Ольга Арнольд
Агнесса среди волков
1.
В приемной нам пришлось остановиться – из кресла перед столом Милы поднялся высокий темноволосый молодой человек и сделал шаг нам навстречу. Юрий нахмурился:
– Я же сказал, Аркадий, что ничего не выйдет. Извини, мне сейчас некогда.
Аркадий замялся и неуверенным тоном проговорил:
– Я думал, что стоит еще раз обговорить этот вопрос…
– Нет, не стоит… – Юрий был категоричен, почти груб, что на него не похоже. Впрочем, он никогда не питал слишком нежных чувств к моим поклонникам, а именно к этой категории мужского населения страны относился Аркадий Шипелов.
Он быстро пришел в себя после неприлично резкого ответа и, улыбнувшись, произнес:
– Ну, тогда я поговорю с твоей сестрой и на более приятные темы, если ты не возражаешь, – и с этими словами он взял меня за обе руки.
Юра, конечно, возражал, но вслух этого произнести не посмел. Он прекрасно знал мой бунтарский нрав и понимал, что если он сейчас утащит меня с собой, то я не устрою никакой сцены – это не в моем духе – а просто завтра не появлюсь. Я ему действительно была очень нужна, и он вынужден был оставить меня буквально в руках у потенциального неприятеля.
* * *
Аркадия, как мне кажется, я знаю всю свою жизнь. Я его называю "мой вечный жених", потому что на протяжении последних пятнадцати лет он делал мне предложение раз двадцать. Он предлагал мне руку и сердце за неделю до моей свадьбы с Марком и на следующий день после развода; он терпеливо пережидал мои очередные увлечения; он регулярно, по крайней мере раз в полгода, просил меня выйти за него замуж, так что это у него превратилось просто в привычку. И, надо сказать, бывали времена, когда я от отчаяния и одиночества чуть было не соглашалась, но потом трезвый разум брал верх. Я отдаю себе отчет в том, что даже для брака по расчету необходим не просто расчет, но и кое-какие чувства, а их и не было. То есть я всегда относилась к Аркадию с нежностью: он в любую минуту был под рукой, при этом умудряясь не слишком мне надоедать. Полупрезрительное отношение к нему моего брата и его друзей меня не слишком трогало. Хуже было другое: я не испытывала к нему абсолютно никакого влечения, не чувствовала в нем мужчину, его холодные влажные поцелуи меня не волновали, хотя и не отталкивали. Но разве может идти речь о супружестве без секса?
Кстати, другие женщины очень даже видели в нем мужчину. У него хороший рост, правильные – на мой взгляд, слишком правильные – черты лица. Портит его малоподвижная мимика. Впрочем, некоторым такие лица, похожие на лица античных статуй, нравятся. Он даже два раза был женат, правда, совсем недолго, с девочкой Тамарой они даже не успели расписаться – расстались перед самым походом в ЗАГС. Но никакие жены и никакие романы не мешали ему ухаживать за мной и ждать того момента, когда он все-таки добьется своего.
На фоне блестящих "звездных" мальчиков из компании моего брата, окончивших, как и он, Физтех, Аркадий выглядел неудачником – выпускник всего лишь Станкина, простой инженер на 120 рэ, "перекладывающий на своем столе бумажки". Но и он два года назад организовал свою фирму, и, как ни странно, дела у него пошли. Правда, в отличие от Юрия и его друзей он занялся не компьютерным бизнесом, а торговлей сникерсами и прочей дребеденью. Но факт остается фактом: теперь он стал преуспевающим бизнесменом и мог предложить мне не просто совместное проживание под единым кровом с совместным же добыванием пищи и других необходимых для жизни вещей, а уютное гнездышко, куда он будет таскать в клювике все, чего я не пожелаю, а я могу при этом позволить себе нежиться в тепле и праздности. Временами эта перспектива казалась мне очень даже заманчивой…
– Привет! Ты сегодня великолепна! Никогда не думал, что тебе так идет зеленое!
Чего у Аркадия не отнять – это умения видеть не только саму женщину, но и ее обрамление. Девять из десяти мужчин никогда не смогут сказать, в чем сегодня из дома вышла жена. Мой брат сумел заметить, что я неплохо выгляжу, но оказался не в состоянии определить, почему. Аркадий же сразу оценил мое последнее приобретение, и я почувствовала, как в моей груди пробуждаются теплые чувства. Я улыбнулась ему, и эта улыбка была действительно искренней:
– Ты умеешь делать комплименты – в них всегда есть частичка правды, поэтому им хочется верить. А что ты здесь, собственно говоря, делаешь? Вот уж не знала, что у тебя есть общие дела с "Компиком"!
– Никаких общих дел, как видишь, нет. И вообще никаких дел сейчас нет – просто я сегодня не завтракал и умираю с голоду, а голодный мужчина не может думать о делах. Но еще больше, чем есть, я хочу пообщаться с тобой. Поэтому мне хотелось бы совместить приятное с полезным и пригласить тебя на обед.
Я вздохнула, вспомнила о неоконченном переводе для издательства "Греза", о том, что дома мне нечем будет кормить Петю, если он соизволит сегодня явиться – и согласилась.
Он повернулся к Миле, нервно вертевшей в руке только что подаренную им же шоколадку, очень сердечно с ней распрощался, взял меня под руку, и под ее пристальным взглядом мы направились к лестнице.
2.
На улице мы остановились и посмотрели друг на друга. На лице у Аркадия появилась улыбка, очень медленно распространявшаяся от губ к щекам, но до глаз она так и не дошла. Он сказал:
– Сегодня я безлошадный. Куда направимся?
Честно говоря, есть мне совсем не хотелось. Но не пропускать же такой случай – не в Макдональдс же мне с ним идти!
– Конечно, к Яру!
Он поймал машину, и мы поехали в гостиницу "Советская". Было еще рано, только несколько бизнесменов деловито поглощали пищу, да в углу сидела группа "качков". Официант принес нам меню, но я и так знала, что выберу – лангет с салатом. Когда-то, еще в студенческие годы, меня пригласил сюда один поклонник, и меня поразило, как вкусно здесь готовят вырезку. В те годы, которые теперь называются "застойными", я иногда бывала в ресторанах, и у меня сложилось твердое убеждение, что прилично кормят только в "Советской". От десерта, естественно, я отказалась, попросив только чашечку кофе. Я уже давно внушила себе, что не люблю сладкое. Ко всяким гербалайфам и прочим срествам для похудения я отношусь с подозрением и предпочитаю просто не позволять себе лишнего.
Мне очень нравится это старинное помещение – с высоченными расписными потолками и колоннами. В нем создается ощущение огромного пространства, но это пространство не холодное, а какое-то теплое. Может быть, тут виновато мое воображение – именно днем, в полупустом зале, мне легко себе представить, как тут когда-то гуляли купцы и цыгане с песнями подходили к каждому столику, как надрывалась гитара… Но, впрочем, это все мои фантазии. Я отвлеклась от них и переключилась на своего спутника. Мне показалось, что сегодня он не такой, как всегда. Впрочем, я давно его не видела. Несомненно, его дорогой фирменный костюм-тройка очень ему шел. Раньше он всегда ходил в свитерах и потертых джинсах, сейчас же он был одет как новый русский. И вел себя он тоже по-другому, все его движения казались более замедленными, чем раньше, во всем облике сквозила какая-то солидность. С этой недавно приобретенной солидностью контрастировало какое-то внутреннее напряжение. Внезапно он посмотрел на часы, извинился и пошел позвонить. Мне показалось, что он нервничает. Пока его не было, я пыталась понять, что же в нем действительно переменилось, но так и не нашла ответа. Да, конечно, он набрал вес, от юношеской худощавости уже ничего не осталось, но ведь он давно уже зрелый мужчина. Интересно, сколько ему сейчас лет? Тридцать пять, тридцать семь?
Аркадий вернулся с помрачневшим лицом и сел за столик. Но, очевидно, что-то для себя решив, отбросил мрачные мысли в сторону и принялся меня развлекать. Нельзя сказать, чтобы он был блестящим собеседником. Подливая в бокалы чересчур кислое, на мой вкус, вино, он рассказывал о каких-то своих, абсолютно мне неинтересных делах, о том, что у него сейчас, только что, сорвалась выгодная сделка, и добавил при этом:
– Ты знаешь, я нисколько не жалею, что недонажил сегодня эти триста тысяч. Зато мне не надо никуда лететь. Давай проведем этот день с тобой вдвоем. Помнишь, как нам раньше было хорошо вместе?
Я прыснула. Я не помнила, чтобы мне когда-нибудь с ним было слишком хорошо, но "недонажил" – это уже кое-что! Но он не понял, почему я рассмеялась, и перевел разговор на свою квартиру. Как он ее обставил, какую он достал по случаю мягкую мебель – со скидкой, как у него сейчас уютно. Какой он недавно приобрел альбом Ренуара. Как он мечтает жить своим домом, и чтобы в этом доме его встречала хозяйка, улыбаясь и радуясь его приходу – такая женщина, как я.
Тут я удивилась. Конечно, меня поразили не него слова насчет хозяйки в доме – просто я не могла припомнить, чтобы Аркаша когда-нибудь увлекался искусством. Может быть, это сейчас модно среди новых русских? Но его слова навели меня на одну мысль, и я произнесла вслух:
– Кстати, сейчас в новой Третьяковке выставка Сальвадора Дали. Пойдем?
– Конечно, если ты хочешь!
После того, как разговор перешел на живопись, Аркадий оживился. Он сказал, что я ему напоминаю ренуаровских женщин. Мне стало совсем смешно, я рассмеялась вслух, а он захохотал в ответ. Я вообще смешлива и к тому же смеюсь очень заразительно. Иногда во время переговоров, когда партнер ляпает с чрезвычайно серьезным и умным видом очередную глупость, мне очень трудно сдержать себя и не рассмеяться. Во всяком случае, остаток обеда прошел более оживленно, и, расплатившись, мы отправились на Крымскую набережную.
Билетов, как всегда бывает в таких случаях, не было, а очередь людей с билетами была часа на три. Я заставила Аркашу купить билеты у перекупщиков за двойную цену и, вспомнив студенческую юность, отправилась к служебному входу. Там стоял очень симпатичный молоденький милиционер в новой форме; я состроила ему глазки, улыбнулась, вытащила из сумочки какое-то старое удостоверение, помахала им перед его носом, заявила, что я представитель прессы, и паренек не смог устоять. Аркашу я протащила с собой как фотокорреспондента; мальчишка-милиционер (мне даже не хочется называть его ментом) остался стоять с раскрытым ртом – у фотокорреспондента не было с собой аппаратуры, да и на выставках такого рода фотографировать запрещено. Впрочем, чем абсурднее, тем убедительнее.
В деловых строгих костюмах среди разношерстной публики, одетой кто по-богемному красочно, кто по-интеллигентски небрежно, мы с Аркадием выглядели неуместно. Впрочем, Аркадий этого просто не заметил, а я об этом сразу же позабыла. Выставка меня захватила. Я вообще люблю атмосферу музейных залов, вернисажей. Но тут было другое. Дали для меня значит больше, чем просто гениальный сюрреалист. Испанская речь, которая звучала в зале, рисунки и картины на стенах вызвали у меня острый приступ ностальгии. Дело в том, что мой бывший муж, Марк, был "испанцем" – он учил в нашем институте испанский язык. Я давно о нем ничего не слышала, знала только, что он много мотался по Латинской Америке, а несколько лет назад уехал в Испанию. Его гордостью был роскошный альбом Сальвадора Дали, который он когда-то за бешеную цену достал у спекулянтов. Когда я с ним рассталась, то мне пришлось распрощаться и с этим альбомом.
Я сделала по залам три полных круга, таща за собой уставшего и слегка обалдевшего Аркадия. Наконец он нерешительно потянул меня за руку и направился к выходу, и я молча последовала за ним. Я все еще была под впечатлением от увиденного, и мне не хотелось говорить. Он тоже молчал. На улице начинался дождь, и он вытащил из дипломата зонт и раскрыл его.
– Куда теперь, Аркадий? – спросила я ласковым тоном.
Мне почему-то не хотелось возвращаться к себе домой, в пустую квартиру, и ждать, придет или не придет Петя. Я не хотела расставаться сейчас с Аркадием – он как бы вписался в атмосферу Дали. К тому же что такое наши отношения, как не сплошной сюр? Пятнадцать лет ухаживать за женщиной, за все пятнадцать лет получить от нее только несколько поцелуев и при этом упорно желать на ней жениться – на это способен либо романтик, либо импотент, либо глупец. Мне хотелось думать, что Аркадий – романтик.
По лицу Аркадия было видно, что он колеблется. Наконец он медленно произнес:
– Вообще-то я хотел повидать свою тетушку. Я договорился с ней, что заеду сегодня вечером. Уже седьмой час…
Тетушка Аркадия – вернее, сестра его бабушки Анна Сергеевна – давно овдовела и жила одна в роскошной трехкомнатной квартире на Ленинском, оставленной ей покойным мужем-академиком. Как-то раз несколько лет назад мы с Аркадием к ней заходили, и она очень мне понравилась. Родом из старинной дворянской семьи, прошедшая через испытания лагерями и ссылками, она не склонилась и даже в старости сохранила царственную осанку. К тому же она говорила на изумительно правильном и чистом русском языке – качество, которое меня, нередко делающую элементарные ошибки в ударениях, всегда восхищало.
– Пойдем к ней вместе!
Он замялся, как будто хотел отказать, но было видно, что ему неудобно сказать "нет" мне, которой он только что в завуалированной форме сделал очередное предложение, и нехотя ответил:
– Хорошо, пойдем!
– А она не больна ли часом?
– Нет, она на ногах, но сердце у нее плохое, стенокардия. Мы за нее беспокоимся. Врачи говорят, что положение серьезное. Впрочем, ей ведь уже восемьдесят.
Разговаривая, мы дошли до Ленинского, сели на троллейбус и через двадцать минут были уже на месте. Зашли в булочную, расположенную в том же доме, где жила Анна Сергеевна, купили кое-какие гостинцы и поднялись на третий этаж. Дверь нам открыла сама старушка; на ней был какой-то невообразимом наряд из потерявшего от ветхости всякий вид коричневого шелка, на морщинистой сухой шее висела нитка крупных янтарных бус. За то время, что я ее не видела, она как-то сморщилась и пожелтела, и даже спина ее не казалась больше прямой. Самое поразительное, что она меня тут же узнала, хотя видела меня только раз. Видно, я произвела на нее тогда сильное впечатление.
– Агнесса, вы ли это, детка? Проходите, проходите! – и она отступила, пропуская нас в мрачную и заваленную какими-то ненужными вещами огромную прихожую. Мы разделись и прошли не на кухню, как это принято в современных домах, а в захламленную и очень темную гостиную; недалеко от двери, наполовину загораживая проход, стояло древнее пианино, о которое я чуть не споткнулась. Хозяйка усадила нас за старинный антикварный круглый столик с витыми ножками; стулья тоже были настолько старинными, что я боялась, как бы они под нами не рассыпались. Все в этом доме дышало какой-то затхлостью, заплесневелостью; впрочем, такой запах часто бывает в квартирах старых людей, какими бы чистюлями они не были. Может, так пахнет старость?
Анна Сергеевна между тем суетилась, накрывая на стол: она расстелила какую-то пожелтевшую и кое-где продранную ажурную скатерть, вытащила чашки из тончайшего китайского фарфора, старинный чайничек явно из дрезденского сервиза, сахарницу, отделанную почерневшим серебром, и серебряные же щипчики для сахара. Интересно, неужели же есть еще дома в Москве, где подают щипчики для сахара?
После этого она направилась на кухню; я поднялась, чтобы ей помочь, но она заставила меня сесть на место:
– Нет, молодые люди, сидите и отдыхайте, – и при этом окинула любимого племянника таким взором, что мне стало ясно, что он для нее как свет в окошке.
Наконец она поставила на стол нарезанный кекс, с помощью Аркадия разлила чай, уселась и принялась щебетать, обращаясь ко мне, как будто Аркадия вообще не было в комнате. Я узнала, какой Аркадий замечательный, какой он внимательный, как он ухаживает за скучной и немощной старой теткой, как прекрасно он разбирается во всем – от политики и спорта до бизнеса, какой из него выйдет домашний и работящий муж, как часто он ей обо мне рассказывает. Как она мечтала выдать меня за своего племянника! Старушка очень любила поболтать, а Аркадий хмурился, явно считая, что она говорит лишнее, и украдкой посматривал на часы.
Мы просидели у нее почти полтора часа и наконец встали, собираясь уходить; Анна Сергеевна жалобным голосом умоляла нас выпить еще чашечку, но Аркадий был непреклонен, по нему чувствовалось, что он исполнил свой долг, и на сегодня с него хватит. Перед уходом он открыл свой дипломат и вынул оттуда бутылку золотистого "Чинзано" с испачканной этикеткой – на ней была то ли чернильная клякса, то ли небрежно поставленный торговый знак в виде небольшой асимметричной звездочки – небось, подделка.
Анна Сергеевна в восторге всплеснула руками:
– Милый, как приятно, когда молодой человек так заботится о старой тетке! Именно такой вермут мы пили в Италии, когда мы там были с Мишей в шестьдесят восьмом… Нет, в шестьдесят седьмом году. Нас тогда угощал сам принц, владелец всех этих виноградников… А как его звали, я позабыла.
Она взяла бутылку в руки и очень выразительным жестом прижала ее к себе. Я с удивлением поняла, что она радуется вермуту, как дитя. Что ж, могу ее понять – я тоже люблю хороший вермут.
Пока мы спускались вниз по лестнице, Аркадий рассказывал мне о неожиданной слабости своей старой тетки:
– Я специально не вытаскивал бутылку до тех пор, пока мы не ушли. Тетушка, конечно, не алкоголичка, но перед итальянским вермутом она устоять просто не может. Для нее это как валерьянка для кошки. Уверяю тебя, сейчас она уже раскупорила бутылку и потягивает помаленьку чинзано… Не уверен, что у нее хватит духа остановиться на нескольких рюмках, а не выпить сразу полбутылки.
Мы вышли в темный двор, нырнули в арку и тут же попали на залитый светом Ленинский проспект; по контрасту он показался нам особенно ярким.
– Куда теперь? – спросил Аркадий, пристально глядя мне прямо в лицо.
В обычно тусклых, нет, выразимся изящнее – матовых – глазах его появился подозрительный блеск. Я почувствовала, как сердце запрыгало у меня в груди – я испугалась. По тому, как крепко он сжал мне руку, по его повлажневшим ладоням я поняла, что он явно намеревался проводить меня домой и там остаться. Пригласить меня к себе в такое время он не мог – к нему приехала погостить мать. Я ему надавала сегодня столько авансов… Но пойти на близость с ним я была не готова. К тому же ключ от моей квартиры у Пети. Хотя интуиция мне подсказывала, что мой любовник сегодня не придет, но все же… Идиотка! Нашла кому давать ключи!
Я взяла себя в руки, улыбнулась ему и сказала:
– А чем мы хуже твоей тетушки? Почему бы нам с тобой тоже не выпить? Не знаю, как ты, но я тоже не против чинзано, хотя предпочитаю кампари.
Оказалось, что я сделала гениальный ход, который сохранил мне и моего вечного поклонника, и наши отношения в их изначальной целомудренности. Аркадий не смог проводить меня до дома. Вместо этого через два часа я с трудом запихала его в машину и отправила его к домой; он лыка не вязал, и я сама заплатила шоферу из тех денег, что выдал мне брат в качестве аванса, несколько раз для верности повторив ему Аркашин адрес. Я даже попыталась отобрать у Аркадия дипломат, чтобы он не потерял его по дороге, но он совершенно инстинктивно так вцепился в ручку, что разогнуть его пальцы не было никакой возможности. Тогда я добавила шоферу еще пятерку, чтобы он доставил пассажира домой в целости и сохранности и, достав из сумочки блокнот и ручку, демонстративно записала номер машины.
Меня удивило, насколько быстро Аркадий умудрился напиться в маленьком баре, недавно открывшемся поблизости от универмага "Москва". Собственно говоря, мы просто наткнулись на него, когда шли по Ленинскому в поисках чего-нибудь подходящего. Вроде бы мы выпили только по два коктейля, когда я почувствовала, что ему трудно фокусировать взгляд на каком-нибудь одном предмете, даже если этот предмет – я. Он внезапно разговорился; он обещал мне, что скоро станет миллиардером и построит для меня такой же замок, как Дали построил для своей Галы; в этом замке я буду бродить по залам и для души переводить поэзию трубадуров. Он целовал мне руки; он говорил мне, что любит меня всю жизнь. Меня бы это тронуло, но он слишком часто и слишком красиво говорил мне о своей любви, так что я на это уже давно не реагирую. Тем более что, подвыпив, с развязанным галстуком и расстегнутой у ворота рубашкой он потерял свой презентабельный вид, и когда его влажные губы касались чувствительной кожи у меня запястьях, внутри у меня что-то сжалось, и я испытала отвращение. Может, мне просто вообще не нравятся пьяные мужики? А он был действительно пьян, и я бдительно следила за тем, чтобы его бокал не оставался пустым. Хотя могла бы и не стараться: его развезло на удивление быстро.
Довольная и немного подшофе, я поздно добралась до дому – мне пришлось долго идти до метро. Естественно, после таких трат я не могла позволить себе разъезжать на такси. Но настроение у меня все равно было прекрасное. Отличный день, размышляла я: Юрий предложил работу, которая, возможно, будет не столь уж обременительной и дал аванс; я пообедала в ресторане, что не так уж часто со мной случается, побывала, главное, на выставке Дали, получила очередное предложение руки и сердца…
Пети дома, разумеется, не было. Судя по его настроению, он не появится еще несколько дней. Мне начинали надоедать эти его настроения…
А что если действительно выйти замуж за Шипелова? Тогда я смогу не думать о деньгах и заниматься любимым делом – переводить с французского стихи, за которые не платят… Скорее всего, из Аркадия получится хороший муж, как и предсказывала Анна Сергеевна. А уж сохранить себя, свою независимость и индивидуальность я с ним сумею, не тот у него характер, что у моего бывшего мужа… С такими мыслями я разделась, залезла под душ, легла в постель и мгновенно уснула, как провалилась.
