Олег Сухонин
Вот такое Муйне
Сны о чём-то большем
Помещение сразу поражало своими размерами. От двери до единственного большого окна напротив было метров двадцать. В ширину – метров восемь. Перегородок не было – всё пространство делилось на секции мебелью.
Справа и слева от входной двери стояли два больших гардеробных шкафа. Далее по левой стороне шли туалетный и душевой отсеки, за ними – кухонное пространство с мойкой, шкафчиками, встроенными плитами и барной стойкой, после них – большой шкаф с книгами, у окна – огромный угловой диван цвета слоновой кости.
По правой стене за гардеробом шла зона всевозможных приборов, медицинских и каких-то иных неведомых мне барокамер, центрифуг, электротехники и другой аппаратуры, а пространство у самого окна справа от дивана было затянуто цветными шторками и ширмами.
Я поставил бутылку коньяка и фрукты на барную стойку, оглядел комнату и сказал Эльвире:
– Действительно – ощущение, что попал в научно-производственную лабораторию. Примерно в такой я работал недолгое время на авиационном заводе в Нижнем. Только там было больше железяк, а тут в основном – пластик да кожа, что ли, какая?
Подойдя к окну, я провёл ладонью по коже дивана – она была гладкой до изумления.
– Спать буду здесь? – спросил я свою спутницу.
– Да, – ответила она. – Бельё – в шкафу. Сам постелешь или тебе постелить?
– Буду премного благодарен, я сегодня вконец вымотался. А я пока открою бутылку коньяка – ты обещала выпить со мной на брудершафт.
Пока она расстилала простыни, я подошёл к барной стойке, разлил по рюмкам коньяк, нарезал груш и лимонов. Когда она подошла ко мне, я протянул ей рюмку, тарелку с нарезанными фруктами и театрально произнёс:
– Моя спасительница! Предлагаю выпить за наше знакомство, вашу неземную красоту и отзывчивость к ближнему своему.
Она заулыбалась, мы чокнулись рюмками, переплели руки и, глядя друг другу в глаза, выпили коньяк до дна. Поцелуй был страстным даже со скидкой на то, что за день я неимоверно вымотался. Эля зарделась, мы взяли груши – они оказались очень сочными и сладкими, но не вкуснее нашего поцелуя. Я видел, что она очень даже не прочь, но силы покидали меня…
– Да, кстати, ты грозилась мне показать здесь что-то эдакое… Какие-то изделия? – спросил я её, ставя рюмки на стол. – Это наверняка спрятано в гардеробе? Или в душевой? Или в этих барокамерах?
– Это будет для тебя сюрпризом, – ответила она. – В этих, как ты их назвал, барокамерах он их, видимо, делает. А изделия – куклы – вот они! – она подошла к ширмам и шторкам справа от окна и резко все их сдвинула и раздёрнула.
Я выронил грушу на пол и только что и мог вымолвить:
– Охренеть…
Справа от дивана у окна, ранее скрытые завесами, моему взору открылись пять ослепительной красоты обнажённых женщин, три мускулистых красавца и два невзрачных мужичка.
Я не мог прийти в себя от столь внезапного зрелища, медленно приблизился к ним, повторяя одно только слово в разных вариациях:
– Охренеть! Опупеть! Что это?
Конечно же, я сначала двинулся к женщинам. Из пяти обнажённых красавиц я сразу узнал двух: это были абсолютно голые Моника Беллуччи и Шарлиз Терон. Три другие были ничуть не хуже, имён их я не помнил, но самих явно где-то раньше видел. «В порнофильмах!» – тут же догадался я. Одну, кажется, звали Kendra Lust.
Что касается мужиков, то трое из них были молодыми красавцами – вроде как с рекламы нижнего белья. Ещё один – лысый, сильно обрюзгший старичок, похожий то ли на Лужкова, то ли на какого-то банкира или олигарха, которые часто мелькают по телевизору. А другой – какой-то молодой политик вроде министра или губернатора, что нынче все словно под копирку.
Я смотрел на них, вытаращив глаза. Они в ответ равнодушно разглядывали меня. Все эти люди не то чтобы стояли неподвижно, но словно переминались с ноги на ногу или поводили плечами вполоборота, так что их мышцы, а особенно груди у женщин возбуждающе трепетали. Правда, бросилось в глаза то, что у всех у них не было видно гениталий – пах и у женщин, и у мужчин был затянут телесного цвета лентами.
Мою прежнюю усталость как ветром сдуло. Мне даже стало стыдно перед Эльвирой, когда она увидела то, чего скрыть было никак нельзя – мои штаны лопались от эрекции.
– Это же куклы! – воскликнула она. – На меня у тебя такого не было! – услышал я её упрёк.
Но мне уже были безразличны все упрёки целого мира, я протянул руку к трепещущей груди стоявшей в шаге от меня Моники Беллуччи и – бац! – меня словно током долбануло, так что я чуть не отлетел от неё.
– Что это?! – закричал я, корчась от неожиданной боли.
– Ха-ха-ха-ха! – хохотала, схватившись за живот, Эльвира. – Ты что, дурачок, думал они живые? Я же говорила тебе, что это биороботы. Куклы! Манекены!
– Но они же действительно выглядят, как живые! – всё ещё кричал я. – Никогда бы не отличил! Чем это она меня шарахнула?
– Разве ты не заметил, что все они, пусть немного, но ни с чем не соприкасаются? – насмешливо сказала она.
Я пригляделся – и точно: между полом и стопами их ног действительно было пространство примерно в полсантиметра, даже меньше. То есть каждый из них не соприкасался с поверхностью, а словно был окутан неким таинственным полем.
– Ты можешь мне объяснить – что это? – спросил я Эльвиру.
– Только в общих словах, – ответила она. – Хозяин этой квартиры по изобретённым им технологиям делает этих биороботов за бешеные бабки по частным заказам. Как ты, наверное, сам догадался – вот этих двух, – она показала на старого лысого пузана и невзрачного средних лет дядьку, – ему заказали в качестве двойников какие-то бизнесмены или политики. Может, покушения боятся, а может – просто для отвода глаз. Красавиц – понятно: на заказ тем, у кого нет возможности переспать с живыми Моникой Беллуччи или Шарлиз Терон, а очень хочется. Молодых парней – для тех же целей.
– Но почему они без гениталий?
– Я спрашивала учёного про это. Он сказал, что этот последний штрих – сущий пустяк. Когда заказчик оплатит свою куклу, он сделает им гениталии на любой вкус и размер – всё что пожелает клиент. Женщинам – хочешь выше-ниже, шире-уже, мельче-глубже. Мужикам – да хоть на полметра пришьёт! Кстати, он говорил, что красавчиков ему заказывают сами мужики не реже женщин. Так-то! – почему-то с укором посмотрела она на меня. – Ну, а этим, – кивнула Эльвира на пузана и его соседа, – обычно и не просят ничего приделывать, им это не к надобности, они для отвлекающих манёвров.
– А почему от них током бьёт? – снова спрашивал я.
– Чтобы кто-нибудь, вроде тебя, – усмехнулась моя спутница, – не надругался над ними и не испортил эти куклы до оплаты, внутри у них он поставил какое-то устройство или датчики, создающие вокруг небольшое физическое поле (не буду врать какое, потому что ничего в этом не понимаю – электрическое, электромагнитное или какие там бывают ещё?). Поэтому к ним и не прикоснуться. Хорошо, что на такой подзарядке куклы и сами, как видишь, особо не могут двигаться, только покачиваются. А то бы они тут таких дел натворили! Я как-то ради любопытства сама до одного дотронулась – так меня тоже шарахнуло мама не горюй! Так что осторожнее! Мы-то, живые, лучше! – снова расхохоталась она и продолжила: – А когда за них заплатят, он, приделав гениталии, убирает это поле и передаёт их заказчику.
– Дорого они стоят?
– Бешеные деньги! – расширив глаза, сказала Эля. – Это же штучный товар! Сейчас он куклы, которые увёз с собой, продаст заказчикам – и год-другой может шиковать на полную катушку. Но он не шикует, а всё работает.
– А разговаривать они умеют? – спросил я Эльвиру, снова кивнув на роботов.
– Когда на зарядке, как сейчас, – точно нет! Я пробовала – не отвечают. А уж когда поле с них снимут, думаю, что да. Он же в них всякие-разные чипы вставляет: так что и кричат, и стонут, как захочешь, и разговаривают, сколько пожелаешь. – Она немного помолчала и добавила с усмешкой: – Неужели ты думаешь, что если бы эти куклы можно было трогать, я бы тебя сюда привела?
Я всё ещё никак не мог прийти в себя от увиденного и как сумасшедший пялился на голых баб.
– Ладно, – сказала Эля, – мне домой пора. Мы здесь работаем через сутки, так что завтра меня не будет, появлюсь только в четверг. Если следующую ночь тоже решишь здесь спать – готовь деньги, на халяву не прокатит.
– Конечно, отдам, не волнуйся, – ответил я. – А если хочешь, оставайся со мной.
– Нет, мне сегодня обязательно нужно домой, надо ещё до города добраться. Вот разве что после следующей смены… Ты когда уезжаешь?
– Обратный билет у меня на пятницу, – сказал я. – Нужно будет ещё что-то с документами решать. Кстати, в четверг меня здесь будут награждать как лауреата конкурса, – вспомнил я. – Будет как раз твоя смена, давай отпразднуем?
– Хорошо. С четверга на пятницу я смогу остаться.
Она положила на барную стойку ключ от двери и попрощалась:
– Будешь выходить – обязательно запирай дверь. Обязательно! И ни в коем случае никого сюда не приводи и ничего здесь не трогай! А то оба вляпаемся в историю. И – готовь деньги!
– Замётано! – ответил я, уже чувствуя, что опять валюсь с ног. – Хочешь коньячку на посошок?
– Нет, мне надо ещё до дому доехать. Ложись спать, у меня есть запасной ключ, я закрою.
Сказав это, Эля вышла и заперла за собой дверь.
Я подошёл к барной стойке, выпил рюмку коньяка и кое-как доковылял до дивана. Хотел было выключить свет, но, ещё раз взглянув на стоящих в углу как привидения кукол, передумал.
Уже засыпая, я не мог отделаться от ощущения, что голые женщины и мужчины продолжают пялиться на меня. Тогда я встал, задёрнул все шторы и расставил все ширмы. Но так было ещё неуютнее: мне всё мерещилось, что куклы вот-вот сами сорвут все занавеси и набросятся на меня.
Я опять поднялся и снова открыл все шторы и сложил ширмы. Так под неусыпными взглядами десяти биороботов обоего пола я наконец-то провалился в тяжёлый сон.
Всю ночь мне снились кошмары. Урки, опаивающие меня в поезде водкой и с приставленным к горлу ножом шарящие по моим карманам. Тараканов, хватающий за лобки одновременно Чулкову и женщину, похожую на Водянову. Влад Покров, занимающийся сексом с оленями. Поддонов, голый и пьяный, с крыши отеля грозящий кукишами московскому Кремлю. И наконец, сам я, лежащий в Мавзолее вместо Ленина, и шагающие надо мной строем все десять кукол обоего пола с эрегированными членами и разверзнутыми влагалищами! И вот проходящая надо мной Kendra Lust вдруг приостановилась и со всего маху плюхнулась на меня. Во мне будто что-то хрустнуло, и я проснулся.
«Денег нет, но вы держитесь»
Утром вставал я тяжело, но всё же лучше, чем мог ожидать. Куклы по-прежнему были все на своих местах, и Kendra Lust, по-видимому, наяву на меня всё-таки не садилась.
Я принял душ, умылся. На барной стойке по-прежнему стояла початая бутылка коньяка и остатки фруктов. Я выпил рюмку, закусил долькой лимона и грушей, собрал жалкие остатки денег, взял ключ и отправился на завтрак. Заперев дверь, поднялся по полулестнице на второй этаж комплекса и проделал долгий путь от макушки до основания ствола «Древа Хитрово».
В ресторане я увидел завтракающих за одним столом Влада Покрова со своей эффектной коллегой и Евгения Витольдовича Тараканова без помощницы.
– Где ваша очаровательная спутница? – спросил я его.
– Она сегодня решила пропустить мероприятия форума, отдыхает в гостинице, где мы поселились неподалёку, – потупив глаза ответил Тараканов. – А у меня сегодня запланировано выступление.
Завтрак их был обилен, так как они по-прежнему расплачивались спонсорскими картами. У меня же деньги почти кончились, так что мне пришлось довольствоваться омлетом, парой бутербродов и чашкой чая – это всё, на что у меня хватило.
– Вчера вы были очень фамильярны с красавицей, похожей на Наталью Водянову. Ваша помощница могла обидеться, – решил поддеть я Тараканова.
– Это не ваше дело, – резко ответил он.
– Скорее обиделся спутник «Водяновой», – поддержал меня на этот раз Влад Покров. – Он вас, кажется, вчера немножко помутузил, Евгений Витольдович?
– Вы, журналисты, любите всегда всё приврать! – ещё больше озлился Тараканов. – Вот вы, товарищ Скромный, вчера панельную дискуссию пытались повернуть не в ту сторону и сегодня с самого утра наводите инсинуации на чиновников!
– В какую – не в ту? – обиделся я. – Орловские коллеги поймали представителя власти на откровенной безграмотности и вчера просто напомнили о ней. Так о каких же горизонтах доверия с прессой можно говорить, когда одна из сторон – в данном случае власть – изначально играет краплёными картами?
– Это могла быть просто ошибка, – сказал мне Тараканов. – Какой-нибудь малообразованный референт написал губернатору глупый текст, а тот его озвучил. Только и всего.
– У меня тогда к вам два вопроса, – вцепился я в Евгения Витольдовича. – Первый: если необразованный помощник написал губернатору глупый текст, то зачем умный губернатор принародно озвучил эту ахинею? Значит, он и сам не умнее своего глупого помощника. И второй: а кто брал на работу этого малообразованного референта? Ответьте!
Тараканов на минуту задумался, икнул и произнёс:
– Меня самого на работу брали потому, что у меня большой опыт и хорошие объективки. Но я вчера говорил в своём выступлении и сегодня готов повторить, что журналисты, критикуя ошибки других, не должны ставить себя выше всех. Вы что ли, Игорь, никогда не ошибались?
– Конечно, ошибался, – ответил я и поведал собеседникам следующую историю.
Как-то раз в американском Ванкувере я освещал торжества по поводу семидесятилетия перелёта Валерия Чкалова через Северный полюс. Их там приурочили к национальному празднику – Дню независимости. В тот день все американцы высыпали на улицы на праздничные шествия, а так как времени в командировке у меня было мало, то я и воспользовался праздником, чтобы в ходе процессий насобирать у жителей Ванкувера различных семейных историй о чкаловских мгновениях в Америке. В результате в моей статье «Русский герой американского Ванкувера» появился такой эпизод:
«Многие ванкуверцы делились семейными воспоминаниями, связанными с именем Чкалова, а местная жительница Наташа Черкес рассказала, как её мама была переводчицей у русских лётчиков во время их пребывания в Ванкувере».
Этот факт я не выдумал, его сообщила мне сама гражданка США. Каково же было моё удивление, когда американцы, обсуждая мою статью, писали в интернете: «Русская пресса ошиблась: мама Натальи Черкес не была переводчицей у экипажа. В день прилёта русских лётчиков она была у дантиста, а когда увидела их потом на параде и кричала им из толпы на русском языке: «Привет лётчикам из России!» – они заметили её и улыбнулись».
– Да! – говорил я Тараканову с Покровом. – Это была моя ошибка. Но у меня не было ни малейшей возможности за короткое время в чужой стране скрупулёзно проверить все поведанные мне американцами истории. И помощников у меня для этого тоже не было. И в одном из приведённых мною фактов я, действительно, лажанулся, поверив людям на слово. Получается, что непреднамеренно соврал. Но я же не выставлял себя идиотом, озвучивающим глупости, написанные недалёкими подчинёнными, как это делают сегодня некоторые облачённые властью чиновники! – стал заводиться я и, резко взглянув прямо в глаза Тараканову, неожиданно спросил его: – А где, кстати, сегодня ваша помощница, с которой вы приехали сюда работать в командировку за бюджетный счёт? Скажете, выступления вам пишет?
Тараканов, выронив вилку, смотрел на меня с открытым ртом. Но тут Влад Покров неожиданно для меня снова вступился за него:
– Ты ничего не понимаешь, Игорь, и смешал в одно мух с котлетами! – На котлету в его тарелке в этот момент действительно села муха. – Мы сюда приехали делиться опытом, а не ловлей блох заниматься. Ты знаешь, что для народов Севера значит День кита или День моржа? Да откуда тебе это знать! А ты берёшься судить-рядить обо всём!
– А знаешь, как трудно соврать про Чкалова! – вконец разозлился я. – А я ведь даже стихи тогда про него сочинил и прочитал в Ванкувере американцам!
Тут я встал со стула и, крутя перед всеми тремя своими сотрапезниками кулаком на согнутой в локте на уровне пояса руке, зычно продекламировал:
– Зрелища для нас важнее хлеба,
Нам дай гордость ощутить в груди —
Чкалов самолётом режет небо,
У него пропеллер впереди!
И вышел из ресторана совершенно разозлённым: «Вот, – думаю, – сидят, жируют здесь за деньги спонсоров и учат меня жить – меня, который ест за свои кровные, которых, кстати, у меня совсем не осталось… Это называется – “денег нет, но вы держитесь!”».
Тут я совсем расстроился, потому что за день промотал взятые в долг двенадцать тысяч, которые мне ещё придётся отдавать по приезду домой. А здесь уже жить не на что, и Тараканов с Покровом мне теперь точно взаймы не дадут…
И вот в таком настроении проходя мимо комнаты проката, я тупо уставился на расставленные там теннисные и бадминтонные ракетки, мячи и музыкальные инструменты. Скорее всего от безысходности меня вдруг посетила интересная мысль: увидев гитары, я отчего-то вспомнил Пашку Плана, поющего у вокзала в Ульяновске.
«А что, если…?» – подумал я, попросил у прокатчика выдать на моё имя гитару для репетиций, вышел с ней из отеля, дождался ближайшего шаттла и снова отправился в Ульяновск.
Выручили Paul McCartney & Robert Smith
Пока ехал в автобусе, подстроил гитару. Вышел на набережной, где, как мне сказали вчера у вокзала местные шансонье, больше подают.
Народу в это время на набережной было немного, из музыкантов я и вовсе пока был один. Нашёл у скамейки пустую картонную коробку, поставил её перед собой и начал музицировать.
Памятуя, что нахожусь на родине Ленина, начал с песни «И вновь продолжается бой» – там, где дальше идёт «и сердцу тревожно в груди, и Ленин такой молодой, и юный Октябрь впереди». Никто из прохожих даже копейки не бросил, мне показалось, что на меня смотрели как на придурка.
Тогда я решил сменить репертуар и спел две песни из Юрия Антонова – «Море, море» и «Мечты сбываются». Пятеро прохожих насыпали мне в коробку немного мелочи и бросили пару бумажек – всего не более двухсот рублей.
«Полный провал моего безнадёжного предприятия, – с горечью подумал я. – Пора сматывать удочки, возвращаться в отель и униженно просить денег у Тараканова и Покрова».
И тут меня осенило! Пашка План зарабатывал здесь, исполняя песни протеста из «Гражданской обороны». А у меня была своя такая, написанная в пору игры в ансамбле! Почему бы не попробовать? И я тут же сбацал её, подражая экспрессивной манере Юрия Шевчука:
– Я смотрю на наёмную гвардию:
Васильки правосудия,
Вы почти как швейцарцы
Или швейцары?
В бронежилетах танец с лопатами
«Эй, дубинушка, ухнем по головам!»
Домой, любовь моя!
Весна нас поманит ветвями деревьев,
Но осень будет стучать топорами.
И если сегодня назвали свиньёй,
То завтра начнут кормить желудями!
Не пытайся попасть в струю —
Следи за назойливой мухой:
Там ажурная пена или липкая лента?
Эй, «космонавты», парни с лопатами,
Как нам забыть эту кровь на асфальте?
Домой, любовь моя!
Мы будем читать о спокойствии улиц,
Но это спокойствие станет цепями,
Ведь если сегодня назвали свиньёй,
То завтра начнут кормить желудями!
Пока пел – вокруг меня собирались слушатели, в мою коробку набросали около двух тысяч рублей, но до желаемой суммы всё равно было очень далеко.
Я решил передохнуть, тем более, что собственных «песен протеста» у меня больше не было, сел на скамейку – люди стали расходиться. Долго петь я здесь не мог – нужно было, как я обещал Матрёновой, вернуться в «Древо Хитрово» на вечер презентации регионов.
И тут мне помог случай.
Ко мне подошли курившие до этого в сторонке двое англичан в клетчатых твидовых пиджаках – явно туристы с теплохода. Их дублёные лица были бордовы, и мне чрезвычайно повезло, что они были изрядно подшофе.
Первый, что повыше, спросил, могу ли я спеть ему «Yesterday» The Beatles? В своё время я разучил всего пять песен на английском, и одной из них была именно «Yesterday». Я с радостью спел ему её, стараясь до тонкостей копировать Paul McCartney. Британец похлопал в ладоши, причмокнул, достал из портмоне и положил мне в коробку… сто евро одной бумажкой! Я немедленно схватил её и положил в карман.
Другой, что потолще, желая не отставать от приятеля, попросил меня исполнить ему «The Love Cats» The Cure. Вы не поверите, но из пяти песен, которые я знал по-английски, одной была именно эта: с неё мы обычно начинали для разогрева репетиции нашей «Системы шумоподавления». Это было самым невероятным во всей случившейся со мной истории: из огромнейшего многообразия англоязычных песен туристы попросили меня спеть именно те, что я знал!
Я с превеликим удовольствием сбацал ему «The Love Cats», стараясь во всём подражать Robert Smith. Второй британец также театрально похлопал мне и по примеру приятеля сунул в руку ещё одну купюру в сто евро. Я раскланялся, поблагодарил их, сгрёб из коробки рублёвые бумажки и немедленно пошёл прочь.
В ближайшем обменнике я поменял двести евро на рубли и сразу же почувствовал себя богатым настолько, насколько чувствует себя европеец в России.
Потом дождался ближайшего шаттла и вернулся в гостиницу, едва успев к уже начинавшейся презентации регионов.
