Ольга Анатольевна Гронская
Если проткнуть глобус. Том 1
– Но ты же работал после окончания училища, писал, выставлялся? – я тоже пытаюсь выяснить тропу миграции индивидуума из художников в гондольеры.
– И писал, и выставлялся, и в школе преподавал детям. И рекламой занимался. Не вышло из меня великого художника.
Я смотрю на Саню, почему-то думается, что как раз вышел, только сказать некому было в нужную минуту.
– А потом, – продолжает он, – решил свободу поискать, а где как не в Мексике это делать. И сбежал шесть лет назад. Настоящую жизнь поглядеть.
– И как? Увидел?
– Так да.
– И что в твоем понимании «настоящая жизнь», поведай, плиз, заинтриговал, если что, – прошу я.
И Саня, достаточно воодушевленно, делится, что снимает комнату в хостеле на окраине того Сочимилько. Там нет особых удобств, а спать приходится на коврике на цементном полу иногда, где очень холодно, и контингент, …лучше всуе не поминать. Это вот она и стоит сто двадцать песо за неделю. То есть примерно всего четыреста наших рублей.
И именно это Саня считает настоящей жизнью. Преодоление трудностей и почти полное отсутствие личного имущества. Вот если бы у него был собственный шест, которым управляют, впиваясь в дно канала, туристической гондолой, то он бы зарабатывал больше денег, но ему хватает. Дело не в этом.
– На самом деле денег для счастья надо не много, – поясняет Александр, – Просто есть текущие проблемы, надо получить вид на мексиканское жительство, а это деньги немалые, коплю их. А иначе пока приходится по закону каждые полгода выезжать и заезжать обратно в страну.
– А куда выезжаешь?
– В Гватемале сейчас обычно пережидаю. Самая ближняя она. Удобно. Хотя по началу много, где бывал, даже до Панамы добирался автостопом.
— Ничего себе! – нам это кажется абсолютно крутяцким мероприятием, – И как там?
– В Панаме? – переспрашивает адепт настоящей жизни, – Панама дорогая, богатая.
– А где еще был? В Коста-Рике был? – жадно выспрашиваем мы.
– Был, конечно, – спокойно констатирует Саша, – И в Гондурасе. Это все не так далеко на самом деле, но достаточно опасно и не предсказуемо.
Саша с сомнением сканирует нас взглядом-рентгеном.
Граничащую с Мексикой Гватемалу он изучил как родную за это время, и очень ее боготворит. Подходит она ему. И нам настоятельно рекомендует.
Но на счет всей остальной нашей затеи с кругосветкой и передвижением по Латинской Америке наш новый товарищ честно признается, что, глядя на нас, сильно сомневается.
«Интересно, с чего это?.. – совсем не нравится такая оценка мне.
Как оказывается, во-первых, на Саню мы реально производим впечатление транжир, снимающих дорогое комфортное жилье. Это мы-то… С моим дотошным выжиманием чего-то из ничего в супер-эконом путешествии.
Во-вторых, Сашуля не совсем врубается насчет целесообразности самого нашего мероприятия, как явления. То есть, зачем надо тащиться в кругосветку и тратить такие деньжищи?
Тут он в чем-то прав, какая уж тут целесообразность, кроме приключений на свою эту…, на которой ровно не сидится. Но это не объяснить, так же как страсть к проживанию в притонах.
А в-третьих, он искренне выражает свои опасения по поводу того, что нас ждет, и выдержим ли мы путешествие вообще. Ему кажется, что нет: «Смотрите сами, тут все сурово». А мне кажется, что он пока нас не под тем «углом зрения» рассматривает или свои страхи проецирует.
Мне этот его «угол» не совсем приятен, но сейчас наш опытный гид, к сожалению, считает именно так. «Не показались мы ему».
Впрочем, Саня, как йог со стажем, мнения своего отнюдь не навязывает, не достает советами, а просто и необидно выражает, что по этому поводу думает со своей нынешней колокольни. Ознакомиться с окрестностями чужой колокольни для опыта нам тоже совсем не вредно. Какие разные колокольни бывают. И окрестности. Тем более, что реально это уже ничего не изменит. Пьем чай и слушаем дальше, не сразу принимая на веру Санины красочные описания бытия в его полупритонном гест-хаусе, где понятия «украсть» и «крутой пацан» синонимы. Аскетизм и пограничность Саниного бытия по мере проникновения, кажется, начинают впечатлять слишком сильно. У меня хорошее воображение. По-моему, это перебор.
Я немедленно озвучиваю это вслух и оказывается, что это так для меня. А для нормальных пацанов это настоящая жизнь: дешевая, суровая, полная опасностей и испытаний.
Ничего себе, похоже, Саше такой экстрим в правду нравится.
И судя по его ясным глазам, здоровому виду и спокойной улыбке, это именно то, чего он хочет. Странно, но факт, как говорится.
«Интересно на сколько хватило бы меня в таких условиях, – прикидываю я, – На цементном полу в холоде. Брррр, что-то не хочу даже думать. Наверно, я все-таки “пацан не нормальный».
– Кесарю кесарево, а слесарю слесарево, – подвожу итог я, и мы все хихикаем.
Тут Саша изрекает, что время вышло, и он вынужден откланяться, дела зовут. На работу надо во вторую смену. Допивая чай, уточняемся, в какое время послезавтра, когда у Санечки будет выходной, он придет к нам, чтобы всем вместе сразу после завтрака пойти на разграбление города. Александр прикидывает и говорит, что в полдесятого будет.
– А завтра куда нам порекомендуешь смотаться?
– Так съездите в Сочимилько. Я завтра там тоже буду.
И как ловкий раздатчик уличной рекламы быстро вытаскивает из рюкзачка листовку, ксерокопию туристического буклета с разрисованным будто детской рукой планом заповедного парка.
– Поедете?
Мы жадно вглядываемся в план, где все части и ценные места парка обозначены кружочками, пронумерованы, и подписаны по-испански, где что смотреть и как называется. Впечатляет.
– Ага. Нам пока по барабану куда ехать. А как туда добраться? Учитывая, что город мы не знаем от слова «совсем».
– А, ничего сложного, – успокаивает Александр, и начинает быстро лопотать, как добраться из нашего района.
– Блин, погоди, – торможу его я, – надо под запись. Ни хрена не запомнится.
Саша терпеливо повторяет, а я вывожу на листочке:
«Тоскинья конечная, метро синяя ветка. Оттуда Тренлихеро —другая линия до Сочимилько и тоже до конечной. И оттуда эмбаркардеро калтонга, эмбаркардера салитре – коллектива».
– Ну вот, теперь совсем другое дело. Все понятно, —пытаюсь сыронизировать я.
– Далековато, конечно, но того стоит, – заверяет Фримен, не заметив моего ехидства. А я, пытаясь устаканить сомнения, уточняю у святого Александра: – Саш, то есть если мы это произнесем с листа вслух, то нас поймут и направят куда надо?
– Да, – не понимая моего волнения, заверяет Саша, – главное, на метро доедете, а там спросите или так дойдете. Ничего сложного.
Он так спокойно говорит, что я начинаю верить, что сложного и на самом деле ничего, все разумно, не в джунглях Амазонки и продираемся. И добавляет, что если пройти на лодочный причал внутри квартала, то мы его там можем застать и проведать в перерывах между катанием туристов. Так почему нет. Попробуем. Всегда рады. Все-таки это здорово, когда кто-то здравый местный есть рядом. Да еще уравновешенный.
«Это я правильно, подсуетилась, насчет «своего» человека за границей», – по уши довольная с облегчением констатирую я.
Провожаем Сашулю, жмем руки, и наконец приступаем к размещению, согласно купленным билетам.
Нехорошая квартирка №5
Рассказ о том, как квартира проявила характер
или мексиканские сюрпризы
Моя проходная комнатушка представляет собой крохотное квадратное помещение, пространство которого практически полностью занимает двуспальная кровать, и где две стены грязно-зеленого цвета в тон входной двери, а боковая справа светло-бежевая. Всю четвертую слева закрывает трехсекционный, темно-темно коричневый шкаф-купе.
При более близком знакомстве с этим монстром оказалось, что пара полок освобождены для нас, а остальное нутро туго забито запасными одеялами, пледами, подушками, которыми мы решаем воспользоваться в случае необходимости, и еще, по-моему, внизу соскладировано что-то похожее на зимнюю спортивную одежду, теплые куртки, шарфы плюс какая-то обувь.
На правой стене, отражая половину втиснутого в четыре стены сексодрома, мерцает слишком огромное, опять не по комнате, прямоугольное зеркало, да еще и в массивной шикарной черной, похоже, деревянной оправе.
Три монстра в одной комнатушке, это впечатляет.
Еще в угол комнаты, наползая на зеркало, запихнут комод, высокий и тоже черный, с четырьмя ящиками, частично заблокированными кроваткой, и более низкая длинная тумбочка, напоминающая обувницу.
Все вместе смотрится, как этакий каскад прикроватной черной мебели в темной комнате с трюмо. Какая-то лампа диковинная, сто процентов Джеффом покрашенная красным лаком, на верхнем комоде прилажена, правда не горит, но что-то, типа, уюта создает.
Вроде все путем.
Мы, успев полюбить холл и кухню, начинаем с воодушевлением обживаться в спальнях: потрошить чемоданные закрома, доставать тапочки и домашние штаны, выставлять на поверхности комодиков и тумбочек кремики, снадобья, руны в мешочке, очки с дырочками для тренировки зрения, расчески, пристраивать в ящички тумбочек зарядки от гаджетов, переходники, блокнот, ручки для письма, походную аптечку и прочую ерунду, которая может потребоваться в любую минуту.
Кричу через открытую дверь Люде, которая тоже тщательно осваивает свою просторную жилплощадь, удовлетворенно радуясь туалетному столику и паре кресел:
– Как тебе?
– Вполне, можно жить, – заверяет из-за стенки Пятачок, чем-то шурша.
В довершение я, как показатель основательности, шлепаю на черную тумбочку брикет электронной книжки в черных кожаных корочках с монеткой, прилипшей к магнитной защелке. Все!
— Люда! А похоже, мы точно собираемся остаться тут надолго, — уточняю я из своей половины у невидимой Люды, — То есть дольше, чем четыре дня, которые оплатили. Как думаешь?
Собственно, это понятно, что Мехико и его умопомрачительные окрестности мы хотели бы впитывать недели две, как минимум, но бронировать за весь срок с предоплатой, как в этом сервисе положено, не примерившись, чего-то не рискнули.
— Думаю, это разумно.
–Тогда завтра с Джеффом переговорим, – предлагаю я.
–Давай. Интернет хороший, места много, – мой товарищ в первую очередь сверяется по этим параметрам, так как ей ответственно уроки онлайн вести, деньги зарабатывать, – Ночь переночуем и решим.
«Вот что мне нравится в Пятачке, так его интуиция и здравие. С моей порывистостью, похоже, это неплохо сочетается», – понимаю я и, закрыв обе двери, завалившись на кровать в качестве пробы, тут же растекаюсь.
Об истинных особенностях мексиканских и, в частности, именно этих апартаментов под странным названием «Психозис», я еще не просто не подозреваю, и пока по мере растекания на поверхности постельки не могу отделаться от ощущения, что на моих простынях кто-то спал.
В Мексике редко используют пододеяльники. Нет такой традиции. Спят сразу под одеялами и стирают сразу полностью все одеяло после употребления. Так у них принято.
Непонятно, почему они считают, что стирать одеяла легче, чем пододеяльники, но именно таким образом это практикуется в частных домах, по каким-то причинам это кажется им гигиеничнее. Одеяло у меня белое с голубыми волнами. Мягкое, уютное, но тоже мятое какое-то. Вроде даже с запашком. Пытаюсь убедить себя, что это мерещится, «не могут они дойти до такого безобразия» — грязное белье гостям оставлять. На всякий случай выползаю из постельки, заглядываю в хоромы Пятачка и озабоченно втягиваю в свои сомнения друга:
– Люда! Слушай, у тебя как с бельем? Свежее?
– Так вроде нормально, – Пятачок явно не напрягся по этому поводу.
– А у меня чего-то не то. По-моему, забыли сменить. Дай твое посмотреть.
Мы вскрываем Людмилину постель с коралловыми простынями. Нет, мне тоже не нравится.
– И у тебя забыли, – делаю вывод я.
— Да? Думаешь?.. – мой друг, похоже, об этом не догадывался, но я ему открыла глаза.
– Да! – преисполненная решимостью бороться с разгильдяйством я грожу: – Вот придет Джефф, все спрошу, и скажу – пусть меняют.
Наш юный друг, однако, как почувствовав, домой сегодня еще не возвращался, видимо по молодому делу просто загулял. Потому как завтра выходной. И что он, дурак, что ли?
Тогда решив оставить выяснение до утра, я говорю:
— Спокойной ночи, приятных снов!
— Спокойной ночи!
— Но если все поменяют, то остаемся.
— Само собой.
Вспомнив канкунский опыт, и что в Мексике, «где бы вы не спали, даже в приличном отеле за приличные деньги, все равно будет шумно или очень шумно» я вновь проверяю обе двери на предмет плотности закрытия. Затем подстилаю свой флисовый плед под общее одеяло вместо пододеяльника, а голубенький застиранный палантин вместо простыни и немного поерзав, прекращаю принюхиваться, решав, что одну ночь как-нибудь перетерплю. И начинаю основательно знакомиться с очень удобной, не очень чистой кроватью, которая, не смотря на мою некоторую брезгливость, вполне дружелюбно принимает меня в свои объятия.
Немного понаслаждавшись полусонным расслаблением от принятия горизонтального положения, я предполагаю, что надо немного почитать что-нибудь наше, эзотерическое. При тускловатом свете настольной лампы хватает меня минуты на три, после чего морфей начинает недвусмысленно заявлять свои права, путая буквы и накладывая строчки.
Спать, спать. Я сладко потягиваюсь, одновременно замечая свое шевеление в черном боковом зеркале. Темное отраженное пространство комнаты за стеклом мерцает глубиной и немного пугает. Мне неуютно смотреть туда. Повинуясь неожиданному импульсу, вскакиваю и быстро набрасываю на зеркало свой огромный тонкой шерсти платок, с черными кистями по краям, вытащенный на всякий случай вместе с пледиком про запас для перестилки постели.
– Вот совсем другое дело, – удовлетворенно думаю я, – Зачем мне виртуальное помещение.
И, вырубив свет, утрамбовываюсь в мягком нутре матраса. Сон приходит моментально. Правда, как оказывается, на несколько минут.
Через очень короткое время я очухиваюсь, почувствовав легкую вибрацию, как будто слабые потоки электричества начинают проходить через меня. Не очень приятное ощущение. Ерзаю, морщусь, потираю руки и виски, напрягаю-расслабляю мыщцы. Вроде подотпустило. Хрень какая-то.
Поскольку после марш-бросковая усталость была приличной, я все равно решаю усиленно спать дальше – мало ли чего с устатку покажется, и намереваюсь проснуться утром в здравии и отдохнувшей.
Выныриваю из сна я примерно через час. От сильной дрожи. Меня тупо трясет. Твою мать! Это что такое?
Ночь, кажется, имеет намерение превратиться в кошмар наяву, причину которого я понять пока не в состоянии. Нормальное сознание, ничего не болит, но по телу идут вибрации. Их отчетливо видно по трясущимся пальцам рук, когда я смотрю время на телефоне.
Причем спросонья кажется, что эти ночные спазмы разной интенсивности, и они то сжимают, то перекатываются, то отпускают. Будто кто-то меня к разнополярному источнику подключил и балуется, сволочь, над пленным русским, пропуская электрический ток. Чего выпытать-то хотят? Где партизаны? Так я не скажу.
Пытаюсь идентифицировать состояние: ощущение крайне противное, будто твое тело испугано, и ты не можешь с этим совладать.
«Психопатический приступ? Или посторонняя сила оказывает воздействие, – пытаюсь здраво рассуждать я, – Нет… какая здесь может быть посторонняя сила, чушь. Это просто перенапряжение. Спи, завтра елка! К утру все пройдет.»
Усилием воли я заставляю себя закрыть глаза и продолжать спать, назло всем немцам, потому что спать хочу реально. И у меня получается, я втягиваюсь в забытье.
Кошмар возвращается, но теперь я уже не могу проснуться. Я и сплю, и не сплю. Смутно улавливается шуршание теней, доносится глухой разговор с обрывками быстрых фраз, какие-то возгласы и вскрик. Концентрация тревоги в воздухе мизерного пространства нарастает с бешеной скоростью. Трясущееся состояние усиливается, и кажется, начинает сводить с ума. Что это?
Дыхание становится рваным, изнутри и снаружи хлещет метание, метание меня, метание электрического жужжания прямо над моей тушкой, корчащейся в судорогах на кровати. Мне кажется, я вижу себя сверху. Смертельный ужас накрывает все тело и с дикой неумолимостью внедряется в каждую клетку. Я хочу убежать и не могу, я цепляюсь обеими руками за край кровати, хочу сбросить одеяло, чтобы уползти, но бордовый ужас настигает меня и втягивает обратно за ноги. Кажется, я беззвучно кричу, не слушаются руки, я ничего не могу сделать, потому что панический страх перед надвигающимся ужасом, заливший грудь и живот, съел мои силы, я медленно лечу куда-то вниз и знаю, что липкая тень сейчас меня сожрет.
Тонкий вопль последнего усилия выходит из меня, и, ухватившись за него, я остатками воли успеваю «зацепить» здравую мысль, что все-таки это сон, пусть реальный, но сон! И не пошли бы все эти кошмары подальше! Я вспоминаю, что просто нужно дать команду, чтоб это прекратилось, громко послать все на мороз или к монаху.
Собравшись с силой, я, разъярившись на себя и на этих, непонятно кого, кто нагло влез в мою долгожданную ночь, оглушительным, как мне кажется, голосом кричу: «Убирайтесь вон! Да сколько-можно-то! Вон!». На самом деле мой отчаянный вопль был едва слышным свистящим хрипом, вырвавшимся из горла, но он меня умудряется реально разбудить, чем дает возможность вырваться из лап морока, и несмотря на то, что трясучка не прекращается, оторваться от ложа, рвануть дверь и вывалиться, не разбирая дороги, с одеялом на серые плитки холла.
Наверно, около пяти. Еще не рассвело. Еще потряхивает.
«Ни хрена себе, это ж сколько я в плену была? Чего делать будем?» – спрашиваю я возвращающегося, ура, сознания.
Помоечный с пятнами на обивке диван, тот что под окном справа, и который был побольше, чем слева, и на который днем не особо тянуло садиться, сейчас кажется мне оазисом, обещающем защиту и спасение измученному и перепуганному путнику. Степень его пригодности неизмеримо возрастает в моих глазах по сравнению с предыдущими сутками, особенно если постелить сначала пледик, а потом, завернувшись в одеяло, пусть полусидя, но спать. Такой мягкий и вместительный.
Вот ведь интересный момент. Трясучка была обратно пропорциональна расстоянию от комнаты. Чем дальше от комнаты отходишь, тем ее амплитуда сужается.
«Это хорошо, – думаю я, засыпая, – Надеюсь, что не кажется».
Утром, проснувшись, чувствую себя почти совсем нормально. Вспоминаю ночную круговерть: «Мама, что это было?»
Правда остатки паники пытаются помешать сосредоточиться на придумывании здравой причины ночных приключений, но не сильно. Поэтому я настороженно, но иду в комнату, типа, за телефоном, а на самом деле смотреть в глаза действительности.
С опаской, что сейчас опять «начнется», я просачиваюсь в комнату. Никакой действительности не наблюдаю, только утренний свет из холла освещает перевернутую вдрызг постель и валяющийся на тумбочке, похоже, автоматически сдернутый мною перед бегством Павлово-Посадский темный платок. Трясучка не начинается, в обморок со страху не заваливаюсь… Тогда я решаю, что пока надо умыться и обрадовать утренней встречей горшок.
Потопав через Людмилину комнату в туалет, я аж притормаживаю, обнаружив друга под грудой одеял, увенчанных поверх ее собственной теплой курткой, с головой, завязанной шарфом, в общем, напоминающего бегемотика в берлоге. Несчастная уже не спит, и, по-видимому, делает безуспешные попытки определить, где она, кто она и сколько времени.
На мой изумленный: «Ты как?» – она не отвечает, а помотав головой в попытке освободиться от шарфа, вытаскивает из ушей беруши.
– Чего? Доброе утро.
– Ты как, говорю? Привет! – переспрашиваю я, хотя в общем, все понятно и так.
Люда, для полного впечатления добавляет, что помимо редкого «поморозника», который посреди ночи заставил собрать на себя все что было под рукой, с пяти утра автомашины, включая мусорные грузовики, с наглой ухмылкой психологического превосходства упорно дефилировали аккурат через ее спальню, иногда сигналя, чтобы уж точно со страху заставить написать в постель.
После того, как мы немного приходим в себя и, совершенно нормально с аппетитом завтракаем, заправляясь кофейком с кукурузными лепешками в дивной столовой, залитой утренним солнечным светом, мы вполне ужу здраво решаем, что пока убегать не будем. Посмотрим-потерпим еще одну ночь. Вроде обещали потепление.
Мои кошмары мы объясняем приступом клаустрофобии на фоне усталости, порекомендовав мне не закрывать дверь в холл.
«Еще, – деловито решаем мы, – Для профилактики ночных кошмаров сменим белье и зажжем свечки».
Кто его знает. Вдруг поможет. Уезжать так быстро отсюда все равно не хочется. Почему-то.
Когда мы начинаем собираться на первую вылазку в гигантский мегаполис, то, наконец, имеем счастье пересечься с отоспавшимся к десяти утра Джеффом, у которого я тут же радостно вопрошаю про свежесть постельного белья, недвусмысленно озвучив с помощью переводчика Людмилы сомнения, что я у него «первая». О ночном происшествии отчего- то не упоминаю совсем, как рот заклеили. Скотчем.
Наш юный хозяин крайне удивлен, что мы посчитали постельные принадлежности не свежими, «такого быть не может», но активно спорить не намерен, выражает сочувствие, что доставил неудобства и, заметив подлинное страдание в наших лицах, обещает, что вечером придут мама и тетя, сестры и няньки, которые в тот же миг нам отмоют квартиру и заменят все что можно на кроватях.
– Вот спасибо, хорошо! – дружно благодарим хоста и немного озадаченно переглядываемся, – Забавная организация бизнеса.
– Похоже, Джефф в семье на вес золота. Такая скорая помощь организована, – кумекает Людмила.
– Младшенький, наверное.
Так и выходит, вечером помимо предоставленной генеральной уборки нас еще выучивают пить текилу, одев заранее всем присутствующим на головы цветные праздничные колпачки, а ля «к нам приехал цирк».
– Ой, кажется я еще больше начинаю уважать сервис Airbnb, дарящий такие потрясающие встречи! – громко провозглашаю я, будучи переполненной огромной любовью ко всем присутствующим, это когда после текилы в ход пошел волшебный мескаль, – Класс! За дружбу между народами!
Впрочем, про общение с мексиканской семьей это отдельная поэма. Особенно понравилась сдержанная и улыбчивая прабабушка, которая тоже пришла со всеми учить русских туристов местным обычаям.
Джеффуля оказался не младшеньким, а просто единственным мальчиком в этом женском царстве, так вышло. Поэтому на любой вопрос о том, как он ведет хозяйство, о готовке пищи, уборке, стирке мы периодически слышим изумительную фразу: «Придут мама с тетей и все сделают. Говорите, если что надо».
На эти слова Люда неизменно выдыхает, закатив глаза к небесам: – Шоб я так жил!
После знакомства с мексиканскими родственниками и после текильного и не только, возлияния, все вообще стало молниеносно налаживаться, в том числе и сон, который привычно хотелось определить категорией «как у младенца».
– Вот, а говорят, что алкоголь вреден… Ерунда, – хихикает Люда.
– Конечно! В маленьких дозах он полезен в любом количестве.
…После уборки я больше не завешивала зеркало – чувствовала, что этого не надо делать. Вернее, не то что, чувствовала, а как-то смутно поясняла себе, что «лениво возиться, и так хорошо». И больше меня оно не смущало. Мерцает и мерцает рядом. Комнату больше делает.
Кстати, при смене постельного мне случайно выдали рыжее одеяло с изображением ягуара, моего животного силы. И я восхитилась этим событием, как добрым знаком. Под ним было тепло и защищенно. Во всяком случае больше никаких ночных приходов не наблюдалось.
Так бы я и считала себя клаустрофобичкой, если бы за день до отъезда во время вечерних, уже всеми любимых посиделок с нашим хостом Джеффом не выяснилось, что когда он переехал сюда, то первое время тоже не мог спать, чувствовал жуткие приступы тревоги и просто психоз. Кстати, название студии от этого и пошло. Психозиз 109, где 109 номер дома.
В тот вечер, после моего абсолютно случайного упоминания о ночном приходе в первую ночь, молодой человек с удивлением обращает на меня свой ясный взор, и кивает, по-моему, даже обрадованно. Интересно, чему, неужели..
– Кто-то еще чувствовал всю прелесть этого местечка?
Джефф вновь кивает.
И тут я тоже с изумлением начинаю понимать, что, кажется, я не одна. И, главное, что я не клаустрофобичка.
– Ой, так что здесь такое?! Просвети!
Загадочно улыбаясь, черноволосый юноша говорит: «Хорошо. Сейчас я расскажу тебе сказочку, дружок». И сверкая очами, начинает быстро делиться странной историей, явно получая удовольствие от представившейся возможности произвести впечатление. Людочка, моя дорогая, быстро переводит с круглыми от возбуждения глазами.
Оказалось, что молодой человек, как натура, выросшая в Мексике, поэтому более привычная ко всяким потусторонним «прибамбасам», меньше всего забеспокоился, что случилось что-то с его психическим здоровьем, а просто попытался выяснить про энергетику места, то есть кто здесь жил и что было раньше. Надо же разобраться, какого хрена. Тоже спать хотел спокойно. Без трясучки и кошмаров.
После длительных выяснений и расспросов соседи и полиция все- таки поведали новому хозяину, что лет десять тому назад в этих апартаментах с дивным видом и огромной террасой жила-была одна женщина. Женщина как женщина, не первой молодости, вроде такая как все. С соседями здоровалась, за квартиру платила, мужчины похаживали, друзья-подруги.
Все бы ничего, только была она серийной убийцей. Нормальной серийной мексиканской убийцей. С кем не бывает. Трупы множились, полиция искала страшного злодея, по этому району и близлежащим люди боялись ходить. Но никак найти не могли. До тех пор, пока в этой квартире, в той комнате, где я имела счастье жить, она не замочила свою подругу. Что там не поделили, или просто ломка была – не известно, но факт, что именно здесь это и произошло. Зарезала. Ужас, лужи крови, вопли. Не знает подробностей, но после этого ее и повязали.
В квартире последующие владельцы менялись часто, никак не могли прижиться, пока, купив по дешевке, сюда не заехал нынешний прогрессивный владелец, который не испугался, а разобрался с историей, заявив, что никуда от кантервильского привидения не свалит. Заодно по случаю приобрел черный спальный гарнитурчик, с огромным стильным зеркалом, тоже «случайно» разместил в моей комнате. Особо, говорит, не думал над этим, просто так захотелось сделать, будто подсказал кто-то, но стало спокойнее. И славно. После таких встреч чуйка растет как на дрожжах.
С призраком они нашли консенсус. И все было ничего, пока я не перекрыла своим платком зеркало-портал.
Джефф предполагает, что, скорее всего, «жиличка» вышла и не могла зайти обратно. Но главное, что я это сделала тоже не просто так, кто-то или что-то хотело обратить на призрак мое внимание.
«Возможно», – прикидываю я. Но на всякий случай заявляю, что это преувеличение. Чур меня.
Женщина больше активно не вмешивалась, хотя шорохи я слышала постоянно. Лишь пару раз я уловила какие-то слова или названия, из которых мало что смогла идентифицировать. Но если честно, я все-таки вздохнула чуток с облегчением, когда время нашего пребывания в Мехико закончилось, и мы «выписались» из нехорошей квартирки. Очень это хлопотно иметь дело с призраками.
Первый выход в город
После всех утренних согласований и разборок, утоливши жажду из колодца интернета, мы, как и собирались, решили последовать совету Фримена и сгонять в Сочимилько, как большие. С чего-то надо все равно начинать.
Сочимилько или Xochimolco, «цветочное место» – один из шестнадцати районов города Мехико, столицы Мексики, расположенный в восемнадцати километрах от центра города. На севере граничит с районами Койоакан, Тлальпан, Истапалапа, на западе – с районом Тлауак, на юго-западе – с Мильпа Альта. Занимает площадь в сто двадцать два километра, таким образом, является третьим по величине районом Мехико.
Сочимилько известен по всему миру благодаря древним каналам ацтеков – чинампас, напоминающих об остатках озера Тескоко, на котором стоит город Мехико. Здесь можно покататься на гондолах трахинера по старинным каналам, познакомиться с главным промыслом этой зоны – выращиванием цветов и растений, и послушать традиционную мексиканскую музыку в исполнении ансамблей мариачи и маримба. Это одно из наиболее посещаемых туристических мест. В 1987 г. каналы Сочимилько были объявлены объектом всемирного наследия ЮНЕСКО.
— Ну, да, все понятно, — соглашаемся мы с изложенным в умных сетях и окончательно уясняем, где именно Саня живет и работает, как раз тем самым перевозчиком по каналам. И что он восторге от ацтекского места.
План-листовка, выданная гондольером, у нас с собой, как самое ценное, потому что там Саша еще показал, где его самого можно найти на причале. В смысле, если все ж приедем, то здорово свидеться.
Сашунино вчерашнее письменное напутствие в виде абракадабры, как доехать малой кровью до Сочимилько действительно помогает. Как бы то ни было, но мы туда добраемся. И если учитывать, что многие названия просто произносим впервые, то весьма неплохо. Ура.
А до «ура», у нас приобрелся первый опыт самостоятельного проезда в метро. Для получения этого очередного «сына ошибок» нам потребовалось: купить билет за шестнадцать рублей на наши деньги, освоить проход через турникеты именно этой ветки метрополитена, снять на видео прибытие красного поезда на почти бесшумном резиновом ходу, то есть на резиновых толстых колесах, идущих по специальным желобам вместо рельсов. Влезть в вагон и предпринять слабоумные попытки запомнить название станции и цветовые обозначения веток на карте метро. Затем начать осознавать, что это не Москва с ее сверх понятным аккуратным метрополитеном и что лучше почаще спрашивать «как пройти в библиотеку».
Впрочем, мехикианское метро на самом деле очень-очень рационально раскинутое по мегаполису, безопасное и толковое. Просто очень большое. И временами душегубное — то, когда поезд без причины останавливается минут на пятнадцать, а, говорят, иногда и тридцать в туннеле, в час тесный пик, и в просто открытые окна вагонов, ничего с наличием кислорода не задувает.
Забавно, после пары пересадок видим, что на станциях отведено место ожидания и посадки только для женщин, в женские вагоны. Они обычно в начале состава. Как потом оказалось такие огороженные пространства не на всех станциях, на некоторых практикуется общий доступ ко всему составу, поэтому в женские вагоны изредка попадают и мужчины, я думаю, возможно у них не было другого выбора, как скакнуть в женское царство. Но их никто не бьет и с воплями, как из женской бани, из вагонов не выбрасывают. Едут и едут. Скромно сжавшись в уголке или пытаясь спрятаться за перекладину, в телефончики смотрят пристально.
