос? Бурбан беспомощно захлопала ресницами за стёклами очков:
– Да, ребята, Марина Владимировна рассказывала. Сестра жены Толстого Татьяна. А вот фамилию не помню точно. Но она похожа на мою. – Бурбан застенчиво улыбнулась литераторше. Неожиданно слегка похорошела. Будто отблеск бессмертной Наташи Ростовой пал и на её жалкую фигурку.