Олег Васильевич Фролов
Детство. Уроки
Кажется, единственный раз площадку, которая была у этих качелей и за ними, ближе к соседнему дому, зимой залили. Сначала мы, мальчишки таскали на нее из квартиры на первом этаже в жестяных ведрах воду и выливали, потом неожиданно для нас появился, очевидно, дворник и с помощью черного шланга, не помню к какому и где прикрепленному крану, залил площадку. Мы надеялись, что на этой площадке будем играть в хоккей, правда, не на коньках, а в валенках, которые в то время носили все мальчишки. девчонки собирались кататься на ней на коньках – «снегурочках». Но ничего не получилось. Когда на следующий день мы пришли на эту площадку, вся ее поверхность была неровной, бугристой, в общем такой, на которой и стоять-то было сложно, а, уж, играть или кататься на коньках – невозможно. Постепенно эта площадка была засыпана снегом.
Кстати, в теплое время года мы на этой площадке, вытянувшейся от третьего до четвёртого подъезда соседнего дома, мы играли в футбол. Воротами нам служили стволы молодых тополей, росших, кажется, в два или три ряда. Перекладин, понятное дело, не было.
***
Не знаю почему, но моих и моего младшего брата Сергея ровесников в «сером» доме изначально было очень мало. Перечислю тех, кого помню, но сначала одно уточнение: никого из нас и их в то время полными именами не называли, вот, и я буду рассказывать о них, используя те формулировки имен, которые были тогда «в ходу», при этом полностью называя фамилии.
Итак, вот те, с кем я и мой брат Сергей, говоря современным языком «общались»: играли, учились, ссорились, а, подчас, с некоторыми из них и дрались, – это проживавшие в нашем подъезде: уже упомянутый мною Мишка Храмцов, Сергей Черкасов, Васька Чернышов, Вовка Семенков, Саша Будников, Тимка Сухотин. Во втором подъезде жила Наташа Павлова. А также, позднее ставшие моими одноклассниками, Вера Тарханова и Сашка Чальцев. У Веры был младший брат – Сашка. Тархановы жили во втором, а Чальцев, кажется, в третьем подъездах. У Васьки и Вовки были сестры, старше меня по возрасту. Они были подругами.
Кроме названных мною, в нашем доме в четвертом подъезде, кажется на пятом этаже, жил один мальчишка, с которым мне родители запретили «водиться», объяснив, что он хулиган, лазает на чердак, не имевший никаких перегородок между подъездами.
Общался я и с некоторыми мальчишками из соседних домов. Это было во время игр, а также при обмене почтовыми марками. Все эти мальчишки не были хулиганами, с хулиганами, которых хватало в соседних домах, ни я, ни мой брат Сергей никогда не имели ничего общего.
Первым, с кем я познакомился после переезда из «красного» дома в «серый», был Мишка Храмцов. Он жил на четвертом этаже в квартире рядом с маршевой лестницей, ведущей на пятый этаж. Помню, что у него был маленький, сантиметров десять длиной и сантиметра два с половиной шириной, толщиной около пяти миллиметров выструганный из дерева топорик: точная во много раз уменьшенная копия настоящего. Он мне очень нравился. Я поменялся с Мишкой, не помню, правда, чем и топорик стал мой. Но не то, что навсегда, а даже надолго. Мишка потребовал, чтобы я отдал ему топорик обратно, кажется из-за того, что так хотел его отец. И я отдал. В последствии, уже став школьником, я с ним общался мало, во-первых, потому, что он учился не в «моей» школе, а в первой, около МФТИ, а, во-вторых, потому, что он больше «тяготел» к общению со своим соседом по стене и лестничной площадке: Васькой, а через него с проживавшим в квартире на третьем этаже, как раз под Мишкиной квартирой, Вовкой.
Вторым, с кем я познакомился, был Саша Будников. Мое общение с ним постепенно сошло почти на «нет», причина была простой: он, занимался яхтенным спортом и все свое время проводил в яхт-клубе на Водниках. Запомнилось мне, что на стене в квартире, в которой он жил, висела настоящая плетка, и то, как отделив от каркаса входной двери, облицовывающую его фанеру и сняв, кажется, накладной замок, какой-то взрослый, как мне тогда казалось, парень вставлял в каркас подогнанные по внутреннему размеру каркаса отрезки строганных досок., а потом собирал дверь в обратном порядке.
Как я познакомился с Васькой, проживавшей в квартире, расположенной под нашей, и Вовкой, не помню. Помню только, что как-то, в теплый день, видимо, в конце весны или в начале лета, они и Мишка уговорили меня пойти с ними на стройку, находившуюся между школой и площадью у Дома культуры, на которой среди лежащих железобетонных панелей перекрытий, кто-то из них установил банку из-под чернил, предварительно наполненную водой из лужи, с добавленными в нее комками карбида. Карбид в воде таял, выделяя газ. А, главное, эту стеклянную банку не просто установили, а еще, немного потрясся, зарыли закручивающейся пластмассовой крышкой. И она стояла освещаемая и нагреваемая солнцем. Хорошо, что не рванула, а то бы …
Кстати, Васька все-таки несколько лет позднее пострадал, помнится ему, выскочивший из гильзы от малокалиберной винтовки капсюль, повредил глаз.
Похоже, все шло к этому. Помню, как за несколько лет до этого, он с Вовкой днем пришли в тир, находившийся в сквере на углу Дома культуры, примерно напротив дорожки, которая шла мимо нашего дома вдоль школьного забора и переходила в дорогу, шедшую вдоль забора Дома пионеров. Я был в тире с папой, тогда мы часто ходили в тир пострелять из пневматических винтовок. Пулька для одного выстрела стоила две копейки и представляла собой одинакового размера примерно по три миллиметра по диаметру и длине штампованный цилиндрик, верхняя часть которого была сплошной, а в нижней было отверстие практически на всю длину и ширину пульки. Так, вот, они, кажется, купили сколько-то пулек и начали стрелять, стреляли и я с папой. Каждый выстрел сопровождался хлопком. Мужчина, который работал в тире, на некоторое время отвлекся, и тут раздался непонятный и необычный хлопок. Мужчина среагировал моментально, выхватил из рук Васьки пневматическую винтовку, переломил ее ствол, крепившийся на шарнирах к прикладу, и закричал на Ваську с Вовкой. Они мгновенно «дали деру», выскочив из тира. Папа спросил, что случилось. В ответ мужчина показал заднюю часть преломленного ствола: в отверстии, в которое обычно вставлялась пулька, торчала блестящая кнопка, которая обычно была сверху шариковой ручки и предназначалась для того, чтобы стержень с пастой при нажатии этой кнопки выдвигался из корпуса ручки и им можно было писать. Кто бы мог подумать, что такую кнопку попытаются использовать для стрельбы вместо пульки.
Как говорится, «для полноты картины» расскажу еще один весьма памятный мне эпизод, относящийся к первым месяцам моего знакомства с Васькой и Вовкой.
Выше я уже рассказывал, что с торца нашего дома, смотрящего в сторону Комсомольской улицы, была площадка и на ней деревянная, как в детском саду, веранда. Однажды, не помню от кого, мы узнали, что этой веранде для мальчишек не только нашего, но и всех соседних домов, по вечерам работает, как я теперь понимаю, что-то вроде кружка «Умелые руки», вот меня Васька и Вовка и уговорили пойти с ними туда. Внутри веранды были мальчишки значительно старше нас, они сидели за двумя, кажется, длинными столами и что-то мастерили. Некоторые из них стояли и что-то вертели в руках. Вел занятие мужчина средних лет. Увидев нас – малолетних мальчишек, он, конечно, удивился, но не прогнал, а нашел каждому какое-то дело. Здесь я впервые взял в руки напильник и после того, как мужчина объяснил и показал мне, что и как надо делать, я начал «полировать» какую-то деревянную деталь, помнится для модели катера. Чем занимались в это время Васька и Вовка, я не помню, но помню, что некоторые мальчишки, что-то собирали из металлических деталей, соединяя их винтами с шайбами и гайками. Время от времени, кто-либо из мальчишек вставал, переходил от одного стола к другому, или выходил из веранды. Некоторых я знал, как хулиганистых, был среди них и тот, с кем мне запретили родители «водиться».
И вот настал момент, когда мужчина позвал всех посмотреть на какую-то уже собранную модель, но не деревянную, а металлическую. Понятно, что всем было интересно и мы сгрудились вокруг него и стола. После того, как мы рассмотрели собранную модель, мужчина объявил, что занятие окончено и стал собирать со столов инструменты. Вот тут-то и выяснилось, что не хватает одной отвертки. Он попросил посмотреть, не упала ли она под столы. Под столами ее не было. Тогда он стал на выходе из веранды и сказал, что не выпустит из нее никого из нас, пока отвертка не будет возвращена ему, поскольку кто-то из нас ее взял себе. Никто из находившихся на веранде не ответил. Мужчина продолжал настаивать, и вдруг один из мальчишек крикнул: «Вот она!» и поднял над своей головой отвертку, заявив, что ее вытащил из неглубокого кармана моих коротких штанишек. Эта для меня было настолько неожиданно, что я даже заплакал. Ну, не брал я эту отвертку! Зачем она мне? Я же даже ей ничего не делал! В общем, выскочил я из веранды и убежал домой.
Когда я, зареванный, вошел в дверь нашей квартиры, понятно, это не могло пройти мимо моих родителей. Они сразу стали выяснять у меня, что случилось, и я, не переставая плакать, им рассказал, дав честное слово, что не брал отвертку.
Но на этом дело не закончилось. Не успели у меня, сидящего у стола в большой комнате, окончательно высохнуть слезы, как в нашей квартире зазвенел звонок. Не помню, кто из родителей открыл входную дверь, а за дверью стояли Васька и Вовка. Они пришли сказать моим родителям о том, что я пытался стащить отвертку! Сказать они сказали, но тут же, не знаю со словами или без, дверь для них была закрыта. И я не помню, чтобы за все время, которое наша семья жила в «сером» доме, не только кто-либо из них, но и из их семей, хотя бы раз переступали порог нашей квартиры.
Примерно в это время я познакомился с Сергеем Черкасовым.
Квартира семьи Черкасовых находилась на одной с нашей лестничной площадке, сразу слева от лестничного марша. Сергея я помню плохо, общался я с ним только на первых порах после переезда в «серый» дом, не знаю почему, но в памяти ничего не осталось, кроме одного воспоминания. Я был приглашен его мамой на его день рождения. Помню, что кроме меня, на дне рождения были кто-то еще. Мы сидели за столом, на столе был торт, кажется, бисквитный, но без свечей. Я подарил Сергею шикарную большую, толстую и красочную книгу Ж. Верна «Дети капитана Гранта». В дальнейшем он по неизвестным мне причинам как-то незаметно отошел от общения со мной и другими мальчишками из нашего подъезда.
Тимка, пожалуй, был тем, с кем было интересно играть, да и вообще, общаться. Спокойный и не хулиганистый, он, как мне кажется, с удовольствием участвовал во всем, что делали мы, кроме, подвижных игр: хоккея, футбола, пряток и салочек. Особенно мне нравилось играть с ним в шахматы. Кстати, о шахматах, в них я и мой брат Сергей играли часто как между собой, обычно с переменным успехом, так один на один с Тимкой или Мишкой. С ними я или мой младший брат Сергей играли, как правило, в непогоду, на подоконнике между четвертыми и пятыми этажами. Играли подолгу и в основном выигрывали. Почему между четвертым и пятым этажами? Потому, что на четвертом жили Мишка и Тимка, а на пятом мы. Дверь квартиры семьи Сухотиных была напротив двери квартиры семьи Чернышовых.
Помню один случай, приключившийся со мной и Тимкой. Если не ошибаюсь, это было, когда, то ли пристраивали к школе двухэтажное здание, в котором на первом этаже после постройки разместилась школьная столовая, а на втором находился спортивный зал, то ли велись работы по асфальтированию дорожки вдоль школьного забора, часть которого, ближе к Дому пионеров, была то ли не огорожена, то ли не была доделана.
Так, вот, однажды, жарким летним днем Васька, Тимка и я, Вовки, кажется, почему-то с нами не было, пришли на школьный двор, на котором со стороны Дома пионеров распласталась большая, если не огромная, черная куча слегка застывшего, как я сейчас понимаю, гудрона. Тогда мы его называли смолой и даже пробовали небольшие его кусочки на вкус, пытаясь жевать. Маленькие были, ничего не знали! Но этим дело не ограничилось. Не помню, как, но кто-то из нас нашел палку и начал расковыривать эту кучу. Вязкий гудрон, естественно, стал налипать на палку, и чем больше этой палкой ковыряли, тем больше становился, скажем так, «набалдашник» на ней. Ваське это то ли надоело, то ли по какой другой причине, но он ушел, оставив нас. В общем, в итоге и у меня, и у Тимки в руках оказалось по палке и прилипшим к ней гудроном, да мы еще покрутили их, наматывая плотнее гудрон. Потом подняли их, увидели, что от палки к куче тянутся, постепенно утончаясь черные гудроновые нити, и не придумали ничего лучшего, как начать бегать по школьному участку с поднятыми над головами палками, вероятно, играли в «догонялки». Мы бегали, а за нами в воздухе тянулись, колеблющиеся на ветру, длинные тонкие гудоновые нити … Сколько времени мы так бегали не знаю, но когда каждый из нас пришел к себе домой … Мало того, что наши руки были грязными и на нашей одежде были чёрные пятна и полоски от прилипшего и застывшего гудрона, главное было то, что фрагменты гудроновых нитей оказались в волосах наших голов!
Помню, как я сидел на стуле в большой комнате, а бабушка пыталась удалить с помощью то ли тройного одеколона, то ли «Шипра», уже не поддающиеся расческе, засохшие на волосах следы посещения школьного двора. Завершились эти попытки тем, что она отвела меня в парикмахерскую, находившуюся в небольшом одноэтажном здании напротив, как я рассказывал в моей книге «Давно это было», в доме, в котором был народный суд. Кстати, немного отступлю от рассказа, помню, не знаю почему, но однажды бабушка вместе со мной пришла, как я теперь понимаю, на заседание народного суда. Судья, увидев меня, удалил и бабушку, и меня из зала. Помню, что бабушка зашла в суд из-за того, что какая-то, встреченная перед этим на улице ее хорошая знакомая, попросила ее принять участие в заседании. Мы вышли, бабушка отвела меня в сквер перед нашим домом, и вернулась в зал. А я играл с мальчишками в сквере, пока бабушка не вернулась и не увела меня домой.
Должен сказать, что бабушка была очень отзывчивая и добрая, но за внуков «стояла стеной» не обращая внимание, кто бы ей не противостоял.
Вспомнил один эпизод. Как-то я с мальчишками и девчонками играл на дороге между нашим подъездом и стоящим напротив домом в «вышибалы», а какая подвижная детская игра без криков? Понятно, охваченные азартом, бросая мяч, или пытаясь то увернуться от него, то поймать, мы время от времени кричали. После одной из неудачных попыток поймать «свечку», мяч отлетел в палисадник сквера, я бросился за ним. И надо же было, чтобы мне попытался преградить путь пьяный мужик, который, как оказалось, давно наблюдал за нами. Как выяснилось, буквально через минуту, его раздражали наше мелькание перед глазами и крики. Он не только хотел прекратить мне путь, но и схватить меня. Это увидела сидевшая на лавочке у подъезда и разговаривала с соседками бабушка, мгновенно вскочила и бросилась к мужику. Как сейчас вижу, ее раскрасневшуюся в длинной развивающейся на ветру юбке, не помню, что высказывающей мужику. Он сначала попытался было «огрызнуться», но не тут-то было, бабушка атаковала его словами еще сильнее, при этом, слова были вполне понятные мне – маленькому мальчишке, не те, про которые в вышедшем на экраны намного позднее художественном фильма «Бриллиантовая рука» говорилось, как о «местных идиоматических выражениях». В общем, задуманное мужику не удалось, он развернулся и ушел, не оглядываясь. Бабушка вернулась к разговору с соседками на лавочке, а я, подняв с травы сквера мяч, снова стал играть в «вышибалы».
Да, я же не сказал, чем завершился случай с гудроном. Тимку тоже подстригли, а его бабушка еще не раз недовольно вспоминала, по словам моей бабушки, о том, как, по ее мнению, именно я запачкал волосы на голове его внука гудроном. Но на мои отношения с Тимкой это никак не повлияло, мы по-прежнему дружили.
Удивительно, но в «сером» доме я почему-то часто оказывался там, где велись строительные работы, и каждый раз не один, а с кем-то. Помню, что в первый год после переезда мне, в моих «путешествиях» по соседней с нашим домом строке компанию составляла Наташа. Одно такое мое воскресное путешествие закончилось тем, что я оступился и моя, кажется, левая нога соскользнула, «чиркнув» о шершавый с маленькими бугорками край железобетонной плиты перекрытия, по штабелю которых я лазил. Коленка была ободрала до крови, я прибежал домой, мама ее обработала. До этого мы собирались пойти погулять в лес на Долгие пруды. Но как я пойду в коротеньких штанишках с разбитой коленкой, намазанной зеленкой и успевшими засохнуть коричневыми корочками царапин? Мне казалось, что это стыдно, на меня все будут смотреть и, как говорится, «показывать пальцем». Попытался отказаться от участия, но не тут-то было. Родители не позволили мне уклониться от участия в прогулке, как я не пытался объяснить причину моего отказа. Теперь-то я понимаю, что их решение имело воспитательное значение: если договорились, то что бы ты не натворил, а будь добр, исполни договоренное! И еще я понял прямо во время прогулки: не надо придумывать то и стараться убедить себя в том, что лично тебе кажется. Почему? Да потому, что как за все время прогулки, так и после нее, никто из встреченных знакомых взрослых, мальчишек и девчонок ни разу не то, что не сказал ни слова о моей зеленой исцарапанной коленке, а даже не показал рукой на нее. Истинно говорят: самомнение, да еще в сочетании с самовнушением приводит к заблуждениям, влияющим на жизнь человека.
Года через три после того, как мы переехали в «серый» дом, в квартиру на третьем этаже второго подъезда приехала семья Тархановых. Их сын Сашка очень быстро стал участником наших мальчишеских игр, особенно сблизившись с практически неразлучным дуэтом: Васькой и Вовкой. Квартиры Вовки и Сашки хотя и были в разных подъездах, но были разделены общей стеной, да и балконы выходили на одну сторону, находясь на удалении нескольких метров друг от друга.
Заводилой в дуэте был Васька, да и в образовавшемся трио он им и оставался, Сашка и Вовка, по-моему, были на вторых ролях. Хотя, иногда мне казалось, что Сашка был, говоря взрослым языком, «серым кардиналом» в этом трио. Кстати, много лет позже описываемого периода времени я, работая в Московском областном комитете ВЛКСМ, встретил уже не Ваську, а Василия Чернышова, который тогда был секретарем комитета комсомола Долгопрудненского машиностроительного завода. Узнал я его по той травме глаза, о которой я рассказал выше.
Иногда, как правило во время игр в футбол или хоккей, между ними и моим братом Сергеем, и, естественно, с моим участием, вспыхивали «столкновения». Инициаторами всегда выступали они, особенно когда проигрывали. В таких «столкновениях», часто перераставших в «стычки», они применяли и подножки, и толчки в спины, а в зимней время и удары клюшками по ногам или, что хуже всего, по рукам. Почему хуже всего по рукам? Да, потому что играли мальчишки нашего и соседних домов в хоккей не на коньках, а на валенках! Валенки плотные и жесткие, «держат» удар, а руки то в варежках, а они мягкие … Почему мы играли в валенках? Не только потому, что не было коньков и мы не умели на них кататься, но и потому, что мы играли не в хоккейной коробке, а хоккейных коробок тогда не было, если не считать хоккейную коробку на стадионе «Труд», в которой зимними воскресными днями играли команды взрослых и юношей.
Мы играли в хоккей на асфальтированных и покрытых замершим снегом дорогах, которые проходили во дворе. Для хоккея у нас было три места: первое – часть дороги вдоль палисадника между четвертым и третьим подъездами, стоящего напротив нашего соседнего дома, при этом подходы к подъездам служили для нас «воротами»; второе, менее часто используемое, – это дорога между нашим подъездом до пересечения с дорогой, идущей вдоль палисадника противоположного нашему дома, в этом случае, «ворота» со стороны этого дома, приходилось делать из снега. Но это место было не удобным, не из-за «ворот», а потому, что от этих, сооружаемых из снега, «ворот» был уклон в сторону нашего подъезда, то есть шайба, пущенная в сторону подъезда, получала дополнительное ускорение, что давало преимущество тому, кто ее запустил. Третье место было аналогично первому, только оно было вдоль палисадника между нашим первым подъездом и вторым подъездом. Третьим местом мы пользовались очень редко, только тогда, когда с нами не играли мальчишки из соседних домов.
Но что важно, никогда ни одна драка не заканчивалась кровью или «фингалами», то есть синяками на лицах. Уж, если били, то только не в лицо.
В первые годы после переезда в «серый» дом мальчишки часто вместо непосредственных «контактов» использовали «удаленные»: кидали друг в друга камешки, хотя какие камешки, для нас, маленьких и слабых, эти камешки казались камнями. Хорошо, что не покалечили друг друга!
А когда подросли, если и кидали, то не камни, а ледяные комья замершего и слежавшегося снега. Именно комья, а не снежки. Снежки бросали, играя или иногда из озорства. А комья, да вообще, все, что попадалось под руку, бросали во время драк.
Помню, на школьном дворе моего младшего брата Сергея и меня настолько «достали» Мишка, Васька и Вовка, Сашки, кажется, в то время с ними еще не было, что ничего не оставалось, как вступить в «схватку» с ними: нашими «обидчиками». Они, прихватив, сколько смогли, с кучи, лежавшей около маршевых лестниц запасного выхода из школьного спортзала, ледяные комья, забежали на площадку, находившуюся над лестницей, и продолжая «доставать» нас, продолжили бросать в нас ледяные комья, время от времени кто-либо из них спускался с лестницы, набирал комьев и возвращался обратно на площадку.
Попытка остановить «схватку» словами, мне не удалась, а подойти к куче с ледяными комьями не получив, неизвестно куда могущим прилететь ледяным комком травму, было невозможно. Кроме того, место с которого они бросали в нас комья, давало им большое преимущество, и не только потому, что с площадки, находившейся на трехметровой высоте, им были хорошо видны все наши перемещения, ограниченные снежными сугробами, но и потому, что лестница состояла из двух, расположенных под углом друг к другу маршей, огражденной, как и площадка, примерно метровой высоты кирпичной стенкой.
Но по всем мальчишеским «понятиям» не дать сдачи «обидчикам» – это не только признать свое поражение, но, как говорится, «потерять уважение к себе», самим, но, опять-таки, говоря взрослым языком, «в глазах окружающих»: поскольку признание поражения не только доставило бы радость «обидчикам», которые не замедлили бы похвастаться своим торжеством перед другими мальчишкам об этом, несомненно, не только подняло бы «авторитет обидчиков», но и обязательно повлияло бы на отношения этих мальчишек к нам, и кто знает, не остались бы мы без своих «партнерам» по играм. Да и девчонки бы узнали тоже.
Уворачиваясь от летевших в нас ледяных комьев, я искал, что бы такое бросить в них, и тут увидел торчащую под углом в сугробе, как мне показалось, примерно полуметровой длины и сантиметровой толщины обледеневшую ветку. Ну, чем не палка, которую можно бросить в «обидчиков»? Вот я ее, как говорится, в состоянии аффекта, выхватил из сугроба, почувствовал, что она как-то тяжеловата, и запустил в их сторону. Она на излете скользнула по шву, соединяющему рукав с плечом Мишкиного зимнего пальто, и, ударившись о промерзшую кирпичную стенку спортзала, неожиданно звякнула, после чего упала в сугроб за площадкой.
Этот мой бросок оказал, говоря взрослым языком, «отрезвляющее действие» на наших «обидчиков». Мишка закричал, что надо остановиться, и начал мешать своим «партнерам по доставанию нас» продолжать кидать в нас ледяные комья. Признаюсь, я сначала тоже не понял, почему произошла перемена в «схватке». Начались «переговоры» Мишки со мной, в ходе которых я понял, что произошло: ветка оказалась не веткой, а частью металлического прутка и счастье, что он никого не только не травмировал, но даже не разорвал шов, не говоря, уж, о том, что не пострадало и Мишкино пальто. Конечно, «схватка» больше не возобновилась, «перемирие», не «мир», на тот момент было «заключено». О происшедшем, как я понимаю, другие мальчишки оповещены не были. «Перемирие» через несколько дней переросло в «мир». Правильно говорят: «Худой мир, лучше хорошей ссоры».
Происшедшее мне стало уроком на всю жизнь. С тех пор я всячески избегал, естественно, с учетом мальчишеских понятий о чести, подобных «схваток» с использованием любых предметов. Даже при «стычках» во время игры в хоккей, не допуская «фехтования клюшками», отбрасывал свою клюшку в сторону, переходя к «воздействию на оппонента» руками.
Кажется, именно после этого случая, у меня появилась книга о самбо, которую я использовал в качестве самоучителя, рассудив, что, уж, если «схватки» не избежать, то вести ее надо «голыми» руками. Эта книга и сейчас есть в нашей библиотеке. Думаю, что на то, что я выбрал книгу о самбо, а не о боксе, повлияли художественный фильмы о милиции, которые в то время показывали по телевидению.
Вспомнил я и еще один зимний эпизод.
Разве может быть зима без игры мальчишек в снежки и строительства снежной, пусть примитивной, крепости? Конечно, нет. Вот, однажды после снегопада, я и мой младший брат Сергей с двумя мальчишками, их имен, я, к сожалению, не помню, из находившегося напротив нашего дома, и построили в палисаднике между четвертым и третьим подъездами этого дома, не большую, высотой меньше метра и шириной около трех метров, «крепость». Вообще крепостью ее можно было назвать условно, потому что она просто была сложенной из скатанных нами снежных шаров полукруглой стеной, примыкающей изнутри палисадника к ограждающему его заборчику. Некоторое время мы играли в ней, кажется, в «войну», а потом разбежались обедать по квартирам, договорившись, отобедав, вновь встретиться и продолжить игру.
Но не тут-то было! Когда мы вернулись во двор, а это мы назвали «пойти гулять на улицу», хотя на улицу мы никогда не выходили, нам вполне хватало пространства двора, да и маленьким нам запрещалось уходить далеко от подъезда, не говоря, уж, от дома, оказалось, что в нашей крепости появились новые «хозяева»: Васька, Вовка, Сашка, а с ними еще, кажется, двое мальчишек, но не из нашего и не из находившегося напротив его домов.
Понятно, это нас: меня и моего младшего брата Сергея, а особенно, игравших с нами мальчишек из дома напротив, мягко говоря, очень удивило. Мальчишкам из соседнего дома было обидно не только за то, что крепость, в строительстве которой они принимали участие, занята, но и за то, что крепость-то находилась в палисаднике их дома, а, значит, они имеют право, если не распоряжаться ею, то, по крайней мере, решать с кем они будут играть в ней.
В общем, слово за слово, и началась перепалка. Договориться о том, что новые «хозяева» крепости должны покинуть ее и, если хотят, строить свою, равно как договориться о компромиссном варианте: совместной игре в крепости, не удалось. Васька, Вовка и Сашка при поддержке бывших с ними мальчишек, начали кидаться в нас снежками, благо снег еще оставался влажным. Мы, четверо, естественно, ответили тем же. Не помню, сколько времени это продолжалось, но уже стало темнеть, когда одному из мальчишек, который был на «нашей» стороне, кто-то, не помню кто именно, из захвативших крепость «хозяев», попал снежком, если не ошибаюсь, в шапку. Хорошо, что она была меховая с ватной подкладкой, а не как современная: вязанная. Но больно, конечно, было. такое «меткое» попадание, вызвало, говоря взрослым языком, взрыв восторга «хозяев», которые стали кричать, что это еще мало, что завтра они опять придут и вообще теперь эта крепость навсегда их, и они никого из нас в нее не пустят.
Как же можно было оставить это без реакции с нашей стороны? Мы, посоветовавшись, вчетвером против пяти «пошли на штурм», устремившись «в рукопашную». Мне удалось добраться до крепостной стены и, не знаю, как я до этого додумался, я со всего разбега, успев развернуться, буквально рухнул на нее. Стена обрушилась, на меня бросились «хозяева», а на них в образовавшийся в крепостной стене проем мой брат с двумя мальчишками из дома напротив. Образовалась, как мы тогда говорили, «куча-мала», из которой первыми выбрались те два мальчишки, которые были на стороне Васьки, Вовки и Сашки. И не просто выбрались, а пока оставшиеся барахтались в «куче-мале», еще и успели покинуть «поле боя», уйдя домой.
Таким образом численный перевес оказался на нашей стороне, «хозяева» потерпели поражение, после которого, не помню сколько, но с нами они долго не то, что не играли, а даже не разговаривали. Мы же нашли себе другие занятия, а разрушенная крепость постепенно была засыпана снегом и весной растаяла.
Кстати, ранней весной, когда начиналось таяние снега, я любил строить плотины. Они были из льда и снега, и перегораживали ручьи, стекавшие по дорогам вокруг сквера в нашем дворе. Почему не текшие, а именно стекавшие? Потому, что две дороги имели уклоны: одна – та, о которой я выше рассказывал, с уклоном к нашему подъезду, а вторая, – значительно более длинная, проходила от дома, стоявшего на Советской улице до углового дома, в котором находился исполком городского Совета депутатов трудящихся. Вот по этим двум дорогам и стекали ручьи, на пути которых я и выкладывал из нерастаявших кусков льда вперемешку со снегом плотины, создавая запруды. В запрудах накапливалась вода, ища и находя «обходные пути», а я увлеченно боролся с ними, стараясь не дать воде уйти из запруд. Это было очень увлекательно: вовремя среагировать, успеть соорудить плотину, чтобы удержать воду. Конечно, наступал момент, когда воды в запрудах набиралось столько, что она промывала плотины и бурным потоком устремлялась дальше вниз. Она «убегает», а я продолжаю стараться помешать ей, все быстрее и быстрее кидаю на ее пути все новые и новые куски льда и пласты снега …
«Кораблики» я не пускал, ручьи настолько были мелкими, что плавать по ним могли или очень тонкие веточки или спички. Почему спички? Потому, что в то время было очень много курящих, как правило, бросающих сгоревшие спички, а то и «бычки» выкуренных сигарет, прямо на дорогу. Урн для мусора в то время практически не было, по крайней мере, в нашем дворе.
