Ольга Апреликова
Зеленый мост

– «Пряник мятный, ароматный, удивительно приятный!» Мишка, ну ты что, не помнишь, это же из этого… Из Чуковского! Мишка, ты почему пряник не хочешь? Я для тебя нарочно взяла! Ты ж в обед вообще не поела, я видела!

Из-под белой шапки у нее выбились казавшиеся шоколадными косматки, глазищи сияли и цветом тоже были ну точно как круглые шоколадные конфеты. Когда-то мама и самой Мишке говорила, что у нее глаза шоколадного цвета. А Катьке, кажется, забыла такое говорить. Хотя Катька куда красивее Мишки и милее. Мимо прошел дядька с двумя красивыми золотистыми ретриверами на поводках, и Катька замерла от счастья. Потом пристала к Мишке:

– Видела? Ты видела, какие красавцы? – Как же она надоела со своей любовью к каждой встреченной собаке! – Хочу такого песика! Мишка, а тебе какие ретриверы больше нравятся, лабрадоры или золотистые? Мне – все!

– Я не знаю. Ой! Отстань.

Подъехала и плавно прижалась к поребрику большая черная машина. В Мишке сладко замерло сердце. Вчера голос в телефоне сначала был холодноват, но потом дама сказала: «А, медвежонок!» – и дальше весь разговор сделался ласковым и закончился фразой: «Я хочу на тебя посмотреть». Говорить о волшебстве браслета, хотя сайт «Волшебные украшения» был полон магических гипнотизирующих фраз, у Мишки вчера язык не повернулся: стыдно будет, если дама увидит в ней сумасшедшую невротичку, легковерно принимающую рекламу за чистую монету. Но ведь волшебство есть? Она просунула замерзшие пальцы под манжету и потрогала теплый браслет – и сразу стало спокойнее. Ведь дама так ласково разговаривала!

Из машины вышел водитель, высокий мужчина в черном пальто поверх костюма, и эта его белая рубашка с серым галстуком тут, рядом с обшарпанной школой, а не где-нибудь на Невском, била по глазам странным несоответствием. Он улыбнулся:

– Прошу в машину.

Мишка и Катька переглянулись и помотали головами. Катька даже попятилась.

– Да вы никуда не поедете, – усмехнулся водитель. – Ну, вы ж не думаете, что Ангелина Поликарповна выйдет и будет тут на холоде с вами топтаться? – Он посмотрел Мишке в глаза: – Забирайтесь, а я пока вон в магазин схожу, омыватель закончился, – он махнул рукой на другую сторону улицы, где был магазин автотоваров.

– В таких машинах омыватель никогда не заканчивается, – сказала Мишка, не двигаясь с места. – Наверное. И бензин тоже.

Водитель рассмеялся:

– Девчонки, не смешите. Ну, вперед, вы ж замерзли.

Мишка и Катька снова переглянулись, и Мишка твердо сказала:

– Нет.

– Ок, – водитель поднял большой палец и кивнул Мишке: – Молодец. Первый экзамен сдали. Так, умницы, вон в ста метрах вперед кондитерская, знаете? Мы подъедем, вы дойдете, там беседа и состоится. Так согласны?

– Согласны, – поскорей сказала Катька, для которой слово «кондитерская» само по себе было волшебным, и потянула Мишку за руку: – Мы дойдем.

Эта сотня метров по мокрому, в раскисшем снеге, тротуару тянулась, как сто километров. Мишка шла, шла и шла, и ей казалось, что тротуар колдовским способом ползет ей навстречу, и она перебирает ногами на месте, то и дело поскальзываясь. Вчера она просто сказала хозяйке «Волшебных украшений» спасибо за браслет, который напоминал о том, как стыдно быть жалким подростком, и тем самым помог справиться со всеми школьными проблемами. А потом как-то так получилось, что она попросила совета: как разрешить проблемы, которые кажутся нерешаемыми? Ангелина Поликарповна терпеливо выслушала про разлад родителей, про Митьку и Катьку, про угрозы отца выгнать из дома их всех, про идти или нет в десятый класс или лучше в училище на стипендию и сказала мягко и просто:

– А ты и не должна решать эти проблемы за твоих родителей. Ты – несовершеннолетний ребенок, помнишь? Во всей этой ситуации ты должна думать о себе: как повысить собственную ликвидность. Сосредоточиться на том, чему еще тебе нужно научиться, чтобы противостоять такому давлению.

И вот теперь Мишка скорей торопилась к волшебной даме, потому что та сказала, что хочет сама снова Мишку увидеть, оценить и тогда уже вместе подумать, что Мишка должна в такой ситуации сделать, чтоб защитить себя и младших. И на этом бесконечном скользком тротуаре было очень страшно, что вдруг Ангелина Поликарповна посмотрела на нее из окна машины, оценила и уже сделала вывод, что никакой помощи, даже советом, Мишка не заслуживает.

Катька поскользнулась, шлепнулась:

– Ай!

– Больно? – Мишка подхватила ее и поставила на ноги.

– Да, – Катька потерла коленку. – Идем, да? Мишка, а если они нам правда пирожных купят, есть можно?

– С чего это они нам должны пирожные покупать? Иди давай. Там будет просто важный разговор, и все.

– А я хочу пирожное, – грустно сказала Катька и похромала дальше. – Давай хоть сэкономим скорей как-нибудь на пирожное.

– Я тебе печенья напеку, – Мишке горестно перехватило дыхание от того, что нужно завести Катьку в кондитерскую, где сладко пахнет и в витрине, в золотом свете, лежат всевозможные пирожные, а покупать их не на что. – А может, домой пойдешь или вон, на площадке поиграешь?

– Ага, мерзнуть-то. Да не бойся, я ныть не буду, отвернусь от всяких эклеров, и все. Буду думать, как печенье печь.

До чего же тепло и нарядно в кафе, как пахнет кофе, выпечкой, ванилью и шоколадом! Мишка подумала, что пакетик ванильного сахара стоит совсем немножко, надо в печенье…

– Здравствуй, Медвежонок, – улыбнулась волшебная дама.

То есть Ангелина Поликарповна. Она, в норковой шубе, с яркими глазами, казалась еще великолепнее, чем под Новый год в полутемной кофейне, и странно было видеть ее при ярком свете, за столиком, обшарпанном под «прованс», у окна, за которым серый день, а на подоконнике из как будто деревянных ящичков торчит пластиковая обломанная «лаванда». Мишке почему-то стало невыносимо стыдно за эту «лаванду».

– Здравствуйте, – надо поздороваться как можно увереннее и при этом отвернуть Катьку от прилавка. – Я очень рада, что вы приехали.

– А я рада тому, что приезжать стоило. Ты молодец, что позвонила. Садитесь же. А эта твоя сестренка? Боже, какой красивый котенок, – ее глаза вспыхнули. – Тебе сколько, дивное существо?

– Скоро одиннадцать, – солидно сказала Катька и добавила: – Здравствуйте.

Ранец потертый какой у Катьки и не очень чистый; и куртка старая совсем, рукава коротковаты… Да и сама Мишка одета не лучше.

– Я рада, что ты здесь, – кивнула Ангелина Поликарповна, когда Мишка села. – И не стесняйся. Ты – ребенок в сложной ситуации, и так сложилось, что не у кого попросить совета. Знаешь, говорят, лучшие советы дают попутчики в поезде, в самолете. Вот и мы с тобой такие попутчики на жизненном пути. Иногда лучше все рассказать постороннему человеку.

– Вы тратите время. Думаю, ваше время очень дорого.

– Не дороже денег, – усмехнулась та. – А можно этого дивного котенка пирожным угостить? Котенок, как тебя зовут?

– Екатерина, – тоскливо ответила Катька, отворачиваясь от Мишки, и шмыгнула носом, мерзавка.

Вымогательница.

И Мишка кивнула. Через мгновение Катька была уже у витрины и начала сравнительный анализ эклеров, буше и корзиночек, а тетенька за прилавком ее консультировала. Ангелина Поликарповна улыбнулась:

– Не переживай. Этому ребенку необходимо, чтобы его немного побаловали. А о деньгах не думай, потому что я вижу в тебе то… Ну, что вижу, и мне кажется, что ты можешь быть мне полезна.

– Я?! Чем?

– Ты сообразительная, целеустремленная, быстро выкарабкалась из школьных неприятностей. Скажи, а как у тебя с английским?

– Четверка.

– А школа с углубленным английским?

– Нет, простая.

– Тогда это и не английский… Вот что, оплачу тебе сейчас языковые курсы. Будешь ходить сколько-то там вечеров в неделю и если добьешься успехов, то на весенние каникулы поедешь в языковой лагерь.

– Но…

– Для меня это небольшие деньги, не беспокойся. Ты больше выгоды принесешь, если к лету сможешь заговорить. Справишься с английским – получишь на лето подработку у меня в офисе. Рассылка международной почты, встреча клиентов, простые поручения.

В голове загудело, мысли внутри будто столпились у выхода, и те, что впереди, мешали другим выходить в сознание. Она одернула нервы, выпрямилась:

– Но я… Мне и шестнадцати-то еще нет…

– Никто не пошлет тебя заключать контракты, – усмехнулась Ангелина. – Кофемашину будешь обслуживать, следить, чтоб у принтера всегда запас бумаги был. Знаешь, есть такая должность: хозяйка офиса? Даже старшеклассница справится. А понадобишься ты мне потому, что сотрудники летом в отпуск уходят, и нужен кто-то выполнять работу попроще.

– То есть вы уверены, что я справлюсь?

– С кофемашиной и с фразой «Good afternoon, please come in, the manager is coming right now» ^[1]?

– Думаю, даже с «Goodbye, always happy to see you again» ^[2],– невольно улыбнулась Мишка.

– Умница, но акцент ужасный. Надо поработать. Ну, не боишься больше? Только помни: все это при условии, что подтянешь английский.

Мишка кивнула:

– Да, работа летом мне бы не помешала. Я уже большая.

– Ты маленькая, – поправила Ангелина. – Просто так сложились обстоятельства, что должна рассчитывать только на себя. А я тебе совсем немножко помогу, – она улыбнулась, глядя зорко и остро. – Пора повысить уровень взаимодействия со средой. Ну и улучшить навыки коммуникации.

Вернулась Катька и не с пирожным, а с громадной чашкой шоколада, в которой мягкой горкой расплавлялись зефирки.

– Вот, – она, как реликвию, поставила тяжелую чашку и замерла, любуясь: – Какая же красота! И какое же вам спасибо!

3

На следующий вечер курьер привез коробку. Сверху там лежали две квитанции об оплате языковых курсов – младшей детской группы для Катьки и «Разговорный английский. Второй уровень» для Мишки, а еще буклетик, по каким дням занятия. Еще была книжка для девочек-подростков «Сияй» о том, как ухаживать за собой, по большой упаковке дорогих витаминов «Киндер» и «Джуниор» и две волшебные белые коробочки. Для Мишки – почти такой же, как первый, черный браслетик, но, если приглядеться, в черноте материала посверкивали, как очень далекие звезды, серебристые искорки. Вместе браслеты смотрелись – загляденье, и Мишка невольно улыбалась от звука, с которым они постукивали друг о друга. К тому же первый браслет она не сняла бы ни за что на свете. Интересно, как будет работать второй? Что это такое: «Повысить уровень взаимодействия со средой»? Улучшить навыки общения, что ли?

Катька листала розовую книжку про красоту, что-то прочитывала, беззвучно шевеля губами и напряженно сведя нежные брови, – училась. И даже не сразу поверила, что небольшая белая коробочка – для нее. А там оказалось детское украшение: на черном тонком обруче подвеска – котенок. Маленький, черный. Смешной. Катька на миг перестала дышать:

– Это что – мне?

– Вот, видишь, записка: «Катеньке». Ты, видимо, понравилась Ангелине Поликарповне.

Катька потрогала котенка мизинцем:

– Это потому, что я красивая, да?

– Красивая, но помнишь, она сказала, что ты должна стать еще красивее. Чтоб сиять, – Мишка усмехнулась. Катьку нужно занять чем-то, что будет ее радовать, а это «стать красивой» она, тщеславная, легко поймет. – Вот и прислала такую книжку. А вместе с этим украшением ты вообще станешь красавица, – она помогла Катьке застегнуть обруч сзади на шее. Черный котенок уютно устроился в теплой ямке между Катькиных ключиц, и Катька стала выглядеть как маленькая принцесса. – Только безмозглой не становись. Знаешь, бывают такие девушки: красивые, как в сказке, а рот откроют, и оттуда жабы валятся.

– Полшколы таких дур, – согласилась Катька, поглаживая пальцем котенка. – Мишка, а вот ее так зовут, Ангелина: может, это она такой ангел в виде тетеньки? Чего это она нам просто так помогает?

– Не просто так, а потому, что думает, что я ей пригожусь летом в офисе, когда сотрудники в отпуска уедут.

– Она могла бы взять взрослую девушку, которую уже не надо английскому учить.

– Ну, наверное, взрослые девушки с английским находят себе работу получше, чем кофемашиной управлять, – пожала плечами Мишка, отметая собственные сомнения. – На самом деле мне все равно, почему она меня берет – нам ведь очень деньги нужны.

Как обычно, она проснулась за пять минут до писка будильника и чуть шевельнула рукой, чтоб услышать милое постукивание браслетов, – они щекотно скользнули по руке, и Мишка услышала именно то, что ожидала услышать. Стало тепло на душе.

За своим умыванием, за расталкиванием и конвоированием Катьки чистить зубы, за завтраком, за мытьем пары тарелок и кастрюльки из-под овсянки Мишка все время проверяла взглядом милые браслетики: а вдруг они правда принесут счастье и удачу? Как же хочется верить, что – да! А если чудо вдруг произойдет – что же, нельзя будет смеяться, например, над астрологическими прогнозами или черными кошками? Над мистическими историями? Что же теперь – чудеса существуют? И привидения – тоже?

По дороге в школу надо было обходить лужи на тротуаре. Лужи отражали светлое серое небо и казались провалами в другой мир, серый и светлый. Оступишься – и поминай как звали. Будешь падать и падать в серую холодную пустоту.

В школе оказалось, что Танька-фигуристка явилась в новой розовой толстовке с надписью «Аngel of your love» ^[3], с вышитыми золотыми крылышками на спине. Она, среди сине-черно-серой толпы ребят, гордо прогулялась по всем четырем этажам школы под восторженные и глумливые смешки и умудрилась не нарваться на завуча. Счастье ее было настолько розовым и неподдельным, что Мишка тихо прислонилась к стене и несколько секунд завидовала этому состоянию до искр в глазах. Кулябкин рядом, которому проплывавшая мимо Танька небрежно бросила: «Привет, Колянчик», так вообще остолбенел. Пришлось со звонком брать его за рукав и тащить на английский.

А в класс, минут пять спустя, завуч привела странного новенького. Под конец четверти, под конец девятого класса, за два месяца до экзаменов?

Мальчик был ростом намного ниже всех парнишек, худой, темноволосый, кареглазый – казалось даже, что ему не пятнадцать, а куда меньше. Но вышло, что он, наоборот, старше: завуч сказала, что Игнат Панкратов пропустил год по болезни – как сама Мишка когда-то! – и вот теперь вернулся в школу заканчивать девятый класс.

Что-то в нем, двигающемся между парт к свободному месту плавно, как сквозь воду, было странноватое, как в заколдованном каком-нибудь принце из аниме: тихий, молчаливый, аккуратный и красивый, как переодетая девчонка. Сел за последнюю парту через проход от них с Кулябкиным. Что он, мелкий такой, увидит с последней парты? Но ведь она-то видит? Хотя на что там смотреть у доски… А учителей и так слышно.

Да он еще вдруг пришел со скетчбуком. Выложил его на парту открыто, вместе с учебником по английскому.

– Художник, значит, – Кулябкин обрадовался жертве и потянул скетчбук из рук у пацана.

– Художник, – пожал плечами новенький и сам отдал скетчбук. Добавил отчетливым шепотом: – Кого нарисую, тот помрет. Вон, видишь – они все померли.

– Дурак, что ли, – отмахнулся Кулябкин, листая плотные страницы, изрисованные сплошь, без пустых мест.

У Мишки, сидевшей рядом, зарябило в глазах: портреты, странные дома, машины, роботы, какие-то символы, злые гномы, скелеты, голые красотки.

– Круууто, – восхитился Кулябкин, но вдруг слегка покраснел и прикрыл какую-то красотку от Мишки. – Слушь, художник, нарисуй мне аватарку для ВК, вот чтоб ни у кого похожей не было! Вот робота такого нарисуй, да?

– Да запросто, – ответил новенький, глядя почему-то на Мишку. – Вот сейчас на уроке и нарисую. А ты мне за это место уступишь.

– А списывать я у кого буду? – Кулябкин бросил ему скетчбук и обнял Мишку за плечи. – Не, в топку твои картинки!

– А я тебя тогда нарисую, и ты помрешь, – новенький улыбнулся, как нежный ангел.

– Иди ты на фиг, – заржал Кулябкин, но Мишка ощутила, как он вздрогнул.

Он доверчивый, Кулябкин. Коля-Коля такой совсем. Хоть и страшный. Симпатичный, глупый и здоровенный, как подъемный кран. Мог бы легко прихлопнуть Игната ладонью, но ведь пожалеет, добряк. Мишка выкрутилась из-под его тяжелой ручищи.

– Люди забывают, что когда-нибудь умрут, – в никуда сказал Игнат, и Мишка невольно начала соображать, из какого анимешного мультика эта фраза.

– А ты че, напоминать взялся? – заворчал Кулябкин.

– Тихо, – велела Мишка. – Не смейте шутить про смерть, маленькие идиоты. Вы ничего о ней не знаете.

– А ты, че ли, знаешь?

– Пришлось.

Это прозвучало так по-взрослому, что мальчишки переглянулись. Мишка пояснила:

– Летом на юге бабушка не проснулась. Умерла во сне. Лето, жара. А родителей не было, я одна с мелкими. Так что, понятно, пришлось. До сих пор трясет.

Учительница указкой погрозила им от доски, и они притихли. Мишка жалела, что дала словам вырваться. Пока молчишь – точно никого не расстроишь. Вот и новенький понурился, стал чего-то рисовать в своем скетчбуке, чтоб успокоиться. Наверное, рисование – его убежище. А у Мишки какое убежище? Печенье стряпать?

Кулябкин шумно вздохнул, полез в ранец, долго шуршал там, потом вытащил и сунул в Мишкин рюкзак апельсин, пачку печенья и упаковку копченой колбасы:

– Ты, это… В еде витамины. Чтоб не трясло.

– Спасибо, Кулябкин.

– Да ладно. А щас-то родители есть?

– Папа все по командировкам… Все норм, Коль, спасибо.

– Не «спасибо», а пиши крупнее, чтоб проще списывать, – ухмыльнулся Кулябкин.

Он вообще расстраивался недолго. Уже забыл и про новенького, и про Мишкину бабушку, уставился на розовую Танькину спину с золотыми крылышками. Спина была похожа на подушку. Танька села далеко, за партой у самых дверей, чтоб с первой ноты звонка выпорхнуть в десять минут приключений первой перемены.

Кулябкин был теперь Мишке вроде как друг. Двоечник, простодушный и беззлобный; Мишкино превращение из обычной ученицы в двоечницу, а потом обратно в обычную ученицу воспринимал все равно что смену зимы на лето и ждал, что и с ним вдруг случится такое же чудо и двойки сами исчезнут, надо подождать только, на всякий случай держа Мишку, которая разрешала списывать, под рукой.

Мишке же «дружба» Кулябкина тоже была нужна; во-первых, он в самом деле был добрый. Во-вторых, его мать владела маленьким продуктовым магазином, и потому рюкзак Кулябкина всегда был набит шоколадными батончиками, чипсами, копчеными колбасками, орехами и иногда неожиданной ерундой вроде сушеных яблок или вяленых томатов. Чипсы и колбаски Кулябкин жрал сам, а все шоколадные батончики охотно отдавал Мишке, причем не за списывание, а просто так, а Мишка тащила их домой для Катьки. Однажды они даже эти батончики по способу из Интернета расплавили, подмешали раскрошенного печенья и состряпали липкий тортик. В-третьих, как девушка ему, разумеется, нравилась Танька «Want love», то есть, ой, с сегодняшнего дня «Аngel of your love», поэтому мелкая худая Мишка от его лапанья была избавлена – равно как и от внимания других мальчишек, которые старались не пересекаться с тем, что попадало в зону интересов крупного и дурного Кулябкина. Сложные орбиты Танькиной жизни меж другими парнями порой повергали его в изумление или негодование, но, как встрепанная комета из черных глубин космоса, Танька неизменно возвращалась к нему, клала голову на плечо и выпрашивала «чего-нибудь вкусненькое». Дурак Кулябкин замирал от счастья, не понимая, что все Танькино сердце занято таинственной «нищасной любовью», а он ей «просто друг». Через пару уроков Танькино естество уводило ее в новый полет, а Кулябкин плюхался обратно за парту к Мишке, кое-как умещал под партой крупные мослы и жаловался:

– И че? Ну вот скажи – и че? Я ей вон всю копченую колбасу скормил даже, а она? Опять вон целую перемену с этим Петровым из десятого. А в столовке с Серегой из одиннадцатого стояла ржала, аж на втором этаже слышно… Дай, слышь, алгебру спишу, хоть про эту розовую корову думать перестану…

Сейчас в его невменяемых глазах сияли отражения золотых крыльев.

А Мишка внимательно посмотрела на этого Игната: ну красивенький, да. Бледный, в глазах романтическая тьма. Встретил взгляд Мишки и опять нежно, как ангел с картин Возрождения, улыбнулся. Ему-то зачем понадобилось сесть с Мишкой? Но, в общем, Мишке было не до него, и она, съежившись, спряталась за Кулябкина. Шел английский, а она хотела пятерку в четверти. После каторги курсов в языковом центре на Невском школьный английский казался ей танцами милых белых мышек в картонном театре, и пятерки посыпались в электронный журнал, как крупа из порванного пакета, а учительница сама предложила записаться на ОГЭ по английскому. Мишка этот вызов приняла.

На следующий день Кулябкин в школу не пришел.

Новенький подсел к Мишке и открыл скетчбук: Кулябкин был нарисован там в виде подъемного крана, и Мишка передернулась. Спросила:

– Меня тоже нарисуешь, если отсяду?

– Нет. Мне тебя не нарисовать – ты красивая слишком. Почти как я.

Мишка растерялась. Игнат усмехнулся, и что-то в его улыбке было непоправимо взрослое, нехорошее:

– А ты разве не заметила, что красавица?

– Зато ты как из страшного мультика вылез, – кивнула Мишка. – Какая-то потусторонняя тварь.

– Спасибо, – Игнат довольно, как сытый вампир, улыбнулся. – Я достаточно зловещий?

– Достаточно для чего? Чтоб воткнуть в тебя осиновый кол? – Она покрутила в пальцах остро заточенный карандаш.

– Не надо, – отодвинулся он. – Карандаш вряд ли из осины, но проверять не будем… Блин, опять не повезло, ты умная оказалась… Все, любовь отменяется, давай просто дружить.

– А Кулябкин? Выживет? – Она кивнула на скетчбук.

– Если ты согласна дружить, я припомню отменяющее заклинание, – лучезарно улыбнулся Игнат и положил перед Мишкой крошечного пластмассового ангелочка: – Отдаю в залог свою копию… Слушай, Мишка, а ты что, правда меня не помнишь? Мы ж с тобой учились вместе в началке, ну, у Елены Аркадьевны, помнишь? Она еще каждый месяц волосы в разный цвет перекрашивала?

– Тебя – не помню… А волосы то рыжие, то белые – помню…

– А потом ты в пятый класс с нами не пошла, пропала.

– Я болела. – Разъяснять, чем именно, Мишка не собиралась. И почему сторонилась потом бывших, хоть и перегнавших на класс, но оставшихся в детстве одноклассников, тоже. – Хотя так вроде тебя по школе помню. Но давно не видела.

– Год пропустил, – отмахнулся Игнат и подтолкнул к Мишке ангелочка: – Можешь тыкать иголками, если не буду слушаться… Ну что ты молчишь? Ты не любишь разговаривать?

– Это ты слишком любишь!

С того дня пластмассовый ангел жил у Мишки в пенале. Кулябкин по телефону сказал, что доктор велел ему посидеть неделю дома, потому что в качалке он то ли что-то потянул, то ли растянул – Мишка недослышала, больно уж Кулябкин веселился, что может прогуливать учебу на законных основаниях. Школа шла своим чередом. Год – тоже, неделя за неделей.

В ночь на первое марта выпал какой-то неуместный, глупый после бесснежной сухой зимы обильный снег, а на следующий день растаял, и город поплыл в грязной воде по щиколотку, захлестывая тротуары бурыми веерами грязи из-под равнодушных колес. Ладно, надо потерпеть, ведь уже весна. Еще три недельки – и каникулы.

К Игнату она незаметно привыкла, как будто он всегда был рядом. Они на всех уроках сидели вместе, и терпеть его было легко. От него не пахло конем, как иногда от Кулябкина; он умно шутил, трудные задачи по геометрии вместе они разбирали куда быстрее, и телефон у него был громадный – удобно вместе смотреть всякие залипушки с Ютьюба. Про себя не рассказывал, сам ничего не спрашивал, плохо ни про кого не говорил, на всех прочих одноклассников, даже на самых красивых девчонок, ему было плевать. Сидел, рисовал всяких монстров в скетчбуке каждую свободную минуту, бросался книжными фразами – похоже было, что одиночества в нем тоже, как и в Мишке, по самые завязки: читать книжки и рисовать – занятия одиночек. А вместе было повеселее, но на самом деле одиночество никуда не уходило. Ну так что ж, это детство, наверное, уходит. Только малыши верят, что родители, друзья и счастье будут всегда.

Вроде все было в порядке, но у Мишки иногда мороз по коже прокатывался при взгляде на Игната. С этими взрослыми зловещими улыбками, казалось, он был налит тьмой по самую макушку, как герой какого-нибудь мистического фильма. Этакий юный Мцыри, в которого вселилась потусторонняя дрянь. Хотя чего в нем зловещего на самом деле, Мишка объяснять не взялась бы. Ну, в одиночестве люди всякий опыт приобретают. Если долго анимешки смотреть, тоже перестаешь понимать, что плохо, а что хорошо.

На замене, когда был пустой урок, Игнат отдал Мишке свой огромный телефон, чтобы она смотрела занятие по английскому, а сам рисовал невидимого дракона – хоть и невидимый, он получался жутким, щетинистым, полупрозрачным и омерзительным до дрожи, с пучком жвал и зубов в пасти, без глаз, с длинным телом в каких-то дырках.

– А что, ты думаешь, таких не бывает? – пугал Игнат Мишку. – Поискать, так в людях еще не такое найдешь.

– В смысле, это внутренний облик нехорошего человека?

– Нет, это внутренний обитатель человека. Вот подселится такая сущность, начнет выделять всякие ядовитые вещества в кровь, а оттуда в мозг, и у человека мысли изменятся, желания странные станут расти. Человек идет и делает какую-нибудь гадость, какая ему б сроду в голову не пришла. Например, ловит крыс, варит живьем и потом ест недоваренными. От такого питания, – он любовно вырисовывал прозрачные жгутики на теле чудовища, – кровь его станет приятнее для этого обитателя, он откормится как следует и отложит в человека цисты с детенышами. Те тоже скоро вылезут и будут впрыскивать в мозг человека свои токсины, и человек станет уже не крыс ловить и варить, а, скажем… Ну, отнимать у старушек йориков и болонок… Чего, видела ведь, как много этих мерзких маленьких собачонок, только и тявкают, жри – не хочу…

– Ты псих, Игнат.

– И уже давно.

– Потому что в тебе ползает вот такой обитатель?

– Такой не ползает. Я от таких знаю таблетки. Съешь, и все – снова человек.

– Таблетки?

– Ну да, в любой аптеке продаются. Ты скажи, вот когда человек болонок варит и полусырых жрет, почему он не может остановиться? Хотя и понимает, что с ним что-то не то?

– Токсины в крови.

– Ну вот. А есть и еще хуже токсины. Такой человеческий яд, который люди друг другу прямо в мозг словами впрыскивают. И жертва начинает думать, что эти слова правильные, что только так и надо жить, по этим словам… Человеческий яд ужаснее. От него таблеток в аптеке, как от глистов, не купишь.

– Так это ты глиста нарисовал, что ли? Фу-у-у!

– Хорошенький мой, – Игнат подрисовал глисту микроскопические складки в изгибах туловища. – Простодушное создание эволюции. А вот люди… Нет, ну бывают, конечно, и среди людей простодушные паразиты. Но вот, если кто-то начинает меня кормить недоваренными мыслями, мол, живи так, думай этак, я сразу вижу не человека, а вот такого вот громадного невидимого глиста.

– Да ну тебя. Обычно взрослые дают советы, потому что хотят, чтоб мы не набили шишек.

– Обычно взрослые думают головой еще меньше, чем мы, потому что у них полная голова вот таких невидимых паразитов. Места для ума уже нет.

– А чем твое мнение отличается от такого же недоваренного глиста? – Мишка начинала скучать по Кулябкину. – Рисуй лучше роботов давай.

Но Игнат нарисовал розового ангела с золотыми крыльями, и хотя ангел был мало похож на Таньку, на следующий день та в школу не пришла – заболела, в пятнадцать-то лет, ветрянкой! И класс посадили на карантин.